Принцип субсидиарности

Для того чтобы государство могло стать членом Совета Европы, его политическая и правовая системы должны отвечать демократическим принципам и стандартам правовой государственности, общепризнанным в Европе. Эти принципы и стандарты должны быть не только закреплены в конституции, но и последовательно конкретизированы и реализованы в практической деятельности всех ветвей власти, обеспечивая необходимый уровень закрепления и защиты прав и свобод человека.

Каждое государство - член Совета Европы располагает необходимым механизмом защиты прав и свобод, в основном достаточным для реализации целей Совета Европы и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, тем более что после ратификации Конвенции она оказывается имплементированной в правовую систему государства-участника. Защита прав и свобод, гарантированных Конвенцией, это прежде всего задача самих государств- участников. В соответствии со ст.1 Конвенции именно они «обеспечивают каждому человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы», предусмотренные ею. Роль же Европейского Суда субсидиарна, т.е. носит дополнительный характер и состоит в рассмотрении конкретных споров о нарушении прав и свобод, которые не удалось решить на национальном уровне. Субсидиарность по определению означает, что компетенция Европейского Суда в отношении национального правопорядка государств-участников существенно ограничена. Однако она ни в какой мере не должна пониматься как пассивная роль Суда в отношении их правовых институтов и деятельности их правоприменительных органов. В процедуре рассмотрения конкретных дел Суд имеет широкую возможность оценки, как первых, так и вторых. Более того, признав в итоге рассмотрения дела, что нарушение имело место, Суд как бы дезавуирует соответствующие судебные или иные решения властей, хотя отменить их он не вправе. Имея ввиду эти свои возможности, Суд подчеркивает, что, говоря о субсидиарности, нужно не забывать о «европейском контроле» за соблюдением Конвенции в государствах-участниках, который призван осуществлять Суд, учрежденный, как гласит ее ст. 19, «в целях обеспечения соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами».

53. Дело «Калашникова против РФ». Основные правовые позиции.

