Глава четырнадцатая

(извлечение)

Марианна не спала, и он, почувствовав это, открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее.

— О чем ты так глубоко задумалась, сердце мое?

— Мне надо многое рассказать тебе, Робин, — ответила Марианна, — и о многом спросить, если позволишь.

Глаза и лицо Робина приняли самое внимательное выражение.

— Ты можешь спросить меня обо всем, что пожелаешь узнать, ласточка. С чего начнешь? С рассказа или вопросов?

— С рассказа, — ответила Марианна и так же, как Робин в последний вечер во Фледстане, сказала: — Только мне нужна ясная голова, а когда ты меня обнимаешь... Оденемся и сядем за стол.

— Сделаем проще, — предложил Робин и, выпустив руку Марианны, перебрался на другой край кровати, сел и взглядом предложил Марианне сделать то же самое.

Теперь они сидели напротив друг друга. Наполнив кубок вином, Робин дал Марианне сделать из него глоток и сказал:

— Говори, ангел мой!

И она рассказала обо всем, что этим днем произошло во Фледстане: о разговоре с отцом, о том, как он поведал историю ее давней помолвки. Помня упрек Робина в том, что она умолчала о планах Лончема, Марианна рассказала и о сватовстве Ричарда Ли, закончив рассказ тем, как она смогла вырваться из Фледстана и уехать в Шервуд.

Робин мелкими глотками пил вино, не пропуская ни одного слова, сказанного Марианной. Когда она замолчала и вопросительно посмотрела на Робина, он, опустив глаза, вгляделся в рубиновую глубь вина и едва заметно усмехнулся.

— Признаться, я глубоко тронут и отзывом твоего отца обо мне, и великодушием, которое он был готов проявить, если бы оказалось, что твой первый ребенок мой, а не Ричарда Ли. Теперь же ты хочешь спросить меня... Да, это я, — сказал он, вскинув на нее глаза, и отчетливо произнес: — я наследный сын Альрика Рочестера графа Хантингтона, помолвленный с тобой волей наших отцов. Ты все правильно поняла, Мэриан.

Целый вихрь мыслей пронесся в голове Марианны, а Робин смотрел на нее так, словно листал эти мысли как страницы книги.

— Почему я не открыл тебе прежде ни своего имени, ни правды о нашей помолвке?

— Не объясняй, — тихо сказала Марианна, взяв из его рук кубок и пригубив вино. — Ты не хотел, чтобы я попала в плен иллюзий, полюбив тебя как графа и наследника знатного рода. Если бы ты сейчас не был уверен в том, что я люблю тебя таким, какой ты есть, то опять нашел бы способ не лгать, но уйти от ответа. Единственное, что для меня остается непонятным, это то, что ты наследовал отцу, хотя мне известно, что у тебя был старший брат по имени Уильям.

— Ну почему же был? Он жив и здоров и по-прежнему мой брат. Это Вилл, которого называют Скарлетом, — ответил Робин.

Марианна от неожиданности едва не выронила кубок. Богатый событиями и дорогами день оказался еще и щедрым в открытии тайн. Вилл Скарлет — старший брат Робина! Значит, и брат Клэренс. Как же понять враждебность, с которой Клэренс говорила о нем? Горячо любя одного брата, с такой же горячностью не любила второго? Сам же Робин говорил, что у него нет ближе друга, чем Вилл. При этом Вилл — старший брат, но наследным сыном был не он, а Робин.

— Но... — только и смогла она сказать, не зная, как продолжить дальше, запутавшись в странных отношениях рода Рочестеров и особенно в том, что связано со старшинством и наследными правами.

— Обо всем, что касается Вилла, вправе говорить только Вилл, и никто более, — довольно жестко отрезал Робин в ответ на ее так и не заданный вопрос.

По его тону Марианна поняла, что ей пока открылись не все тайны, но торопиться не стала: всему свое время. Ее больше волновал другой вопрос, который она и задала Робину, вспомнив о том, как резко он отчитал Клэренс во Фледстане за безразличие к судьбе старшего из братьев.

— Как ты думаешь, мы с ним поладим?

— Поладите? — переспросил Робин и беззаботно рассмеялся. — Я уверен в том, что вы полюбите друг друга. Вилл — замечательный человек, самый надежный друг, и лучшего брата, чем он, я бы не нашел, да и не желаю искать.

