Ребёнок от семи до десяти лет: педагогика и дидактика 6 страница

И холерики, когда они собраны вместе - раздают тумаки друг другу, и благодаря этому их холерический темперамент в известной мере испытывает род лечения; ибо эти синяки, которые они здесь получают, являются чем-то таким, что действует чрезвычайно благотворно на холерический темперамент.

Взгляните на эти вещи. Вы увидите, что когда Вы внесёте, таким образом, в школу род социального элемента - это будет иметь чрезвычайно исцеляющее влияние, и - в этом же проявляется отношение учителя к отдельным темпераментам. Меланхолический ребёнок, вообще одарённые темпераментом дети - требуют вовсе не такого ухода, когда на то, к чему они предрасположены - воздействуют противоположным; необходимо привыкнуть лечить подобное подобным. Если, например, заставить холерического ребёнка сидеть камнем, быть спокойным, то в нём соберется столько холерического, что это прежде всего будет действовать в его внутреннем - поистине отравляющим образом. Так дело совсем не пойдёт. Наоборот - если, например, обходиться с меланхолическим ребёнком таким образом, чтобы относиться со вниманием к его капризам, к его меланхолии, интересоваться этим, - это действует постепенно и очень благотворно. Затем - флегматический ребёнок: с ним обращаются так, что, хотя внутренне им и интересуются, но внешне - сами применяют по отношению к флегматическому ребёнку род флегмы. Сангвиническому ребёнку - дают довольно много впечатлений, так чтобы его сангвинизм ещё более увеличить. Тогда интенсивность, которую он развивает, будет ещё большей, если он должен будет воспринять все впечатления так, как он их обычно воспринимает, и следствием будет то, что благодаря количеству впечатлений повысится интенсивность. Так что к темпераментам подходят - именно преодолевая подобное подобным.

И для холерических детей было бы лучше всего, если бы все школьные условия могли быть идеально организованы, - посылать их после обеда в сад, позволяя им там бегать кругом и лазить вверх-вниз по деревьям до изнеможения. И если один из них сидит наверху, ему было бы позволено кричать другому, они должны были бы взаимно накричаться, они должны были бы утомиться. И действительно - благодаря этому, именно благодаря изгнанию того, что холерическое хочет изгнать, оказывается исцеляющее влияние на холерическое.

Итак, именно благодаря тому, что мы познаём эти вещи, мы можем соответствующим образом действовать в школе. Но вместе с таким обращением учитель должен вносить ещё в школу нечто такое, что является чрезвычайно важным. Он, ведь, действительно, не может, если он хочет правильно ориентироваться в этих вещах, входить с брюзгливым выражением, которое уже в раннем возрасте старческими морщинами выдаёт профессию, но он должен уметь вести себя в классе с юмором. Он должен уметь войти во всё то, что выступает в классе ему навстречу и быть в состоянии позволять своему существу перетекать в существо ребёнка.

Когда мы оглядываемся на тот временной пункт человеческой жизни, который приходится на конец школьного возраста и который органически выражается во вступлении в половую зрелость, мы имеем перед собой нечто такое, что не только должно заботливо и внимательно рассматриваться художником воспитания и преподавания когда это уже наступило, но на это должно быть направлено внимание в течение всего предшествующего времени. И мы должны рассмотреть наконец, что происходило с человеком в этом направлении прежде и что происходит в момент наступления половой зрелости.

Мы видели в ходе наших рассмотрений, как человек вплоть до смены зубов - является подражающим существом, как он в это время в своём внутреннем отдан ещё не разделенной органически-душевной деятельности, как от головной организации исходит духовно-душевная деятельность, которая ещё является органической деятельностью и которая наполняет весь организм. Так что человек живёт в этом возрасте полностью в своём внутреннем согласно своему духовно-душевному содержанию, а также согласно своему физически-телесному содержанию. Можно сказать: особенно характерно для этого возраста то, как человек живёт.

