Дорнах, 27 декабря 1921 года

Согласно описаниям, которые я Вам дал, достигается т.н. имагинативное познание, благодаря тому, что то, что совершается в сновидении, как непроизвольная деятельность, поднимается в полное сознание. Выражаясь точнее, я должен сказать: не сновидения со своим сновидческим содержанием должны быть подняты в сознание, из-за чего мы пришли бы к нереальному, но - деятельность, которая выполняет теперь не нечто, определенное бессознательным образом, если мы сновидим, но которая поднимается до полностью произвольной деятельности, которая развивается в свете сознания и благодаря этому становится основанием для имагинативного познания. Эта деятельность существенно отличается от чисто сновидческой деятельности. В чисто сновидческой деятельности мы принимаем то, что встает перед нашим сознанием, за внешнюю действительность, поскольку мы не входим в эту деятельность активно. Но если мы эту, творящую сновидения, деятельность, поднимаем в сознание, то мы прежде всего знаем, что первое, что нам удаётся - это нами самими творимые образы. И мы никогда, как я уже указывал, не принимаем их в этой форме за действительность, иначе мы - не антропософские исследователи, а галлюцинанты. Теперь к этой, производимой как медитация, деятельности, которая ведет к жизни в таких образах, должна добавиться другая деятельность, которая может эти образы подавить, что должно сделать сознание свободным, пустым от этих образов. Усвоив эту деятельность и достигнув, после того, как укрепили душевные силы в творении и уничтожении образов, жизни в полном сознании, находятся уже в духовном мире. И деятельность, которая является духовно-душевной, производят независимо от тела. Так что воспринимают не телесными органами. Мыслят - не телом, и всё-таки обладают содержанием сознания; оно тогда является духовным.

Я говорил вчера, что прообразом духовного восприятия антропософского исследователя являются не сновидческие переживания сознания, но - именно свободные, пронизанные произволом переживания чувственных восприятий. Конечно, в сверхчувственном познании мы воспринимаем не чувствами; но мы рассматриваем свободу, с которой мы двигаемся внутри чувственного восприятия, независимость от нашей личности в чувственном восприятии, мы рассматриваем её как способность. И это может особенно выступить перед нашей душой, если выйти на конкретные частности.

Рассмотрим орган чувственного восприятия, представляющий самую характерную способность чувственного восприятия - глаз. Этот глаз являет Вам прежде всего свою относительную органическую самостоятельность уже в том, что он, как нечто в себе завершенное, сидит в глазной впадине, связанный лишь слабым мостиком с остальным организмом. Так что мы можем, в известной мере, уже внешним пространственным осмотром установить его относительную самостоятельность в человеческом организме.

Прежде всего отвлечёмся от внутреннего содержания чувственного восприятия в глазу и остановимся на чём-то заведомо внешнем. Глаз соседствует со слёзными железами. Эти слёзные железы непрерывно выделяют жидкость, которая состоит в основном из воды и соли. Эта слёзная жидкость выделяется непрерывно, когда мы бодрствуем. Она омывает глаз, обтекает также ту часть, которая при разомкнутых веках экспонирует внешний мир. Благодаря этому глаз непрерывно омывается слёзной жидкостью. Пыль, попадающая в глаз извне, этой жидкостью смывается. И если слёзная жидкость выполнила это гигиеническое задание, если глаз вымыт, тогда она стекает по тонкому слёзному канальцу в нос и, таким образом, выделяется. Это то, что принадлежит к нормальной деятельности глазного организма. Но согласитесь с тем, что в обычной жизни эту гигиеническую деятельность в глазу не слишком осознают, она протекает полностью в бессознательном. Таким образом, здесь имеет место чисто органическая деятельность, осмысленная, исполненная мудрости, однако - чисто бессознательная органическая деятельность.

Однако, эта деятельность может быть усилена. Это может произойти, скажем, из-за удара по глазу или из-за раздражения глаза холодом. Это может вызвать даже усталость глаза или всего остального организма; тогда слёзная жидкость выделяется более обильно. Если Вы задумаетесь - что здесь происходит, Вы должны будете сказать себе: здесь раздражение, которое выделяет эту слёзную жидкость - больше поднято в сознание, здесь Вы обнаружите уже нечто от раздражения, а также нечто от последствий раздражения, от выделения слёзной жидкости. Но всю эту деятельность можно ещё больше усилить, и это происходит в случае, когда человек осознаёт своё личное отношение к миру. Это происходит, когда человек переживает морально-душевное, печальное, болезненное, и он приходит поэтому к плачу, тогда эта слёзная жидкость выделяется духовно-душевным. Вы видите, это усиление наверх, в сознание. Деятельность, выделение слёзной жидкости, происходит прежде всего в сфере бессознательного, затем она всё больше поднимается в сферу сознания, можно сказать - в сферу душевно-морального.