— И мой отец, несомненно, знает, кто ты на самом деле, — утвердительно сказала Марианна.

— Да, он узнал меня еще в ту ночь, когда я увез тебя из монастыря, — усмехнулся Робин. — Сэр Гилберт ведь и прежде вместе с твоей матерью леди Рианнон был частым гостем моего отца, он хорошо знал меня. А с возрастом, как говорили многие, кто помнил отца, я стал очень похож на него. Так что меня даже ваш старший ратник узнал, когда я освобождал твою охрану, которую связали те, кто похитил тебя. На второй день моего пребывания во Фледстане, когда ты была занята делами, а у моей постели сидела Клэр, сэр Гилберт пришел, отослал Клэренс, и мы долго говорили с ним.

— И когда ты так внезапно решил покинуть Фледстан...

— Я и сам понимал, что мне пора возвращаться в Шервуд. Но в тот день твой отец, застав нас в тренировочной зале, просто потребовал, чтобы я уходил. Он довольно резко выговорил мне за то, что я откровенно стараюсь вызвать в тебе влюбленность, и пытался взять с меня слово в том, что я не открою тебе своего настоящего имени и, покинув Фледстан, не буду искать с тобой встреч. Я же с не меньшей резкостью ответил ему, что мое имя находится исключительно в моей власти, и он забыл добиться от меня обещания выполнить и второе его требование.

— Да, я помню, как ты был рассержен, и удивилась этому. Теперь понимаю, что тебя рассердило. Но ты казался мне одновременно и расстроенным, — и Марианна пытливо посмотрела на Робина.

Он с грустью улыбнулся и вскинул на нее глаза, в глубине которых тенью мелькнула давняя печаль.

— Знаешь, я ведь почти сумел успокоиться после того, как видел тебя на турнире. Мне нелегко далось это спокойствие, которое почти граничило с безразличием к тебе. И вдруг отец Тук присылает мне зов. Я приезжаю к нему и узнаю о том, что ты в опасности. Все мое спокойствие словно водой смыло. Если бы с тобой тогда что-нибудь случилось, я не простил бы себе этого до конца своих дней! А потом две недели во Фледстане рядом с тобой... С каждым днем я понимал, что моя любовь к тебе крепнет и растет. Она оказалась подобна птице Феникс. Вот ты уже уверен в том, что Феникс умер, и вдруг он взлетает ввысь из собственного пепла и победно парит в небе еще более живой и яркий, чем был! Каждая минута, проведенная возле тебя, уменьшала мои надежды справиться с собственным сердцем. Знала бы ты, как я радовался твоему крепкому сну! — неожиданно признался Робин.

— Почему? — удивилась Марианна.

— Потому что каждую ночь я вслушивался в твое дыхание в соседней комнате и, когда уверялся в том, что ты уснула, приходил в твою спальню, садился рядом в кресло и смотрел на тебя, пока ночь не сменялась рассветными сумерками, — совершенно обыденным тоном ответил Робин.

У Марианны даже перехватило дыхание от его признания. Отец Тук, Клэренс, Джон, а сегодня и Кэтрин — все они говорили ей о том, как давно и сильно Робин любит ее. Но она даже представить себе не могла, насколько давно и с какой силой.

— И тогда я попросил сэра Гилберта подождать еще немного с твоим замужеством, — продолжил Робин. — Он упрекнул меня в самоуверенности, спросил, на что я рассчитываю, и попытался в ответ потребовать от меня обещания. Ну, об этом я тебе уже рассказал. Поэтому я и был расстроен — его решительным отказом дать мне хотя бы надежду на то, что однажды ты все-таки станешь моей женой. Он сказал, что ты могла быть невестой графа, но никогда не станешь женой изгоя, объявленного вне закона. Еще сказал, что тайный ход — единственная причина, по которой он разрешил тебе оставить меня в твоих комнатах. Иначе он позаботился бы о том, чтобы я оказался как можно дальше от тебя.

— Почему убийство графа Альрика король оставил безнаказанным? — тихо спросила Марианна, надеясь на то, что ее вопрос не причинит Робину душевной боли. — Отец сказал, что имена его убийц до сих пор не называют вслух.

