Глава двенадцатая

— Сколько людей ты потерял?

Ровный, негромкий голос Робина нарушил тишину, повисшую в трапезной, после того как Вилл Статли завершил свой недолгий рассказ. В трапезной никого не было, кроме Робина, Статли, Джона и Вилла Скарлета. Робин сидел за столом, Статли стоял перед ним, Джон бесшумными широкими шагами расхаживал по трапезной, а Скарлет за спиной Робина привалился к стене, сложив руки на груди. Он, как и Робин, не сводил глаз с Вилла Статли, и тот чувствовал себя не слишком уютно под прицелом одинаково пристальных взглядов лорда Шервуда и Скарлета.

— Троих, — хмуро ответил Статли, потирая ладонью испачканную дорожной пылью щеку. — Дан и Освальд погибли в бою, Стефан — почти сразу, как мы покончили с ратниками. Кровь из него так хлестала, что он и четверти часа не продержался, как мы его ни перевязывали.

Вилл Скарлет глубоко вздохнул и посоветовал:

— Оставь в покое лицо! У тебя, наверное, кровь перешла с эфеса на ладонь, ты уже весь в ней измазался.

Статли бросил взгляд на руку, убедившись в правоте Скарлета, и устало вытер ладонь о куртку, сплошь испятнанную кровью, чем испачкал руку еще больше, почти до локтя.

— Давай-ка еще раз! — предложил Робин, не спуская с Вилла Статли хмурых, внимательных глаз. — Ты с двумя десятками стрелков сопровождал торговцев-суконщиков, возвращавшихся из Мэнсфилда в Линкольн, и довел их до границы Ноттингемшира. Все верно?

— Да, — подтвердил Статли. — Там они расплатились со мной за охрану, и мы повернули обратно.

— Зачем ты провожал их так далеко? — пророкотал Джон. — Вывел бы за пределы леса, как обычно, и дело с концом!

— Такова была договоренность. Соответственно и плата была назначена больше, чем за охрану на лесных дорогах, — ответил за Статли Робин. — И, возвращаясь в Шервуд, вы налетели на отряд ноттингемских ратников...

— Едва миновав Хольдернес, в полутора милях от него.

— Ты что, не выслал вперед разведчиков? — не сдержался Скарлет.

Статли оскорбленно сверкнул глазами.

— Разумеется, я сделал это, Вилл! Они вернулись со словами, что дорога совершенно безлюдная и ничего подозрительного они не заметили. Но стоило нам только свернуть за поворот, как ратники появились перед нами, словно призраки!

— Должно быть, прятались в придорожных зарослях, — фыркнул Джон. — Вопрос — зачем?

— Сидели в засаде, — язвительно ответил Скарлет. — Такой ответ тебя устраивает?

Джон потряс головой и решительно ответил:

— Нет, не устраивает. То, что они кого-то поджидали, и младенцу ясно. Зачем они вылезли на дорогу? Могли бы не связываться с Виллом и его парнями, а затаиться и пропустить их мимо себя. Вилл в результате потерял троих, а ратники-то все полегли. Кстати, сколько их было?

— Извини, Джон, не сосчитал. К тому времени уже стемнело, да и не до пересчетов было. Торопились спешиться и выхватить мечи из ножен.

— А потом? — поинтересовался Скарлет. — Когда все закончилось, не задержался сосчитать?

— Решил не рисковать, Вилли. Кто-то из ратников мог сбежать, и вернись он с подкреплением...

— Откуда? Из леса? — недоверчиво хмыкнул Джон.

— Нет, из селения, если побежал в Хольдернес.

— А что, в Хольдернесе тоже были ноттингемские ратники? — нахмурился Джон.

Статли пожал плечами.

— Не знаю, мы ведь объехали его стороной. Но я решил предположить наихудшее и не стал мешкать с возвращением в Шервуд.

Джон поиграл бровями, раздумывая над ответом Статли, и, покачав головой, признал:

— Разумно. Окажись я на твоем месте, поступил бы точно так же. Вот только зачем ты продолжил путь ночью? Почему не устроил привал, чтобы дождаться утра? При свете дня твои разведчики что-нибудь да заметили бы. Солнечный блик от кольчуг или щитов, например.

— До Хольдернеса слишком открытые места, ты же сам знаешь. Там негде найти надежное укрытие для двух десятков человек и стольких же лошадей.

Джон снова покачал головой, соглашаясь со Статли, и обернулся к Робину.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

— А что тут думать? — усмехнулся Робин. — Ответ на твое «зачем» прозвучал в твоих собственных рассуждениях. Либо ратники перепутали Вилла и его стрелков с теми, на кого устроили засаду, либо ждали именно их, потому и напали.

Джон покривил губы, выражая сомнение.

— Даже если предположить, что отряд Вилла заметили днем, что вполне возможно, откуда ратникам было знать, в какое время и какой дорогой Вилл поедет обратно? Ты же сам установил правило, согласно которому для возвращения надо выбирать другой путь.

— Это верно, — протянул Робин, задумчиво сощурив глаза. Резко оглянувшись на Скарлета, он спросил: — А что говорили дозорные? Должен ведь был хоть один пост заметить целый отряд ратников!

— Поскольку никто из дозорных не заметил ратников, значит, те добрались до места засады окружной дорогой, не заходя в лес, — ответил Скарлет и выпрямился, подобравшись, как опасный и хищный зверь. — Надо все еще раз как следует обдумать, Робин, и не обязательно заниматься размышлениями дома.

— Вилл прав, — пробасил Джон, — мы ведь с тобой собирались сегодня в Ньюарк.

— Думаю, ваша поездка отложится, — спокойно сказал Скарлет.

Он достал из-за ворота куртки крохотный свиток и подал его Робину.

— Вчера принес голубь, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд Робина. — Я уже прочитал, теперь читай ты.

Робин быстро пробежал глазами записку и, утвердительно кивнув Виллу, посмотрел на Джона.

— Отложим, Джон. В этом письме приглашение от человека, который крайне редко присылает зов, но никогда не напрасно.

— Я могу составить тебе компанию? — осведомился Скарлет.

— Окажи любезность! — рассмеялся Робин.

— Тогда давай поторопимся. Тебе еще предстоит посмотреть на просителя, пожелавшего влиться в наши ряды, и если мы продолжим здесь прохлаждаться, то...

— Да, едем, Вилл, — сказал Робин, поднимаясь из-за стола.

— Вдвоем?! — всполошился Джон. — И куда же вы собрались?

— В гости, — улыбнулся Робин.

— Знаю я ваши поездки по гостям! — возмущенно рыкнул Джон.

Скарлет расхохотался и несильно стукнул Джона по плечу.

— На этот раз ты ошибся. Мы едем в монастырь, — выдержав паузу, Вилл выразительным тоном добавил: — Мужской.

Джон успокоился, хотя еще какое-то время поворчал для порядка.

— Вилл, деньги, полученные от торговцев за охрану, с тобой? — спросил Робин и, получив в ответ подтверждающий кивок Статли, приказал: — Передай их Джону.

Пока Робин и Скарлет отвлеклись на сборы в дорогу, Статли и Джон занялись пересчетом монет, которые Статли высыпал из седельной сумки на стол. Все еще взбудораженный ночным столкновением с ноттингемскими ратниками, он тихо сказал:

— Знаешь, мне показалось, что ратники меня узнали. Странно как-то!

— А что тут странного? — пожал плечами Джон. — Разве у тебя мало знакомых среди ратников сэра Рейнолда? Я бы скорее удивился, если бы никто из них тебя не узнал!

Выражение лица Статли показало, что он вроде бы соглашается с Джоном, но не полностью, продолжая сомневаться.

— Да, но ведь несколько лет прошло. К тому же у меня тогда не было этого украшения, — он вновь провел ладонью по лицу, от скулы до подбородка. — А кто-то из ратников крикнул: — Вот он, который со шрамом на лице!

Отвлекшись от монет, Джон развел руками.

— Ты особа ничуть не менее известная, чем любой из нас, за чьи головы шериф назначил награду. На всякий случай скажи Робину то, что сейчас говорил мне. Ну вот! Отвлек меня и сбил со счета! — С досадой поморщившись, Джон широкой ладонью сгреб, как лопатой, деньги со стола обратно в сумку и крепко затянул на ней завязку. — Ладно, после пересчитаю. Поедешь с Робином для разговора с новичком?

Секунду подумав, Статли отрицательно покачал головой.

— Лучше помоюсь, раз уж оказался у вас. Кэтти найдет мне чистую одежду?

