Эзотерическая мудрость

«Завтра, быть может, твой день рождения. Если это так, то я поздравляю тебя», - сказал Берос на халдейском языке.

Стоял жаркий август. Я родился сорок лет назад в холодном де­кабре, под завывание московских метелей, но слова Наставника не вызывали удивления. Поймал себя на мысли, что если бы при на­шем разговоре присутствовал человек, владеющий языком древних вавилонян, он все равно не понял бы нас. Для него слова Бероса оз­начали бы то, что на следующий день я стану на год старше. Мне же было ясно, что я подошел к некой кармической точке, в которой на­до мной завис дамоклов меч, и что завтра будет решен вопрос, смогу ли я продолжать свое существование в этом мире или внезапно перейду в другой. Другими словами, надо мной нависла грозная опас­ность, и, возможно, я уже кармический мертвец, а завтра стану мертвецом физическим. Удивительная вещь, психическое подчине­ние карме. Пять лет назад, узнав, что завтра я могу погибнуть, я был бы повергнут в шок и стал бы лихорадочно высчитывать, откуда идет угроза и как ее избежать. Сейчас же меня интересовало только одно. Знает ли Наставник, какая опасность грозит его ученику? То, что он не имеет права вмешиваться в мои отношения с Высшими Силами, мне было известно. Но знает ли он, как эти Силы завтра, быть может, расправятся со мной? Несмотря на обработку, которой я подвергся за минувшие пять лет, любопытство не покинуло меня.

Я внимательно посмотрел ему в глаза. Он ждал Знака. Если я завтра погибну, то это будет означать, что он даром потратил пять лет, и жрецам вновь потребуется время на подготовку нового балан­сира. Если же послезавтра мы встретимся вновь, то...

Я поднялся со стула.

- Дозволяет ли мне Наставник уйти? - почтительно спросил я.

- Ступай, - равнодушно ответил он.

Бредя домой по ночному Багдаду, я размышлял не о том, что завтра, вполне возможно, мой труп будет выставлен перед товари­щами по службе для опознания. Больше всего меня интересовало другое. Что будет, если завтра мне суждено родиться? Куда напра­вит меня Баланс устами моего Учителя после кармического рожде­ния? Не географически, конечно. Здесь все было ясно. Место мое­го служения Балансу - Шомкара. А вот какие способы служения мне будут дозволены? Чисто энергетические или, подобно велико­му Маураги, мне будет разрешено влиять на ход истории Шомка-ры? Устранять неугодных, продвигать подсознательно служащих Балансу? Воздействовать на личности, на социум?

На следующий день ровно в семь утра я, уже позавтракавший и по­брившийся, выглянул в окно. Машины, которая ежедневно отвозила меня в Таджи, еще не было (мой водитель, вечно сонный Ибрагим, все­гда опаздывал на пять-семь минут). Неожиданно зазвонил телефон. Я поднял трубку, загудевшую басом бригадного генерала Дануна.

- Мархаба, хабиби (Привет, дорогой). Какая удача, что ты еще не вышел из дома.

- Что случилось?

- Я приказал Сади съездить в Хаббанию по одному делу и дал ему твою машину. Тебя же прошу пройтись до генштаба. Ровно в восемь генерал Валид проводит совещание. Поприсутствуй и вы­скажи нашу точку зрения. Совещание закончится не позднее деся­ти, поскольку Валида на одиннадцать вызвал главнокомандующий. В десять тридцать за тобой заедет автобус. Тыловики будут ехать в Таджи и захватят тебя. Куда заехать, в штаб или домой?

- Пусть приезжают домой, - сказал я, прикинув, что от мое­го дома до генштаба три минуты хода, а значит, я успею зайти в книжную лавку. Хозяин накануне обещал показать мне древние книги, которые его сын нелегально привез из Иордании.

Я вышел из дома и огляделся. Толпы голодных, оборванных мальчишек, мрачные лица мужчин и женщин. Они все чаще одева­лись в соответствии с требованиями ислама. Последние годы Ирак заметно исламизировался. Это и понятно. Бывшие друзья и союз­ники теперь следуют в фарватере американской политики. Ирак остался один на один с таким монстром, как США. В этой ситуации приходилось рассчитывать только на Аллаха.

Без пяти десять (совещание продлилось всего сорок минут) я уже сидел в лавке и листал книги, которые Джума, хозяин лавки, вручил мне трясущимися от волнения руками. Рукописному Кора­ну на вид было лет триста, он почти не поддавался чтению из-за не­разборчивого почерка переписчика. Несмотря на почтительное волнение, с которым Джума передавал мне в руки манускрипт, я был уверен, что старый мошенник постарается переправить его за кордон и загнать тысяч за двадцать баксов.