На этом простом факте, который разыгрывается в относительно самостоятельной части человеческого организма, можно наглядно видеть, что происходит, если благодаря медитации взлетают к свободной от тела душевной и духовной жизни. Если Вы плачете, получив письмо, которое Вас печалит, Вы должны будете сказать себе: то, что здесь переживается из-за письма, является довольно внешним по отношению к организации глаза, это прежде всего не состоит в какой-либо внутренней взаимосвязи с организацией глаза. Всё же действие на глаз производится. - То, что слёзы не являются следствием чтения, Вы можете увидеть из того, что Вы также проливаете слёзы, если письмо Вам прочтут вслух. Так что дело здесь, действительно, в том, что можно указать следующее: здесь имеет место нечто, происходящее вовне, и вызывающее посредством извне совершаемого воздействия органический процесс. Конечно, этот органический процесс всё ещё такой, что его причиной является нечто, стоящее вне его.

Но Вы можете себе представить вещи ещё более усиленными. А именно - Вы можете представить себе следующее: Вы могли бы упражняться, тренироваться быть не всегда столь слезливыми, но так переживать тяжелые невзгоды бытия, что, хотя Ваша душевная боль была бы ничуть не меньше, чем у тех, кто заливается слезами, но эта душевная боль изживалась бы чисто в душе, и это не приводило бы к слезам. Вам, действительно, не нужно для этого быть более холодным, но Вы переживаете духовно-душевным образом, при котором то, что происходит в душе - отделено от физического организма. То, что происходит в душе - не давит на организм.

Если Вы то, что Вы можете получить здесь на этом примере из жизни, представите себе распространенным на всё переживание в имагинирующем, в инспирированном сознании, если Вы представите такое самостоятельное духовно-душевное переживание, которое не оказывает никакого впечатления на организм, протекая полностью вне организма - как боль души переживается без слёз, без переполнения глазного организма - тогда мы имеем образ переживания, которое переносит Вас в духовный мир. Отсюда Вы видите: переживание в духовном мире, в мире по ту сторону чувственного ковра можно описать так, что становится ясным: это переживание - есть лишь продолжение того, что уже имеется у нормального, обычного человека. Нужно лишь делать духовно-душевные упражнения, чтобы прийти этим путём к независимости от телесного.

Теперь, если Вы столь далеко ушли в направлении упражнений, что достигли подавления созданных Вами имагинаций, достигли пустоты сознания и всё же переживаете реальное духовно-душевное содержание, тогда первым, что Вы переживете, будет табло Вашей истекшей к настоящему моменту земной жизни, приблизительно до рождения. Физическое тело Вы при этом не видите. Физическое тело исчезает для того, кто приходит таким образом к свободному от тела восприятию. Но всё это остаётся в душе, всё, что Вы пережили, что иначе является бессознательным потоком воспоминаний, из которого всплывают отдельные воспоминания. Теперь это встаёт перед душой, но не как в обычном воспоминании, а так, что всё это есть здесь сразу, являясь, в известной мере временным организмом, подвижным в себе временным организмом.

Пространственный организм, который мы носим на себе, потому и является организмом, что он связан взаимодействием своих отдельных членов, и его отдельные члены зависят друг от друга, так что целое взаимосвязано в некоторую тотальность. Как идут дела в желудке - зависит от того, как идут дела в голове, и как идут дела в голове - зависит от того, как идут дела в желудке. В организме всё зависит друг от друга. Так же обстоит и в этом временном организме: позднейшее, что человек пережил, органически сочленяется с предшествующим. Тотальное табло стоит всё одновременно перед нашей душой.

