Те, кто совершенствуется в невежественной деятельности, попа­дут в темнейшие районы невежества. Однако еще хуже те, кто со­вершенствует так называемые знания.

Эзотерическая мудрость

Бардин, выйдя из своей лаборатории, сел в машину и, взгля­нув на бумажку, на которой рукой Александра Петровича был на­писан какой-то адрес, включил зажигание. Люди, хорошо знавшие Николая Ивановича, были бы крайне удивлены состоянием, в ко­тором находился великий Кардинал. Он явно нервничал, что было совершенно несвойственно его натуре. Взгляд, обычно насмешли­вый, был задумчив и несколько напряжен.

Через несколько минут машина выехала на Большую Ордын­ку и свернула во дворик возле реставрационных мастерских имени Грабаря, именовавшихся до революции Марфа-Мариинской оби­телью. Припарковав машину возле крайнего подъезда, Бардин вы­шел наружу и начал прогуливаться взад и вперед, время от времени посматривая на часы.

- Николай Иванович? - послышался сзади несколько насме­шливый голос.

Кардинал резко обернулся. Перед ним стоял человек лет соро­ка, среднего роста с ничем не примечательной наружностью. Он настолько не отличался от «представителей толпы», что Бардин сразу же почувствовал зависть. Он знал, насколько трудно не отличаться от всех, занимаясь тем, чем занимался он и чем, по-видимо­му, занимается тот, к кому он сегодня пришел. Пришел сам. При­шел, а не пригласил к себе в лабораторию.

- Я Рублевский, - представился незнакомец. - Александр Петрович дозвонился до меня неделю назад, но, честное слово, я был настолько занят, что не мог встретиться с вами раньше. Пойдемте.

С чувством некоторой напряженности Бардин переступил порог жилища того, кто интересовал его больше всего на свете. Но, как он и ожидал, ничего любопытного в однокомнатной квар­тире не было. Обстановка была очень скромной, хотя и современ­ной. Во всем чувствовался холостяк с крепко сложившимися привычками и образом жизни.

- Присаживайтесь, Николай Иванович. Сейчас я сварю кофе. Вы ведь не пьете растворимый.

- Это вам Александр Петрович сказал? - спросил Бардин, мысленно пожалев всех тех, кто общался с Рублевским. Впервые Николай Иванович встретился с человеком, для которого он был существом низшего порядка.

- Нет, - засмеялся тот, - просто такие люди, как вы, не лю­бят суррогатов. Чай так чай. Кофе так кофе. Женщина так женщи­на. Я ведь такой же любитель натурального, как и вы. И такой же холостяк.

- Откуда вы знаете, что я холостяк? - Кардинал окончатель­но свыкся с мыслью, что перед ним некто, стоящий выше его на ие­рархической лестнице науки, и теперь просто поставил себе целью узнать как можно больше.

- Вам на роду написано, Николай Иванович. Впрочем, холо­стяк вы недавний. Разошлись?

- Моя жена погибла, - спокойно, без намека на эмоции ска­зал Бардин, отметив, что, как он и предполагал, беседа начнется с того, что его новый знакомый покажет свою осведомленность в том, чего он не мог знать, с целью нарушения психического ба­ланса собеседника. Этот прием был ему хорошо известен. Принцип некоторых видов восточных единоборств. Прием никогда не про­водится сразу. Сначала следует подготовка к его проведению путем незаметного и несильного тычка или рывка для лишения против­ника равновесия. И только когда равновесие нарушено, проводит­ся сам прием. - И, как вы правильно подметили, не так давно. Два года назад.

Рублевский не извинился, как полагалось бы сделать в подоб­ном случае, а только понимающе кивнул и вышел в кухню. Это сви­детельствовало о том, что он также оценил подготовку Бардина и воспринимал его серьезно. Через десять минут Николай Ивано­вич почувствовал ароматный запах натурального кофе, а затем в комнату неслышно вошел хозяин с подносом, на котором стояли две большие чашки дымящегося кофе, бутылка коньяка, две рюм­ки и блюдце с финиками.

- Странная закуска, - улыбнулся Николай Иванович, - обычно в таких случаях в ходу лимоны.

- А вы попробуйте с финиками. Увидите, что это гораздо при­ятнее. Знаете, когда я пару месяцев назад возвращался в Россию, то больше всего боялся, что здесь в продаже нет фиников. Даже вез с собой целый мешок.

- Вы были на Ближнем Востоке? - полюбопытствовал Бар­дин, хотя прекрасно знал, откуда приехал этот интересный субъект.

- Да, несколько лет провел в Сирии и Иордании. «Так вот по­чему не удалось отыскать его след в Сирии, - подумал Николай Иванович. - Видимо, последнее время провел в Иордании. Ну что ж, поищем в Иордании».

Завязалась беседа. Со стороны можно было подумать, что два интеллигентных человека разговаривают на английский манер о ничего не значащих вещах, включая погоду, но Бардин знал, что его просвечивают насквозь, как рентгеном, причем не только на вербальном, но и на высшем психическом уровне. Он сразу же оценил класс Рублевского, его умение задавать во­просы, ответы на которые несли в себе информацию о психи­ческой модели собеседника, а главное, скорость обработки этой информации. Цель некоторых вопросов была ему понят­на, особенно когда они звучали совсем невинно, типа: «Не слишком ли горячий кофе, Николай Иванович? Вы вообще ка­кую пищу предпочитаете, горячую или теплую?» В его лабора­тории работало целое направление, систематизирующее связь восприятия вкусовых ощущений с моделью высшей психики, но он не представлял, что такой объем информации возможно обрабатывать в масштабе реального времени без компьютера, в уме. «Интересно, - подумал Бардин, - если бы на моем ме­сте сидел кто-нибудь из ассистентов и не знал, с кем он имеет дело, сумел бы он хотя бы почувствовать, что его тестируют?»

Беседа плавно перетекла в политическое русло. Как и ожидал Кардинал, Рублевский не имел политических убеждений и все по­литические явления и течения рассматривал с чисто психологичес­кой точки зрения.

- Политологи, твердящие о необходимости создания нацио­нальной идеи, на мой взгляд, либо мошенники, либо люди, не вос­принимающие реальную ситуацию в России.

Николай Иванович вдруг отметил, что, говоря о России и рус­ских, Рублевский ни разу не использовал такие слова, как «мы», «у нас», «в нашей стране». Создавалось впечатление, что говорит иностранец, в совершенстве владеющий русским языком. Рублев­ский же тем временем продолжал:

- Официальные русские идеи не воспринимались населени­ем этой страны никогда. Но всегда имелась подсознательная рус­ская идея, которой в своем социальном поведении следовали все русские за исключением интеллектуальной элиты. Эта идея всегда была в состоянии перманентного изменения. Заметьте, не разви­тия, а изменения. По форме. Но суть ее в более или менее конкрет­ной форме была одна и та же. В настоящий момент русская нацио­нальная идея сформировалась на уровне псиполя и управляет рус­скими и иже с ними.

- Что же это за идея? - спросил Николай Иванович, отметив, что впервые его собеседник употребил термин, используемый в его лаборатории.

-

Я ожидал, что после падения коммунизма этот процесс продол­жится с новой силой. Но после августа 1991 года он не только не продолжился, но и вообще начал останавливаться. Я видел, что к власти приходят люди, совершенно непригодные для нее, кото­рые не имеют не только реального представления о демократии, но даже простого желания нести блага своему народу. Эти люди были готовы продавать и себя, и страну кому угодно.