— А зачем их поминать всуе? Они и так всем известны: нынешний шериф Ноттингемшира и отец Гая — Лайонел Гисборн, — с горечью усмехнулся Робин. — Отец обладал в Средних землях такой властью, что ничего не происходило без его ведома и воли. Это не могло не раздражать его врагов, но, что самое печальное, стало раздражать и короля Генриха. Они чутко уловили момент, когда благоволение короля к отцу в очередной раз сменилось раздражением, и последовал донос, что отец втайне является сторонником принца Ричарда, поддерживает его деньгами и войском в наших владениях в Аквитании. В доносе не было ни слова правды — отец хранил верность вассальной присяге Генриху, и, думаю, король это прекрасно понимал. Но донос оказался на руку, и король согласился на расправу. Когда отец возвращался из Лондона, на его отряд напал Лайонел Гисборн, на стороне которого оказались внезапность и значительный численный перевес ратников. И отец погиб. Правда, в поединке с ним погиб и Лайонел Гисборн, но вряд ли это большое утешение! Из тех, кто сопровождал отца, уцелел только один ратник, и тот был весь изранен. Отец приказал ему известить меня о случившемся и умер у него на руках.

Робин одним резким глотком допил остатки вина и посмотрел вдаль сухими, сузившимися в неумолимом прищуре глазами. Марианна попыталась дотянуться до его руки, но он слегка склонил голову и улыбнулся невеселой улыбкой.

— Хочешь знать, что было дальше? Гонец примчался в нашу резиденцию Веардрун, поведал о гибели отца и передал мне его рыцарскую цепь с гербом Рочестеров. Так я стал графом Хантингтоном. Мой ратный наставник и командир ратников Веардруна сэр Эдрик обрушился на бедного парня с упреками, что он бросил тело господина, оставил воронью и его, и остальных погибших ратников. А тот лишь успел ответить, что выполнял приказ, упал и отдал Богу душу. Я успел призвать вассалов Рочестеров с дружинами, приказал поднять мост, запереть ворота и готовиться к осаде. Она не замедлила последовать — на следующий день Веардрун был окружен войсками. Сэр Рейнолд, сославшись на королевскую волю, потребовал сдать замок, я же в ответ предложил ему предъявить письменное подтверждение воли короля. Ох, как он неистовствовал, когда я выставил его подлецом! Он отдал приказ начать штурм, но Веардрун построен так, что его невозможно взять штурмом! Все равно что биться головой об одну из его стен! Если только уморить всех, кто в нем заперся, длительной осадой, на которую у шерифа не было времени и сил.

— Нашелся предатель? — тихонько спросила Марианна, вспомнив рассказ отца.

— Да, — глубоко вздохнул Робин, — к сожалению, в любом деле может найтись предатель. Один из вассалов оказался подкупленным, и его ратники опустили мост и открыли первые ворота. Мы довольно долго держались, сражаясь за каждый участок стен, дворов, потом уже за каждый коридор и залу, но в результате силы иссякли. Меня им удалось захватить: я был ранен стрелой в плечо, когда глупо высунулся в бойницу в первый день осады, а у сэра Рейнолда оставалось еще более чем достаточное число ратников. Ночь они продержали меня связанным в амбаре, где хранилось зерно, а утром притащили на конюшню, где сэр Рейнолд стал меня допрашивать, а когда ничего не добился, пригрозил пытками и для пущей наглядности прижег мне раскаленным железом рану. Что, кстати, спасло меня от воспаления и заражения крови! — неожиданно рассмеялся Робин так заразительно, что Марианна тоже не удержалась от смеха, хотя повествование Робина было совсем не веселым.

Слушая его, она невольно чувствовала его боль при вести о гибели отца, его собранность и решимость дать отпор убийцам графа Альрика, гнев и отчаяние, когда он понял, что из-за предательства ему не удастся отстоять замок. Она почувствовала даже саднящую боль в плече, когда Робин, рассказывая, невольно погладил свое, на котором белела отметина от той давней раны.

— Что хотел от тебя сэр Рейнолд?