И не потому, что я думаю, что это должно быть сказано в ходе такого рассмотрения непременно именно таким образом, но потому, что мы, возможно - благодаря этому лучше всего сможем понять вышеизложенное, я должен опять прибегнуть к методу, который предается созерцающему сознанию, если я хочу вполне отчётливо охарактеризовать Вам то, что здесь, собственно, происходит.

Если человек в этом возрасте спит, это, естественно, внешне также обстоит так, что при засыпании его духовно-душевное выходит из физически-телесного, и при пробуждении - опять входит вовнутрь. Но ещё нет большого различия между сознательным опытом в теле и бессознательным опытом во сне. Бессознательный опыт во сне, если он протекает нормально, если не входить в реминисценции из дневной жизни (и в случае ребёнка это едва ли имеет место), эта жизнь сна движется конечно в высшем относительно земного мире, и - прежде всего из этого высшего мира выносится та активность, которая в бодрственном состоянии ребёнка - из мозга врабатывается в весь организм.

Если теперь ребёнок проходит через смену зубов, то известные духовно-душевные силы становятся настолько свободными, что они уже больше не могут принимать свою органическую форму. Они приобретают уже духовно-душевный характер. Ребёнок развивает между сменой зубов и половой зрелостью - более свободное чем прежде мышление, чувствование и воление. Он уже не просто подражающее существо, он развивает такую степень сознания, благодаря которой он может из ощущения авторитета соединяться с внешним. Но чтобы связаться с внешним, он всё же нуждается именно в этом ощущении авторитета. Обычные жизненные отношения - недостаточны. Взрослый стоит перед взрослым совершенно иначе, чем ребёнок с его ощущением авторитета. Ребёнок должен то позитивное, что лежит в отношении авторитета - прибавить к отношению, которое развивает взрослый к взрослому, когда что-либо сообщается, или иным образом, без сообщения - передаётся от взрослого к взрослому нечто вроде суггестии в хорошем смысле. Это влечёт за собой то, что также и на протяжении состояния сна постепенно всё больше от бодрственной жизни входит в душевно-духовное. И именно настолько, сколько от земного мира входит в состояние сна, и уже больше не содержится в нем от высшего мира, именно в этой же степени открывается для нас возможность подойти к ребёнку, обучая его и воспитывая, в возрасте между сменой зубов и половой зрелостью.

С половой зрелостью выступает нечто совсем новое, и, по существу, после половой зрелости человек - совсем другое существо, чем был до этого. Мы можем характеризовать эти вещи тем, что я продолжу то, что я развил в последней части нашего вчерашнего рассмотрения. Это - совершенно нормально для человеческой жизни, что ребёнок вплоть до смены зубов живёт полностью внутри своего физического тела. Если он из этого состояния - жить полностью внутри в физическом теле - слишком много возьмёт с собой в последующую жизнь (ибо для позднейшей жизни это переживание физического тела, как оно выступает в первом детском возрасте - не является больше нормальным), итак - если от этого будет слишком много взято для позднейшей жизни, тогда возникает то, что является очевидным меланхолическим темпераментом. Это - совершенно верно, что ребёнок в раннем детском возрасте должен иметь такую взаимосвязь между своим духовно-душевным и своим физическим, каковой её имеет меланхолик; только то, что хорошо для одного возраста, для другого - ненормально. Это нужно всегда иметь в виду.

Когда ребёнок проходит через смену зубов, тогда известные духовно-душевные силы освобождаются для органической деятельности и изливаются в то, что названо телом формирующих сил, эфирным или тонким телом. Оно принадлежит всему внешнему миру, и ребёнок в это время должен правомерным образом жить как раз в этом эфирном теле, между сменой зубов и половой зрелостью. Если он перед сменой зубов уже имел от этого слишком много, если он перед сменой зубов тем или иным образом слишком сильно жил, тогда получается особо нюансированный флегматический темперамент. Но в известном смысле существует нормальная совместная жизнь человека со своим эфирным телом. Эта нормальная совместная жизнь должна иметь место именно здесь, между седьмым и четырнадцатым годами, т.е. между сменой зубов и половой зрелостью. Если это будет внесено в позднейшую жизнь, тогда у подростка возникает ненормально флегматический темперамент.

