Основные правовые позиции, сложившиеся в ходе применения Европейским Судом по правам человека конвенционного положения, гарантирующего свободу выражения мнения (статья 10).

Гарантируемая по ст. 10 свобода выражения мнений напрямую связана со ст. 9 Европейской конвенции, закрепившей свободу мысли, совести и религии. При этом в свободе выражения мнений ключевую роль играет содержание выражаемого мнения. Что касается средств, способов выражения конкретного мнения, то они важны лишь постольку, поскольку имеют самостоятельное значение для такого выражения. По мнению Европейской Комиссии, ст. 10 не запрещает государствам–участникам Конвенции вводить юридические рамки для доступа к определенным профессиям даже тогда, когда эти профессии сопряжены в основном с выражением мнений. Как правило, для соответствующего лица доступ к такой профессии не является способом, имеющим самостоятельное значение для выражения определенного мнения. Сам факт отсутствия допуска к профессии не перекрывает обычных возможностей для выражения мнения. Лишь в том случае, если лицо желает осуществлять определенную деятельность или открыть предприятие для того, чтобы иметь возможность выражать свое мнение конкретным образом или конкретным способом, лишь в том случае, когда лицу отказывают в доступе к профессии или открытии предприятия, речь может идти о нарушении ст. 10, а лицо может рассматриваться в качестве прямой или косвенной жертвы нарушения этой статьи. Если же правовые требования назначения на определенную должность затрагивают свободу мнения или его выражения, то здесь также может быть поставлен вопрос о потенциальном нарушении ст. 10. В этой связи, например, Комиссия пришла к выводу, что положения Закона о государственной службе ФРГ, требующие от каждого государственного служащего в качестве обязательного условия при поступлении на службу произносить клятву верности Конституции страны, противоречат гарантируемому по п. 1 ст. 10 праву. Однако данное мнение не было впоследствии поддержано Европейским Судом. В связи с тем, что корреспонденция, телефонная и иные формы сообщения, защищаемые по ст. 8, также считаются способом выражения мнения, становится очевидной связь ст. 8 со ст. 10. В одном из своих решений по вопросу о приемлемости петиции Европейская Комиссия даже сделала вывод о том, что право на получение какой бы то ни было информации посредством корреспонденции, регулируемое ст. 8 Конвенции, является lex specialis по отношению к ст. 10, являющейся в данном случае lex generalis. Гарантируемую по ст. 10 «свободу придерживаться своего мнения» достаточно сложно отделить от «свободы мысли», закрепленной в ст. 9. Таким образом очевидно, что в случае поступления в адрес Европейского Суда жалобы на нарушение упомянутого аспекта ст. 10 одновременно будет содержаться и утверждение о якобы имевшем место нарушении ст. 9. П. 1 ст. 10 также упоминает «свободу… получать и распространять информацию и идеи». В то время как распространение информации может рассматриваться в качестве выражения мнения, получение же информации предшествует формированию и выражению мнения лицом, ищущим информацию. Особая роль прессы по распространению идей и мнений крайне важна в демократическом обществе, особенно если речь идет о политических или иных вопросах, имеющих общественную значимость Важно отметить, что при рассмотрении дела Гудвин против Великобритании Комиссия впервые признала право журналистов на то, чтобы не раскрывать свой источник информации. Аналогичная проблема возникает в связи с вопросом о том, требует ли право на получение информации плюрализма в ее сообщении (распространении), что, в свою очередь, должно быть гарантировано властями. В своем докладе по делу Де Геиллустреерде Перс Комиссия допустила возможность нарушения ст. 10 в случае «цензуры или иного состояния по причине какой-либо ненадлежащей государственной монополии на новости». В докладе по делу Хендисайд Комиссия отметила, что цель ст. 10 состоит в создании «плюралистического, открытого и терпимого общества». В докладе по уже упоминавшемуся делу Лингенс Европейская Комиссия посчитала плюрализм мнений существенно важным в демократическом обществе. Помимо ограничений, п. 2 ст. 10 перечисляет формальности, условия и штрафные санкции, которым могут подвергаться перечисленные в п. 1 свободы. На первый взгляд может показаться странным, что право на свободу выражения, которое считается одним из основных для любого демократического общества, подвержено более широко сформулированным ограничениям, чем в отношении других конвенционных прав и свобод. Однако на практике такая широкая формулировка не имеет большого значения. С одной стороны, введение условий и формальностей в действительности ведет к ограничениям, с другой — несоблюдение предписанного законом ограничения в большинстве случаев приведет к наложению штрафных санкций. Другая важная черта п. 2 ст. 10 — прямая ссылка на «обязанности и ответственность» («duties and responsibilities») тех, кто пользуется определенными в п. 1 правами. Согласно прецедентному праву эти слова предполагают при оценке необходимости ограничения свободы выражения возможность проведения различий в отношении «конкретного положения лица, пользующегося свободой выражения, и обязанностями и ответственностью, соответствующими этой ситуации».