Если теперь путём развития тех сил, благодаря которым погашаются созданные ранее имагинации, прийти к тому, чтобы погасить также и это табло воспоминаний, т.е. не только своего собственного тела больше не видеть, но и всё табло сделать внутренне невидимым и при этом всё же оставаться в бодрственном состоянии, тогда приходят к той ступени познания, когда снимают покровы со своего духовно-душевного, что проделывали перед рождением, или, скажем, перед зачатием. Весь духовно-душевный мир, в котором мы пребывали перед тем, как низойти в земное бытие - мы носим в себе на протяжении земного бытия. Он действует и живёт в нас, но действует и живёт в нас, как водород в кислороде, если имеется вода. Как на протяжении земного бытия, между рождением и смертью - почти невозможно исследовать в себе духовно-душевное, так же мала возможность исследовать водород, если он связан с кислородом в воде. Сначала кислород должен выйти из воды; так должно выйти духовно-душевное. Тогда оно переводится не в современность, но в преэкзистентное бытие. Так действительно воспринимают то, что начало своё нисхождение к земной форме бытия. Таким образом получают воззрение на то, в чём жили перед тем, как подошли к Земле.

Естественно, можно сказать, что не хотелось бы предпринимать усилий, чтобы этим способом исследовать вечное в человеке. Конечно, человек свободен - не хотеть также и этого. Но как-то верить, что можно было бы познавать духовно-душевное обычным познанием - это привело бы к наивной вере, вроде того, что можно было бы исследовать водород, который связан в воде, без того, чтобы его выделить. И нужно признать, что обычным сознанием душевно-духовное - просто недостижимо. И если не хотят принимать результатов духовной науки, то это -не что иное, как молчание о духовно-душевном и занятия голой материальной стороной бытия. Это может расстроить многих наших современников, но есть жизненные необходимости, с которыми нужно считаться.

Так мы постепенно достигаем инспирированного познания. Потому, что это - уже инспирированное познание, инспирированное становление чего-то, что иначе в наше сознание не вступает, но что нас так организует, как при дыхании или благодаря дыханию - кислород, который мы материальным образом принимаем из внешнего воздуха. Мы в известной мере наполняемся этим инспирированным познанием, сознательно наполняемся содержанием нашего дорожденного, преэкзистенциального бытия, как мы наполняемся при дыхании материальным кислородом. Мы вдыхаем наше духовно-душевное. Мы поднимаемся к инспирации. Название - не произвольно, но выбрано из-за особенностей именно этого познания.

Но это познание имеет ещё одну характеристику. Вы найдете объяснение этого в моей книге " Как достигнуть познания высших миров". Нужно усвоить ещё нечто, если хотят прийти к этому инспирированному познанию. Это - присутствие духа. Иметь присутствие духа - это, если это требуется в какой-либо жизненной ситуации - мочь действовать быстро, не оттягивая дело в раздумьях, пока не исчезнет повод к действию. Нужно упражняться именно на таких вещах, которые необходимо делать - действовать быстро, быстро схватывать, так как именно то, что выступает благодаря инспирации - быстро прошмыгивает; in status nascendi, в момент возникновения это уже и исчезает. Нужно мочь быстро бросить на это внимание.

Отсюда Вы видите: если Вы стоите перед обычным внешним чувственным миром - этот мир пространственно распростёрт перед Вами. Если Вы стоите перед следующим, что выступает перед Вами, перед табло собственной жизни - Вы имеете перед собой время, всё сразу; и теперь, в инспирированном познании - Вы вышли из времени. Вы вынуждены воспринимать в одно мгновение. Вы совершенно вне времени. Время для достигаемого в инспирированном познании - не имеет больше никакого внутреннего значения.

Вживаясь в это жизненное табло, Вы найдете: в этом жизненном табло есть нечто намного более реальное, чем в обычных воспоминаниях. Представления воспоминаний - нейтральны, они не имеют внутренней силы, они в какой-то мере просто лежат, мы их можем поднять, подобрать, но они не имеют никакой внутренней силы. То же, что содержится в жизненном табло - имеет внутреннюю силу и содержит одновременно и те силы, которые образуют человека, которые действуют, внутренне образуя, которые, например, у ребёнка - там, где головной мозг ещё не имеет своей завершенной пластической формы, но образуется лишь в ходе первого года жизни, - действуют как сверхчувственные образующие силы. Эти сверхчувственные образующие силы Вы теперь познаёте содержащимися внутри в этом жизненном табло. И Вы схватываете это не как нечто вроде абстрактного представления, но схватываете реальность, ход времени, исполненный сил; и это есть более тонкое тело, о котором мы говорим, эфирное тело, называемое также телом формообразующих сил, которое завершённый образ в пространстве даёт лишь как нечто, мгновенно удержанное в непрерывном потоке. Это эфирное тело пребывает в непрерывном движении. И если Вы попытаетесь его нарисовать, то нарисуете, собственно, нечто недействительное, нечто, что могло бы длиться лишь мгновение, ибо следующее состояние - тотчас уже иное, и предыдущее - было иным. Это именно полностью временное тело, которое, однако, лежит в основе роста, а также обмена веществ человеческого организма, как тело сил, тело формообразующих сил, о котором мы говорим как о более тонком, эфирном теле. Слово " эфирное" в данном случае не может нам напоминать о том, как оно употребляется в физике, но лишь об охарактеризованном выше.