— Кэтти все найдет, даже то, чего нет и в помине! — хмыкнул Джон и, сурово сдвинув брови, предупредил: — Смотри, не вздумай принять ее помощь в купальне! А она попытается помочь тебе, я ее знаю.

— Что я, сам себе враг? — от души рассмеялся Статли. — Все знают, какой ты ревнивец!

— Посмотрю, каким ты станешь, когда наконец обзаведешься женой! — сердито проворчал Джон. — Вон Робин, уж на что всегда оставался неотразимым для любой девицы, и тот предпочитает скрывать свою возлюбленную от любопытных глаз.

Статли едва заметно усмехнулся.

— Немудрено!

Джон медленно поднял голову и внимательно посмотрел на товарища.

— Говоришь, немудрено? Что-то знаешь, Вилл?

— Ничего не знаю, — ответил Статли с самым непроницаемым выражением лица.

— Значит, тебе все известно! — протянул Джон, не обманувшись ответом Статли, и, понизив голос, грозно прошептал: — Смотри! Держи язык за зубами!

— Я-то молчу с самой зимы, — спокойно сказал Статли и насмешливо ухмыльнулся Джону в лицо, — а вот ты сейчас выдал себя. Тебе тоже известно, кто она. Это ведь от нее вы с Робином узнали, как погиб Мартин?

Джон промолчал. Опершись ладонями о стол, он стал тихонько раскачиваться, сведя брови к переносице.

— Ох, как мне все это не по душе! — выдохнул он.

— Что именно?

— Ты знаешь, я знаю. Едва ли Вилл пребывает в заблуждении: у них с Робином не водилось тайн друг от друга, сколько я их помню. Трое посвященных — уже много для одной тайны!

— Четверо, — поправил его Статли и, поймав удивленный взгляд Джона, заявил со всей прямотой: — Не сомневаюсь в том, что ты успел рассказать Кэтрин в тот же день, когда сам узнал.

Джон смущенно крякнул и залился краской до самых ушей.

— Ты же знаешь, что Кэтти никому не проболтается.

Статли с доброй усмешкой кивнул.

— Знаю, Джон. Но все-таки четверо, если Робин действительно говорил о ней с Виллом.

— Что заставляет тебя сомневаться? — удивился Джон.

Статли пожал плечами и задумчивым тоном сказал:

— То, что он вообще никому о ней не рассказывал. Я догадался совершенно случайно, после зимнего турнира. На меня словно озарение нашло, почему он сам решил принять участие, понимая, что равных ему соперников нет даже в Шервуде и победа однозначно будет за ним.

— И что же? — напряженно спросил Джон.

— Поскольку он не мог сомневаться в победе, то знал, что ему придется встретиться лицом к лицу с сэром Рейнолдом при вручении награды. Огромный риск! Но почему-то Робин пошел на него. Только награду ему вручал не сэр Рейнолд. И когда я увидел, из чьих рук он принял стрелу Веланда, у меня в голове забрезжила догадка. Я отважился подступиться с ней к Робину, и он так вспылил!..

— Ясно, — мрачно сказал Джон и, поймав вопросительный взгляд Статли, был вынужден признаться с такой же откровенностью: — Нет, мне он тоже не говорил. Я догадался, кто она, когда слушал ее рассказ о том, как погиб Мартин. А Кэтти знает с моих слов. Да, ты прав, сам он предпочитает молчать о ней. И все же трое или четверо — невелика разница.

Вспомнив о чем-то, Статли хмыкнул.

— Четверо, можешь быть в этом уверен. Я забыл про отца Тука.

— Это как раз не страшно. Отец Тук свято блюдет тайну исповеди, — небрежно махнул рукой Джон и вновь впал в угрюмую задумчивость. — Но, так или иначе, каждый новый день прибавляет опасность, что о них прознает еще кто-нибудь. Как же мне все это не нравится, Вилли! Если они объяснились, поладили, почему Робин медлит? Он должен как можно скорее или забрать ее с собой, или расстаться.

— Расставаться с ней он не станет, — уверенно заявил Статли. — Слишком долго он сопротивлялся влечению к ней, и раз уж поддался... Думаю, что он предоставил ей право решать.

— Ну и зря! — фыркнул Джон. — Взял бы в охапку, посадил на коня и увез.

— Нет, так он с ней не поступит. С любой другой — да, но не с ней. Слишком сильно любит ее.

Джон хотел возразить, но в этот момент Статли бросил быстрый взгляд в сторону коридора и предостерегающе махнул рукой. Так ничего и не сказав, Джон едва успел закрыть рот, как в трапезную вошли Робин и Вилл Скарлет. Следом за ними шустрой пташкой влетела Кэтрин. Увидев Статли, она всплеснула руками.

— Вилл, где ты так перепачкался?! Тебе нужно срочно вымыться и переодеться. Отправляйся в купальню, а я пока подберу тебе чистую одежду и новую куртку — эту уже не отстираешь!

— Как же было спокойно и тихо, пока не заявилась ты! — с напускной суровостью воскликнул Джон.

— Я знала, что ты по мне соскучился! — звонко рассмеялась Кэтрин и чмокнула Джона в щеку, тут же обернувшись к Статли, который направлялся по коридору в сторону купальни. — Вилл, я приду помочь тебе как следует вымыть голову и проверить, не завелись ли у тебя вши!

— Вот только попробуй! — уже с непритворным гневом рявкнул Джон и всей пятерней шлепнул Кэтрин пониже спины.

Кэтрин округлила глаза, замахала руками, выражая всем видом, что она непременно сделает так, как велит Джон. Но по лукавому блеску в глазах было совершенно ясно, что она все равно поступит по-своему, стоит Джону ступить за порог.

Поймав ставший едва ли не беспомощным взгляд Джона, Вилл Скарлет, улыбнувшись про себя, поспешил другу на выручку.

— Кэтрин! — сказал он так, что она невольно вытянулась перед ним в струнку. — Джон сейчас уедет, но довольно скоро вернется. Если окажется, что ты ослушалась его... Посмотри-ка сюда!

Палец Вилла уткнулся в широкий кожаный ремень, опоясывавший стан Джона. Взгляд Кэтрин невольно устремился следом, и она вопросительно подняла бровь.

— Если окажется, что ты ослушалась, Джон с полным правом задерет твой подол и вот этим самым ремнем отхлещет тебя так, что ты неделю не сможешь сидеть.

— Ой! — воскликнула Кэтрин и подняла глаза на Джона, безмолвно спрашивая: неужели Вилл говорит правду?

Джон грозно насупился, но не выдержал и расплылся в улыбке, в ответ на которую Кэтрин беззаботно рассмеялась.

— Джон никогда не поднимет на меня руку. Как и ты, Вилл! — сказала она с бесконечной уверенностью и для пущей убедительности показала Скарлету язык.

Вилл, смеясь, отмахнулся от нее и взял Робина под локоть, торопя его к порогу.

— Едем, едем! Уже роса сошла, а путь неблизкий.

Оседлав лошадей, Робин, Вилл и Джон отправились по тропинке, что вскоре вывела всадников к огромной поляне со старым дубом. В тени ветвей возле неохватного ствола на траве сидел молодой мужчина. Рядом с ним стояли четыре шервудских стрелка, тихо переговаривавшихся между собой, но не спускавших глаз с нечаянного гостя вольного леса. Завидев лорда Шервуда, стрелки тут же смолкли и почтительно склонили голову. Мужчина поднялся на ноги, вперив глаза в трех приближавшихся всадников, пытаясь угадать, кто из них знаменитый предводитель вольного воинства. Заметив его замешательство, один из стрелков вполголоса подсказал:

— Лорд Робин на вороном жеребце.

Спрыгнув с коня, Робин бросил поводья Виллу, который остался сидеть в седле, и подошел к незнакомцу. Заметив, что тот собрался преклонить перед ним колени, Робин пресек его намерение властным жестом.

— Зачем ты здесь, мне известно. Я хочу узнать твое имя и причины, которые вынудили тебя искать убежище в Шервуде.

Мужчина замялся, обдумывая, с чего начать рассказ, неловко перетаптываясь с ноги на ногу. Нетерпеливо взглянув на солнце, поднимавшееся все выше и выше, Вилл не выдержал:

— Парень, открой уже рот и начни говорить! Если оказался в Шервуде, то всяко не отличаешься излишней застенчивостью.

Подбодренный окриком Вилла, гость поторопился с ответом и сбивчиво заговорил:

— Мое имя — Бернард, лорд Робин, я живу... — он осекся и тут же поправил себя: — жил в Ноттингеме, работал подмастерьем у шорника.

Робин слушал его, не перебивая, сузив очень внимательные глаза, не отрывая взгляд от лица рассказчика.