Однако то, что может потом нормальным образом прийти с половой зрелостью, что я назвал вчера астральным телом, что не живёт уже больше в пространстве и времени, это то, что изживается преимущественно в сангвиническом темпераменте. И у ребёнка выступает сангвинический темперамент, если слишком много берётся во время от смены зубов до половой зрелости - от того, что впервые должно прийти лишь с половой зрелостью. Человек впервые созревает для сангвинизма, лишь становясь половозрелым.

В жизни всё имеет свои нормальные периоды, и различные аномалии в жизни возникают благодаря тому, что то, что является нормальным для одного возраста - ненормальным образом вдвигается в другой возраст. И, обозревая таким образом жизнь, мы учимся всё более глубоко понимать человека.

Так что же выступает вместе с половой зрелостью? Выступает то, что могло быть получено нами из рассмотрений предыдущих дней. Мы видели, что уже с эмансипированным до известной степени духовно-душевным, которое имеется после смены зубов, человек работает ещё внутренне. Он врабатывается через систему дыхания и кровообращения вплоть до оснований мускулов. Он полностью выходит на свою человеческую периферию и с половой зрелостью прорывается во внешний мир. И лишь тогда он полностью стоит внутри внешнего мира.

Но поэтому мы вынуждены относиться к юношам и девушкам, прошедшим через возраст половой зрелости совершенно иначе, чем мы могли относиться раньше к мальчикам и девочкам. Ибо по существу весь процесс, который разыгрывается с освобождающимися духовно-душевными силами перед половой зрелостью, ещё совершенно не имеет никакого отношения к полу. Он есть нечто нюансированное, но к полу он, в действительности, ещё никакого отношения не имеет. То же, что имеет отношение к полу, развивается лишь тогда, когда человек совершил свой прорыв в мир, т.е. когда он вступил во взаимосвязь с миром.

Но тогда для душевно-телесного - опять-таки выступает нечто подобное тому, что имело место при смене зубов. При смене зубов освободились те силы, которые идут на мышление, чувствование, воление, что развивается больше в сторону воспоминания. Освобождаются, в известной мере - силы воспоминания. Теперь, при половой зрелости, к свободной душевной деятельности приходит нечто, что прежде пребывало в ритме дыхания, что стремилось внести оттуда ритм в систему мускулов, даже в костную систему. Это ритмическое теперь - освобождается, и это освобождается как восприимчивость юноши или девушки к идеальным образам, к фантазии. Настоящая фантазия, в сущности, может быть рождена в человеке лишь с половой зрелостью, ибо настоящая фантазия может быть рождена лишь тогда, когда из пространства и времени рождается свободное астральное тело, которое так же, как и сны, может беспорядочно, согласно внутренним точкам зрения, группировать прошлое, настоящее и будущее.

Что же всё-таки является причиной того, что человек, в известной мере - на окольных путях костной системы прорывается в мир? Причиной этого является то, что прежде пребывало в его внутреннем, что он внёс в своё внутреннее из своей преэкзистентной жизни. С половой зрелостью он в известной мере становится выброшенным из душевно-духовного мира. Можно сказать без преувеличений, что это - чистая истина: человек с половой зрелостью выбрасывается из духовно-душевной жизни мира и ввергается во внешний мир, который он может воспринимать лишь своим физическим телом, своим эфирным телом. И если это совершенно неясно входит в сознание, то тем большую, тем более интенсивную роль это играет в подсознании. В подсознании это играет ту роль, что теперь человек, как говорят, подсознательно или полусознательно сравнивает мир, в который он вступает, с тем миром, который он ранее имел в себе. Он воспринимал его ранее в себе не в полном сознании, но - он нашёл в себе возможность сотрудничать с ним. Внутреннее человека - даёт возможность сотрудничать с высшим миром, свободно сотрудничать с духовно-душевным. Внешний мир этого не даёт. Здесь имеются всевозможные препятствия, здесь имеются желания эти препятствия преодолеть. Здесь - вся сумятица, которая случается в сношениях между миром и человеком между четырнадцатым-пятнадцатым годами жизни и началом его двадцатых годов.

