Глава 34. Шон откашлялся и поправил пиджак

Шон откашлялся и поправил пиджак. Он понятия не имел, что принято надевать на встречу с учительницей поэтому решил одеться построже. Шон хотел, чтобы Лили поняла, как серьезно он к этому относится. Распахнув двери школы, он, следуя по стрелкам, пошел к главному офису. Без учеников школа выглядела совсем по-другому.

Женщина с длинными седыми волосами и в струящемся платье приветствовала его с безмятежностью йога.

— Мистер Магуайер. — Она пожала ему руку. — Спасибо, что пришли.

Женщина записала его имя и время, когда он вошел в офис, потом проводила в кабинет Лили. Заглянув в дверь, Шон увидел нечто вроде страны лилипутов: все вещи были яркими, мебель — маленькая, детская. Он постучал в приоткрытую дверь.

— Можно?

— Шон, привет, проходи, пожалуйста. — Лили казалась немного смущенной, свежая губная помада блестела у нее на губах. «У нее великолепные губы», — подумал Шон, но решил, что это наблюдение неуместно. А может, и уместно. Поскольку Мора бросила его, он снова свободен. Свободный мужчина с тремя детьми.

Усаживаясь за круглый низкий стол, Шон заметил, что парты со стульями, поднятыми вверх ножками, были установлены по шесть в четыре ряда. На стендах были развешены написанные от руки темы уроков: «Наш меняющийся мир», «Деление — это весело», «Хорошие манеры». Тема сегодняшнего урока называлась «То, что мы знаем о Дне памяти».

Все было чистеньким, аккуратным, непритязательным, как и сама Лили. Этот класс говорил о Лили Робинсон больше, чем досье из ФБР.

Она открыла шкаф, стоявший за ее столом, и начала что-то искать в нем. Шон понял, что Лили удалось снова удивить его. В шкафу царил полный беспорядок, с какой-то детской беспечностью туда были свалены яркие игрушки, дверцы залеплены стикерами, с крючка свисали уши Микки-Мауса и странное подобие кимоно. Лили поймала его изумленный взгляд и неловко рассмеялась.

— Моя творческая мастерская, — пояснила она. — Чтобы привлечь внимание детей, нужна недюжинная изобретательность. Это тога, я надеваю ее, когда учу их римским цифрам.

— А зачем тебе свиной пятачок?

— Для уроков литературы.

Шон все еще не мог понять ее. За каждым новым слоем открывался следующий, и помимо воли Шону все больше хотелось узнать эту женщину.

Открыв папку, Лили развернула ее к нему.

— У меня хорошие новости. Чарли стала лучше успевать по математике. Это контрольная, которую мы делали в среду.

— Восемьдесят три процента, — сказал Шон, глядя на страницу. — Не так уж плохо.

— Ей больше всего нравятся дроби и задачи с деньгами. — Лили нервозно постукивала карандашом по столу.

— Деньги мне тоже нравятся. А без дробей можно прекрасно обойтись.

— Но ведь хорошее понимание дробей необходимо для...

— Лили! — Он придержал ее руку с карандашом. Она посмотрела на Шона; ее глаза блестели за стеклами очков.

— Что?

— Я пошутил.

— О! — Лили казалась еще более смущенной, чем обычно. — Теперь нам с тобой нужно заняться тестом по чтению.

Он уже хотел ответить ей, что и так неплохо читает, но она вряд ли поняла бы его шутку.

— Хорошо.

— Что ж, результаты обнадеживают. Месяц назад Чарли никак не могла усвоить буквенные сочетания и очень плохо понимала текст. Сейчас она все еще отстает от других по многим показателям, но у нее явно заметны улучшения. Чарли говорит, что ты читаешь ей вслух каждый вечер.

— Это правда. Она обожает «Гольф в Великобритании».

— По-моему, она обожает тебя. Уверена, ты мог бы читать ей телефонный справочник, и она все равно слушала бы. Она сказала мне, что ей становится лучше. — С нескрываемым удовольствием Лили пролистала остальные работы, лежавшие в папке. Чарли не была в первых рядах, но ее успеваемость повысилась. — По-моему, ты отлично справляешься.

Внутри у Шона все сжалось и похолодело.

— Нет.

— Что нет?

— Я совсем не справляюсь.

— Я же только что показала тебе результаты тестов...