— Чтобы я выдал местонахождение брата и сестры. По счастью, Вилла в те дни рядом со мной не было. Он покинул Веардрун за несколько дней до отъезда отца в Лондон. Я знал, где он, но отнюдь не собирался откровенничать с сэром Рейнолдом. Он не скрывал своих замыслов — убить Вилла и меня и захватить Клэренс. А вот она была в Веардруне. Мы успели укрыть ее в потайной комнате, вход в которую знали только отец, сэр Эдрик, Вилл и я. Представить себе не могу, как она выдержала там три дня почти в одиночестве, если бы с ней не было маленькой подружки — дочери Эдрика! Я тогда не знал, что лучше: молчать и обречь обеих на голодную смерть в убежище, если Вилл не успеет вызволить их, или выдать ее сэру Рейнолду, надеясь на то, что он пожалеет маленькую девочку. К счастью, пока я думал, сэр Рейнолд послал за палачом, а сам ушел. А вместо палача пришел Эдрик, которого я считал убитым. Он уложил всех ратников, оставшихся стеречь меня, и вывез из замка и меня, и Клэр, и даже не забыл прихватить казну отца и важные документы нашего рода.

— Куда же вы направились?

— О! Это было долгое путешествие! — глаза Робина устремились вдаль, словно он сейчас вновь повторял тот путь шаг за шагом. — Сначала мы поехали к графу Лестеру, который и открыл мне всю подоплеку расправы с отцом и всем нашим родом. Он предложил мне укрыться в его владении в Пограничье или отправиться во Францию к принцу Ричарду и действительно примкнуть к его сторонникам. Но мне было нечего предложить принцу, а кроме того, такой поступок опозорил бы имя отца и сделал бы клевету на него правдой. Мы отправились в Пограничье. Долго кружили по дорогам, днем спали в лесу, ехали по ночам. А все это время Вилл искал нас. Он бросился на поиски, как только до него дошла весть о гибели отца и падении Веардруна. Он и похоронил отца и погибших с ним ратников. Мы добрались до Йорка, где у графа Лестера был дом, но уже ночью пришли наемники сэра Рейнолда, выдав себя за ратников шерифа Йоркского. Я тогда вырвался от Эдрика, забрался на крышу дома и перестрелял почти всех. Пятнадцать, как сейчас помню! Двух уложил клинком Эдрик, когда они набросились на меня. Я спрыгнул с крыши, не заметив, что двое остались. Как только открылись ворота, мы немедленно покинули Йорк.

— Но вы добрались до Пограничья, и что было с вами там? — спросила Марианна, которая слушала, живо представляя себе все то, что он ей рассказывал.

— В Пограничье мы не добрались, попросту не поехав туда, — сказал Робин и, поймав Марианну за запястье, с силой притянул к себе. — Можешь слушать дальше в моих объятиях или уснешь?

— Могу, — ответила Марианна, оказавшись прижатой спиной к его груди, и, запрокинув голову, посмотрела на Робина. — Почему ты передумал добираться до Пограничья? Это ведь ты, а не твой наставник, решил изменить намеченный путь?

— Да. Покинув Йорк, мы опять свернули в лес. Эдрик решил, что мы с сестрой валимся с ног, и устроил длинный привал с дневным отдыхом и ночлегом. И ночью в мой сон пришел отец. Ты ведь знаешь, что те из нас, кто ушел в Заокраинные земли, иногда могут вернуться к живым, если их очень сильно звать. А я в те дни часто в душе взывал к отцу.

— Что же сказал тебе граф Альрик? — спросила Марианна, испытывая глубокое сочувствие к юному Робину Рочестеру, который ожил сейчас в рассказе лорда Шервуда.

— Давай сделаем проще, — предложил Робин и, взяв ее за руку, сказал: — Смотри мне в глаза и ни о чем не думай. Ты не только увидишь все, что видел я, но и почувствуешь все, что я чувствовал.

Она так и сделала, и ее затянул синий омут его глаз, плавно закружил, окутал белым туманом. А когда туман рассеялся, она увидела высокий статный силуэт, за которым угадывались безбрежные просторы, и поняла, что эти просторы и есть луга Одина. Золотое сияние лугов стало гаснуть, и она узнала черты самого Робина, только много старше, чем Робин был сейчас, и поняла, что видит графа Альрика. А сам Робин, совсем юный, высокий, тонкий, был тут же. Он бросился в объятия отца, но между ними пролегал невидимый барьер, который позволил графу Альрику только провести ладонью по щеке сына:

— Повзрослел!.. Здравствуй, мой мальчик!..