Дело Валерия Ермиловича Калашникова, которое сегодня является уже и фактом истории, и действующим прецедентом Европейского Суда, еще недавно выглядело не столь уж и бесспорным и вызвало бурные дебаты в Европейском Суде по правам человека. Рассмотрение дела состоялось 18 сентября 2001 г. Это было поистине историческое событие, собравшее в зале Суда множество слушателей, прессы, юристов, в том числе из Российской Федерации. Это было первое российское дело, рассмотренное Европейским Судом по правам человека в публичном слушании. При этом спецификой рассмотрения дела было то, что одновременно обсуждались как вопросы приемлемости жалобы, так и сами нарушения прав человека, заявленные в жалобе. Таким образом, те вопросы, которые обычно рассматриваются Судом в два этапа, в данном деле слушались одновременно. Через два месяца после заслушивания дела последовало решение о приемлемости жалобы по ст. ст. 3 " Запрещение пыток", 5.3 " Право на неприкосновенность личности" и 6.1 " Право на справедливое судебное разбирательство" Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ЕКПЧ).
А 15 июля 2002 г. произошло событие, которому суждено существенно повлиять на ситуацию с правами человека в России. Европейский Суд не только подтвердил нарушение прав Калашникова по этим трем статьям ЕКПЧ, но и создал прецедент, который в дальнейшем может быть использован любым гражданином при обосновании нарушений прав человека по своему делу. По делу было выработано несколько прецедентных положений, которые и будут здесь кратко освещены.
Основной спор по делу Калашникова затрагивал вопросы приемлемости его жалобы. Российская сторона в лице своих представителей утверждала, что жалоба Калашникова должна быть признана неприемлемой по ст. ст. 3 и 6.1 в связи с тем, что Заявитель не исчерпал всех предусмотренных законом средств правовой защиты в своей стране, т. е. не использовал ремедиальные меры (это слово, образованное от английского " remedy", при всей его пока непривычности позволяет сократить количество слов, употребляемых для определения данного понятия).
Этот довод российской стороны был весьма важен и мог привести к серьезным последствиям для Заявителя, т. к. если бы Европейский Суд разделил точку зрения Правительства, то дело нельзя было бы рассматривать по существу и нарушения прав в отношении Калашникова не могли быть признаны, сколь бы существенными эти нарушения ни были.
Однако мы утверждали, что Калашниковым были направлены многочисленные жалобы в самые разные инстанции – Верховный Суд РФ, Генеральную Прокуратуру, Высшую квалификационную коллегию судей и многие другие органы, а всего около 250 жалоб. Этот факт не отрицался и Правительством. Тогда мы выдвинули довод о том, что эти жалобы Калашникова свидетельствуют, во-первых, о том, что он выполнил свою обязанность по исчерпанию внутригосударственных средств правовой защиты и, во-вторых, есть основания считать, что при сложившейся в стране определенной общей системе правоприменительной практики любые индивидуальные жалобы не являются эффективными ремедиальными средствами и не приводят к восстановлению нарушенного права.
Суд в своем решении записал, что средства правовой защиты должны быть понятными, доступными, они должны отвечать требованию эффективности, т. е. существовать не только в теории, но и на практике. Более того, бремя доказывания эффективности этих средств защиты лежит на Правительстве. Это является одним из важнейших прецедентных положений в данном решении. Коль скоро Правительство не выполнило своей части бремени доказывания – жалоба по ст. 3 ЕКПЧ свобод была признана приемлемой.
Проблема с исчерпанием средств правовой защиты применительно к ст. 6 ЕКПЧ была другого порядка. Дело в том, что Калашников не обжаловал обвинительный приговор в кассационном порядке, а еще со времени принятия решения по делу Тумилович Европейский Суд по правам человека считает кассационное обжалование приговора эффективным ремедиальным средством в российских условиях (в отличие от подачи жалобы в порядке надзора). Поэтому, по мнению Правительства, необжалование Калашниковым приговора лишало его возможности настаивать на рассмотрении в Европейском Суде вопросов, связанных с его жалобой на несправедливое судебное разбирательство. Эта позиция, разумеется, имела под собой серьезную правовую базу, основанную на конкретных прецедентах. Однако и по ст. 6.1 жалоба Калашникова была признана приемлемой. Суд пришел к выводу, что в свете критериев, установленных в его прецедентном праве (сложность дела, поведение заявителя и компетентных судебных властей), и учитывая всю информацию в его распоряжении, эту часть жалобы необходимо подвергнуть рассмотрению по существу. В самом деле, после вынесения приговора 3 августа 1999 г. прокуратура сочла необходимым предъявить заявителю новые обвинения, в связи с чем отсутствие кассационной жалобы не было сочтено лишающим права жаловаться на нарушение разумного срока разбирательства.
Пожалуй, самым драматичным был поворот дела по вопросу о приемлемости жалобы по ст. 5.3 ЕКПЧ.
Корень вопроса заключался в том, что Российской Федерацией в отношении п. 3 (равно как и п. 4) ст. 5 ЕКПЧ были сделаны оговорки, которые, как считалось, делают Россию неуязвимой с точки зрения ответственности за нарушения этих норм. Делу Калашникова предстояло разрушить эту иллюзию и открыть поток жалоб по этой статье.
Обсуждаемая норма весьма специфична, она состоит как бы из двух самостоятельных прав. Одна часть этой нормы регламентирует право судебной санкции на заключение под стражу, а другая – обозначает право, которое в некоторых источниках именуется как " презумпция освобождения до приговора суда". Оба этих относительно самостоятельных права относятся к условиям законности содержания под стражей. Если применительно к первой части права Россия действительно сделала оговорки, освобождающие ее от ответственности за отступления от требований Конвенции на определенный переходный период, то право на освобождение из-под стражи в случае длительного невынесения решения судом Россия никак не оговорила. Да и весьма сомнительно, чтобы Суд принял подобную оговорку, ибо право не содержаться под стражей в условиях затягивающегося разбирательства дела слишком важное, существенное право, а сама неприкосновенность личности слишком значимая категория для общих европейских стандартов. Все, кто практически связан с функционированием правоохранительной и судебной системы в России, осведомлены о том, что в стране существует как раз противоположная тенденция, которую можно определить скорее как " презумпцию не освобождения до приговора суда". При этом мы можем привести несоразмерно длительные, многолетние сроки содержания под стражей по делам, которые откладываются порой потому, что нет народных заседателей, не обеспечена явка адвоката по назначению, конвой подсудимого не доставил или просто судья не настроен слушать дело или находится в отпуске (а человек пусть пока посидит в тюрьме, хотя его виновность приговором суда не установлена!). У кого из практикующих юристов нет на памяти дел, которые направлялись для производства дополнительного расследования, а мера пресечения оставалась прежней, тогда как человек, формально невиновный, продолжал содержаться в условиях СИЗО и дело затягивалось отнюдь не по его вине. Тысячи и тысячи дел могли быть предметом рассмотрения в Европейском Суде. Но теперь создан прецедент, и власти страны должны восстановить нарушенные права. И не нарушать их в дальнейшем, а если нет – этому будет способствовать подача жалобы в Европейский Суд со ссылкой на прецедент по делу Калашникова. Оспаривалась жалоба Калашникова российской стороной и по существу заявленных им нарушений.
В отношении претензий по бесчеловечным условиям содержания была попытка объяснить эти условия отсутствием достаточных денежных средств для создания более достойных условий. Европейский Суд недвусмысленно отверг эти попытки, записав в решении, что ст. 3 Конвенции воплощает одну из фундаментальных ценностей демократического общества. Она безоговорочно запрещает подобное обращение с гражданином независимо от обстоятельств или его поведения.
Касаясь жалоб в части продолжительности процесса, повлекшей и необоснованно длительное содержание Калашникова в следственном изоляторе, и нарушение условий справедливого судебного разбирательства, представители российской стороны выдвинули ряд доводов в защиту утверждения, что процесс по делу не был необоснованно длительным.
Следует отметить, что к моменту рассмотрения дела Калашникова в практике Европейского Суда уже существовали выработанные критерии оценки разумности срока разбирательства по делу. Они определяются следующими обстоятельствами:

