Основные правовые позиции, сложившиеся в ходе применения Европейским Судом по правам человека конвенционного права на уважение частной и семейной жизни (статья 8).

Гарантируемые по ст. 8 права наиболее часто в литературе определяются единым термином «право на частную жизнь» («the right to privacy», «le droit а la vie prive»). В своем прецедентном праве Европейская Комиссия по правам человека установила связь между ст. 8 и ст. 10, защищающей свободу выражения мнений. По мнению Комиссии, «концепция частной жизни по ст. 8 включает также, в определенной степени, право на установление и поддержание отношений с другими людьми в целях реализации личности». Два элемента права на частную жизнь, как оно определено выше, не упомянуты в ст. 8. Однако в п. 2 ст. 10 имеется прямая ссылка на эти два элемента как на основания для ограничения свободы выражения мнений: защита репутации и предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально. Для обоснования таких ограничений требуется наличие ясной и четкой правовой базы — они должны быть «предусмотрены законом». Кроме того, Европейская Комиссия установила, что право на защиту репутации является гражданским правом по смыслу п. 1 ст. 6. Таким образом, Комиссия косвенно признала, что покушение на частную репутацию может рассматриваться как нарушение ст. 8. Что касается уважения частной жизни, то наибольшее число жалоб в страсбургские контрольные органы касалось вопроса регистрации лиц и информации о них. При этом Европейская Комиссия пришла к выводу, что практика регистрации со стороны полиции и судебных органов не противоречит ст. 8, даже если регистрация затрагивает лиц, никогда не привлекавшихся к уголовной ответственности. Вместе с тем ст. 8 можно толковать таким образом, что п. 1 запрещает всякое вмешательство в частную и семейную жизнь, а п. 2 допускает такое вмешательство только на определенных основаниях и только государственными учреждениями. По мнению Европейского Суда, целью ст. 8 «является прежде всего защита частных лиц от произвольного вмешательства в их частную или семейную жизнь со стороны государственных властей» Другой пример вмешательства в частную жизнь — проведение обязательного медицинского или психиатрического освидетельствования. Как признала Европейская Комиссия, «обязательное медицинское вмешательство, даже если оно имеет ограниченный масштаб, должно рассматриваться как затрагивающее это право. Другой аспект частной жизни, в отношении которого в законодательстве большинства государств-участников установлены далеко идущие ограничения, — сексуальная жизнь: запрет на половые сношения с несовершеннолетними, запрет на гомосексуальные отношения, запрет использования (или продажи) контрацептических средств и т. д. По мнению Европейской Комиссии и Европейского Суда, данный аспект — весьма важная сторона частной жизни.

В своих решениях по делам Рис и Коссей Суд подтвердил право транссексуалов менять свой пол, но отнюдь не документы о гражданском состоянии. Таким образом, Суд не нашел нарушения ст. 8 в действиях Великобритании. Напомнив о необходимости поиска компромисса между общими интересами и интересами частного лица, Суд пришел к выводу, что государства не несут обязанности изменения существующей системы регистрации рождения в интересах транссексуалов. Обязанность заключенных носить специальную тюремную одежду была также признана Комиссией вмешательством в частную жизнь. Но после длительного изучения вопроса Комиссия признала такую меру необходимой в интересах общественного порядка и в целях предотвращения беспорядков или преступлений. В то же время Комиссия пришла к выводу, что ограничение круга лиц, которые могут посещать заключенных, их родственниками и близкими друзьями, — разумный шаг и не может рассматриваться в качестве вмешательства в частную жизнь заключенных. Вместе с тем, как представляется автору, любое такое ограничение можно считать вмешательством в частную жизнь заключенного и поэтому должно каждый раз рассматриваться на предмет обоснованности в соответствии с п. 2 ст. 8. Используемое в ст. 8 Конвенции понятие «семейная жизнь» автономно и должно рассматриваться вне связи с национальным правом государств-участников. Более того, изучаемая семейная жизнь является таковой не de jure, a de facto. Исходя из этого, Европейская Комиссия и Европейский Суд пришли к выводу, что факт рождения, т. е. биологическая связь между матерью и ребенком, как правило, образует семейную жизнь по смыслу ст. 8 даже в случае матери и незаконнорожденного ребенка. Кроме того, вопросы семейной жизни могут возникнуть и в случае внебрачной связи, но при условии, что соответствующие лица живут вместе и ведут совместное хозяйство. Государство вправе предписывать процедуру для установления действительности таких семейных связей. Самого по себе наличия семейных отношений недостаточно для применения ст. 8 Конвенции. Вопрос о семейной жизни возникает только в случае достаточно близкой фактической связи. Действительно, если отношения не основаны на подлинной связи, то и вмешательство в них просто-напросто невозможно. Ст. 8 не предусматривает решения вопроса о том, кому из родителей будет отдана опека над ребенком в случае разъединения семьи вследствие развода или судебного решения. Данный аспект регулируется национальными властями на основе соответствующего внутреннего права. Таким образом, ст. 8 не устанавливает приоритетного права ни одного из двух родителей в данном вопросе. Сам факт, что после развода не все члены семьи живут под одной крышей, не обязательно приводит к окончанию их семейной жизни или подлинности их семейной связи. Если одному из родителей не была присуждена опека над ребенком, но он сохранил подлинную связь с ним, ст. 8 предполагает право на доступ к ребенку, если только власти государства не прибегли к одному из оснований для ограничения такого права по п. 2 ст. 8. Что же касается права на уважение жилища, то здесь следует отметить, что прецедентное право предоставляет достаточно ограниченные его гарантии. Дело в том, что в случае нарушения данного права власти государств-участников достаточно часто ссылаются на необходимость этого, обосновывая свои притязания одним из оснований, указанных в п. 2 ст. 8. В действительности же там, где это допускается внутренним законодательством, соответствующие государственные учреждения могут обыскивать жилище подозреваемых при наличии как конкретных, так и достаточно неопределенных подозрений в совершении преступления. В равной степени данная ситуация применима и к тем помещениям, где могут иметься улики или доказательства.
В своей практике Комиссия пришла к выводу, что владение домом еще не означает, что он является его жилищем, когда, например, человек никогда в нем не проживал. Если продолжительное владение сопровождается «оккупацией дома» в качестве жилища, такое владение является доказательством устойчивой сохраняющейся связи с жилищем. В этой связи хотелось бы отметить, что, по мнению автора, предоставляемая ст. 8 гарантия права на уважение жилища значительно выиграла бы в практическом значении, если бы применение этого права было распространено также на отношения между частными лицами. Что же касается права на уважение корреспонденции, то сам собой напрашивается вопрос о вскрытии властными органами государства писем частных лиц, о цензуре и иных формах вмешательства в процесс сообщения между лицами. Сразу следует оговориться, что в данном случае государства–участники Европейской конвенции достаточно успешно ссылаются в Страсбурге на ограничение этого права на одном из оснований, предусмотренных п. 2 ст. 8.