Робин хотел рассказать отцу о том, что произошло за последние недели, но понял, что отец знает все без его слов. Робин хотел сказать, как любил его, как страдает из-за его ухода, но смог лишь прошептать онемевшими губами:

— Отец!

Граф Альрик ласково усмехнулся, и от знакомой улыбки у Робина больно защемило сердце.

— Сын, — сказал граф Альрик, глядя на Робина уже пристально и сурово, — я хочу уберечь тебя от ошибки, хотя решение принимать все равно тебе и только тебе. Судьба Рочестеров навечно связана со Средними землями, на благо которых мы употребляли все свое могущество, власть и богатства. Мы хранители этого края. Ты знаешь, что из Посвященных родов остались только два, а из нашего рода — прежде всего ты и твой брат.

— Я не изменю нашему долгу, отец! — заверил его Робин.

Граф Альрик печально улыбнулся и покачал головой в знак сомнения.

— Как ты можешь сомневаться во мне?! — воскликнул Робин, до глубины души уязвленный отцовским недоверием.

— Я не сомневаюсь в тебе, Робин. Я тревожусь за тебя. Долг — это не только цель, но прежде всего путь. Берегись превратиться в оружие для чужих рук, Робин. Помни, что у человека есть только одно истинное богатство — его душа.

Граф Альрик замолчал, не спуская с сына выжидательного взгляда, и Робин медленно кивнул в знак того, что понял отца. Разделявший их барьер внезапно исчез, и граф Альрик смог обнять Робина. Прижавшись к отцовской груди, Робин потерся щекой о плечо отца, задыхаясь от волнения, невысказанных слов и не в силах ничего сказать.

— Прощай, мой мальчик, — раздался тихий и печальный голос графа Альрика. — Едва ли я смогу увидеть тебя вновь, прежде чем и ты придешь в Заокраинные земли. Здесь мне многое открылось, жаль лишь, что я не могу поведать тебе то, что теперь знаю. Скажу только, что в тебе гораздо больше сил, чем ты сам подозреваешь. Ты сумеешь стать тем, кем я хотел тебя видеть. Передай Виллу мою любовь и береги Клэр...

Только что Робин стоял в объятиях отца, и вот уже силуэт графа Альрика растаял в светлом тумане.

Ласковое касание ладони Робина к лицу Марианны — и она очнулась от видений, не замечая, что ее лицо мокро от слез. Робин тихо сказал:

— Не плачь, родная. Это прошлое. Просто когда его так показывают, открывая память, то тот, кто видит, чувствует так же остро, словно то, что он видит, происходит сейчас.

Но Марианна знала, что так же себя чувствует и тот, кто открывает память, и сердце Робина сейчас полно такой же сильной боли, словно не прошло тех лет со дня гибели его отца, падения замка, скитаний по ночным дорогам, городам и селениям.

— Когда я проснулся, оказалось, что я проспал целый день, — продолжал Робин. — Эдрик уже торопил меня в дорогу. И тогда я сказал ему, что принял решение вернуться в Средние земли. Было только одно место, где я мог найти для сестры и себя надежное и постоянное убежище — Локсли. Земли этого селения принадлежали Рочестерам, пока отец не подарил их Эдрику за верную службу. Потом, когда мы все обосновались в Локсли, Эдрик оформил дарственную на земли всему селению, и так оно стало вольным. Он сказал, что не допустит, чтобы его граф и лорд жил на землях своего вассала. А тогда он пытался воспротивиться моему решению, но без успеха. К тому же именно в Локсли я мог с наибольшей вероятностью наконец встретиться с Виллом. Тогда я еще не знал, что он рыщет повсюду, пытаясь отыскать меня, но сердцем чувствовал, что брат не сидит сложа руки. Эдрику пришлось подчиниться. Обратный путь с севера был тоже непростым. В Хольдернесе, к слову, меня узнали и выдали ратникам шерифа. Нам помог уйти хозяин постоялого двора, у которого в подполе был прорыт ход, ведущий в лес. И все же мы добрались до Локсли, где прожили несколько лет, — Вилл, Клэр и я.