— Семья у меня совсем небольшая: я да младшая сестра. Отец с матерью умерли, а обзавестись женой я не успел. Два дня назад я, как обычно, сижу в лавке хозяина, работаю, приглядываю за товаром. Зашел человек в одежде с гербом шерифа, стал прицениваться. А тут в лавку пришла сестра — принесла мне обед. Все, как в любой другой день. Сестра через четверть часа пошла домой. Слуга шерифа так ничего и не купил и тоже ушел, почти сразу следом за ней. И вдруг я услышал крики сестры. Выскочил из лавки, смотрю, а этот негодяй тащит ее в проулок. Когда я подбежал, он успел повалить ее и сам на нее завалился. Я и ткнул его в спину тем, что было в руке.

— И что же было в руке? — поинтересовался Джон.

— Шило, конечно, что же еще? Вот с таким острием, — парень развел два пальца, показав длину острия.

— Внушительно! — хмыкнул Джон. — Убил?

Бернард опустил голову и, передернув плечами, мрачно ответил:

— Не знаю. Во всяком случае, он сразу обмяк и перестал шевелиться. Я помог сестре подняться на ноги, думал, мы с ней успеем убежать из проулка, никем не замеченные, но куда там! Я просто первым прибежал на ее крик, а тут и другие подоспели. Слуга шерифа лежит и не двигается, на спине у него рана, и кровь на одежде, у меня в руке шило с окровавленным острием, и все, кто сбежался, знают меня как облупленного. Схватил сестру за руку и пустился с ней наутек, пока ратники не подоспели. Вот, собственно, и вся история, почему я оказался в Шервуде.

— А сестру где оставил? — спросил Робин.

Один из стрелков, поймав взгляд лорда Шервуда, поднял руку и указал вверх.

— Девушка забралась на дуб, Робин. Натерпелась страху, бедняжка! Вот и нас испугалась.

Рассмеявшись, Робин подошел вплотную к старому дереву и, запрокинув голову, заметил среди густой листвы краешек светлого платья.

— Слезай, красавица! — предложил он. — Здесь тебя никто не обидит.

Листва сильно зашуршала, вниз посыпались кусочки коры.

— Высоко! Я боюсь! — послышался сверху дрожащий девичий голос.

— Тогда прыгай! — смеясь, предложил Робин.

— Я же расшибусь!

— Не расшибешься — я поймаю тебя!

Листва снова зашуршала, раздалось громкое ойканье, и в руках Робина оказалась молоденькая девушка, лет четырнадцати или и того меньше. Круглые от страха голубые глаза, растрепавшиеся темно-каштановые волосы, в которых застряли листья и обломки веточек. Удерживая ладонями девушку за стан, Робин даже на расстоянии услышал, как быстро и отчаянно колотится ее сердце.

— Как тебя зовут?

— Эннис, — пролепетала девушка.

— Ты слышала то, что сейчас говорил твой брат?

Она с готовностью кивнула головой.

— Он сказал правду?

Лицо девушки искривилось, губы запрыгали, из глаз крупными горошинами покатились слезы.

— Клянусь, так и было, слово в слово! Если бы не Берни...

— Ну-ну, не надо плакать, — успокаивающе сказал Робин. — Что ты умеешь, Эннис?

Сбитая с толку его вопросом, Эннис всхлипнула, шмыгнула носом и принялась перечислять:

— Готовить, убирать, прясть, ткать, шить, вязать...

Улыбаясь одними глазами, Робин одобрительно кивнул.

— Грех отказывать в приюте такой мастерице! И твой брат показал себя молодцом — смелым, расторопным и преданным сестре.

Девушка робко улыбнулась, смущенная похвалой лорда Шервуда, и шепотом попросила:

— Лорд Робин, поставьте меня, пожалуйста, на ноги. Руки у вас такие сильные, что у меня ребра трещат!

Под смех стрелков Робин отпустил девушку, она тут же оказалась рядом с братом и ухватилась за его руку. Бернард обнял сестру и крепко прижал к себе, глядя исподлобья на развеселившихся воинов вольного Шервуда.

Оглянувшись на Джона, Робин распорядился:

— Забери их к нам — пусть Кэтти объяснит этой крошке хозяйственные обязанности, но сначала покормит обоих, приведет в порядок и их самих, и одежду.

— Кэтти их первым делом отправит мыться, а потом усадит за стол — я и слова ей сказать не успею! — усмехнулся Джон.

— А ты посвятишь Бернарда в наши порядки и завтра утром отправишь обоих в отряд Эдгара, — договорил Робин, пропустив слова Джона мимо ушей.

Услышав приказ лорда Шервуда, Эннис с ликованием посмотрела на брата и захлопала в ладоши.

— Значит, нам можно остаться?! О лорд Робин!.. Берни, мы еще поживем!

Глядя на ее личико, светившееся от счастья, Робин незаметно и грустно улыбнулся. Всего пару дней назад брат и сестра жили бедной, но мирной жизнью, заботясь о куске хлеба, но не страшась смерти ни от голода в бродяжничестве, ни от петли виселицы в Ноттингеме. И вот из-за прихоти какого-то слуги сэра Рейнолда они лишились всего, и теперь эта девочка сама не своя от радости найти приют в Шервуде.

Заметив, как Бернард улыбнулся сестре и гордо вскинул голову, посмотрев на стрелков уже не настороженно, а приветливо, как если бы почувствовал себя одним из них, Вилл пожал плечами. А куда еще деваться юноше, отважно бросившемуся на помощь сестре? Да и малютка сияет восторгом. Обживутся, освоятся, обзаведутся друзьями. Девочка, глядишь, кому-то придется по сердцу — в Шервуде много неженатых молодых мужчин. Самое большее год, и окажется не только замужем, но и будет платье одергивать на распухающем животе. В этом смысле жизнь в лесу ничем не отличается от жизни за пределами Шервуда.

Славный парнишка, подумал Джон, и сестра у него доброго воспитания. Кэтрин быстро втолкует ей, какой работой женщинам приходится заниматься в Шервуде. Мужчин много, женщин гораздо меньше. Готовить, стирать, чинить и шить одежду, следить за чистотой — воистину, орудовать мечом куда проще. Но, судя по рукам девочки, она не чурается трудной работы, а работы ей будет много! В отряде Эдгара нет ни одной женщины. Но девочка справится, да и Кэтрин поможет ей на первых порах, пока Эннис не обвыкнется. Юноше будет легче — вон как расправил плечи! Правда, он еще не знает суровых порядков Шервуда и не приступал к ратному обучению, но Джон был уверен, что бывший шорник справится. Джон хорошо разбирался в людях. А для отдыха от ратного дела Бернарду сполна хватит и прежних занятий: шорники всегда нужны, будь они в Ноттингеме или в Шервуде.

Поймав недовольный, полный нетерпения взгляд Вилла, Робин кивнул Джону, на попечении которого остались Бернард и Эннис, и вскочил в седло. Рыжий Эмбер и вороной Воин с места сорвались в галоп и в считанные секунды оставили поляну далеко позади.

— Что ты думаешь о ночном столкновении Статли с ноттингемскими ратниками? — спросил Вилл, когда они выбрались на проезжую дорогу.

Робин пожал плечами.

— Можно долго ломать голову — ясно только одно: это несомненно была засада. Вопрос в том, на кого и по чьему приказу — шерифа или Гая. Но кто бы из них не отправил ратников в засаду, я не могу понять, кто в нее должен был угодить. Если исходить из того, что произошло...

—...то на засаду налетел Статли, — подхватил рассуждение Робина Вилл, но тут же с сомнением покачал головой. — В сопровождении добрых двух десятков стрелков?

— Да, более чем странно, — согласился Робин, — если только это не было пробой сил.

— Могло быть, не будь сила вольного Шервуда всем известной, — откликнулся Вилл. — Предположим, ратники поджидали кого-то другого. Кого, как ты думаешь?

После непродолжительного промедления Робин покачал головой.

— Представить себе не могу, Вилл. И не вижу смысла гадать. Чей бы ни был приказ, Гая или сэра Рейнолда, надо знать точно.

Вилл задумчиво покачал головой, соглашаясь с Робином, и гулко вздохнул:

— Разведать в отношении сэра Рейнолда — вопрос времени, но что касается замыслов Гая, то после неожиданной гибели Гарри это стало неосуществимым. Не ошибусь, если предположу, что он старается и подушке не поверять своих мыслей!

При имени оруженосца Гисборна лицо Робина подернулось тенью.

— Гарри! — тихо воскликнул он и пристукнул по холке Воина так, что вороной едва не вскинулся на дыбы. — Надо было взять его в Шервуд, а не просить остаться при Гае!