Вместе с тем Европейская Комиссия и Европейский Суд проявили некоторую сдержанность при квалификации и отнесении тех или иных высказанных мнений к разряду рекламных выступлений. Более того, страсбургские органы пришли к выводу, что в демократическом обществе нет необходимости ограничивать свободу выражения частных предпринимателей (лиц свободной профессии) путем запрета на разглашение информации о своей личности и занятиях при выражении мнения, важного для общества, даже если это мнение относится к сфере их профессиональной деятельности. По мнению Комиссии и Суда, лица, лишенные свободы, также находятся в особом положении в отношении пользования правом на свободу выражения.

36. Понятие эффективного средства правовой защиты (статья 13).

Согласно концепции «верховенства права», которая вместе с идеей демократии рассматривается как одна из основ построения Совета Европы, гарантия эффективного средства правовой защиты для каждого, кто считает, что какое-либо из его прав или свобод было нарушено государством, должна найти свое место в Конвенции в ряду самостоятельных прав и свобод.
Вместе с тем очевидно, что содержащаяся в ст. 13 Европейской конвенции формулировка «чьи права и свободы, изложенные в настоящей Конвенции» не устанавливает такой общей гарантии. Она относится исключительно к случаям, когда оспариваемое нарушение касается одного из прав и свобод, закрепленных в Конвенции. Таким образом, на данную статью можно лишь ссылаться в сочетании со ссылкой на одно или более таких прав и свобод.
«Вспомогательный» характер ст. 13 является одной из причин того, что прецедентное право относительно ее применения еще окончательно не устоялось. В действительности контрольные органы сталкивались с трудностями при толковании практически всех элементов ст. 13.
Прежде всего сложности возникли при толковании выражений «нарушены» и «было совершено». В своем решении по делу Класс против Германии Суд, в частности, постановил: «Создается впечатление, что данное положение, если его понимать буквально, означает, что лицо получает право на внутригосударственное средство правовой защиты только в том случае, если произошло «нарушение». Вместе с тем лицо не может сослаться на «нарушение» перед национальными властями, если у него прежде всего нет возможности направить в такие власти по этому поводу жалобу. Следовательно, фактическое нарушение Конвенции не может являться предварительным условием для применения ст. 13. Ст. 13 требует, чтобы в случае, если лицо считает, что оно явилось жертвой меры, которая предположительно нарушает Конвенцию, такое лицо должно располагать средством правовой защиты перед национальной властью, с тем чтобы как разрешить его претензию, так и, в надлежащем случае, получить компенсацию. Таким образом, ст. 13 должна толковаться как гарантирующая “эффективные средства правовой защиты перед национальными властями” для каждого, кто утверждает, что его права и свободы, закрепленные в Конвенции, были нарушены». При рассмотрении дела Бромелид и Мальстрем Комиссия присоединилась к точке зрения, что «нарушение ст. 13 не предполагает нарушения других прав и свобод, закрепленных в Конвенции»[557]. В настоящее время точку зрения Суда и Комиссии по этому вопросу можно обобщить следующим образом: «В том случае, если лицо имеет основания утверждать, что оно явилось жертвой нарушения закрепленных в Конвенции прав, оно должно обладать средством правовой защиты перед национальными властями в целях как разрешить свою претензию, так и, в надлежащих случаях, получить компенсацию».
Сложности в толковании ст. 13 могут также быть проиллюстрированы на примере прецедентного права, касающегося связи данного положения с другими правами и свободами, отраженными в Европейской конвенции.
К примеру, п. 1 ст. 6 укрепляет и развивает целый ряд гарантий, предоставляемых ст. 13. Во-первых, право на эффективные внутригосударственные средства правовой защиты применимо не только в случае предполагаемого нарушения одного из прав и свобод, гарантированных в Конвенции, но и в случае нарушения какого-либо «гражданского права» по смыслу п. 1 ст. 6.
Во-вторых, п.1 ст. 6 гарантирует право на доступ в суд, в то время как термин «средства правовой защиты перед национальными властями» настолько широк, что он относится к иным, чем судебные, процедурам.
В-третьих, в то время, как считается общепризнанным, что положение ст. 13 не может напрямую применяться национальными судами, подобное «применение» допустимо в случае ст. 6, что дает возможность на такую ссылку в национальных судах тех стран, где Конвенция считается частью внутреннего права государства.Из сказанного следует, что, если Европейский Суд приходит к выводу, что ст. 6 не была нарушена, так как речь не шла о «гражданском праве», не исключено отдельное рассмотрение вопроса о возможном нарушении ст. 13. Если же было обнаружено нарушение ст. 6, то дальнейшее рассмотрение вопроса о ст. 13 может оказаться излишним в том смысле, что гарантии этих двух положений дублируют друг друга или ст. 13 находится в «подчиненном» положении по отношению к ст. 6.
Схожими соображениями Суд и Комиссия руководствовались в отношении связи п. 4 ст. 5 и ст. 13. По мнению страсбургских органов, п. 4 ст. 5 должен рассматриваться в качестве lex specialis по отношению к общему принципу об эффективном средстве правовой защиты для любой жертвы нарушения Конвенции. Из выражения «даже, если такое нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве» можно сделать вывод, что авторы Конвенции стремились предоставить лицу право на эффективные средства правовой защиты в случае, если нарушение положения Конвенции было совершено частным лицом или группой частных лиц, не действовавших от имени и по поручению государства. Представляется, однако, что подобное утверждение можно считать преувеличением, так как оно находилось бы в прямом противоречии с классической теорией прав человека, согласно которой можно вести речь о нарушении прав человека, если «автором» такого нарушения выступает представитель государства, действующий от его имени и по поручению. Вместе с тем следует учитывать теорию Drittwirkung по вопросу о возможности применения положений Конвенции в отношении между частными лицами, по крайней мере, в тех государствах, где Конвенция имеет статус внутреннего права.

