Омутище - Леоново

Н ет, нет, ты не подумай, это не сама мысль, это

просто средство, чтобы ее разрешить. Ты понимаешь - когда хмель

уходит от сердца, являются страхи и шаткость сознания. Если б я

сейчас выпил, я не был бы так расщеплен и разбросан... Не очень

заметно, что я расщеплен?

- Совсем ничего не заметно. Только рожа опухла.

- Ну, это ничего. Рожа - это ничего...

- И выпить тоже нет ничего, - подсказал Петр, встал и

зажег канделябры.

Я встрепенулся: " Хорошо, что зажег, хорошо, а то - знаешь

-немножко тревожно. Мы все едем, едем целую ночь, и нет никого

с нами, кроме нас".

- А где же твоя княгиня, Петр?

- Она давно уже вышла.

- Куда вышла?

- В Храпуново вышла. Она из Петушков ехала в Храпуново. В

Орехово-Зуево вошла, а в Храпунове вышла.

- Какое еще Храпуново! Что ты все мелешь, Петр?.. Ты не

путай меня, не путай... Так, так... Самая главная мысль...

Кружится у меня почему-то в голове Антон Чехов. Да и Фридрих

Шиллер. Фридрих Шиллер и Антон Чехов. А почему - понятия не

имею. Да, да... Вот, теперь яснее: Фридрих Шиллер, когда

садился писать трагедию, ноги всегда опускал в шампанское.

Вернее нет, не так. Это тайный советник Гете, он дома у себя

ходил в тапочках и шлафроке. А я - нет, я и дома без шлафрока;

я и на улице - в тапочках... А Шиллер-то тут причем? Да, вот он

причем: когда ему водку случалось пить, он ноги свои опускал в

шампанское. Опустит и пьет. Хорошо! А Чехов Антон перед смертью

сказал: " выпить хочу". И умер...

Петр все глядел на меня, стоя передо мной. И все еще мало

что понимал.

- Отведи глаза, пошляк, не смотри. Я мысли собираю, а ты -

смотришь. Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был

гегель. Он говорил: " нет различий, кроме различия в степени

между различными степенями и отсутствием различия". То есть,

если перевести это на хороший язык: " кто же сейчас не пьет? "..

есть у нас что-нибудь выпить, Петр?

- Нет ничего. Все выпито.

- И во всем поезде нет никого?

- Никого.

- Так...

Я опять задумался. И странная была эта дума. Она

обволакивалась вокруг чего-то такого, что само по себе во

что-то обволакивалось. И это " что-то" тоже было странно. И дума

- тяжелая была дума...

Что я делал в это мгновенье - засыпал или просыпался? Я не

знаю, и откуда мне знать? " Есть бытие, но именем каким его

назвать? Ни сон оно, ни бденье". Я продремал так минут 12 или

минут 35.

А когда очнулся - в вагоне не было ни души, и Петр куда-то

исчез. Поезд все мчался сквозь дождь и черноту. Странно было

слышать хлопанье дверей во всех вагонах: оттого странно, что

ведь ни в одном вагоне нет ни души...

Я лежал, как труп, в ледяной испарине, и страх под сердцем

все накапливался...

- Ка-мер-ди-нер!

В дверях появился Петр с синюшным и злым лицом. " Подойди

сюда, Петр, подойди, ты тоже весь мокрый - почему? Это ты

сейчас хлопал дверями, да? "

- Я ничем не хлопал. Я спал.

- Кто же тогда хлопал?

Петр глядел на меня, не моргая.

- Ну, это ничего, ничего. Если под сердцем растет тревога,

значит, ее надо заглушить, а чтобы заглушить, надо выпить. А у

нас есть что-нибудь выпить?

- Нет ничего. Все выпито.

- И во всем мире никого-никого?

- Никого.

- Врешь, Петр, ты все мне врешь!!! Если никого, то кто же

там гудит дверями и окнами? А? Ты знаешь?.. Слышишь?.. У тебя и

выпить, наверное, есть, а ты мне все врешь...

Петр, все так же не моргая и со злобой, глядел на меня. Я

видел по морде его, что я его раскусил, что я понял его и что

он теперь боится меня. Да, да, он повалился на канделябр и

погасил его собою - и так пошел по вагону, гася огни. " Ему

стыдно, стыдно! " - подумал я. Но он уже выпрыгнул в окошко.

- Возвратись, Петр! - я так закричал, что не сумел узнать

своего голоса. - Возвратись!

- Проходимец! - отвечал тот из-за окошка.

И вдруг - впорхнул опять в вагон, подлетел ко мне, рванул

меня за волосы, сначала вперед, потом назад, потом опять

вперед, и все это с самой отчаянной злобою...

- Что с тобой, Петр? Что с тобой?!..

- Ничего! Оставайся! Оставайся тут, бабуленька! Оставайся,

старая стерва! Поезжай в Москву! Продавай свои семечки! А я не

могу больше, не могу-у-у-у!..

И снова выпорхнул, теперь уже навечно.

" Черт знает, что такое! Что с ними со всеми? " я стиснул

виски, вздрогнул и забился. Вместе со мною вздрогнули и

забились вагоны. Они, оказывается, давно уже бились и

дрожали...