Вилл ловко поймал руку Робина и слегка сжал запястье.

— Не вини себя. Гарри сам понимал, что принесет больше пользы, оставаясь при Гисборне. Ведь прояви он большую настойчивость, ты бы разрешил ему уйти в Шервуд. Но ты объяснил, и он согласился с тобой.

— Да, — согласился Робин, — и все же... Не знаю, в чем он допустил ошибку, но Гай умертвил его с беспримерной жестокостью.

— Полагаешь, что с тобой или со мной Гай обошелся бы милосерднее? — хмыкнул Вилл и, вздохнув, сказал: — Каждый из нас знал или знает, на что идет и чем рискует. Гарри не был исключением, равно как Мартин. Если тело Гарри мы хотя бы предали должному погребению, то где остался гнить Мартин, не знаем ни ты ни я.

Робин скрипнул зубами и промолчал. Что он мог возразить Виллу? Истерзанный и обезображенный труп Гарри им удалось выкрасть с виселицы, на которую мертвого оруженосца Гисборна подвесили на поклев воронью, после того как он неделю простоял, привязанный к столбу, посреди главной площади Ноттингема. Где закопали или куда выбросили тело Мартина, они не узнали до сих пор, как ни старались. Сколько бы монет не перепало слугам в замке сэра Рейнолда, никто не смог сказать, что сталось с убитым стрелком вольного Шервуда.

Робин и Вилл надолго замолчали, отдавшись рыси лошадей и извивам дороги. Ровный перестук копыт навевал умиротворение. Опасное чувство, непозволительное для тех, чьим домом стал Шервуд. Ни Робин, ни Вилл не обманывались тишиной леса, нарушаемой лишь птичьим щебетом, и спокойствием безлюдной дороги. Внешне они казались расслабленными, но на самом деле чутко вслушивались в лесные шорохи и смотрели вперед одинаково цепкими, все подмечающими глазами. Им не приходилось прилагать усилия, чтобы быть начеку каждую секунду: внимательность ко всему, что окружает, была даже не привычкой, а давно стала частью их жизни, была у них в крови. В любой момент на дороге могли показаться путники, и кто ими будет, надлежало определить за одно краткое мгновение. Промедление могло осложнить положение, а могло и стать роковым.

— А с тобой что не так, Робин? — вдруг спросил Вилл и, поймав быстрый взгляд Робина, уточнил: — Поссорился со своей таинственной красавицей?

— Почему ты спрашиваешь?

Вилл снисходительно улыбнулся.

— Я столько лет знаю тебя, Робин, что меня не обманывает безмятежность на твоем лице. Когда ты вернулся на рассвете, глаза у тебя были отнюдь не радостные, как и настроение. Оно у тебя и сейчас не радужное, хотя ты прячешь его за улыбкой, и вряд ли рассказ Статли тому причина.

Робин лишь усмехнулся в ответ. Вилл прав. Связывавшие их узы были настолько прочными, что никто из них не нуждался в словах, чтобы понять, что происходит с другим.

— Не ошибусь, предположив, что твои с ней невинные прогулки по ночному Шервуду закончились, и ты получил от своей подруги исчерпывающие подтверждения ее чувств к тебе, — посмеиваясь, продолжал Вилл. — Я даже в точности могу сказать, когда у вас все случилось впервые. В ночь, когда Джон вернулся домой без тебя с печальной вестью о Мартине. Угадал?

Робин молча повел глазами в его сторону, Вилл расхохотался и хлопнул Робина по плечу.

— Угадал! Надо было ослепнуть, чтобы остаться в неведении! Ты же был сам не свой, улыбался, казалось, без всякой причины и так глубоко иной раз уходил в себя, что не слышал того, что тебе говорили. А уж когда ты не глядя снес стол в трапезной!..

Робин против воли тоже рассмеялся, и в глазах Вилла мелькнуло довольство тем, что Робин развеселился.

— Из-за чего вы поссорились? Она стала докучать просьбами забрать ее с собой в Шервуд? — Вилл понимающе вздохнул. — Все они рано или поздно начинают об этом просить. По себе знаю.

— Сейчас ты промахнулся, — с не слишком веселой усмешкой ответил Робин. — Я пока не могу убедить ее остаться со мной, а против воли забирать ее в Шервуд не хочу.

Вилл удивленно вскинул брови и протяжно присвистнул.

— Вот оно что! Не думал, что на сей раз ты зайдешь так далеко. Неужели эта девица настолько сильно зацепила тебя за сердце?

Робин крепко сжал губы, предпочтя воздержаться от ответа. Вилл, прищурившись, посмотрел на него долгим взглядом и обыденным тоном сказал:

— Девичья смелость заключается не в том, чтобы поступиться невинностью. Остаться с мужчиной и разделить его судьбу — особенно твою! — вот для такого поступка нужно обладать истинным бесстрашием. Если она оказалась малодушной, лучше расстанься с ней и забудь.

— Нерешительность не есть малодушие! — вскипел Робин, задетый небрежными словами Вилла. — Ты не знаешь ее, поэтому воздержись от подобных советов.

Любого другого, кому был известен нрав лорда Шервуда, такой тон Робина заставил бы немедленно замолчать. Но не Вилла. Вот и сейчас сдержанный гнев Робина не произвел на него впечатления.

— Я ее, конечно, не знаю, — подтвердил Вилл и с ироничным смешком осведомился: — А ты уверен в том, что знаешь? Что если она вторая Мартина?

— Нет, — резко ответил Робин. — Сравнивать ее с Мартиной даже не оскорбление, а кощунство.

В душе поразившись такому определению, Вилл насмешливо округлил губы, собираясь снова засвистеть, выразив тем самым глубокое сомнение в уверенности Робина. Поймав короткий, острый как лезвие взгляд, он решил не испытывать терпение Робина и воздержался от свиста, примирительно сжав руку лорда Шервуда. Тот сердито хмыкнул, но безмолвно принял такие же безмолвные извинения Вилла.

Некоторое время они снова ехали в молчании. Склонившись в седле, Робин потрепал вороного по атласной шее, на которой играли солнечные блики. Воин ответил всаднику дружелюбным фырканьем.

— Отличный конь! — заметил Вилл. — Не уступает моему Эмберу!

— Не просто не уступает, а превосходит. Уж извини, Вилл!

— Превосходит? — фыркнул Вилл, не соглашаясь с Робином. — Если только в том, что отхватит руку любому, кроме тебя, кто попытается взять его под уздцы.

— Завидуешь? — рассмеялся Робин, окончательно приходя в хорошее расположение духа, как с ним случалось всегда в обществе Вилла.

Тот рассмеялся в ответ и, помедлив, спросил:

— Кстати, о той, что одарила тебя таким великолепным конем. Твой приказ о леди Марианне остается в силе?

— Да, — кратко ответил Робин.

— И до какого же часа ты собираешься оберегать ее? Пока Гай с ней не обвенчается?

Лицо Робина приняло каменно-непреклонное выражение.

— Он с ней не обвенчается, — сказал он как отрезал.

— Не хочешь ему уступить даже в этом? — понимающе хмыкнул Вилл, но тут же задал вопрос: — Почему? Ведь она тебе не понравилась, ты очарован другой девушкой, настолько, что даже хочешь забрать ее в Шервуд. К чему твои заботы о леди Марианне?

Самым простым было открыть Виллу, что Марианна и есть та, которой, по словам Вилла, очарован Робин. Все вопросы бы сразу оказались исчерпанными. Но, всегда и во всем откровенный с Виллом, доверявший ему как самому себе, Робин не смог заставить себя признаться. Слишком прочно въелось в его сознание стремление уберечь Марианну от любой опасности, не рисковать ее свободой и самой жизнью, пока она окончательно не свяжет свою судьбу с ним. Вилл, конечно, хранил бы их тайну с такой же надежностью, как и Эллен. Но Джон и Статли, пусть Робин и не слышал их разговора, были правы: он не желал говорить о своих сердечных делах с кем бы то ни было, не мог произнести имени Марианны, не уверившись в том, что само сочетание его и ее имен не навлечет на нее беду. Поэтому он предпочел отговориться:

— Я считаю своим долгом заботиться о ней. Этого достаточно?

— Для всего Шервуда — более чем, — подтвердил Вилл, — и все же! Коль скоро она не вызвала в тебе приязни...

— Это никак не влияет на мои обязанности по отношению к ней и на обещание, данное ее отцу, — твердо сказал Робин.

