Средневековая литературная утопия Тао Юаньмина

В истории духовной культуры китайско-конфуцианской цивилизации средние века отмечены существенной трансформацией ее творца и носителя: странствующий советник и свободный доктринер-мыслитель древности превращается в «государственного человека», в «чиновника-литератора». В это время популярность и относительную самостоятельность приобретает литературное направление, героем которого является «государственный человек» в моменты его временного или окончательного отстранения от политической деятельности, в моменты его перехода из социума в мир природы. Центральная фигура этого направления — Тао Юаньмин (365 — 427), автор знаменитого «Персикового источника», произведения, оказавшего колоссальное влияние на китайскую литературу [11].

«Персиковый источник» представляет собой особый вид утопии: это утопия отшельников и поэтов, утопия «бегства», «ухода» (сегодня мы сказали бы «эскапизма»), В этом произведении сильно влияние не только конфуцианства, но и даосизма: здесь очень ярко воплощен основной постулат даосской социальной философии о том, что человеку не требуется общество себе подобных, — для счастливой гармоничной жизни ему вполне достаточно природы.

Сюжет «Персикового источника» вкратце сводится к следующему. Один рыбак случайно находит вход в пещеру, ведущую в неведомую страну. Там, не общаясь с внешним миром, живут люди, некогда бежавшие от бедствий циньского времени. Они живут счастливо и не хотят возвращаться в большой мир, поэтому обращаются к рыбаку с просьбой не рассказывать о них. Рыбак поступает наоборот. Однако те, кому он поведал об удивительной стране, найти ее так и не смогли.

Из «Персикового источника»

Вот что было при Ине: он нарушил порядок Неба,

И хорошие люди покидали мир неспокойный.

Ци с друзьями седыми на Шаншане в горе укрылись,

Люди повести этой тоже с мест насиженных встали.

И следы их былые не нашлись, как канули в воду,

И тропинки их странствий навсегда заросли травою,

Каждый кличет другого, чтобы в поле с утра трудиться.

А склоняется солнце, и они отдыхать уходят,

Там бамбуки и туты их обильною тенью дарят.

Там гороху и просу созревать назначены сроки.

Шелкопряды весною им приносят длинные нити,

С урожаем осенним государевых нет налогов.

На заглохших дорогах не увидеть путников дальних,

Лай собак раздается, петухи отвечают пеньем.

Форму жертвенной чащи сохраняют они старинной,

И на людях одежды далеки от новых покроев.

Их веселые дети распевают свободно песни,

Да и старцы седые безмятежно гуляют всюду.

Зацветают растенья, — люди помнят, — с теплом весенним,

Осыпаются листья, — им известно, с осенним ветром.

Хоть они и не знают тех наук, что считают время,

Все же строятся сами в ряд четыре времени года.

Если мир и согласие, если в жизни радостей много,

То к чему еще нужно применять ученую мудрость?..

Это редкое чудо пяти веков как спрятано было,

Но в прекрасное утро мир нездешний для глаз открылся.

Чистоту или скверну не один питает источник.

Мир открылся, но снова возвращается в недоступность…

Я спросить пытаюсь у скитающихся на свете,

Что они понимают за пределом сует и праха.

Я хотел бы тотчас же устремиться за легким ветром, —

С ним подняться бы в выси, с ним искать бы тех, кто мне близок!

[5. С. 226 — 227].