— Но ведь ты не намеревался провести весь остаток жизни в Локсли? — спросила Марианна.

Зная о том, что решительность была одним из главных свойств, отличавших нрав любимого, она не могла даже представить, чтобы Робин смирился с участью йомена и, отказавшись от титула и родового имени, прожил бы в селении до конца своих дней.

— Разумеется нет, — улыбнулся Робин, — мы с Виллом посоветовались и решили ждать смерти короля Генриха. Когда английский трон перешел бы к Ричарду, я бы отправился к нему с просьбой восстановить меня в правах. Это было бы, конечно, не так просто, но, думаю, что я сумел бы его убедить.

Марианна тихо присвистнула.

— Но ведь ты даже не знал, сколько лет тебе пришлось бы ждать!

— Да, — согласился Робин, — но иного выхода я не видел. Поэтому я, как строптивый конь, закусил удила и приказал себе учиться терпению, раз уж мне выпала такая возможность. В юности я был слишком порывистым, не терпел промедлений ни в чем, вот и получил урок, который должен был исполнить.

— Что же пошло не так? — спросила Марианна. — Ведь король Генрих умер, Ричард стал королем, а ты не воспользовался сменой власти, как собирался!

— Не успел, — ответил Робин. — Как раз в то время Гай предпринял атаку на Локсли. Едва я оправился от раны, мне стало известно, что Генрих умер, Ричард успел короноваться и вернуться на континент для участия в крестовом походе. Мой наставник требовал не терять времени и отправляться следом за королем.

— Но ты отказался и предпочел остаться в Шервуде, сделав его таким, какой он есть сейчас, — договорила за него Марианна и, запрокинув голову, вопросительно посмотрела на Робина. — Почему? Долг защитника Средних земель вынудил тебя остаться?

Робин невесело усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Не только, Мэриан, но прежде всего — долг перед друзьями, которые сражались со мной плечом к плечу, защищая Локсли. Вилл и я — мы могли примкнуть к войску Ричарда, но остальные... Шериф всех защитников Локсли объявил вне закона. Что с ними бы сталось, если бы я покинул их? Да, они уверяли меня в том, что готовы ждать моего возвращения столько, сколько потребуется. Но я знал, что, вернувшись, никого из них не найду в живых. Ратники шерифа или Гисборна выследили бы их и захватили. Так мог ли я бросить друзей, их семьи на произвол судьбы в поисках собственной выгоды?

Вместо ответа Марианна взяла руку Робина в свои ладони и поднесла ее к губам. Робин опустил на любимую глаза, улыбнулся и поцеловал ее в макушку, признательный за понимание.

— Твои вопросы исчерпаны, милая?

— Почти. Однажды ты почему-то решил отослать Клэр к моему отцу. Судя по времени, когда она присоединилась ко мне в обители, до смерти короля Генриха оставалось не меньше года, и вы все продолжали жить в Локсли. Почему же ты отослал ее, Робин?

Робин глубоко вздохнул и, сощурив глаза, посмотрел поверх Марианны, вернувшись в давно минувшие времена.

— Слепая случайность неожиданно привела в Локсли Гая, столкнув меня с ним лицом к лицу. Он мгновенно узнал меня, даже обрадовался. Мне пришлось предоставить ему ночлег в своем доме, а утром он попросил разрешения навещать меня время от времени. Я же был не в том положении, чтобы отказать ему, тем более что он не проявлял враждебности. Напротив, до следующего приезда в Локсли он выждал достаточно долго, чтобы я мог убедиться в том, что он не выдал мое укрытие шерифу, как и уверял меня при прощании. Но в обмен на свое миролюбие он желал моей дружбы. Желал так же настойчиво, как сейчас желает твоей любви. А дружба, как и любовь, зарождается сама или не зарождается. Она дитя свободы, а не условий и принуждения. Поэтому я прекрасно понимал, что мир между Гаем и мной не сможет быть долгим. Так оно и вышло впоследствии, но я не стал дожидаться перемен в отношениях с Гаем, а сразу же, не испытывая судьбу, решил найти для Клэренс другое, более надежное убежище. И тогда Эдрик предложил обратиться к твоему отцу.

— Но, приняв решение поручить воспитание сестры моему отцу, ты не захотел, чтобы он знал, кого в действительности принял под свое покровительство.

