Социально-политическая теория Сунь Ятсена

Особое место в истории китайской общественно-полити­чес­кой мысли конца XIX — начала XX вв. принадлежит Сунь Ятсену (1866 — 1925). Преодолев многие традиционные представления, ему удалось создать социально-политическую концепцию нового типа. В то же время его учение о «трех народных принципах» — глубоко национальное, оно опирается на идеи, выработанные в русле китайско-конфуцианской утопической традиции. Создавая в течение двадцати пяти лет свою теорию, Сунь Ятсен переосмыслил некоторые фундаментальные понятия китайской культуры, заново интерпретировал их применительно к условиям XX в.

Учение Сунь Ятсена опирается на гуманистический потенциал, заложенный в конфуцианстве. Обратившись к древнему источнику — главе «Лиюнь» книги «Лицзи», автор прежде всего переосмыслил идею гармонического сбалансированного общества, в котором предусмотрено соблюдение интересов различных возрастных групп и каждому отводится четко определенная социальная роль. Но если идеал, выдвинутый Сунь Ятсеном, был по своей структуре глубоко традиционен, выдержан в духе датун, то метод его достижения, по мнению создателя учения о «трех народных принципах», должен был быть самым современным. Устройство совершенного общества мыслилось в концепции Сунь Ятсена с помощью государства, получающего максимальную прибыль в экономической сфере. Что же касается представлений о социальной стратификации общества, то они оставались в ней традиционно конфуцианскими. В этом смысле учение о «трех народных принципах» можно рассматривать как один из этапов развития и трансформации конфуцианской социальной утопии в XX в.

Из речи
«Три народных принципа и будущее Китая»
(21 декабря 1906 г.)

Господа! Я думаю, что воодушевление, с которым вы сегодня пришли сюда, нельзя объяснить простой радостью; оно, несомненно, имеет чрезвычайно глубокий смысл. Сегодня на нашем собрании мы отмечаем годовщину «Миньбао». Этот журнал пропагандирует три народных принципа: национализм, народовластие и народное благосостояние.

Смысл термина «национализм» понятен без особых разъяснений. Например, человек всегда узнает своих родителей и не спутает их с прохожими, так же как не примет прохожих за родителей. То же следует сказать и о чувстве национализма — оно у каждого в крови. Хотя с тех пор, как маньчжуры вторглись в Китай, прошло уже более 260 лет, любой ханец[90], даже ребенок, встретив маньчжура, сразу узнает его и никогда не примет за ханьца. В этом — суть национализма. Следует, однако, понять один очень важный момент: принцип национализма отнюдь не предусматривает изгнания из нашей страны каждого иноплеменника, а предполагает лишь положить предел захвату иноплеменниками власти, принадлежащей нашей нации. Ведь мы, ханьцы, обретем свое государство лишь тогда, когда возьмем власть в свои руки, в противном случае государство, хотя и будет существовать, останется по-прежнему не нашим, не китайским государством. Давайте подумаем: в чьих же руках наше государство? Наша власть?

Мы стали народом без родины. На земле сейчас живет немногим более миллиарда человека, нас же, ханьцев, — 400 миллионов, то есть свыше четверти населения земного шара. Мы — нация самая большая в мире, самая древняя и самая культурная. Так не чудовищно ли, что ныне мы стали народом без родины? Вспомните Трансвааль, африканскую страну, население которой составляет немногим более 200 тысяч человек. Когда на Трансвааль напала Англия, он и то сопротивлялся целых три года. Или возьмите Филиппинские острова, где живет всего несколько миллионов человек. Когда на них напали США, то филиппинцы боролись в течение нескольких лет. Так неужели же нам, ханьцам, нравится быть народом без родины?