Одна книга, облаченная в переплет из бараньей шкуры, осо­бенно привлекла мое внимание. На обложке названия не было. Я открыл титульный лист. «Откровения шейха Абу Мансура ибн Джа-бара». Начал листать толстые страницы.

«Во имя Аллаха великого и милосердного!

Я, Абу Мансур ибн Джабар, шейх и сын шейха, под мыслью, вну­шенной мне Аллахом, оставил свои стада и пастбища, золото и драго­ценности, жен и детей и нищим дервишем отправился пешком в вели­кий город Багдад, дабы стать свидетелем великих событий...»

Пролистав полкниги, я понял, что автор был свидетелем раз­грабления Багдада ордами монголов во времена Шамра, когда на­ступление ислама на Европу грозило глобальным нарушением Баланса и халдейские жрецы отдали приказ своему брату Азамару ос­тановить продвижение зеленого знамени Пророка на Запад. Азамар исполнил волю старших жрецов, и монгольская степь надолго ста­ла кармическим узлом, сдерживающим и тормозящим развитие азиатских и европейских псиполей. А когда потомки Азамара вы­полнили до конца его миссию, могущественная империя монголов развалилась так же внезапно, как и появилась. Некоторые фразы повествования наводили на мысль, что автор, человек фанатично верящий в Аллаха, тем не менее подспудно чувствовал, что собы­тия, свидетелем которых он стал, направлялись конкретными людьми. И считая всех людей орудием в руках Аллаха, он не мог по­нять, почему Всемогущий руками этих людей воздвиг непреодоли­мое препятствие продвижению правоверных на Запад.

В конце книги Абу Мансур описал интересный эпизод, кото­рый произошел, когда «неверные» грабили дворец халифа. В раз­гар грабежа во дворце появился некто Хызр, дервиш, одетый в лохмотья. Одним движением руки он остановил грабеж и заста­вил монгольских воинов низко склониться перед ним. А когда темник, руководивший штурмом, приказал выложить перед дер­вишем сокровища, захваченные монголами, Хызр, не взглянув на груду золота, прошел в библиотеку, открыл тайник, расположен­ный в стене, достал какую-то толстую книгу и, завернув ее в свой плащ, удалился.

Увлекшись чтением, я совсем забыл о том, что в моем распо­ряжении было всего тридцать минут. Закончив изучение книги, я посмотрел на часы. Стрелки показывали без пяти одиннадцать. Наскоро простившись с Джумой, я опрометью кинулся к своему дому. Автобуса возле подъезда не было. Я поднялся в квартиру, где служанка, нанятая мной за счет Минобороны, уже прибирала комнаты.

- За тобой заезжали офицеры, сэди, - сказала она, отжимая тряпку, которой протирала мебель.

- Давно уехали?

- Минуты три назад.

Я на мгновение задумался, а затем подошел к телефону и на­брал номер Дануна. Телефон молчал. Моя развалюха стояла под ок­ном, но была неисправна. Придется добираться на такси. Я вышел на улицу и помахал рукой старенькой «Тойоте», на которой было написано слово «такси».

Через пятнадцать минут мы уже выехали из Багдада и мчались по шоссе в направлении Таджи. Километрах в двадцати от города мы уткнулись в огромную пробку, из центра которой валил густой черный дым. Место происшествия было окружено «красными бе­ретами», что несколько удивило меня, поскольку дорожными про­исшествиями занималась полиция. Самые нетерпеливые водители съезжали с шоссе и огибали пробку по песку. Мой таксист, не заду­мываясь, съехал на грунт и поехал за огромным грузовым «Мерсе­десом». Пыль стояла столбом. Я поднял стекло и, когда мы порав­нялись с местом аварии, попытался разглядеть, что там произошло. Но из-за дыма и пыли мне это не удалось сделать.

- Алла, - покачал головой таксист. - Начало новой жизни.

Отпустив такси возле контрольно-пропускного пункта, я про­шел на территорию лагеря. Репродукторы, размещенные на столбах по всей территории лагеря, ревели, изрыгая в атмосферу арабскую музыку, под которую довольно успешно маршировали солдаты. Я пошел по эвкалиптовой аллее в направлении штаба.

У самого входа я столкнулся с ординарцем Дануна. Солдат за­стыл на месте и с изумлением уставился на меня.