Что же касается слов «лицами, действовавшими в официальном качестве», то, по мнению Суда и Комиссии, они не распространяются на законодателей. В своем решении по делу Леандер Суд в качестве одного из принципов толкования ст. 13 установил, что «статья 13 не представляет гарантии средства правовой защиты, в силу которого можно было бы оспаривать законы государств-участников как таковые перед национальными властями на основании того, что эти законы противоречат Конвенции или аналогичным по статусу внутренним нормам». Кроме того, Суд исходит из признания, что если ни одно средство правовой защиты не может само по себе полностью удовлетворить требованиям ст. 13, то не исключено, что в сумме все средства правовой защиты во внутреннем праве способны выполнить положение ст. 13. В целом же для толкования страсбургскими органами ст. 13 характерен системный подход, принимающий во внимание как все элементы ст. 13 одновременно, так и отдельные другие статьи Конвенции.

Основные правовые позиции, сложившиеся в ходе применения Европейским Судом по правам человека конвенционного положения, гарантирующего защиту собственности (статья 1 Протокол № 1).

Примечательно, что разработчики Европейской конвенции изначально имели сомнения относительно отнесения «права беспрепятственно пользоваться своим имуществом» к правам человека. Показательно, что сомнения относительно статуса и конкретной формулировки этого права привели к тому, что оно не было включено в первоначальный текст Конвенции, а было лишь впоследствии закреплено в Первом Протоколе к договору. В равной степени следует отметить, что данное право, фигурирующее также в ст. 17 Всеобщей декларации прав человека, «не попало» и в текст Международного пакта о гражданских и политических правах. Ст. 1 включает три отдельных принципа (положения). Во-первых, закрепляется принцип беспрепятственного пользования своим имуществом (собственностью). Во-вторых, регулируются условия лишения собственности. В-третьих, содержится признание права государств осуществлять контроль за использованием собственности в соответствии с общими интересами.
Концепции «имущества», упоминаемой в первом предложении ст. 1, не следует придавать сугубо юридическое значение этого слова. Оно намного шире, что явствует как из английского слова «possessions», так и из употребляемого в тексте французского слова «biens». Тем не менее объект имущества должен быть достаточно четко и надлежащим образом определен в петициях, подаваемых в Европейский Суд в связи с возможным нарушением ст. 1. Вопрос об имуществе возникает только тогда, когда лицо может претендовать на соответствующую собственность, т. е. иметь на нее право. Само по себе право на имущество уже может рассматриваться в качестве «имущества» по смыслу ст. 1, при этом такое право должно быть конкретным, надлежащим образом определенным правом.