Обратитесь мысленно к тому времени, когда погибло наше государство, и вы увидите, что предки наши не хотели подчиниться маньчжурам. Закройте глаза и представьте себе картину ожесточенных битв, когда кровь лилась рекой и тела павших устилали поля, и вы поймете, что совесть наших предков чиста. Бог знает, почему делается особенно больно за нас, их потомков. Когда же обращаешься ко временам, наступившим после гибели нашего государства, когда маньчжурское правительство всячески издевалось над ханьским народом, то видишь, что мы, ханьцы, лишь внешне подчинились пришельцам, в душе же мы не примирились со своими поработителями и не раз поднимали против них восстания.

Ныне, видя, что волна китайской национальной революции вот-вот хлынет на берег, маньчжуры начали проводить политику вытеснения ханьцев. Они постоянно повторяют, что их предки обладали сплоченностью и военной мощью и поэтому, мол, покорили ханьцев, что они всегда будут столько же сильны, чтобы вечно господствовать над другими. В основном эти слова правильны. Однако существует и еще одна, притом наиболее важная причина, по которой мы до сих пор терпим притеснения чужеземцев: у нас нет организации. Если же мы, ханьцы, обретем такую организацию, сила наша в миллионы раз превзойдет силу маньчжуров, и тогда нам нечего бояться, что национальная революция кончится неудачей.

Переходя к принципу народовластия, надо сказать, что он составляет основу политической революции. В будущем, после осуществления национальной революции, нынешняя прогнившая система управления, конечно, может быть разрушена одним ударом. Однако сохраняются еще корни этой отвратительной системы, которые также необходимо вырвать. Несколько тысячелетий в Китае господствовал самодержавный строй. Свободные, равноправные граждане не могут терпеть в своей стране подобного режима. Чтобы его уничтожить, одной национальной революции недостаточно.

Вспомним, как обстояло дело, когда миньский император Тайцзу изгнал монголов и возродил китайское государство. Национальная революция в то время была завершена, а система управления страной оставалась близкой к той, которая существовала при династиях Хань, Тан и Сун[91]. Причину того, что через триста лет Китай вновь подвергся чужеземному нашествию, следует искать в пороках политического строя. Поэтому-то политическая революция и является для нас абсолютно необходимой.

Изучение проблем политической революции требует много времени и труда. Что же касается ее практического осуществления, то она совершается одновременно с национальной революцией. Свержение маньчжурского правительства является одновременно и национальной революцией, если иметь в виду изгнание маньчжуров, и революцией политической, если иметь в виду уничтожение монархии. Таким образом, обе эти революции мы совершим разом.

В результате политической революции будет установлен демократический конституционный режим. Следует подчеркнуть, что при существующем сейчас в Китае политическом режиме революция явилась бы необходимой даже в том случае, если бы монархом был ханец. В Великой французской революции и в русской революции[92] национального вопроса не существовало, решались вопросы чисто политические. Во Франции демократический строй уже установлен, в России нигилисты[93] стараются добиться этой же цели. Всем и каждому понятно, что такой же строй будет наиболее подходящим и для Китая.

Здесь необходимо сделать одно весьма важное замечание: если люди, участвующие в революции, разделяют какие-либо монархические идеи, они могут привести страну к гибели. В Китае государство всегда рассматривалось как частное достояние одного лица. Поэтому, когда в роли сильных личностей выступали невежественные люди, они неизменно вели между собой борьбу за обладание государством; если же борьба не приносила успеха, они предпочитали удерживать за собой ту или иную часть страны, лишь бы не подчиниться противнику. Раскол страны, вызванный междоусобной войной, сохранялся на целый век, а то и на два. И если ныне, когда державы не спускают с Китая хищных взоров, среди революционеров начнутся междоусобицы и они станут делить страну между собой, они погубят Родину своими же руками.

В последнее время принципиальные и решительные люди высказывают опасения, что иностранные державы могут победить Китай. Я придерживаюсь другого мнения. Иностранцам такая задача не под силу. Вот если сами ханьцы разорвут на части свою страну, положение станет непоправимым. Поэтому мы и должны осуществить революцию силами простого народа и создать национальное правительство. И это не только цель нашей революции, но и необходимое условие, чтобы ее совершить.