- Мархаба, Юсуф! - я похлопал его по плечу, что означало полное благоволение офицера к низшему чину. Я относился к нему с уважением, поскольку солдатом он был только до двух часов по­полудни, а затем становился поэтом. Его стихи (он дарил мне свои книги) были полны романтики и восточной философии. - Брига­дир Данун у себя?

- Да, сэди, - промямлил он.

Еще раз хлопнув его по плечу, я прошел в кабинет Дануна. Бригадир сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Когда я появился в кабинете и, как полагалось, поприветствовал его, он поднял голову и уставился на меня тем же взглядом, что и его орди­нарец. Так смотрят сыновья богатых родителей, узнав от нотариуса, что покойный батюшка завещал все свое состояние молодой лю­бовнице, а им передал свое родительское благословение. Жестом указав мне на кресло, он еще минуты три сидел не шевелясь, глубо­комысленно изучая мою переносицу. Я также сидел, не шелохнув­шись, памятуя о том, что терпение не только добродетель, но и обя­зательное качество жреца.

Наконец, он встал, прошелся по кабинету, просвистел какой-то европейский мотив, а затем, резко повернувшись ко мне, спросил:

- У тебя на теле есть какие-нибудь знаки? Родимые пятна?

- Есть, - ответил я в некотором недоумении.

- Покажи.

Я обнажил плечо, на котором было довольно крупное родимое пятно, появившееся у меня лет в десять. Данун глубокомысленно поизучал пятно и даже потрогал его пальцем.

- Давно оно у тебя?

- С детства, - сказал я, начиная кое о чем догадываться.

- Ты Сайд (сын Аллаха), - сказал генерал с некоторым почте­нием. Данун не был фанатичным мусульманином, но относился к религии с глубочайшим уважением. - На чем ты добирался до Та-джи?

- На такси. Но не волнуйся, я заплачу сам, поскольку вино­ват, что опоздал на автобус. Дивизионная касса не пострадает.

- А почему ты опоздал? Что задержало тебя? - продолжал до­прос Данун.

- Завоз был в книжную лавку, - честно признался я. – Очень интересную книгу обнаружил. Настолько зачитался, что позабыл обо всем на свете.

- Аллах спас своего сына. Знаешь ли, что я сейчас писал?

- Понятия не имею, - ответил я, хотя мне все уже было ясно. Я родился вновь, дабы моя новая жизнь в этом мире послужила все­могущему Балансу.

- Автобус с нашими офицерами столкнулся с грузовиком. Все погибли. Я сейчас писал приказ о проведении нашего собственно­го расследования параллельно с военной полицией и распоряжение о похоронах группы офицеров, в числе которых фигурируешь и ты.

Я задумался. Громадный блок информации выполз из недр психики и сконцентрировался в сознании. Железа, как кинопроек­тор, начала прокручивать события минувших пяти лет, которые я провел в Междуречье. Бесстрастное лицо Учителя возникло перед глазами. «Ты жрец Хора, Великого и Всемогущего! Любовь, нена­висть, слава, деньги, власть чужды тебе. Люди, животные, растения равны перед тобой как материальные элементы Баланса. В мире не существует добра и зла, как не существует двух начал, но есть силы, направленные на поддержание Баланса или на его сбой. Эти силы входят в соприкосновение и разрушают друг друга, а на их облом­ках возникает новая сила, представляющая нечто среднее, необхо­димое Балансу. Твоя миссия поддерживать, а если нужно, и создавать силу, противостоящую той, что нарушает Баланс. Ты жрец Хо­ра, Великого и Всемогущего, живешь во имя единственной вели­кой цели».

Вот и пришел конец моей жизни в Месопотамии. Мой путь лежал в Шомкару, географическую и энергетическую точку Глобального сбоя Баланса. В Шомкару, чей народ находился в со­стоянии психического транса, наведенного темными энергиями, сгенерированными им самим под воздействием группы рахжей, стремящихся к своей цели, но не представлявших, какой страшный механизм они создали и запустили в действие.

-... Поэтому, поскольку ты не умер, можно поговорить о про­длении контракта. Эй! Ты меня слушаешь? - слова Дануна вывели меня из задумчивости.

- Да, да. Конечно. Только, видишь ли, я собираюсь вернуться в Россию.

-

Партия

Александр Петрович и Андрей Иванович

Историческая вина Ельцина заключается в том, что он создал ре­жим благоприятствования нечистоплотности. В России разбогате­ли, грубо говоря, не лучшие, а худшие. Произошла селекция на­оборот: был создан племзавод, где собраны самые вонючие быки.