Итак, если мы пойдём теперь в имагинативном познании настолько далеко, чтобы пребывать внутри духовно-душевного внешнего мира, и чтобы это прежде всего привело к восприятию собственного жизненного табло, т.е. эфирного тела или тела образующих сил, тогда мы испытываем известное изменение, трансформацию познавательной жизни. То, что выполняется здесь, в познании этого эфирного существа, это - похоже, и, опять-таки - очень непохоже не на обычный натуралистически-абстрактный способ познания, но на художественную деятельность. Нужно всё больше развивать формирующее мышление, мышление, которое в известном отношении уже напоминает особый способ представления художника. Конечно, это, опять-таки, очень непохоже на художественный способ представления. Ибо то, что изображает художник, остаётся внутри существа фантазии. Исполненная фантазии образующая деятельность - базируется в высоком смысле на телесности, это - не деятельность, свободная от телесности. Деятельность же, которая совершается в имагинативном познании - от телесности свободна, и поэтому она захватывает также и реальное. Произведения художника - это не то, что может быть внесено в мир, как нечто реальное. Вы никогда не сможете такого себе представить - чтобы Венера Милосская начала шагать и подошла бы к Вам. То, что изображает художник - всё же не реальность. Столь же мало Вы можете, увидев чёрта, который нарисован на картине, опасаться, что он мог бы Вас забрать. Способ, которым художник входит в реальность, основан на человеческой физической реальности без погружения в реальность духовно-душевную. То, чего достигают в имагинативном познании, погружает в истинную реальность, в происходящее.

Ну, здесь, конечно, могут сказать, и могли бы это доказать логически, теоретико-познавательно, что познание вообще не должно подниматься до художественной деятельности. Ибо познание означает - продвигаться с помощью дискурсивных понятий от одних понятий к другим; и переходя в художественное, переходят границы дозволенного познания. Можно достаточно долго и хорошо таким образом философствовать, как должно или не должно приобретаться познание, но если природа является художницей, то она не будет предаваться чисто логическому познанию. Это ей не удаётся; она избегает чисто логического познания. Следовательно, это может быть лишь чисто логически справедливым, что познание - не должно быть художественным: при нехудожественном познании - не погружаются в эфирную действительность. Важно, каков мир, а не каково должно быть познание, не то, что мы нечто познаем из каких-либо логически правильных предпосылок. Так что нужно сказать: если мы от обычного, предметного познания - восходим к имагинативному, то вступает в действие художественный момент.

И если мы поднимаемся к инспирированному познанию. то инспирации, которые мы несём в нашем сознании, будут таковы, что мы снова можем их сравнить с переживаниями, которые похожи, и всё же - не похожи на них: это - моральные переживания и восприятия моральных идей. Инспирации из духовного мира подобны моральным идеям, потому, что переживая инспирированные представления - действуют квалитативно, как действуют и тогда, когда питают в своём сознании моральные идеи и идеалы. Этому квалитативному внутреннего переживания подобны также инспирации переживания морального идеала; но они, опять-таки, тотально отличны, потому что моральный идеал, который мы постигаем, не имеет внутренней активности, чтобы осуществлять себя собственной силой. Наш моральный идеал, прежде всего, немощен, бессилен в мире. Мы должны осуществлять его с помощью нашей физической личности. Мы должны вносить его в мир окольными путями благодаря нашей физической личности. В себе самом моральный идеал остаётся голой мыслью. Это - не инспирация, которую мы исполняем так, что она качественно подобна моральному представлению, моральному импульсу; но она, благодаря своему положению внутри мира оказывается чем-то реальным, могучим, действующим так, как действуют силы природы. Таким образом мы погружаемся в мир, который мыслим так, как мыслят моральное, но которое с самого начала является реальным благодаря своей собственной силе.