— Было опасно открывать настоящее имя Клэр кому бы то ни было, Мэриан. Даже твоему отцу, которого я уважаю всем сердцем, — ответил Робин и, встретив вопросительный взгляд Марианны, объяснил: — Дело в том, что она в те годы считалась единственной наследницей и владений Рочестеров, и графского титула. В моей смерти все были уверены. Где находился Вилл, никто не знал, и ему тоже грозила смерть, если бы его нашли. А Клэр — девочка, которая никому и ничем не представляла угрозы. По воле короля опекунство над ней было поручено сэру Рейнолду в награду за убийство нашего отца и при условии ежегодной передачи в казну трех четвертей дохода от наших владений. И сэр Рейнолд очень хотел отыскать Клэренс! Когда король приказал ему представить наследницу Рочестеров, нашему шерифу пришлось пойти на огромный риск, выдав собственную дочь за Клэр. Но бесконечно такой обман длиться не мог. Сэр Рейнолд понимал, что без наследницы Рочестеров король Генрих лишит его опекунских прав и заберет все наши земли в казну.

— И ты спрятал Клэренс у моего отца? — рассмеялась Марианна. — Ведь сэр Рейнолд часто видел ее вместе со мной, когда мы обе вернулись из обители!

— Да, но прежде он ее никогда не видел и знал по имени Эдит, данном ей при крещении, — усмехнулся Робин. — Клэренс — Солнышко — это ее прозвище, ставшее домашним именем, иначе ее в семье и не звали. И разве могло прийти в голову сэру Рейнолду, что дочь графа довольствуется скромным местом в твоей свите? Сэр Гилберт в разговоре со мной выразил намерение изменить положение Клэренс, чтобы она заняла место, подобающее ей по рождению, но я убедил его ничего не менять ради безопасности Клэр.

Посмотрев на Марианну, Робин улыбнулся, отгоняя видения прошлого, и лег щекой на ее макушку.

— Хватит на сегодня грустных рассказов, Мэриан.

Она поняла, что он устал, и не столько от длинного повествования, сколько от давних переживаний, которые ожили в нем, пока он рассказывал о гибели отца и падении Веардруна. Поэтому она, погладив его по обнимавшей ее руке, спросила только об одном:

— Робин, у твоего отца тоже не было Хранительницы?

С протяжным вздохом он закрыл глаза и прижался затылком к прохладному камню стены.

— У него была Хранительница. Но она не успела предупредить об опасности, которая обрушилась на отца так стремительно. Тяжесть знания, пришедшего к ней слишком поздно и потому оказавшегося бесполезным, в итоге убила ее, — он посмотрел в глаза Марианны и тихо сказал: — Хранительницей предыдущего поколения Воинов и Дев была твоя мать — леди Рианнон.

— Матушка?! — пораженно выдохнула Марианна и медленно провела ладонью по лбу. Воспоминания о матери замелькали в ее голове, и Марианне теперь стало многое понятно из того, что раньше лишь удивляло ее в силу малости лет, но после слов Робина стало очевидным. — Да, конечно! Кто же еще? Как же я не догадалась!

— Ты и сейчас еще многого не знаешь, ласточка. К сожалению, твоя мать слишком рано оставила тебя, а твоя бабка леди Маред жила слишком далеко от тебя, чтобы ты смогла постичь все положенные тебе знания. Я сам буду учить тебя, хотя женская часть знаний для меня, конечно, открыта не полностью. Но в твоей памяти эти знания есть, и они придут к тебе по мере надобности.

Склонив голову, Марианна поцеловала запястье Робина и почувствовала, как оно дрогнуло от прикосновения ее губ и налилось каменной твердостью.

— Есть еще кое-что, Мэриан, в чем я обязан признаться тебе, если хочу, чтобы между нами все было честно. А я хочу этого, поскольку честность — залог доверия.

Посмотрев Робину в глаза и поймав в них легкую тень смятения, Марианна сказала:

— Тогда говори. Ты ничем не рискуешь!

Губы Робина покривились в усмешке, он тихо выдохнул:

— Надеюсь! Но будь что будет. Мне остается только довериться твоему сердцу.

Медленно вскинув руку, Робин едва ощутимым касанием обвел самыми кончиками пальцев контур лица Марианны, не сводя с нее прищуренных глаз.