Этот мятеж, это смятение должно иметь место, и надо на протяжении всего предшествующего воспитания всматриваться в эту сумятицу, которая должна возникать необходимым образом. Люди, настроенные, вероятно, преувеличенно элегически, могут верить, что это - хорошо, если они избавят человека от этого смятения. Но именно поэтому они станут его злейшим врагом. Нельзя избавлять человека от этого смятения, от этого мятежа. Нужно прежде так ориентировать всё воспитание, чтобы оно пришло теперь на помощь внутренней работе духовно-душевного в человеке.

И, начиная с половой зрелости, нужно уяснить себе, что человек являет нам новое существо, которое возникает из его отношения к миру, что ощущение авторитета уже больше не играет никакой роли, что человек, прежде всего, когда ему что-либо преподносят - требует основания этого. Мы должны теперь приучить себя к тому, чтобы противиться подрастающему юноше или девушке - только при наличии к этому оснований. Мы должны, например, приучиться к тому, чтобы, когда юноша или девушка, которые ввели высший мир в мир и теперь возмущаются, что этот мир - не таков, каким он должен быть, что - всё должно быть иначе, если они становится мятежными, бунтуют - нужно постараться, не впадая при этом в филистерство, пояснить, что то, что имеет здесь место - произошло, ведь, в конце концов - из прошедшего, из исторического. Нужно играть искушённого человека, который полностью понимает, как произошло то, что имеет здесь место. Но авторитетом здесь уже - ничего не исправить. Нужно быть искушённым в вещах, чтобы быть в состоянии привести для них полноценные основания. Именно в этом возрасте некоторые выступают против необоснованного человеком мира содержания, противятся порядкам в мире, которые ощущаются неразумными, которые ощущаются так, что человек говорит себе: - то, чем я жил до сих пор, пока я не вошёл в этот мир, собственно - бессмысленно, ибо всё это ведёт меня в мир, который, ведь, неразумен; - и если здесь не находят встречи с людьми, которые могли бы хоть в какой-то степени обосновать разумность мира, то внутренняя буря становится слишком сильной и юноша или девушка - теряет внутреннюю опору. Ибо это освобождающееся астральное тело, оно именно - не от мира сего. Человек - выброшен из своего мира, и он лишь тогда хочет включиться в этот мир, когда этот мир может обосновать свою реальность.

Вы поймете то, что я говорю - основательно неверно, если Вы думаете, что я описываю это для полного сознания человека. Нет, я описываю это не для полного сознания, но я описываю это именно как разыгрывающееся в дневном бодрственном состоянии - в подсознательном, выплескивающееся в чувствованиях, выплескивающееся в приглушённых волевых импульсах, изживающееся в развенчанных идеалах, в обманутых желаниях, изживающееся, вероятно, в известном отупении относительно того, что представляется в неразумном внешнем мире.

Ибо, если в этом возрасте ещё необходимо воспитываться - каждый, кто хочет чему-то учиться, должен ведь также воспитываться, и это должно преподноситься обучающемуся в соответствующей воспитательной форме, ведь за время начинающихся двадцатых годов нужно подготовиться к дальнейшей жизни. Для этого нужно поготовить почву. Ибо то, что мы переживаем с пятнадцатого по двадцать первый - двадцать второй год (этот период, естественно, не вполне ограничен, особенно в наше хаотичное время, в большинстве случаев это продолжается значительно позднее), то, что мы здесь переживаем - должно вести к тому, что мы, вооружённые всем тем, что стало для нас чётко очерченным в жизни, всем тем, что мы сами в жизни чётко очертили, в двадцатые годы - снова поднимаемся в мир, из которого мы были выброшены с наступлением половой зрелости. Нужно снова подняться; нужно снова найти связь, ибо без этой связи жизни не будет. Эту связь нужно искать самостоятельно. Если эта связь навязывается авторитетом, то она для человека в жизни - ничего не стоит.

Поэтому мы должны вплоть до половой зрелости благодаря признанному ребёнком авторитету продвинуть ребёнка так далеко, чтобы после наступления половой зрелости нам не надо было больше применять свой авторитет. Но мы должны также себя самого, как учителя и воспитателя, привести в такое положение, чтобы мы всегда могли обосновать то, что мы хотим преподать ребёнку.