И если мы подойдём в инспирации настолько далеко, чтобы стоять теперь внутри духовно-душевного мира, чтобы духовно-душевный мир давал нам содержание, тогда для полного переживания этого духовно-душевного мира необходимо ещё нечто. Тогда в этот духовно-душевный мир нужно внести нечто, что совершенно отсутствует в нашем абстрактном мире мыслей. Нужно внести преданность объекту. Ибо - мы не постигнем вполне ни сущностей, ни сил в духовно-душевном мире, если не сможем полностью излиться собственным существом в любви к тому, что являет себя в инспирации. Инспирация в известной мере, прежде всего, - лишь откровение духовно-душевного. Внутренняя сущность раскрывается тому, кто изливает себя в исполненной любви самоотдаче в то, чем инспирирован. И когда мы, будучи таким образом возвышенными, преисполненными любви, переживаем духовно-душевные реальности, мы пребываем в интуиции.

Это - интуитивное познание. Тени интуиции имеются и в обычной жизни, и эти тени интуиции изживаются в религиозных ощущениях, в религиозных чувствах. То, что в религиозных чувствах является лишь внутренним, без пребывания внутри особого мира, то в духовной интуиции - исполнено реальности. Так что духовная интуиция похожа, и, опять-таки - совершенно отлична от чисто религиозного ощущения. Чисто религиозное ощущение остаётся субъективным. В духовной интуиции внутреннее существо вливается в объективность, живёт внутри духовно-душевной реальности, так что можно сказать: похож, и - совершенно непохож на религиозное представление интуитивный род сверхчувственного познания.

Итак, если попытаться выстроить определенную систематику этих ступеней высшего познания, можно сказать: прежде всего мы имеем стоящее в обычной жизни предметное познание; оно - натуралистично. Мы приходим затем к познанию через имагинацию; это познание - художественно. Затем мы приходим к познанию через инспирацию; оно - морально. И мы приходим затем к познанию через интуицию; оно - религиозно в том смысле, как я это охарактеризовал.

Вы видите: то, что в действительности постигаемо в художественно-подобных, морале-подобных и в религио-подобных представлениях, это, ведь, действует в человеке, это пребывает в нём внутри. Это исключается лишь обыденным сознанием. Поэтому именно благодаря знакомству с этим переживанием сверхчувственного сознания можно понять целостного человека. Здесь то, что из духовного мира вживается в физический мир - особенно могущественно действует в ребёнке, и именно детскую природу можно познать, если знать высшие члены человеческого существа: то, что постижимо в человеке благодаря имагинации, инспирации и интуиции. Но необходимо войти в правильное отношение к тому, как это сверхчувственное стоит по отношению к физически телесному.

Особенно хорошо это можно представить на примере памяти, воспоминания. Воспоминание, ведь, в своей деятельности полностью охватывает телесно-физическое. Тело - участвует в нашей деятельности воспоминания. В этом можно убедиться уже благодаря совершенно обычному опыту. Если мы сегодня учим роль или стихотворение, и это совсем плохо усваивается, и мы затем спим одну ночь, тогда, на следующий день дело идёт быстро, как бы само собой. Тело благодаря своей регенерации подготовилось к выполнению работы, которая должна выполняться именно как телесное в воспоминании.

Однако, также, кроме того, ведь благодаря нашей обычной анатомии, физиологии - можно действительно убедиться, в частности, как известные провинции нервной системы могут быть блокированы, отделены, и как благодаря этому могут быть изглажены, стёрты известные провинции памяти. Короче, можно совершенным образом увидеть связь памяти с телесной организацией. Тело развивает определенную деятельность, если имеет место деятельность памяти. Эта деятельность памяти, эта способность к воспоминанию, однако, как уже из этого следует, совершенно отлична от того, что переживается в имагинации, в инспирации, в высшем сознании; ибо последнее - независимо от телесности. Невозможно захватить в телесность то, что переживается сверхчувственно. Точно так же оказывается и при этих переживаниях: их невозможно вспомнить обычным образом, они не напечатлевают обычных воспоминаний.

У того, кто исследует антропософским образом, обычные воспоминания должны всегда протекать полностью параллельно остальным переживаниям, наряду с ними; воспоминания должны быть интактны. Этот исследователь должен в известной мере всегда иметь рядом с собой эту вторую личность, которой он является в повседневной жизни. Но он очень хорошо знает: он живёт, кроме того, в сверхчувственных познаниях, и они совершенно не напечатлеваются обычным воспоминаниям. Настолько же мало, как Вы соотносите созерцаемую Вами рыбу с её действительностью в Ваших воспоминаниях: Вы носите её образно в себе; и если Вы хотите её иметь как восприятие, Вы должны снова к этой рыбе возвратиться. В сверхчувственных переживаниях имеют не представления, а восприятия, поэтому должны к ним всегда снова возвращаться. Но мы можем вспомнить, как это было проделано, что мы пришли к сверхчувственному воззрению. Проделывая это снова, погружаются опять в это видение, но пассивно; в воспоминании оно дальше не действует. Поэтому оно снова достижимо лишь в активности. Это отталкивающее воспоминания бытие - особый признак того, что является сверхчувственным познанием. Его можно иметь снова, но тогда необходимо его сперва вызвать тем же образом, каким оно было вызвано в первый раз. На том пути, на котором его вызывали, его можно вспомнить, но не просто как сверхчувственное переживание.

