Храпуново - Есино

- М итричем меня звать. А это мой внучек, он тоже

Митрич. Едем в Орехово, в парк... В карусели покататься...

А внучек добавил:

- И-и-и-и-и...

Необычен был этот внук, и чертовски обидно, что я не могу

его как следует передать. Он не говорил, а верещал. И говорил

не ртом, потому что рот его был всегда сощурен и начинался

откуда-то сзади. А говорил он левой ноздрей, и то с таким

усилием, как будто левую ноздрю приподнимал правой: " и-и-и-и-и,

как мы быстро едем в Петушки, славные Петушки..." - " и-и-и-и-и,

какой пьяный дедушка, хороший дедушка..."

- Та-а-ак. Значит, говоришь, в Карусели.

- В Карусели.

- А может все-таки, не в Карусели?

- В Карусели, - еще раз подтвердил Митрич, и все тем же

приговоренным голосом, и влага из глаз его все текла...

- А скажи мне, Митрич, а что ты тут делал, пока я в

тамбуре был? Пока я в тамбуре был погружен в свои мысли? В свои

мысли о своем чувстве? К любимой женщине? А? Скажи!..

Митрич, не шелохнувшись, весь как-то забегал.

- Я... Н-н-ничего. Я просто хотел компоту покушать...

Компоту с белым хлебом...

- Компоту с белым хлебом?

- Компоту. С белым хлебом.

- Прекрасно. Значит, так: я стою на площадке и весь

погружен в мысли о чувстве. А вы, между тем, ищете у меня под

лавочкой: нет ли тут компоту с белым хлебом?.. А не найдя

компоту...

Дедушка - первый не вынес, и весь расплакался. А следом за

ним - и внучек: верхняя губа у него совсем куда-то пропала, а

нижняя свесилась до пупа, как волосы у пианиста... Оба

плакали...

- Я вас понимаю, да. Я все могу понять, если захочу

простить... У меня душа, как у троянского коня пузо, многое

вместит. Я все прощу, если захочу понять. А я понимаю:...вы

просто хотите компота и белого хлеба. Но у меня на лавочке вы

не находите ни того, ни другого. И вы просто вынуждены пить

хотя бы то, что вы находите - взамен того, чего бы вы хотели.

Я их раздавил своими уликами, они закрыли лицо, оба, и

постоянно раскачивались на лавке, в такт своим обвинениям.

- Вы мне напоминаете одного старичка в Петушках. Он -

тоже, он пил на чужбинку, он пил только краденое: утащит,

например, в аптеке флакон тройного одеколона, отойдет в туалет

у вокзала и там тихонько выпьет. Он называл это " пить на

брудершафт", он был серьезно убежден, что это и есть " пить на

брудершафт", он так и умер в своем заблуждении... Так что же?

Значит, и вы решили - на брудершафт?..

Они все раскачивались и плакали, а внучек - тот даже

заморгал от горя, всеми своими подмышками.

- Но довольно слез. Я если захочу понять, то все вмещу. У

меня не голова, а дом терпимости. Если вы хотите - я могу

угостить еще. Вы уже по 50 грамм выпили - я могу налить еще по

50 грамм...

В эту минуту кто-то подошел к нам сзади и сказал:

- Я тоже хочу с вами выпить.

Все разом на него поглядели. То был черноусый, в жакетке и

коричневом берете.

- И-и-и-и-и, - заверещал молодой Митрич, - какой дяденька,

какой хитрый дяденька!..

Черноусый оборвал его взглядом из-под усов.

- Я никакой не хитрый. Я не ворую, как некоторые. Я не

ворую у незнакомых людей предметов первой необходимости. Я

пришел со своей - вот...

И он поставил мне на лавочку бутылку " столичной".

- От моей не откажетесь? - спросил он меня.

Я потеснился, чтобы дать ему место.

- Нет, потом, пожалуй, и не откажусь, а пока хочу свое.

" Поцелуй тети Клавы".

- Тети Клавы?

- Тети Клавы.

Мы налили себе, каждый свое. Дед и внук протянули мне свою

посуду: они, оказывается, давно держали ее наготове, задолго до

того, как я их поманил. Дед вынул пустую четвертинку, я сразу

ее признал. А внучек - тот вынул даже целый ковш, и вынул

откуда-то из-под лобка и диафрагмы...

Я налил им, сколько обещал, и они улыбнулись.

- На брудершафт, ребятишки?

- На брудершафт.

Все пили, запрокинув головы, как пианисты.

" Наш поезд на станции Есино не останавливается. Остановки

по всем пунктам, кроме Есино".