Это показывает, прежде всего - с более духовно-душевной точки зрения ту совершенно грандиозную метаморфозу, которая разыгрывается с половой зрелостью для подрастающего человека.

Это - дело величайшей важности - установить, что принцип пола выступает в человеке впервые лишь с его вступлением в мир, как я его охарактеризовал. Естественно, всё здесь в жизни существует относительно, так что и эту истину надо принимать, как истину относительную. Но надо, собственно, усмотреть, что человек вплоть до половой зрелости живёт как общечеловеческое существо и то, что он переживает в мире благодаря тому, что он является мужчиной или женщиной, он переживает - лишь начиная с половой зрелости. В этом отношении, в котором мы, ведь, сегодня благодаря нашей интеллектуально-натуралистической цивилизации - не очень проницательны, лишь для того, кто несколько непредвзято именно для правильного человекопознания приступает к этому миру - удаётся получить правильное воззрение на отношение полов в мире а также на значение, например, полового вопроса или женского вопроса в современности и для ближайшего будущего.

Естественно, если должно говориться о том, что человек в известной мере лишь до половой зрелости является человеком вообще, то это лишь тогда будет полностью понято, когда нам станет ясно, какая чрезвычайно значительная метаморфоза, к примеру, происходит для мужского пола в преобразовании голоса, регистра, на протяжении полового созревания. Подобные процессы происходят, ведь, также и для женского пола, только они лежат в несколько иной области. То, чем является человеческий голос в целом, со всей своей модуляцией, со всем тем, что делает его способным к преобразованию звука и тона - это касается общечеловеческого, это рождено из духовно-душевного, как оно работает в человеке до половой зрелости. То, что человек вносит в преобразование своего регистра - является ему чем-то вторгающимся извне, из мира, это является чем-то, благодаря чему он вчленяется своим внутреннейшим существом во внешний мир. В случае гортани - здесь не только мягкие части стремятся к опоре на кости, но это - лёгкое окостенение самой гортани - то, что здесь выступает, и, по существу это - благодаря выходу гортани из простого внутреннего человеческого бытия в мировое бытие.

Вообще дело обстоит так, что мы должны видеть это вхождение в мир как нечто намного более всеобщее, чем это обычно усматривают. Обычно описывают вступление человека в период, в котором для него играет роль любовь - так, как если бы любовь играла свою роль, также и в более всеобщем смысле - только для половой жизни. Это не так; человек с приходом половой зрелости вступает в силы любви ко всему тому, что есть в его окружении. Только лишь особым нюансом, извлечением из всеобщей любви является любовь между мужчиной и женщиной. Только если её усматривают в этой специализации - её понимают верно, и тогда так же верно понимают её задачу в мире.

Что же, всё-таки, наступает в человеке с половой зрелостью? До сих пор человечество было дано ему таким образом, что он мог ему подражать, мог находиться под его авторитетом. Оно воздействовало на него извне, ибо всё то, что было в нём, пришло, ведь, в сущности, от того, что он принёс с собой уже из преэкзистентной жизни. Человечество как целое - воздействовало на целое в нём внутри. Сначала тем, что он ему подражал, потом тем, что он подчинялся его авторитету. Теперь, после того, как он сам нашёл путь к человечеству после того, как человечество больше не нуждается в том, чтобы воздействовать на него таким образом, как это происходило раньше, теперь в его внутреннее вступает ощущение общечеловеческого, и это является противовесом, дополнением к тому, что человек становится способным к размножению. Он - в состоянии произвести из себя человека в физическом смысле; душевно-духовно - он приходит к возможности переживать в себе всё человечество.