Ст. 1 говорит о «беспрепятственном пользовании» («peaceful enjoyment» в английском тексте) имуществом. Это означает, что нарушение данного положения будет иметь место даже в том случае, если лицо не лишено своей собственности или имущества perse, однако ему не была предоставлена возможность пользоваться своей собственностью, например, если ему отказали в выдаче соответствующего разрешения (лицензии).

Наиболее существенное ограничение, которое власти государства могут ввести в отношении беспрепятственного пользования собственностью, оговорено в первом абзаце ст. 1: лицо может быть лишено своего имущества в интересах общества. В решении по делу Джеймс и другие Суд по вопросу о рамках усмотрения, которые предоставляются государствам, отметил, что «понятие “интересы общества” является по необходимости широким… Суд, считая естественным, что у государств при проведении социальной и экономической политики должны быть широкие рамки усмотрения, будет уважать решение законодательных властей по вопросу о том, что является “в интересах общества”, если только такое решение явно не имеет разумного обоснования». При рассмотрении дела, касающегося экспроприации государственной собственности, Европейская Комиссия намеренно оставила открытым вопрос о том, подразумевает ли первый абзац ст. 1 право на компенсацию, однако затем сразу перешла к проблеме размера такой компенсации. Комиссия подчеркнула, что ст. 1 предназначена для защиты не теоретических, а вполне практических и эффективных прав. Лишение собственности, даже если оно преследует законную цель в интересах общества, будет тем не менее рассматриваться как нарушение ст. 1, если не была соблюдена разумная пропорциональность между вмешательством в права частного лица и интересами общества. Европейский Суд признал, что ст. 1 не предоставляет абсолютного права требовать компенсацию. Однако возможность лишения собственности без какой-либо компенсации в отсутствие какого бы то ни было обоснования необходимости такого действия в интересах общества свела бы на нет предоставляемую ст. 1 защиту. Суд также решил, что «лишение собственности, осуществленное при проведении законной социальной, экономической или иной политики, может отвечать “интересам общества”, даже если соответствующая община напрямую не пользуется забранной собственностью». Что же до общих принципов международного права, то здесь в первую очередь на ум приходит обязательство уплатить за нанесенный ущерб, так как данное обязательство существует в международном праве и в любом случае существовало в момент разработки Протокола № 1 к Конвенции. Более того, данный принцип учитывался при рассмотрении дел Комиссией. Однако при этом Комиссия пришла к выводу, что этот принцип действует исключительно в отношении национализации иностранной собственности, и лицо не может на него ссылаться в спорах с государством собственного гражданства. Исходя из этого, Комиссия пришла к выводу, что при экспроприации в интересах общества собственности, владельцем которой является гражданин или граждане самого экспроприирующего государства, последнее не несет обязательства возместить ущерб, если экспроприация совершена в соответствии с национальным законодательством. Показательно, что схожую точку зрения занял и Европейский Суд по правам человека. Если следовать такому толкованию, то получается, что ст. 1 Протокола № 1 допускает различное отношение к гражданам и иностранцам, что, однако, противоречит целям Конвенции обеспечить всем равное пользование правами, как об этом говорится в ст. 1 и 14 базового текста договора.

Второй абзац ст. 1 предоставляет властям государств-участников практически неограниченные полномочия по введению ограничений на пользование собственностью «в соответствии с общими интересами». В данном случае речь идет не о лишении собственности, а об ограничениях в ее использовании. Право принятия решения о том, какие ограничения необходимы в общих интересах, предоставлено самому государству: «какие ему представляются необходимыми». Следовательно, применение соответствующего национального законодательства может изучаться в Европейском Суде только на предмет его соответствия запрету на дискриминацию по ст. 14 Конвенции, а также запрету на злоупотребление властью по ст. 18. Данное положение было достаточно четко выражено Судом в решении по делу Хендисайд: «Данный абзац определяет Договаривающиеся государства в качестве единственных судей “необходимости” вмешательства. Следовательно, Суд должен ограничить свою роль наблюдением за правомерностью и целями соответствующих ограничений». Весьма широкие рамки усмотрения предоставлены государствам и по второму основанию для ограничений, обозначенному во втором абзаце ст. 1: «обеспечение уплаты налогов или других сборов или штрафов». В данном случае нет необходимости в том, чтобы эти ограничения были в общих интересах. Согласно ст. 5 Протокола № 1, положения ст. 1–4 Протокола рассматриваются как дополнительные статьи Конвенции, и все положения Конвенции применяются соответственно. С учетом того, что п. 2 ст. 15 не содержит более никаких уточнений, следует, что государства-участники вправе в случае войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего жизни нации, отступать от своих обязательств по ст. 1 Протокола №1 при соблюдении определенных условий.