Перейдем теперь к принципу народного благосостояния. Это очень сложный вопрос, составляющий отдельный предмет исследования, который нельзя объяснить, не изучив его досконально. Со всей остротой социальная проблема встанет перед нами лишь в будущем; сейчас она не является для нас столь острой, как национальный вопрос или вопрос народовластия. Поэтому очень немногие обращают на нее внимание. Тем не менее мы должны смотреть далеко вперед. Всегда легче заблаговременно принять меры против угрозы большого несчастья, чем устранять его, когда оно уже свершилось. Социальный вопрос в Европе и Америке — застарелая болезнь, в Китае же она еще в зародыше, однако в будущем этот вопрос непременно встанет перед нами во весь рост. Если к тому времени мы не справимся с социальными проблемами, то произойдет новая великая революция. К революции же следует прибегать лишь в самых крайних случаях, чтобы не подрывать многократно здоровье нации. Осуществляя национальную и политическую революцию, мы в то же время должны найти способ улучшить нашу социально-экономическую систему и тем самым предотвратить социальную революцию в будущем. В этом, поистине, и заключается наша величайшая задача.

Остановимся прежде всего на причинах, вызвавших к жизни принцип народного благосостояния. Этот принцип получил широкое распространение лишь в первой половине XIX в. До этого он не имел большого значения в основном потому, что цивилизация не была еще достаточно развитой. По мере развития цивилизации социальный вопрос становился все острее. Это положение, как мне кажется, очень трудно понять. Постараемся, однако, проиллюстрировать его несколькими простейшими примерами.

С прогрессом цивилизации человеку все меньше и меньше приходится применять свои физические силы, все чаще и чаще он использует силы природы. Ведь сила электричества и пара, например, в тысячи раз больше силы человека. Возьмем такой пример: в древности человек, как бы он ни напрягал свои умственные и физические силы, обрабатывая поле, мог собрать зерна для пропитания всего несколько человек. Успехи современной сельскохозяйственной науки позволяют одному человеку вырастить такой урожай, что его не съесть тысяче людей, ибо теперь человек использует не только свои руки, но и машины. Понятно, что при меньшей затрате труда он получает намного больше продукции. В древности уделяли внимание прежде всего земледелию и ремеслу именно потому, что человек едва мог обеспечить свое существование и был вынужден придавать производственной деятельности основное значение. Теперь положение совершенно изменилось. Ныне печалятся не о том, что сельское хозяйство и промышленность производят недостаточно продуктов, а о том, что их производится слишком много. Поэтому ныне особое значение придают торговле, чтобы выгодно продать скопившиеся товары в другие страны. В этом отношении положение в основном одинаково во всех странах Европы и Америки. Казалось бы, что население там должно жить в достатке и наслаждаться таким счастьем, о котором в древности нельзя было и мечтать. Однако, если мы обратимся к реальной действительности, то увидим, что дело обстоит иначе.

Согласно статистическим данным, ныне Англия по сравнению с прежними эпохами стала богаче в тысячи раз, но и нищета населения за это время также стала острее в тысячи раз. К тому же число богатых ничтожно, а число бедных велико. Происходит это потому, что человек не может устоять перед силой капитала. В древности земледелие и ремесло основывались на силе человека. В наш век, когда мы покорили силы природы, человек, обладающий только физической силой, никак не может соперничать с человеком, имеющим машины. Поэтому как сельское хозяйство, так и промышленность находятся в руках капиталистов. Чем крупнее капитал, тем в большем масштабе он может использовать силы природы. Как бедняку тягаться с ним? В результате бедняк теряет всякую возможность устоять.

Люди сведущие понимают, что для Европы и Америки социальная революция теперь уже неизбежна. Для нас же это — наглядный урок: если Китай приступит к осуществлению принципа народного благосостояния лишь в будущем, когда он окажется в таком же положении, в каком ныне находятся страны Европы и Америки, то будет уже поздно. Так лучше уж принять предупредительные меры сегодня, чем думать о новой разрушительной революции в будущем, когда мы окончательно зайдем в тупик [9. С. 110 — 120].