Именно поэтому оказывается, что сверхчувственное переживание - нечто иное, чем то, о чём заключают в обычном переживании. При этом абсолютно всегда отмечается, что здоровые человеческие силы воспоминания должны идти параллельно всем правильным сверхчувственным переживаниям. Тот, кто потерял бы в сверхчувственных переживаниях обычный поток своих воспоминаний, тот излил бы всю свою личность в сверхчувственные переживания. Он не был бы антропософским исследователем, он был бы галлюцинантом, который целиком живёт в своих видениях, в своих образах, в своих галлюцинациях.

Но это - именно то, что важно, что всё чисто галлюцинаторное - исключено, что всё, переживаемое в сверхчувственном, стоит рядом с тем, что обычно в жизни является здоровым обиталищем души. Это должно быть совершенно чётко установлено, если хотят правильным образом судить о сверхчувственном познании. Кто утверждает, что имагинации и инспирации, которые даются Антропософией - тоже могут быть галлюцинациями, тот ещё не знает характерных особенностей антропософского пути и говорит о том, чего не знает.

Рассмотреть это отношение сверхчувственного к памяти - очень важно. Ибо, видите ли, всё в человеческой жизни является реальностью. Это сверхчувственное, что мы благодаря имагинации, инспирации ставим перед нашей душой - ведь существует. Мы лишь вызываем это в наше сознание. Над тем же, что является воспоминанием, не мы лишь одни работаем активно, но здесь сотрудничает наше бессознательное. Итак, то, что мы переживаем в имагинации - остаётся в духовном мире, и лишь в известной мере подступает к человеку, соединяется с ним; но то, что становится воспоминанием - струится в нём вниз, захватывает физическую организацию и требует её содействия. Оно проникает вниз, в физическую организацию. Можно именно из сравнения имагинативного с воспоминанием точно заметить различие между тем, что воплощается, и тем, что продолжается дальше, а также - между рождением и смертью, как в нас живёт сверхчувственное, что, однако, отклоняется обыденным сознанием и поэтому должно быть вскрыто антропософским исследованием.

И лишь углубившись в это взаимодействие переживающего лишь в сверхчувственном человеческого существа с телесно-физическим человеком, мы знакомимся впервые с полным, целостным человеком и во вживании в то, что открывает сверхчувственное познание - познаём также ребёнка, становящегося человека, таким образом, что благодаря искусству воспитания и обучения мы можем обходиться с ним соответствующим образом. Именно на таком конкретном примере, как отношение сверхчувственного бытия к тому, что действует в памяти, в воспоминании - многое можно сделать наглядным.

Предположим, в каком-нибудь школьном классе есть ребёнок, которого с известного момента начинают обучать. Это обучение проводят общепринятым образом, и верят, что поступают правильно. Однако, в известный момент замечают, что этот определенный, индивидуальный ребёнок становится всё бледнее и бледнее. Вовсе не требуется, чтобы это была страшная, бросающаяся в глаза, бледность; но такая бледность, вероятно, может быть замечена тем, кто специально подготовлен к тому, чтобы замечать такие вещи. И это, обязательно должно иметь место у воспитателя и учителя - чтобы он вырабатывал у себя такое тонкое наблюдение жизни.