— Плевать мне на тесты. — Лили вздрогнула. — Слушай, ты можешь сколько угодно показывать мне ее результаты, но это не меняет того факта, что Чарли по-прежнему отстает, Камерон участвовал в акте вандализма, а малышка не знает, как называть меня. — Взволнованный, он встал и начал мерить шагами комнату. — Все очень плохо. Их родители умерли, и никакие тесты тут не помогут. Я пытаюсь делать все правильно, но не могу заменить их. — Шон чувствовал, что ходит по лезвию ножа, пытаясь удержать на плечах тяжкий груз и при этом не утратить надежду.

Лили оцепенела, казалось, она была напутана.

— Шон... я ценю твою откровенность. Ты говорил об этом с доктором Саш?

— Черт побери, да, я говорил с ней. У меня скоро язык отвалится от всех этих разговоров. Она утверждает, что со временем улучшения станут заметнее, но эти дети живут сейчас и страдают тоже сейчас. Она хочет, чтобы я начал ходить в группу поддержки, вроде «Родителей-одиночек», но где мне найти время для этой группы?

— Не знаю, что тебе сказать, чем еще тебе помочь. Я не могу взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы все изменилось. Никто не может. Но мы должны работать над этим. Например, с Чарли. Ее результаты обнадеживают.

— Она катится под гору, а ты говоришь, что это обнадеживает.

— Нет, у нее есть положительные сдвиги, которых никто не ожидал. Очень многообещающие сдвиги, — добавила Лили. — Но я пригласила тебя сюда прежде всего для того, чтобы обсудить планы на лето. По-моему, Чарли нужны интенсивные летние занятия, чтобы подготовить ее к четвертому классу.

— Объясни мне, что значит «интенсивные занятия».

— Индивидуальные уроки. Раньше я рекомендовала Институт чтения в Портленде, но сейчас все изменилось. Она пережила столько потрясений, что, наверное, ей лучше остаться летом дома и поработать с репетитором. Двух часов в день будет достаточно.

— Сколько стоят твои услуги?

Лили постучала карандашом по столу.

— Я не могу стать ее репетитором.

— Почему нет?

— Мне будет трудно оставаться в профессиональных рамках при тех личных отношениях, которые связывают нас с Чарли.

— Не вижу в этом проблемы. Тебе не нужно оставаться в профессиональных рамках с Чарли. Это правда личное.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но... У меня есть принцип — относиться ко всем своим ученикам одинаково. Иначе будет нечестно.

— К черту честность, — взорвался он, снова вскочив с места.

Карандаш перестал стучать.

— Прошу прощения?

— Я сказал: «к черту честность». Это нечестно, что родители Чарли умерли, и она оказалась со мной. Это нечестно, что я ничего не могу с этим поделать. Так что не говори мне о честности.

— Шон, почему бы тебе не присесть?

— Потому что я не хочу сидеть!

— Чего же чего ты хочешь?

— От тебя? Я хочу, чтобы ты хотя бы раз признала, что эти дети особенные. И что относиться к ним нужно по-особому. — Шон видел, что она готова признать это. Сейчас перед ним сидела не просто учительница, а настоящая Лили, и ее сердце болело за Чарли так же, как и его. Наверное, неправильно искать утешения в ее страданиях, но теперь Шон хотя бы не чувствовал себя таким одиноким.

Слезы навернулись у нее на глаза. Она сглотнула и сжала веки; слезы исчезли. Может, это была просто игра света.

— Так ты сделаешь это? — спросил Шон.

— Я не могу, — ответила она. — Я знаю, что эти дети особенные. Я обожаю их, готова душу за них отдать, но что с того? Что если ты переедешь, женишься или случится что-то еще? И тогда я останусь без них, а они — без меня. И я ничего не смогу с этим поделать.

— Подожди минутку. Так ты не можешь быть частью их жизни, опасаясь того, что мы передем или что-то случится?

— Им нужна стабильность. Если люди будут вторгаться в их жизнь, а потом исчезать, у детей возникнут проблемы. — Хотя Лили и не ответила на его вопрос, она смотрела ему прямо в глаза.

Шон понял, что она хотела сказать этим взглядом. Мора. Еще недавно она была с ними, а теперь ее нет. Дети вели себя так, словно не обратили особого внимания на ее исчезновение, однако, возможно, он просто чего-то не замечал.

Шон продолжал мерить шагами комнату.

— Не понимаю тебя! Ты так беспокоишься о будущем, что забываешь о настоящем. Но ведь жизнь — это то, что происходит сейчас, а не то, что будет происходить через месяц или через год. Поэтому, если сейчас ты боишься, это означает, что ты живешь в страхе.