Сам его тон и выражение лица показали Виллу, что Робин не видит смысла в продолжении разговора о дочери Гилберта Невилла, и Вилл прекратил расспросы, поскольку главное он выяснил: приказ лорда Шервуда не отменен, а сама леди Марианна Вилла мало заботила. Более того, он испытывал к ней чувство, граничившее с холодностью, почти с неприязнью, с тех пор как ее дружба с Гаем Гисборном стала известной всему Ноттингемширу.

Ограничиваясь краткими привалами, скорее для того чтобы дать передышку лошадям, чем для собственного отдыха, к конечной цели своего путешествия — аббатства Ярроу — они добрались затемно, почти к полуночи. Когда в ночной темноте показались стены монастыря, Робин и Вилл спешились, надели монашеские рясы поверх своей одежды и, ведя коней в поводу, прошли последнюю четверть мили и постучались в ворота обители.

Несмотря на поздний час, их встречал сам аббат. Поручив лошадей заботам привратника, он отвел Робина и Вилла в свои покои, ворча под нос о том, что ждал гостей до заката, и те могли бы уважить его сан и чаяния.

— Будет, святой отец! — рассмеялся Робин, когда они остались втроем в покоях аббата. — Ты ведь знаешь, что мы не дневные гости.

Теперь, когда кроме аббата их никто не видел, Робин и Вилл сбросили монашеские капюшоны. Аббат обнял каждого из них и, не отказав себе в любопытстве, внимательно рассмотрел каждого из гостей.

— Ах, лорды мои, как же я рад вас видеть, особенно сразу двоих! Лорд Роберт и прежде был частым гостем, а вот вы, лорд Уильям, не удостаивали меня частыми визитами.

— В том не было надобности, — без обиняков сказал Вилл, — Робин делился со мной и новостями, что узнавал от вас, и книгами, которыми вы его благосклонно снабжали.

Аббат согласно покачал головой.

— И все же мне отрадно видеть вас обоих, — еще раз окинув взглядом гостей, он глубоко вздохнул и, вспомнив о гостеприимстве, указал на накрытый к ужину стол, заметив ворчливым тоном: — Жаркое остыло, а вино, наверное, выдохлось. Я ждал вас раньше, надеясь, что вы доберетесь до заката, благо весенние дни — долгие.

— Мы охотно съедим и холодное мясо, — весело ответил Робин, усаживаясь за стол. — А то, что вино степлилось, не помешает нам оценить его вкус, благо ты известный знаток и ценитель вин и дурного вина не держишь.

Посвятив краткое время ужину, хозяин и гости за кубками вина перешли к главному.

— Ты известил меня о неких новостях, которые посчитал настолько важными, что не решился написать о них в письме, отправленном с голубем, — сказал Робин, внимательно глядя на аббата. — Что же это за новости?

Аббат оглянулся по сторонам, словно опасался, что кто-то лишний укрылся в тени, отбрасываемой горящими свечами, и, понизив голос, многозначительным тоном произнес:

— Новости, касающиеся местонахождения короля Ричарда!

Робин и Вилл переглянулись.

— Неужели король наконец-то отыскался?

— Именно так! — ответил аббат, наслаждаясь впечатлением, произведенным его словами на гостей. — Он найден, но о том пока мало кто знает. Думаю, даже королева-мать еще пребывает в неведении, как и принц Джон. Но, конечно, слухи распространятся очень быстро!

— Так где же он? — осведомился Вилл.

— В одном из замков на землях, подвластных герцогу Леопольду.

— И что он забыл в этом замке?

— Фу, лорд Уильям! — поморщился аббат. — Как можно в подобной манере отзываться о короле? Разумеется, он там не по своей воле, а пребывает в качестве пленника.

Поймав обмен гостей удивленными взглядами, аббат окончательно впал в благодушие. Он был очень рад их визиту, а то, что известие, которое он приберегал до встречи с ними, полностью завладело вниманием как Робина, так и Вилла, вознесло аббата до небесных вершин. Он знал свою слабость к рассказам и ценил собственное умение завладевать умами и воображением тех, с кем говорил. Поэтому, не поскупившись ни на одно слово, аббат рассказал, как был найден английский король, как простой менестрель Лионель Блондель бродил по Европе в поисках Ричарда Плантагенета и всюду пел песню, известную только ему и английскому королю. И однажды у стен замка в германских землях менестрель услышал, как звучный и мелодичный голос подхватил его песню, а потом увидел лицо того, кто вдруг стал подпевать, когда Ричард выглянул в стрельчатое окно. Так был найден король Англии.

— Этот Блондель — что его связывает с королем Ричардом? — осведомился Вилл, дослушав рассказ аббата.

Аббат густо покраснел и с явной неохотой ответил:

— Говорят, они были любовниками.

Сказав это, он набожно перекрестился. Вилл, покрутив головой, рассмеялся.

— Романтичная история! Прослыла бы таковой в веках, будь этот Блондель женщиной.

Пристрастия короля не к женщинам, а к мужчинам были известны всем и каждому, и потому Робин, не поддержав обсуждение, спросил аббата:

— Чего желает австрийский герцог за свободу нашего короля? Ведь он не намерен удерживать Ричарда в плену до самой смерти!

Аббат довольно хмыкнул и, вынув из широкого рукава пергаментный свиток, протянул его Робину. Тот, быстро раскатав свиток по столу, прочитал вслух:

«Насколько мне стало известно, герцог еще не назвал сумму выкупа, но пожелал, чтобы после того как он объявит и размер выкупа, и срок его уплаты, брат короля прислал бы в качестве заложников определенное герцогом число знатных лордов, которым не станут чинить обиды и примут их подобающим образом. Когда же принц уплатит герцогу сумму выкупа, заложники будут отпущены с миром».

Пробежав глазами по последним строчкам, Робин не стал оглашать их вслух, спросив аббата:

— Святой отец, письмо адресовано епископу Гесберту. Как оно оказалось у тебя?

Аббат хмыкнул.

— Епископ был в Ярроу, когда получил это письмо два дня назад. Он забыл его забрать или сжечь.

— Странное для епископа Гесберта легкомыслие — оставить письмо с такими новостями! — недоверчиво сказал Вилл.

— Дело не в легкомыслии, сын мой, — рассмеялся аббат. — Епископ Гесберт — человек осторожный и хладнокровный, но иной раз и он может впасть в столь сильное раздражение, что способен выйти из себя. А именно так и случилось. Содержание письма вызвало в нем такой гнев, что он попросту швырнул его на пол. Свиток закатился в угол, там и остался лежать. Как только епископ покинул Ярроу, я подобрал письмо, прочитал и немедленно послал зов лорду Роберту, понимая, насколько важны сведения, изложенные в этом письме.

Мгновение подумав над тем, что сказал аббат, Вилл с сомнением покачал головой.

— Вот как? Что же так разгневало епископа? Он, конечно, приверженец принца Джона, но не думаю, что возвращение Ричарда, которое отныне весьма вероятно, раз местопребывание короля больше не является тайной, могло стать причиной гнева. Опасение — да, но ярость...

— Судя по обрывочным словам, которые вырвались у епископа, полагаю, дело в последних строчках, — с тонкой улыбкой ответил аббат. — Лорд Роберт не дочитал письмо до конца.

— Так дочитай же! — нетерпеливо воскликнул Вилл, посмотрев на Робина.

Робин провел ладонью по пергаменту, норовившему свернуться обратно в свиток, и негромко отчетливо прочитал:

«Льщу себя надеждой, дражайший кузен, что принц не настолько огорчится вестями о своем брате, чтобы лишить меня обещанной милости. Тем более что данное им поручение я почти выполнил, и весьма успешно. Чтобы довершить начатое до конца, мне понадобится едва ли больше недели, после чего я вернусь в Англию и, как только покину корабль, прямиком отправлюсь в Лондон, а уже оттуда — в Ноттингем с обещанным принцем приказом относительно руки леди Марианны. Уверен, что упоминание о ней вызвало сейчас у тебя на лице выражение неудовольствия. Я согласен с тобой, Гесберт, она чересчур своенравна. И все же я желаю получить ее в жены и получу, нравится это тебе или нет. Всегда почитающий тебя, Роджер Лончем».

— Выражение неудовольствия! — фыркнул аббат, едва Робин закончил читать письмо. — Мягко сказано. Гримаса злобы, едва ли не ненависти, вот что выражало лицо епископа!

Робин внимательно посмотрел на аббата, а Вилл удивленно вскинул бровь и тихо рассмеялся.

— Поразительно! Такое чувство, что леди Марианна — настоящее средоточие всех помыслов, страстей и дорог! Гай Гисборн стремится к ней, Роджер Лончем зазывает в сваты самого принца Джона. А чем недоволен епископ? Ему-то что за дело до нее?