В этом переживании всего человечества - теперь сильно выступает дифференциация на мужчину и женщину. Эта дифференциация на мужчину и женщину выступает таким образом, что только путём полного взаимопонимания во всей социальной жизни благодаря реальности обмена также и в душевно-духовном между мужчиной и женщиной - может быть осуществлено на Земле полное человечество. Женщина так же, как и мужчина, несёт в себе полное человечество, но так, что она видит это как дар из внеземного, как то, что в сущности изливается в мир из небесного. Женщина рассматривает человечество таким образом, что она в известной мере имеет в подоснове, даже в бессознательном - образ, по которому она формирует человечество. Женщина рассматривает человечество так, что она при этом кладёт в основу преимущественно ценностное суждение, что она устанавливает ценность, оценивает. Если это в сегодняшней жизни не всегда признаётся, то это просто проистекает от того, что наша сегодняшняя жизнь, и прежде всего - во внешнем мире, носит характер совершенно мужской цивилизации.

На протяжении долгого времени главенствующие силы цивилизации - являются мужскими, исходящими от мужчины. Как бы гротескно не воспринималось это утверждение, но это - глубоко значительный символ сегодняшней жизни - то, что мужчины, с чем-то таким, чего женщины знать не могут - ретировались в масонские ложи. И когда потом ложи соединяются, где мужчины и женщины общаются вместе, тогда масонство здесь, по существу - уже абсолютно притуплено, уже не является более тем же самым. Тот, кто принимает во внимание конституцию масонства - вполне справедливо видит в нём определенную специализацию; но он видит в нём равным образом и то, что интенсивным образом указывает на то, что наша цивилизация является мужской. И женщины восприняли чрезвычайно много мужского, предварительно подавив специфически женственное. Поэтому многие течения в сегодняшнем женском движении производят на мужчин впечатление: да, это программы, это идеалы, но они, по существу, ни по их внутренней субстанции, ни по их тону не отличаются от идеалов и программ мужского движения. Конечно, они отличаются тем, что в одних случаях они ставят требования женщин, в других - мужчин; но я думаю, сейчас они своей внутренней субстанцией - совсем не отличаются.

Мужчина, согласно своему внутреннему существу, несёт в себе человечество таким образом, что он собственно человеческое всегда ощущает как загадку, как нечто, во что он не может полностью проникнуть, что ставит ему невыразимые вопросы, к которым он не готов. Эти специальные мужские нюансы, которые именно в масонстве заключены во всём церемониальном и таинственном, что имеет по-мужски сухой характер, которые так пронизывают всю нашу общую культуру, что как раз женщина над этим сегодня вздыхает, но - с другой стороны - требует этого, стремится к этому и хотела бы вжиться в это.

Если мы, как ни странно это звучит, возьмём сегодняшнюю медицину с её совершенно материалистическим характером и в то же время с тем её качеством, что она в человеческой природе, именно в физической природе, опять-таки, ничего не понимает, но, самое большее - наставляет в том, что испытывают на практике, если мы возьмём эту медицину, то она - в характерной степени является мужским продуктом, так что ничем иным нельзя было бы охарактеризовать яснее то, что, собственно, сегодня происходит из мужской головы, чем сегодняшней медициной.

Если сегодня кто­либо часто обсуждает истину, то люди принимают его за человека, который из удовольствия толкует парадокс; но то, что сегодня является реальным, является во многих случаях парадоксом. Поэтому, если хотят характеризовать истину, что вообще неудобно, действуют именно парадоксально.

Итак, в то время, как женщина переживает человечество больше в образах, мужчина переживает его больше как желание с загадочным характером. С другой стороны, мы проникнем в то, что имеет здесь место, и что, в частности, лишь одно имеет совершенно особое значение для художника воспитания и преподавания, если уясним себе то, что в сегодняшней цивилизации вообще говорится о любви. Любовь, конечно, можно говорить о любви вообще, как можно говорить о приправах к столу, но если кто-либо вносит в мир эти абстрактные спекуляции о вещах и начинает затем о них говорить, для меня это происходит так, как если бы он говорил о соли, сахаре, перце - всё это лишь приправы к столу. Это - абстракция. Если он перейдёт затем к жизни и положит в кофе соль вместо сахара, поскольку всё это - прирправы к пище, так что всё это подпадает под ту же общую категорию, то он будет глупцом, не правда ли? В цивилизованной жизни ежеминутно становятся столь глупыми, пускаясь в спекулятивные всеобщности, а не в конкретные реальности жизни.