Ну, очевидно, такие вещи, как я их теперь буду характеризовать, зависят от всевозможных вещей; но тот, кто именно благодаря познанию антропософски-сверхчувственного пути освоится также в человекопознании, как учитель, как воспитатель, благодаря этому живому познанию человеческого существа будет углубленно, усиленно воздействовать на свои вполне естественно-элементарные инстинкты воспитания и обучения. Педагогика и дидактика, постигающая свои правила в абстрактных законах, является, собственно, для практического воспитателя и преподавателя действительно чем-то таким, что постепенно вводит его в жизненную ситуацию, как если бы он, желая идти - непрерывно наступал бы себе на ноги; она лишает его всякой непредвзятости. Если всегда нужно думать о том: как, собственно, нужно воспитывать? Какие правила предписывает педагогика и дидактика? - Тогда теряют именно непредвзятость, теряют правомерное инстинктивного. Не так действует педагогика и дидактика, построенная на антропософских основаниях; она втягивается всё более интимным образом во всю человеческую жизнь, и это не только не хоронит элементарные человеческие инстинкты, но воспламеняет их, оживляет, согревает, укрепляет. Непредвзятость - не теряют при этом, но углубляют и оживляют её. Это - то, что антропософская педагогика и дидактика стремится дать учителям, воспитателям. Поэтому, в силу многообразия жизни, могут быть весьма многообразные обстоятельства: если имеют перед собой такого бледнеющего ребёнка - если он по другим причинам, чем те, которые я сейчас привожу, стал бледным, учитель, воспитатель из своего естественного инстинкта уже это заметит, но это может быть именно тот случай, который я здесь характеризую; ребёнок становится всё бледнее и бледнее. Если я всё это принимаю во внимание из педагогических инстинктов, которые углублены благодаря антропософской осведомлённости, я, вероятно, приду к следующему: этого ребёнка я перекармливал веществом воспоминания, веществом памяти; я был слишком требователен к его памяти, к его воспоминанию.

Видите ли, Антропософия хочет поставить в центр внимания это воздействие друг на друга душевно-духовного и физически-телесного. Антропософия хочет не просто дать человеку каким-либо образом учение о духовном, но она хочет понять живое воздействие духовного на материальное, она хочет этого. И лишь это одно можно жизненно-практически делать; Это одно может крепко поставить человека в мире, в котором он уже однажды выполнил свою задачу.

Теперь можно будет заметить, что ребёнка сделали бледным благодаря перегрузке веществом памяти, и если кое-что своевременно не понять, это затем усиливается. Если продолжать перекармливать ребёнка веществом памяти, следующая ступень станет душевным откровением: ребёнок придёт ко всяческой боязливости, к состояниям страха и испуга. И эти вещи - также нуждаются не в том, чтобы грубо предстать перед поверхностным наблюдением, но лишь в тонком наблюдении их, что именно и должен усвоить художник воспитания и обучения. И последней ступенью, если из каких-либо теоретических предрассудков продолжают всё больше начинять ребёнка веществом памяти, являются нарушения роста. Ребёнок некоторым образом отстаёт даже в росте.

Здесь - налицо взаимодействие духовно-душевного и физически-телесного. И отсюда видно, насколько необходимо для художника преподавания и воспитания выработать представление о том, как обходиться с человеческими склонностями к здоровью и к болезни. Грубые случаи заболеваний, естественно, предоставляются попечению врача, но в процессе воспитания - постоянно имеют дело с изживанием тонких склонностей к здоровью и к заболеванию. Они должны быть всегда насущными, всегда доступными сознанию вопитателя, преподавателя. Воспитывающий, обучающий должен всегда знать, каким образом человеческая природа, вследствие её всеобщности, склоняется к тому, чтобы в силу одних факторов - приходить к здоровью, в силу других - к болезни; как причины болезни возникают, например, в приведённом мною случае. Благодаря подготовленному таким образом сознанию в этом случае придут к тому, чтобы правильным образом прекратить перекармливание памяти и подойти к ребёнку иным образом. И тогда увидят, что ребёнок снова обретёт здоровый цвет лица, если в дальнейшем не так сильно аппелировать к его воспоминанию, но - больше к тому, что переживается. Скажем, приводят ему однажды нечто прекрасное, доставляющее ему непосредственную радость, и на следующий день - нечто иное, также прекрасное или прежнее - в ином варианте. Таким образом в последующее время не аппелируют к его способностям к воспоминанию.

