Установка. Умный способен понимать даже мысли ближнего, наблюдая за его поведением и обликом.

Умный способен понимать даже мысли ближнего, наблюдая за его поведением и обликом.

Иоанн Дамаскин

Знакомство с заголовком и эпиграфом настраивает на определенную волну ожидания того, что сулит текст. Этот настрой человека на что-то определенное называется установкой. Установка может быть гибкой, то есть меняться по мере получения новой информации; или негибкой, то есть сохраняться вопреки всему. Вам, наверное, знакомо слово «упертый»; именно так говорят о человеке с негибкой установкой. Установка может играть в жизни разную роль: если ожидания оправдываются, то установка помогает ориентироваться в окружающем мире, если нет – поведение человека может стать неадекватным. Установка как сложный и важный психологический механизм живет в нас всегда: и когда мы слушаем объяснение учителя, и когда смотрим фильм, и когда выясняем отношения с окружающими нас людьми.

Ученые осознали существование установки во второй половине XIX века. Наличие установки доказали эксперименты: испытуемые поднимали за шнур два деревянных цилиндра одинакового веса, но разной величины. При этом большой предмет казался намного легче. Почему? Потому что рука настроилась на большой вес, а приготовленные усилия не пригодились; не сбылось ожидаемое.

Как правило, человек узнает об установке только тогда, когда его ожидание не оправдывается. Этот психологический механизм использовал Н.В.Гоголь в своей комедии «Ревизор», хотя в те времена еще никто не занимался изучением данного феномена. Городничий находится в плену негибкой установки: он, получив известие о приезде ревизора, «вбил себе в голову», что Хлестаков – ревизор. У Хлестакова тоже есть установка: он боится, что его посадят в тюрьму. Но в отличие от городничего у Хлестакова установка гибкая: из слов Сквозника-Дмухановского ему становится ясно, что его приняли за другого, никто не собирается его арестовывать, отсюда его поведение.

Установка от многого зависит: от жизненного опыта человека, от его мировоззрения, от настроения, от его эрудиции, умения анализировать прочитанные книги, в которых отражается весь мир в его противоречиях. Благодаря установке и вероятностному прогнозированию у читателя возникает определенный эмоциональный и смысловой настрой на последующий текст. Такое ожидание – это как бы мостик, перекинутый от одного предложения или куска текста к другому; в нем есть то, о чем впрямую не говорится словами текста. Многие с детства помнят стихотворение С.Я.Маршака «В гостях у королевы»:

- Где ты была сегодня, киска?

- У королевы, у английской.

- Что ты видала при дворе?

- Видала мышку на ковре.

Заголовок настраивает нас на серьезный, «королевский» лад: «Идем в гости во дворец». Мы ждем описания красивых интерьеров, изысканных костюмов аристократии, наконец, облика самой королевы, и вдруг мы видим - только «мышку на ковре». Наши ожидания не оправдались, и мы понимаем, что у героини этого стихотворения – «киски», за которой скрывается образ человека-мещанина, – негибкая установка: она была запрограммирована только на знак омое ей явление – на мышку. Такая негибкая установка рассказывает о многом. Но чтобы глубже проникнуть в этот текст (и во все другие!), мы должны поговорить еще об одном очень важном явлении текста – «сцеплениях».

А пока поразмышляйте над следующим текстом.

Вопросы и задания

Определите установку американского корреспондента.

Как представляли себе иностранцы русских в XX веке? Изменили ли облик русского народа крутые перемены: Октябрьская революция, превращение России царской в Россию советскую, вторая мировая война? Возьмем книгу Роберта Кайзера «Россия». Она написана в 1970 году. Кайзер в течение нескольких лет работал корреспондентом.

Кайзер пишет, что русские привыкли жить в условиях тоталитарного режима и прекрасно приспособились к нему. Они живут двойной жизнью: официальной – в иллюзорной действительности, созданной мифами партийной пропаганды, и частной - в повседневном скверно налаженном быте и недовольстве властями всех уровней, выливающемся в передаваемых друг другу шепотом политических анекдотах. В официальном мире господствует «гигантизм»: грандиозные «стройки коммунизма» - гидроэлектростанции, заводы, БАМ, московские небоскребы, огромные скульптуры Ленина на городских площадях. А частный мир обычного человека наполняют долгие часы стояния в очередях за продуктами и товарами широкого потребления, поиски «левых» доходов, суетливое стремление «достать» что-то с помощью взятки или по блату, мелкое жульничество «несунов», тянущих с работы все, что может пригодиться, и другие «странные русские привычки». Например, «в Москве покупка пары туфель – это грандиозное событие, необычайная удача».

Власти всячески стремятся ограничить свободу слова и почти параноидально озабочены борьбой с внутренней оппозицией – диссидентами. «Правители России, за малым исключением, являются анти-интеллектуалами; это твердолобые партбюрократы и инженеры, выходцы из рабочего класса, обладающие весьма скромным интеллектуальным багажом». Они инстинктивно не доверяют критически мыслящей интеллигенции. Поэтому в официальной, финансируемой государством культуре царит диктатура посредственности.

Этому способствует и существующая в стране система образования. Она «производит формальную интеллигенцию (реальная интеллигенция появляется большей частью благодаря самообразованию)… Как и многие другие аспекты советской жизни, образование сильно формализовано и узко практично. Его цель – не развить у мужчин и женщин широкий умственный кругозор, оригинальность мышления и творческие способности… Советское образование предназначено снабжать страну специалистами, имеющими ограниченную компетенцию в узкой области». Кайзера приводит в удивление низкий уровень требований к знаниям студентов в высшей школе. Ему рассказали, как на экзамене профессор спросил студента: «Вы помните объяснение, которое давалось по этому вопросу на лекции?» На что тот ответил: «Да-да, помню!» - и получил положительную оценку. «Эта история показалась мне невероятной», - говорит Кайзер. Но ему объяснили, что чиновники, руководящие системой образования, требуют, чтобы средний балл был не ниже «4»; чем выше средний балл, тем лучше считается педагог, а за излишнюю строгость к студентам он может получить взыскание. «Образование – предмет политических манипуляций. С конца 1960-х годов в институтах и университетах страны отдается предпочтение выходцам из крестьян и рабочих – политика, нацеленная на привлечение более «надежных» слоев в интеллигенцию… В результате мы видим 17-летних юнцов, которые уже усвоили, что в этой стране, в этой системе не нужно иметь никаких реальных знаний, чтобы продвинуться. Многие педагоги жалуются на падение уровня образования в СССР». [4]