Любовь - как раз есть нечто, совершенно разное у мужчины и у женщины. У женщины любовь - непременно исходит из фантазии и всегда связана с тем, чтобы формировать образ. Женщина никогда не любит - простите, если я так скажу - просто реального мужчину, который стоит здесь, в жизни; мужчины, ведь, также не таковы, чтобы их, каковы они сегодня, можно было бы любить со здоровой фантазией, но - это всегда нечто больше внутреннее, это - образ там, внутри, из того мира, который является даром небес. Мужчина - напротив, любит желанием; любовь мужчины носит несомненный характер желания. И нужно проводить это различие, как это затем проявляется также в более моральном, идеальном или реальном смысле. Высший идеал может ещё содержать идеальные желания; самое инстинктивно чувственное может быть продуктом фантазии. Но это - радикальное различие между мужской и женской любовью. Женская любовь - погружена в фантазию; мужская любовь - погружена в желание. Поэтому они и образуют нечто, вступающее в жизнь в гармонии.

Но именно это художник воспитания должен был бы полностью иметь в мыслях, если он поставлен перед полово-зрелым человеком. Он должен был бы уяснить себе, что известные вещи, которые до этого не были преподаны человеку - уже больше не наверстать, если человек вступил в возраст половой зрелости. Нужно до наступления возраста половой зрелости преподать человеку столь много, чтобы этого хватило на все последующие времена, чтобы он не становился односторонним мужчиной и женщиной. Но они непременно становятся односторонними, если они не воспитывались правильным образом до наступления возраста половой зрелости.

Сегодня, когда мы, к счастью, всё более вступаем во время, когда также и после становления половой зрелости, в последующих воспитательных обстоятельствах мужской и женский пол - соседствуют рядом друг с другом, чтобы рядом друг с другом работать в социальной жизни, сегодня особенно важно полностью принять во внимание то, что я сказал. Ибо именно благодаря этому будет возможным также вещи, подобные женскому движению, поставить на здоровое, действительно здоровое основание.

Если мы то, что я сейчас сказал, представим перед нашим взором в великом мировом образе, мы должны обратить внимание на то, что наша земная цивилизация обнаруживает основное различие между Западом и Востоком, между Азией - с одной стороны и Европой, Америкой - с другой стороны. Значительно большей, чем все другие дифференциации, значительно большей, к примеру, чем дифференциация между Европой и Америкой, является дифференциация между Европой, Америкой - с одной стороны и Азией - с другой стороны. В Азии мы имеем нечто, что возвращает нас в прадревнюю, исполненную мудрости культуру. Внешне - она пребывает в декадансе, полностью декадентская, но она живёт, как воспоминание, она почитается как воспоминание. Она живёт так, что в сущности, азиаты - ни европейца, ни американца правильным образом понимать не могут. И кто заблуждается относительно этого - тот заблуждается относительно величайшей исторической мировой тайны современности, что, в частности, важно в наше время и станет особенно важным для ближайшего будущего.

На Западе мы, несмотря на все оттенки, имеем нечто вполне симметричное, противоположное по отношению к Востоку. Здесь мы имеем вживание в земную цивилизацию, ту цивилизацию, которая прежде всего берёт свои представления из того, что лежит между рождением и смертью. Восток - почти совсем не живёт тем, что лежит между рождением и смертью, ни во внутренней религиозной жизни, ни во внешней механической жизни цивилизации. Запад, однако, живёт в этой жизни, что разыгрывается между рождением и смертью - также и своими религиозными ощущениями. Восточный человек спрашивает: почему я всё же, собственно, родился, почему я пришёл в этот физически-чувственный мир? Западный человек принимает жизнь в физически-чувственном мире более или менее как само собой разумеющееся. Даже если он становится самоубийцей, это - всё ещё так. Он принимает жизнь как само собой разумеющееся, и лишь только если бы эта физическая жизнь была бы большим разочарованием, если бы это заканчивалось смертью, он также развивает известную чувствительность к внеземной жизни.