– сложностью дела, т. е. его многоэпизодностью, многосоставностью, большим количеством томов дела или фактов подлежащих изучению судом.
– поведением стороны заявителя, т. е. тем, в какой мере длительность процесса зависела от действий предполагаемой жертвы этого нарушения, не было ли с его стороны попыток необоснованно затянуть процесс, уклониться от своевременного участия в деле на всех его этапах;
– характером ведения дела правоохранительными и судебными органами государства, тем, что мы можем назвать расторопностью, отсутствием волокиты и необоснованного затягивания.

Формально по данному делу все так и выглядело: были и сложность дела, и нежелание Калашникова сотрудничать с властями. Им было подано около 250 жалоб в различные инстанции. Наличествовало и множество томов, и множество жертв, и множество фактов, подлежащих изучению в судебном разбирательстве. Европейский Суд тщательно оценил все приведенные сторонами доводы. Вник в суть многочисленных жалоб заявителя, многие из которых и содержали претензии по поводу волокиты по делу. Но определяющим явилось то, что дело неоднократно находилось без движения в течение длительного времени, не рассматривалось месяцами по причинам, никак не зависящим от обвиняемого. Это привело к принятию Судом решения в пользу Калашникова. Это же следует учесть российским судебным органам, прежде всего Верховному Суду РФ, при оценке эффективности и быстроты работы правоохранительной и судебной системы по рассмотрению дел.
Хочу в этой связи подчеркнуть, что период разбирательства дела на досудебной стадии включается в общий срок разбирательства по делу и оценивается Европейским Судом в совокупности с продолжительностью собственно судебного разбирательства с точки зрения разумности всего этого срока. И это тоже один из важнейших прецедентов. Для многих юристов может оказаться неожиданным, что все условия ст. 6 Европейской Конвенции, т. е. все требования справедливого судебного разбирательства, в полной мере распространяются и на всю досудебную стадию.
Таким образом, Калашников был признан жертвой нескольких нарушений прав человека – бесчеловечного обращения, необоснованно длительного содержания под стражей в предварительном заключении и нарушения права на справедливый суд в части превышения разумного срока рассмотрения дела с момента начала его преследования в феврале 1995 г. до вынесения окончательного судебного решения в марте 2000 г.
В заключение следует подчеркнуть, что механизмы Европейского Суда по правам человека являются поистине широко доступными, поскольку первичное обращение было направлено Калашниковым в Страсбургский Суд и зарегистрировано там, когда он еще содержался в Магаданском СИЗО. Когда же Калашникову потребовалось предстать перед судом и воспользоваться помощью профессионального юриста, Суд по его просьбе оплатил все расходы и создал все условия по представлению интересов Калашникова в Суде российским адвокатом, и мне посчастливилось быть этим самым адвокатом.