— Я никогда не забывал о том, что обручен с тобой. Ни разу не увидев тебя, не зная, еще не любя, я ждал, пока ты вырастешь, и желал взять в жены только тебя.

— Желал, не зная меня? — удивилась Марианна. — Почему?

— По разным причинам, — усмехнулся Робин. — Если я назову их, ты, возможно, разочаруешься, даже рассердишься.

— И все же, — сказала Марианна, в упор глядя на Робина.

Глубоко вздохнув, Робин пожал плечами.

— Твоя мать была очень настойчива, убеждая меня в том, что мы с тобой связаны изначально. Собираясь вернуть себе то, что утратил, я понимал, что нуждаюсь в достойной супруге, и ты идеально подходила мне.

— А подыскивать другую у тебя не было времени, — в тон ему продолжила Марианна.

Но Робин не смутился и склонил голову, подтверждая ее слова.

— Ты все поняла правильно. Я думал не о любви, а только о браке. И раз уж мы были помолвлены, какой был смысл отказываться от такой невесты, как ты?

— Ты прав — не слишком-то лестно для меня! — заметила Марианна.

Взгляд Робина изменился, глаза прищурились, в голос вкрались глухие хрипловатые нотки.

— Все изменилось, когда Клэр отправилась в монастырь, где ты воспитывалась. Меня исподволь, понемногу стала занимать ты сама: какая ты, к чему питаешь склонность, а что тебя отвращает. Ты начала мне сниться, — Робин улыбнулся с едва уловимой грустью. — Я не знал, что это именно ты, но в снах я видел тебя. Я не мог по утрам вспомнить твой облик — только чувство бесконечно прекрасного оставалось со мной.

— Тогда почему ты уверен, что видел меня? — спросила Марианна, внимательно глядя на Робина.

— Потому что я знал, что вижу свою Деву, а моя Дева — ты, Моруэнн, — просто ответил Робин.

— Как же быть с тем, что ты влюбился в простую травницу? — улыбнулась Марианна.

Робин улыбнулся в ответ и на миг сомкнул веки в знак согласия.

— Этой травницей была ты, Мэриан, и я влюбился в тебя.

Затенив глаза ресницами, Марианна тихо призналась:

— В обители я тоже видела в снах своего Воина, но, так же как и ты, по утрам не могла вспомнить его черты. Робин, мы видели с тобой одни сны на двоих, — подняв на Робина влажные, блестящие глаза, она нежно и обреченно сказала: — Как только ты поцеловал меня в тот вечер, Робин, для меня это стало навсегда.

Он обнял ее так бережно, словно боялся поранить, и прошептал:

— Равно как и для меня, Марианна. Ты не сердишься?

— Нет. Ты опасался, что меня оскорбит твое признание в давней холодной расчетливости при мыслях о помолвке со мной? — спросила Марианна. — Милый мой! Я не сомневаюсь в том, что, поведи ты меня под венец с такими мыслями, я все равно полюбила бы тебя, а ты — меня.

Руки Робина налились силой и сжали Марианну в объятиях.

— Значит, ты не оскорбилась и не разочаровалась во мне?

— Ни в малости!

— И завтра утром ты готова выйти со мной рука об руку в трапезную и предстать перед всеми моей супругой?

Марианна едва заметно вздрогнула, и Робин тут же уловил эту дрожь. Заставив ее поднять голову, он очень пристальным взглядом посмотрел в светлые глаза Марианны.

— Ты не хочешь этого, — с уверенностью произнес Робин. — Почему, если приняла решение остаться со мной?

Его глаза сузились, впились в Марианну, темные брови нахмурились. Марианна пошевелилась, невольно ослабляя хватку его пальцев на своих плечах.

— Вспомни, милый! Я говорила, что мне надо не только спросить тебя, но и рассказать!

Мгновение он смотрел на нее так, словно был готов одновременно и оттолкнуть ее, и прижать ее к себе настолько крепко, чтобы она не смогла вырваться, как бы ни пыталась. Она же, не страшась, не волнуясь, спокойно смотрела на него, взывая к его памяти, и он, все припомнив, кивнул.

— Да, ты права. Скажи то, о чем хотела сказать, когда только приехала ко мне.