Или - имеют перед собой мальчика, который обучался с некоторого известного времени. Через некоторое время для тонкого наблюдения заметно, что он слегка краснеет. Это - не краска смущения, но можно заметить взаимосвязанное со всем его состоянием здоровья покраснение. Здесь не требуется крепкого осмотра, но интимному наблюдению открывается следующее: у мальчика цвет кожи сейчас просто несколько краснее, чем был прежде. Естественно, здесь могут быть всевозможные причины; но для здорового искусства воспитания и обучения это устанавливается конкретно. Но это может быть и тот случай, что я именно к этому ребёнку предъявлял слишком малые требования в отношении его способности к воспоминанию, что я слишком мало аппелировал к его способностям воспоминания. Вследствие этого он пришёл к покраснению, и я должен это, с другой стороны, улучшить тем, что я теперь начинаю обращаться к его способности воспоминания. И опять здесь имеет место усиление того, что выступает здесь, я бы сказал, в мягком покраснении. Дальнейшее является именно душевным: мальчик получает лёгкие, но, как предрасположение - уже значительные приступы гнева, приступы ярости. Вполне возможна связь ненагруженности способности ребёнка к воспоминанию с приступами гнева, с болезненными лёгкими приступами ярости, оказывающими вредное обратное действие на организм; ибо духовно-душевное у человека между рождением и смертью пребывает в постоянном взаимодействии с физически-телесным. И наивысшее усиление, которое может из-за этого наступить, есть то, что рассматриваемый ребёнок приходит к усилению, к нерегулярности своего дыхания, своего кровообращения. Я могу даже заложить в ребёнке совсем плохую предрасположенность, если не сориентируюсь правильно в том, что в этом случае проявляется сначала - в покраснении кожи, далее - в лёгких приступах гнева и ярости и затем - в лёгком усилении процессов дыхания и кровообращения. Многие предрасположенности, которые засели в человеке, и которые лишь годы спустя при наличии провоцирующихх причин могут привести к очень тяжёлым случаям заболеваний - имеют почву в неудачных мероприятиях воспитания и обучения.

Так каждый, кто хочет быть художником воспитания и обучения, должен знать, каковы пути человеческой природы к выздоровлению или к заболеванию, к получению предрасположенности к заболеваниям. Как сказано - пусть экстремальные случаи принадлежат врачам, но человек в ходе своего развития постоянно вступает на путь к предрасположенности к исцелению или к болезни. Художник воспитания и обучения - должен это знать. Он должен быть в состоянии это наблюдать даже в его тонких проявлениях. Эти вещи о становлении человека здоровым и больным воспитатель и преподаватель должен знать в первейшую очередь.

Чтобы сделать это ещё более наглядным, я употреблю характерный пример, который может вызвать некоторое противоречие, но ведь в жизни всё может принимать самые разнообразные облики. Отсюда то, что я привожу, в иных случаях опять-таки может исходить от совершенно иного. Вживаясь в антропософскую педагогику и дидактику, приучаются к тому, чтобы для того, что выступает, искать разнообразнейшие причины; но связь, которую я хочу сейчас представить, может быть следующей.

Предположим, в классе сидит мальчик или девочка. Ребёнок был уже на протяжении долгого времени вполне внимательным, и я был вполне удовлетворён его внимательностью. И вот он начал пресыщаться, стал недостаточно внимательным. Известные вещи, преподаваемые мною - проходят мимо него. Возможно, если мастер преподавания - не слишком высокой квалификации, дело может тогда пойти таким образом, что в силу своего мировоззрения он прибегнет к розгам или к другому наказанию, чтобы сделать ребёнка снова внимательным. Тот, кто знаком со связью между духовно-душевным и телесно-физическим человека в отношении к путям здоровья и болезни, будет прибегать к чему-то совсем иному. Он скажет юноше или девочке: ты должен вовремя стричь ногти на руках (или на ногах); ты слишком долго ждёшь, пока у тебя отрастут слишком длинные ногти. - Ибо то, что проявляется здесь, как сила роста, переходит в человеческое становление, в рост ногтей на руках и ногах, оно, ведь, также одушевлено, одухотворено. И если ногти на руках или ногах становятся слишком длинными, тогда эта сила роста - запруживается, тогда эта сила роста не может изливаться в ногти на руках и на ногах, она тогда сдерживается. И этот застой роста, который прекращается, если обрезают ногти, т.е. когда здесь снова появляется маленькая свободная поверхность, этот застой, с другой стороны, запруживает также духовно-душевное внимание. Ибо внимание может развиваться лишь при полной, свободной, незаторможенной жизни, протекающей через организм. В большинстве случаев у детей, которым указано на то, чтобы они правильным образом стригли ногти на руках и ногах, такие изменения, такие метаморфозы во внимании - становятся незаметными.

Я привёл этот пример, чтобы Вы видели, что антропософская педагогика и дидактика исходят не из того, чтобы пренебрегать физическим и лишь возноситься в туманно-духовное, но из того, чтобы принять во внимание духовное именно для того, чтобы правильным образом понимать жизнь и обходиться с нею.

Так учитель, преподаватель, благодаря тому, что он таким образом учится, вникая в человеческую природу, именно в отношении к путям человека к здоровью, к болезни - придёт к правильным выводам для своей профессии.