— Во-первых, у епископа свой интерес в судьбе леди Марианны, — отозвался аббат. — Чем дольше она остается не замужем, тем сильнее он надеется на то, что ему удастся заполучить ее в монахини, а после смерти Гилберта Невилла прибрать к рукам все, чем владеет отец леди Марианны. Король Ричард отыскался, но о графе Линкольне вестей так и нет. Если Реджинальд Невилл не вернется, его сестра станет единственной наследницей. Наследство же так велико, что, достанься оно церкви, епископ Гесберт обоснованно может рассчитывать на внимание его святейшества к своей персоне. Не удивлюсь, если он спит и видит себя кардиналом!

— Сэр Гилберт Невилл — человек немолодой, но и не старый. Он может прожить еще годы и годы. Если его сын и наследник окажется жив и объявится в Англии до того, как сэр Гилберт почиет с миром, какой выйдет прок для епископа от пострига леди Марианны? — возразил Вилл.

— Приданое, которое могло достаться ее супругу, но достанется церкви. Это не так уж мало.

— Но и не так много, чтобы епископ Гесберт продолжал видеть в снах кардинальскую шапку, — в тон аббату сказал Вилл.

— Сын мой! Кроме властолюбия и алчности епископу Гесберту ведомы и иные страсти! — нравоучительным тоном заметил аббат.

Робин, до сих пор не вступавший в разговор, глубоко вздохнул.

— Очевидно, что ты подошел к тому самому «во-вторых», святой отец. В чем оно заключается? — спросил он голосом, в котором угадывалось напряжение.

— В том, что епископ сам вожделеет леди Марианну, — ответил аббат и, услышав насмешливое фырканье Вилла, строго поднял палец. — Это не есть вожделение плоти, как ты, наверное, подумал, сын мой. Епископ Гесберт хочет заполучить леди Марианну в свою власть совершенно из иных соображений.

— Каких? — коротко спросил Робин.

— Ему очень не нравится ее нрав — слишком свободный, ее дух — чересчур твердый. Леди Марианна — такая, как она есть, — сильно раздражает епископа Гесберта, будто самим своим существованием бросает ему вызов. И он хочет...

Аббат замялся, прищелкнул пальцами, пытаясь найти верные слова.

—...уничтожить ее, — помог Робин. — Если не умертвить, то сломать ее дух.

— Верно! — воскликнул аббат, благодарно кивнув Робину, и, задумчиво прищурив глаза, протянул: — Не так давно мне довелось видеть епископа рядом с леди Марианной. Чисто кот, охотящийся на птичку. Голос вкрадчивый, а в глазах такой огонек, словно скажи она неосторожное слово — и он тут же поймает ее в свои когти! По счастью, возле нее был Гай Гисборн, и если епископ охотился на леди Марианну, то сэр Гай стерег ее, как неусыпный сторож. Сам ответил на коварный вопрос, заданный леди Марианне, и тут же увел ее подальше от епископа.

— Теперь ты понимаешь, почему мой приказ остается в силе? — спросил Робин Вилла, когда аббат оставил их за столом одних на недолгое время.

Вилл невозмутимо пожал плечами.

— Ты все объяснил по дороге сюда — нет нужды повторять. Но, Робин, — Вилл выразительно поднял бровь, повторяя слова аббата: — По счастью, возле нее был Гай Гисборн...

Понимая, на что намекает Вилл, Робин улыбнулся в знак того, что принимает вызов, и тоже ответил словами аббата:

— Сэр Гай стерег ей, как неусыпный сторож. Не защищал или оберегал, а стерег. Ты чувствуешь разницу?

Вилл насмешливо покачал головой.

— Нет, не чувствую. А ты ее, разумеется, видишь?

— Разумеется, — подтвердил Робин, поднося к губам кубок с вином, и, сделав маленький глоток, сказал: — Она в слове, которое употребил наш славный аббат, описывая то, чему стал очевидцем. Стерег.

Вилл пренебрежительно покривил губы.

— Сказал слово, первым пришедшее ему на ум.

— В том-то и дело. Раз это слово пришло ему на ум первым, значит, в нем и заключается суть отношения Гая к леди Марианне. В противном случае он высказался бы иначе.

— Это всего лишь слова, Робин. Суть одна, но может быть выражена разными словами.

— Никогда! — уверенно заявил Робин, отводя довод Вилла. — В каждом слове заключен собственный смысл, не присущий другому слову.

— Возможно, но далеко не все относятся к словам так, как ты, — не сдавался Вилл. — Почему ты решил, что наш гостеприимный хозяин лелеет слова с такой же щепетильностью, как это делаешь ты?

— Потому что я знаю. Он, как ты выразился, именно лелеет их, щепетильно и бережно, почитая каждое за сокровище. Не забывай, что он рьяный любитель книг, а они состоят из слов. К тому же он служитель церкви. Как ты помнишь, в начале было Слово, и этим все сказано. Нет, Вилл, Гай не защитник леди Марианны от того же епископа. Он ее сторож, как и назвал его аббат, и сторожит он не ее саму, а ее для себя. Такой сторож, учитывая, кто он, представляет для леди Марианны не меньшую опасность, чем тот же епископ.

Вилл поднял руки, призывая Робина прекратить спор о высоких материях и спуститься на землю.

— Ты упускаешь из виду, что она не чурается общества сэра Гая.

— Но и не стремится к нему.

Глаза Вилла сверкнули непримиримым огнем.

— Если так, почему подпустила его к себе?

— Это было роковой ошибкой, Вилл, — просто ответил Робин. — Ведь рядом с ней не было никого, кто объяснил бы ей истинную природу Гая. Сам он ее не откроет, пока не получит руку леди Марианны. Сейчас он ведет себя с ней точно так же, как когда-то вел со мной. Вспомни, чем все закончилось, когда ему изменила выдержка и он показал свое истинное лицо. Все повторится, если он вынудит леди Марианну выйти за него замуж. Но он ее не получит.

Лицо Робина вновь выразило непреклонность, в сузившихся глазах мелькнула неприкрытая угроза.

Вилл усмехнулся.

— Почему ты уверен в том, что Гай своего не добьется?

— Она не хочет принимать его предложение. Ее отец тоже против, понимая, как быстро она погибнет, став женой Гая, и тому больше не будет нужды сдерживать свой нрав. А я прослежу за тем, чтобы не допустить Гая к его цели, чтобы он ни предпринял.

Вилл мог бы снова спросить, для кого Робин оберегает леди Марианну, раз уж сам в ней не заинтересован. Но он устал, хотел спать и потому небрежным взмахом руки — дескать, твое дело — прекратил разговор.

Пришел аббат, сообщил, что келья для ночлега гостей приготовлена, и сам проводил их к постелям.

Вилл провалился в сон, едва уронив голову на подушку, а Робин, напротив, не мог уснуть. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок, и его мысли были полны не королем Ричардом, а Марианной, о которой он перестал думать, едва лишь вернулся в Шервуд, где его ждал обычный доклад Вилла о сведениях, полученных от дозорных, и неожиданный рассказ Статли. Едва переступив порог трапезной и окунувшись в привычные запахи и дела своего дома в Шервуде, он позабыл о Марианне. Но сейчас, в тишине ночи, Робин думал только о ней одной.

Отчасти причиной тому было упоминание аббата о епископе Гесберте. Прежде всего Гай Гисборн, следом за ним Роджер Лончем, а теперь еще и епископ Гесберт — все они представились Робину стаей хищных птиц, кружащих над светлокудрой головой Марианны. И чем дольше Робин думал, тем больше мрачнел. Все обернулось не так, как он ожидал.

Ему следовало поговорить с ней сразу же, утром первой ночи, которую они провели в доме Эллен. Слова Марианны о возвращении во Фледстан сбили его с толку — он проснулся в полной уверенности, что она останется с ним. Едва она упомянула о дороге домой, надо было напомнить ей, что Шервуд отныне единственный ее дом, пока Робин не сможет предложить ей другой. Впрочем, этот другой дом, куда он хотел бы ее привести, пока оставался миражом — прекрасным, но зыбким, как все миражи. Он и сам не знал, сколько еще пройдет времени, чтобы мираж стал явью.

