Петушки. Садовое кольцо

П остучался - и, вздрагивая от холода, стал ждать,

пока мне отворят...

" Странно высокие дома понастроили в Петушках!.. Впрочем,

это всегда так, с тяжелого и многодневного похмелья: люди

кажутся безобразно сердитыми, улицы - непомерно широкими, дома

- странно большими... Все вырастает с похмелья ровно настолько,

насколько все казалось ничтожней обычного, когда ты был пьян...

Помнишь лемму этого усатого? "

Я еще раз постучался, чуть громче прежнего:

" Неужели так трудно отворить человеку дверь и впустить его

на три минуты погреться? Я этого не понимаю... Они, серьезные,

этого не понимают, а я, легковесный, никогда не пойму... Мене,

текел, фарес - то есть, как взвешен на весах и найден

легковесным, то есть " текел"... Ну и пусть, пусть...

Но есть ли ТАМ весы или нет - все равно - на ТЕХ весах

вздох и слеза перевесят расчет и умысел. Я это знаю тверже, чем

вы что-нибудь знаете. Я много прожил, много перепил и продумал

- и знаю, что говорю. Все ваши путеводные звезды катятся к

закату, а если и не катятся, то едва мерцают. Я не знаю вас,

люди, я вас плохо знаю, я редко обращал на вас внимание, но мне

есть дело до вас: меня занимает, в чем теперь ваша душа, чтобы

знать наверняка, вновь ли возгорается звезда вифлеема или

начинает мерцать, а это самое главное. Потому что все остальные

катятся к закату, а если и не катятся, то едва мерцают, а если

даже и сияют, то не стоят и двух плевков.

Есть ТАМ весы, нет ли ТАМ весов - т+а+м мы, легковесные,

перевесим и одолеем. Я прочнее в это верю, чем вы во что-нибудь

верите. Верю, знаю и свидетельствую миру. Но почему же так

странно расширили улицы в Петушках?..."

Я отошел от дверей, и тяжелый взгляд свой переводил с дома

на дом, с подъезда на подъезд. И пока вползала в меня одна

такая тяжелая мысль, которую страшно вымолвить, вместе с

тяжелой догадкой, которую вымолвить тоже страшно, - я все шел и

шел, и в упор рассматривал каждый дом, и хорошо рассмотреть не

мог: от холода или отчего еще мне глаза устилали слезы...

" Не плачь, Ерофеев, не плачь... Ну, зачем? И почему ты так

дрожишь? От холода или еще отчего?.. Не надо..."

Если бы у меня было хоть двадцать глотков " кубанской"! Они

подошли бы к сердцу, и сердце всегда сумело бы убедить

рассудок, что я в Петушках! Но " кубанской" не было: я свернул в

переулок, и снова задрожал и заплакал...

И тут - началась история страшнее всех, виденных во сне. В

этом самом переулке навстречу мне шли четверо... Я сразу их

узнал, я не буду вам объяснять, кто эти четверо... Я задрожал

сильнее прежнего, я весь превратился в сплошную судорогу...

А они подошли ко мне и меня обступили. Как бы вам

объяснить, что у них были за рожи? Да нет, совсем не

разбойничьи рожи, скорее даже наоборот, с налетом чего-то

классического, но в глазах у всех четверых

- вы знаете? Вы сидели когда-нибудь в туалете на петушинском

вокзале? Помните, как там, на громадной глубине, под круглыми

отверстиями плещется и сверкает эта жижа карего цвета? - вот

такие были глаза у всех четверых. А четвертый был похож...

Впрочем, я потом скажу, на кого он был похож.

- Ну, вот ты и попался, - сказал один.

- Как то есть... Попался? - голос мой страшно дрожал, от

похмелья и от озноба. Они решили, что от страха.

- А вот так и попался! Больше никуда не поедешь.

- А почему?..

- А потому.

- Слушайте... - голос мой срывался, потому что дрожал

каждый мой нерв, а не только голос. Ночью никто не может быть

уверен в себе, то есть я имею в виду: холодной ночью. И апостол

предал Христа, покуда третий петух не пропел. Я знаю, почему он

предал, - потому что дрожал от холода, да. Он еще грелся у

костра, вместе с ЭТИМИ. А у меня и костра нет, и я с недельного

похмелья. И если бы испытывали теперь меня, я предал бы ЕГО до

семижды семидесяти раз, и больше бы предал..."

- слушайте, - говорил я им, как умел, - вы меня пустите... Что

я вам?.. Я просто не доехал до девушки... Ехал и не доехал... Я

просто проспал, у меня украли чемоданчик, пока я спал... Там

пустяки и были, а все-таки жалко... " василек"...

- Какой еще василек? - со злобою спросил один.

- Да конфеты, конфеты " василек".. И орехов двести грамм, я

младенцу обещал за то, что он букву хорошо знает... Но это

чепуха... Вот только дождаться рассвета, я опять поеду...

Правда, без денег, без гостинцев, но они и так примут, и ни

слова не скажут... Даже наоборот.

Все четверо смотрели на меня в упор, и все четверо,

наверно, думали: " Как этот подонок труслив и элементарен! " О,

пусть, пусть себе думают, только бы отпустили!.. Где, в каких

газетах, я видел эти рожи?..

- Я хочу опять в Петушки...

- Не поедешь ты ни в какие Петушки?

- Ну.. пусть не поеду, я на Курский вокзал хочу!..

- Не будет тебе никакого вокзала!

- Да почему?..

- Да потому!

Один размахнулся и ударил меня по щеке, другой - кулаком в

лицо, остальные двое тоже надвигались - я ничего не понимал. Я

все-таки устоял на ногах и отступал от них тихо, тихо, тихо, а

они все четверо тихо наступали...

" Беги, Веничка, хоть куда-нибудь, все равно куда!.. Беги

на Курский вокзал! Влево или вправо или назад - все равно туда

попадешь! Беги, Веничка, беги!.."

Я схватился за голову - и побежал. Они - следом за мной...