— Я думаю о детях. Это не означает, что я боюсь...

«Ну конечно». — Шон посмотрел в ее испуганные глаза.

— И что?

— У меня нет никаких прав на них, потому что их воспитываю не я, и, значит, не могу возложить на себя эту ответственность.

— Откуда ты это взяла?

— Из завещания Дерека, вот откуда.

— Спроси лучше меня.

— Что?

— Спроси меня. Их законного опекуна. Человека, который в своем завещании отдал детей тебе. Спроси, являешься ли ты частью их жизни и имеешь ли право сказать о том, что касается их будущего.

— Я не сомневаюсь в тебе, Шон. Но подумай: что, если тебе удастся наладить отношения с Морой? Или ты встретишь другую женщину, с которой захочешь провести всю жизнь? Едва ли ей понравится, если я буду торчать в вашем доме как какая-то престарелая тетушка.

Шон не верил своим ушам.

— Так ты боишься любить этих детей, опасаясь, что они не всегда будут в твоем распоряжении?

— Потому что жестоко создавать у них впечатление, будто я часть их жизни, когда на самом деле это не так.

— Это чушь, Лили, и ты сама это знаешь. Дети без ума от тебя. Чарли нужно, чтобы ее репетитором была ты, а не какой-то чужой человек.

Возвращаясь домой, Шон пытался разобраться в том, к чему они с Лили пришли в результате этого разговора. Пожалуй, ни к чему. Впрочем, не совсем так. Кое в чем он был теперь уверен. В том, что зачесанные назад волосы, очки и туфли на низких каблуках иногда выглядят сексуально. Поначалу Шон видел в Лили только немного занудную, консервативную подругу Кристел, но теперь смотрел на нее по-другому.

Шон думал о том, что надето у нее под этим чистым, застегнутым на все пуговицы свитером. Соблазнительный бюстгальтер или удобный хлопковый топ? Каковы на ощупь ее гладкие темные волосы? А эти губы — какой у них вкус?

Он заставил себя отвлечься от этих фантазий с участием школьной учительницы. Возможно, все дело в его новом положении, в том, что из-за детей ему нужна женщина. Шон знал, что это не так. Ему не нужна просто какая-то женщина. Ему нужна Лили Робинсон.

«У тебя проблемы, дружище, — сказал он себе. — Большие проблемы». Отогнав от себя все эти мысли, Шон ехал спокойно до тех пор, пока не заметил взятую напрокат машину, припаркованную перед их домом. В гостиной его ждал Ред Корлисс.

— Привет, — сказал Шон. — А где дети?

— Камерон отвел девочек наверх.

Заинтригованный, Шон пожал ему руку.

— Что случилось?

Ред ухмыльнулся, и его глаза заблестели.

— У меня новости. И очень важные. — Он протянул Шону пачку бумаг, скрепленных степлером. Они показались Шону очень знакомыми.

Шон, нахмурившись, взял их в руки.

— Ты привез мне контракт со спонсором? Но я даже не играю.

Рот Реда растянулся в улыбке.

— Будешь играть. Ну как, я молодец?

На мгновение надежды окрылили Шона. Он так мечтал об этом! Игра придавала его жизни смысл. А то, что для него нашелся спонсор, означало: кто-то еще верит в Шона Магуайера.

— «Чудо-хлеб»? — спросил он, возвращаясь с небес на землю. Не «Найк» или «Шевроле», а «Чудо-хлеб». — Это шутка?

— Эй, нечего капризничать. Я кучу сил положил на этот контракт! Они готовы поддержать тебя на крупном турнире. Тебе не понадобится карта «Пи-Джи-Эй», потому что они купят для тебя исключительное право участия, Шон.

Его сердце подскочило. Это был весьма щедрый жест. Если игрок не прошел отборочные туры и не завоевал права на участие в турнире обычными путями, спонсор мог купить для него такое право. Часто эти деньги выбрасывались впустую, ибо их тратили на игрока, которому не удалось самому пройти отборочный тур. Но иногда таким образом отличный игрок получал свой шанс.

— Какой турнир?

— Колониальное первенство в Пайнхерсте, Северная Каролина. Миллион долларов на кону.

От радости у Шона закружилась голова, но, справившись с собой, он положил контракт на журнальный стол.

— Мне придется отказаться, Ред.

Агент громко расхохотался.