Почему он ничего не сказал Марианне, молча согласился с ней и отвез во Фледстан? Задав себе этот вопрос, Робин невесело усмехнулся, зная ответ. Он был слишком счастлив и посчитал святотатством что-то еще потребовать от Марианны после того, как она вверила ему себя с такой безоглядностью. Несмотря на опасность, исходившую от Гая Гисборна, он дал Марианне немного времени привыкнуть к мысли о будущей жизни в Шервуде рядом с ним. Роджер Лончем внушал Робину меньше опасений прежде всего потому, что планам Лончема помешает в первую очередь Гисборн. А Марианна употребила время, безмолвно предоставленное Робином, совсем на другое — очень быстро соткала вокруг себя мир, в котором гармонично для себя уместила и жизнь во Фледстане вместе с отцом, и любовь к нему — лорду Шервуда. Она не могла не понимать, что этот мир иллюзорный, он разрушится от первого же соприкосновения с реальностью. Робин понимал это лучше и предпочел разбить сотворенный ею мир на осколки раньше, чем кто-то другой, тот же Гисборн.

Вспомнив, как она разрыдалась, Робин невольно дернул краешком рта, словно почувствовал боль. Он и чувствовал ее — в сердце. Осенью, глядя на Марианну, ждавшую его на берегу реки, он мысленно говорил ей, что она никогда не будет плакать из-за него, и сам же минувшей ночью довел Марианну до слез. То, что он поцелуями осушил ее слезы, не слишком оправдывало Робина в собственных глазах, но и особой вины за собой он не чувствовал. Времени для деликатности не оставалось. Три дня, чтобы принять окончательное решение — на больший срок он не мог позволить себе расщедриться.

Наверное, ему следовало вначале обвенчаться с Марианной и привезти ее в Шервуд как свою супругу. Поступи он так, их отношения не приняли бы такой запутанный характер, между ними все сразу стало бы ясно. Но Робин мгновенно вспомнил несмелые ласки, которыми Марианна отвечала ему, когда они еще просто сидели возле очага в объятиях друг друга, и покачал головой. Только святой смог бы устоять, отстранить ее, такую желанную, близкую, нежную, а святым Робин себя не считал даже в малости.

Была еще одна причина, почему он позволил себе то, что позволил. Робин прекрасно понимал, что отец Марианны недоволен ее затянувшимся положением девицы на выданье и вот-вот лишит дочь свободы выбора. В разговоре, который у них состоялся в последний день пребывания Робина во Фледстане, сэр Гилберт резко и недвусмысленно высказался об этом, вслух пожалев, что вообще предоставил Марианне свободу. Если бы сэр Гилберт успел употребить отцовскую власть и сам бы избрал супруга для дочери, пока Робин всеми силами старался держаться поодаль от Марианны! Но он не успел. А после встречи с Марианной в церкви отца Тука, после взаимного признания в любви Робин твердо знал, что не допустит супружества Марианны ни с кем. Потому и дал себе волю, чтобы отрезать путь к отступлению и себе и ей, связать Марианну самыми тесными узами, не дожидаясь, пока их союз окончательно скрепится венчанием. Марианна — его и только его, что бы ни говорил и ни думал сэр Гилберт. Но к какому решению придет сама Марианна?

Робин беззвучно вздохнул. Через три дня, один из которых прошел, он вернется к ней за ответом, а пока ему остается одно: верить в силу любви Марианны.

— Перестань, Робин, — услышал он сонный голос Вилла, — если эта девушка соответствует твоему представлению о ней, у тебя нет причин беспокоиться.

Вздрогнув от неожиданности, Робин скосил глаза в сторону Вилла и встретил его усталый, но привычно насмешливый взгляд.

— От тебя исходит такое сильное смятение, что меня прямо-таки накрывает волной, — сказал Вилл. — Боюсь захлебнуться! Никуда твоя подруга не денется. Лучше подумай вот о чем: не вернуться ли тебе к прежним планам о браке, коль скоро король отыскался? Чувства чувствами, но женитьба!

Вилл звучно прищелкнул языком. Услышав сердитое хмыканье Робина, он рассмеялся и, повернувшись на другой бок, сказал со сладким зевком:

— Я ведь уже говорил тебе, когда ты порвал с Мартиной, помнишь? То, что возможно для меня, тебе непозволительно.

— С тех пор прошел не один год, и я сейчас не тот, кем был прежде, — резко ответил Робин.

Не удосужившись обернуться, Вилл лишь передернул плечами.

— Это верно. Ты больше не йомен из Локсли, селения, о котором давно позабыли. Ты лорд вольного Шервуда, чья власть распространяется далеко за пределы Ноттингемшира. И что? Разве эти перемены что-то изменили в тебе самом? Не обманывайся!

— В чем?

— В самом себе. Ты сделаешь все, чтобы вернуть то, что утратил.

— Я уже это сделал.

— Верно, — Вилл снова сладко зевнул, — но не так, как желал бы. Если тебе представится возможность узаконить власть, которую ты обрел, эту возможность ты не упустишь. Больше того — ты сам ее создашь.

— И что ты усматриваешь в этом плохого?

Вилл все-таки обернулся к Робину, и тот увидел, как его глаза вспыхнули ярким светом, прогнавшим сонный туман.

— Ничего. Ты будешь в своем праве, а я всегда останусь рядом с тобой, что бы ты ни решил. Но женщина, Робин, не станет помехой только в том случае, если ты разумно выберешь жену либо, забрав свою подругу в Шервуд, воздержишься от венчания с ней.

— Ты мне сейчас напоминаешь...

— Знаю кого! — рассмеялся Вилл. — И согласен с ним, как бы он ни относился ко мне. Ты не можешь позволить себе то, на что я могу махнуть рукой, и в этом мое счастье. Вернись к тому, о чем думал раньше, Робин, раз уж тебя заботит ее судьба. А твоя таинственная подруга... Сколько их было, что у тебя, что у меня, к неудовольствию Джона! Сейчас ты размышляешь, как убедить ее остаться с тобой, а через пару месяцев станешь ломать себе голову, как от нее отвязаться, поверь мне!

Небрежно махнув рукой, Вилл снова уснул. Робин улыбнулся, представив, как удивлен будет Вилл и все остальные, узнав, кто его подруга, но улыбка тут же угасла. Он предоставил Марианне выбор — уйти с ним или не уходить, пообещав, что примет любое решение и не оставит ее. Если она предпочтет остаться во Фледстане?

Что бы она ни решила, ему все равно придется объясниться с ее отцом. Робин не сомневался в том, что гнева сэра Гилберта не избежать при любом из решений Марианны. Он знал, что сумеет противостоять этому гневу и в любом случае обвенчается с Марианной, а будущее зависит от ее решения. Если она убоится разрыва с отцом, он убедит сэра Гилберта отправить ее на какое-то время в Уэльс, к родичам по материнской линии. Если же она предпочтет разделить его судьбу... Лицо Робина стало жестким, словно вырубленным из камня. Он найдет нужные слова для объяснения с Гилбертом Невиллом.

Усилием воли Робин изгнал из головы все мысли и заставил себя уснуть.

Утром, после того как гости позавтракали, аббат принес стопку книг. Она была так велика, а книги так увесисты, что тяжелая ноша вызвала у аббата одышку. Сложив книги на стол и придержав их рукой, чтобы стопка не рассыпалась, аббат окинул Робина и Вилла быстрым взглядом и, отвечая на свои мысли, вздохнул.

— Времени, чтобы прочитать все это здесь, у вас нет. Придется мне дать вам книги с собой. Но ведь вы их вернете?

В его вопросе прозвучали и опасение, и надежда, и с трудом скрываемое нежелание расставаться с книгами. Робин рассмеялся и ответил:

— Мы же всегда возвращали твои драгоценные книги, которыми ты нас ссужал. И каждый раз ты опасаешься, что однажды они не вернутся в твою знаменитую библиотеку!

— Да, но... Они для меня как дети, и я волнуюсь об их судьбе как отец, — с грустью признался аббат.

— Вернем все в целости и сохранности! — рассмеялся Вилл.

Пока он упаковывал книги в седельные сумки, аббат тронул Робина за локоть и, помявшись, произнес:

— Сын мой, я давно испытываю нужду покаяться перед тобой.

— Покаяться передо мной? — удивился Робин и улыбнулся. — Святой отец, мы не так много выпили вчера, чтобы ты сейчас перепутал, кто из нас кто.

— Я не шучу, — насупился аббат. — Не знаю, тяжел ли мой грех и грех ли это, но в точности осознаю, что несколько лет назад допустил оплошность, поддавшись чрезмерной разговорчивости. Вот только не ведаю до сих пор, повредила тебе эта оплошность или нет, но на сердце у меня тяжело.

— Что ж, расскажи, — предложил Робин, — в чем ты считаешь себя виноватым?

Вилл, не прерывая своего занятия, замедлил движения, с чрезмерной аккуратностью укладывая книги, и насторожил уши.

Аббат повздыхал, помялся, словно собрался искупаться в холодной воде, и признался:

— Однажды, когда ты еще жил в Локсли, сюда приезжал Гай Гисборн. Добрую неделю он просидел за книгами, урывая для сна несколько часов и вновь возвращаясь в библиотеку. Признаюсь, я был удивлен, сначала его визитом, потом рвением. Он был редким гостем в Ярроу, и я никогда не замечал в нем любви к чтению. Он едва не ослеп, вчитываясь в страницу за страницей. Возвращал книгу на полку, брал новую, и так без конца. Отчасти сжалившись над ним, а отчасти пожелав удовлетворить любопытство и узнать, что же он пытается отыскать, я предложил ему помощь. Тогда он поведал мне о том, что его интересует все — любое слово! — что связано с Посвященными Воинами.

При этих словах Вилл, склонившийся над сумками, напряженно застыл. Робин, оставаясь внешне спокойным, спросил:

— И что же ты рассказал ему?

— Все, что знал сам, — честно ответил аббат, — но больше чем, наверное, следовало. Он выслушал меня с немного скучающим видом, словно не узнал для себя ничего нового, и небрежно спросил, кто теперь возглавляет Посвященных Воинов Средних земель. Скука на его лице и небрежный тон, увы, усыпили мою осторожность.

— И ты, святой отец, открыл ему, кто Правитель Воинов Средних земель? — очень резко спросил Вилл.

— Я и помыслить не мог, что сэр Гай знает не только лорда Роберта, но и где его искать, — виновато пробормотал аббат.

— Почему же тогда ты решил, что допустил оплошность, рассказав обо мне? — спросил Робин.

— Когда я узнал, что селение, в котором ты жил, сэр Гай предал огню и разрушению, а сам ты надолго исчез, то сердцем почувствовал связь между тем, что случилось, и тем, что я рассказал ему.

На лице аббата было самое сокрушенное выражение. Он низко склонил голову, открыв взору выбритую на ней тонзуру. Помедлив, Робин положил ладонь на его плечо.

— Сбрось с души камень и не отягощай себя грузом вины. Ты всегда оставался мне добрым другом и никогда не желал зла. Гай был в одном шаге от догадки. С твоей помощью или без нее — он все равно бы преодолел этот шаг, и неизбежно случилось бы то, что случилось.

Робко подняв глаза на Робина, аббат встретился с его теплыми глазами и улыбнулся в ответ на его улыбку. Вилл не был настроен так же великодушно, как Робин, но воздержался от суровой отповеди.

Провожая гостей, аббат сам поддержал Робину стремя, когда тот садился на коня, и, не в силах противиться любопытству, очень тихо спросил:

— Скажи, ты повстречал свою Деву?

Робин с улыбкой на миг сомкнул веки, отвечая на его вопрос.

— И что? Есть ли правда в том, что говорится о них в легендах? Хотя бы отчасти?

— Истинно все — от первого до последнего слова.

Аббат благословил гостей, пожелав им доброй дороги и пообещав помолиться за безопасное возвращение Робина и Вилла в Шервуд, и всадники покинули монастырь.

Наступивший день был теплым, но ветреным. На небе собирались низкие дождевые тучи, воздух стал плотным и влажным. Ближе к полудню послышались громовые раскаты — далекие, но приближавшиеся. Прошло немногим больше половины часа, когда они загрохотали уже над головами всадников. Ветер внезапно стих, потемнело, как в сумерках, сизое небо прорезывали пучки молний.

— Сейчас будет ливень, и драгоценные книги аббата превратятся в кашу! — сказал Вилл.

Робин махнул рукой в сторону дубовой рощи, Вилл кивнул, и они, свернув с дороги, погнали коней во весь опор, торопясь укрыться под густой листвой раньше, чем разразится гроза. Первые капли дождя звучно защелкали по дубовым листьям, когда они спешились и, привязав лошадей, плотно прижались спинами к стволу невысокого, но раскидистого дуба. Вилл для надежности прикрыл сумку с книгами плащом. Две-три минуты, и дубовую рощу окружила сплошная стена низвергавшихся с неба дождевых потоков, которые сопровождались почти непрерывным грохотом и вспышками молний.

Дождь задержал их на целый час. Когда гроза наконец утихла и они вернулись на дорогу, та оказалась такой раскисшей, что лошади могли идти только рысью.

— Мы не успеем вернуться домой до ночи! — с досадой сказал Робин, чувствуя, как неуклонно замедляется рысь Воина.

Вороной явно устал, да и рыжий Эмбер Вилла шумно вздыхал, намекая на то, что было бы неплохо отдохнуть.

— Давай заночуем на постоялом дворе Джека, у Рэтфорда, — предложил Вилл, — а утром вернемся в Шервуд.

Помня о засаде, на которую налетел Статли, Робин согласно кивнул. Статли был с отрядом стрелков, а их сейчас только двое. Кто знает, на кого охотились ноттингемские ратники и завершилась ли эта охота? Риск продолжить путь ночью вдвоем был неоправданным, да и лошади окончательно выбьются из сил.

Они свернули на дорогу, что вела к Рэтфорду, и через недолгое время встретили самый горячий прием на постоялом дворе, хозяин которого был отцом одного из вольных стрелков.

— Вот славно! Какие же вы молодцы, что заглянули! — бурно выражал свой восторг Джек, не забывая при этом насыпать в кормушки для лошадей дробленый овес. — У меня сейчас полно народу в трапезной, так вы сразу поднимайтесь наверх — жена вас проводит. Ужин я вам принесу, а когда все разойдутся, приду послушать новости.

— Главную для тебя новость скажу прямо сейчас, — улыбнулся Робин, расседлывая Воина и обтирая куском сукна вспотевшую спину вороного. — Мэт жив и здоров.

Джек шумно выдохнул и перекрестился. Его круглое, блестящее от пота лицо просияло счастливой улыбкой. Наверное, он успел шепнуть жене то, что услышал от Робина, поскольку она, провожая гостей в комнату для ночлега, не задавала вопросов, но улыбалась так, словно получила бесценный подарок.

Уставшие после дня в седле Робин и Вилл проглотили ужин, не чувствуя вкуса еды, но нашли в себе силы выпить эля вместе с Джеком, когда он пришел, и рассказать ему о сыне как можно подробнее, не упуская ни одной мелочи, дорогой отцовскому сердцу. Заметив, как гости с трудом удерживаются от зевков, Джек наконец опомнился — он-то мог проговорить до рассвета! — и пожелал гостям добрых снов.

Добрые или недобрые, сны не привиделись. Робин и Вилл беспробудно спали, пока в окне не загорелась полоска рассвета. Джек, словно почувствовав, что гости проснулись, принес им воду для умывания, бритву — одну на двоих — и полотенца.

— Внизу ни души, кроме одного постояльца, который, как и вы, вчера остановился здесь на ночлег, — сказал Джек, вопросительно глядя на Робина.

— Что за постоялец? — спросил Робин, аккуратно проводя бритвой по щеке.

— Лорд, но не из знатных, судя по виду, манерам и отсутствию свиты, — пожал плечами Джек. — Имени он не назвал, да я и не спрашивал. Но рыцарь: на груди цепь, правда, не из дорогих. Я прежде не видел его.

— Тогда скажи жене, чтобы накрыла нам завтрак внизу, а сам оседлай наших лошадей и выведи их из конюшни к коновязи, но крепко не привязывай, — сказал Робин, передавая бритву Виллу, и, бросив в лицо пригоршню воды, вытерся полотенцем.

— Ха! — воскликнул Джек с толикой самодовольства. — Мне ли не понимать! Я привяжу их особенным скользящим узлом, вам стоит лишь дернуть за повод, чтобы он оказался в руках!

Когда Вилл тоже закончил с бритьем и умыванием, они спустились в просторную, уставленную длинными столами трапезную. Стол, на котором их ждал завтрак, был почти у самой двери, что полностью устраивало Робина и Вилла. По пути к нему они заметили постояльца, о котором упомянул Джек, и обменялись с ним учтивыми приветствиями.

За стол они сели так, чтобы Робин мог наблюдать за дверью, а Вилл за трапезной и лестницей, ведущей наверх, к комнатам для ночлега. Хозяйка наполнила их кружки сидром, и они принялись за завтрак, состоявший из сыра, копченого мяса и хлеба. Заметив, как Вилл то и дело чему-то усмехается, Робин поймал его взгляд и вопросительно вскинул бровь.

— Гость, — одними губами ответил Вилл.

— Что с ним не так?

— Нет, никаких враждебных намерений он не выказывает, и, полагаю, Джек правильно определил, кто он, — рыцарь и нетитулованный лор