— Извини, — сказал он, — мне послышалось нечто весьма забавное. Мне послышалось, что ты собираешься отказаться от роскошного контракта со спонсором и от участия в большом турнире.

— Тебе это не послышалось.

— Тогда это чушь собачья. Я рисковал своей чертовой репутацией, чтобы выбить для тебя этот контракт. Что ты предлагаешь мне сделать теперь, сообщить спонсору, что курица не желает нести для него яйца? — Он вытащил из кармана сигару и зажигалку.

— В доме нельзя курить, Ред, — заметил ему Шон.

— Ах, извините меня, сестра Мери Магуайер.

— Я думаю о детях. Все дело в них, Ред. В детях. Я не могу ездить по турнирам, когда на мне трое детей. — При этих словах у Шона появилось странное чувство. Он не хотел расставаться с ними. Он слишком сильно скучал бы о них.

— Не делай этого, Шон. Тебе нужен этот контракт. Дерек зарабатывал кучу денег, но тратили они еще больше. В наследство ты получил только закладную на этот дом.

Шон ощутил жжение в желудке, то самое, что не давало ему спать по ночам.

— Я разберусь с этим, когда наступит время.

— «Я подумаю об этом завтра», да? Давай, мисс Скарлетт. Тебе нужны деньги. Я предлагаю тебе возможность заработать их. Пораскинь мозгами как следует, прежде чем отклонить эту сделку.

— Я все продумал.

— Сядь-ка, Шон. Сядь и прочитай этот чертов контракт.

— Я видел кучу контрактов. — Некоторые из них до сих пор были действительны. Контракт на шестизначную сумму с фирмой «Бауш & Ломб», контракт с «Бэнк Уан», с индексируемым доходом в зависимости от его спортивных результатов. Шон не разрывал их: они напоминали ему о том, что он все еще имеет вес в спорте, удерживали от того, чтобы признать себя неудачником.

— Ред, спасибо за попытку, но моя жизнь теперь слишком осложнилась. Сейчас неподходящее время для возвращения в спорт. Мне нужно думать о детях Дерека.

— По-твоему, я не подумал о детях Дерека? Да за кого ты меня принимаешь?! — Понимая, что Ред не ждет ответа на этот вопрос, Шон молча ждал, пока тот заговорит снова. — Я видел твое лицо, когда ты прочел, что это контракт с «Чудо-хлебом». Но они спонсируют вас всех, Шон. Это пакетное соглашение. Ты и трое детей, усек? Ты теперь олицетворяешь образ семейного мужчины в гольфе.

Шон обвел глазами неубранную гостиную. Повсюду валялись детские игрушки, учебники, тарелки, которые забыли отнести в кухню, письма и газеты. Домохозяйка из него была неважная.

— Ты серьезно?

Ред развернул журнал и положил на стол перед ним.

— Это «Спортс иллюстрейтед» за прошлый месяц. Мой менеджер по связям с общественностью дал мне этот номер.

У Шона перехватило дыхание. Там были фотографии, сделанные на похоронах Дерека, в том числе снимок Шона, который держал на руках Эшли; Чарли и Камерон стояли радом с ним. У них был прилизанный вид детей-сирот, и он не мог смотреть без слез на эту фотографию. Шон уже видел эту статью, но потом куда-то забросил журнал.

— Какого черта, Ред! Я бы прекрасно обошелся без нее!

— Заткнись, Шон! Ты покорил сердца всех болельщиков. Людей потрясла твоя история. Холостой дядька и трое сирот.

Шон знал об этом. После похорон на него сыпались предложения от впечатлительных, настойчивых дамочек. Ему пришлось сменить электронный адрес, завести на почте абонентский ящик. Он никогда не знал, что найдет в следующем письме — цитаты из Библии или разорванные женские трусики.

— Твоя история цепляет людей, — продолжал Ред. — Она дает им надежду, веру в то, что семейные ценности еще что-то значат. Это важный фактор, и он снова открывает перед тобой дверь в спорт, Шон.

Шону хотелось запрыгать от радости, но здравый смысл возобладал над чувствами.

— Я не сделаю этого, Ред. Я не поеду колесить по дорогам, как какие-нибудь проклятые Партриджи. Спасибо, нет. Я не могу эксплуатировать смерть брата и жизнь троих его детей, чтобы продать больше «Чудо-хлеба».

— Тогда ты просто идиот. Раз отказываешься от возможности, которая представляется раз в жизни.