ГЛАВА 11. Когда она тащилась за Корой и Хаксли на Рынок, Гласс поймала себя на мысли, что хочет, чтобы ее мама подождала еще пару дней перед распространением новостей о

ГЛАСС

Когда она тащилась за Корой и Хаксли на Рынок, Гласс поймала себя на мысли, что хочет, чтобы ее мама подождала еще пару дней перед распространением новостей о ее помиловании. Вначале она была вне себя от радости, что сможет увидеть друзей. Когда они пришли к ней утром, все три девушки рыдали. Но сейчас, наблюдая за тем, как Кора и Хаксли обмениваются многозначительными улыбками, Гласс не одобряла это, она чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо в своей камере.

— Могу поспорить, у тебя есть тонна баллов, которые ты сохранила, — сказала Хаксли, обнимая Гласс рукой. — Я завидую.

— Все, что у меня есть — это то, что моя мама навестила меня сегодня утром, — Гласс слабо улыбнулась. — Остальные были устранены после моего ареста.

Хаксли резко вздохнула.

— Я все еще не могу поверить, — она понизила голос. — Ты никогда не говорила нам, почему тебя заключили в тюрьму.

— Она не хочет говорить об этом, — сказала Кора, нервно взглянув через плечо.

«Нет, это ты не хочешь говорить об этом.» — подумала Гласс, сворачивая на главный коридор палубы Б, длинный и узкий проход, ограниченный панорамными окнами с одной стороны и скамейками, поставленными между искусственными растениями, с другой. Был полдень, поэтому большинство скамеек были заняты женщинами лет 35, они разговаривали и попивали чай из корня подсолнуха. Технически, нужно было использовать продовольственные баллы в чайном ларьке, но Гласс не могла вспомнить, когда в последний раз ее просили отсканировать отпечаток пальца. Это была лишь одна вещь из многих удобств жизни на Фениксе, о которых она не задумывалась, пока не начала проводить время с Люком.

Пока девушки шагали по коридору, Гласс чувствовала, как каждая пара глаз уставилась на нее. Ее живот скрутился, пока она раздумывала, что было более шокирующим фактом: то, что ее приговорили к заключению или то, что ее помиловали. Она шла с высоко поднятой головой, стараясь выглядеть уверенно, когда она шла мимо. Гласс должна была быть примером правосудия в Колонии, она должна была сохранять выражение лица, как будто ее жизнь зависела от этого. Потому что в это время ее жизнь зависела от этого.

— Как думаете, есть ли хоть какой-то шанс на то, что Кларк тоже помилуют? — спросила Хаксли, Кора кинула ей предупреждающий взгляд. — Знаете ли вы, ребята, какого это, жить в заключении?

— Боже мой, Хаксли, когда ты оставишь в покое эту тему? — сказала Кора, касаясь руки Гласс, поддерживая ее. — Прости, — сказала она. — Просто когда Кларк приговорили сразу после тебя, никто не мог поверить: две девушки из Феникса в течение нескольких месяцев? А когда ты вышла, пошли все эти слухи…

— Все в порядке, — сказала Гласс, заставив себя улыбнуться, чтобы показать, что она может спокойно обсуждать это. — Кларк была заточена в одиночную камеру довольно скоро, так что я почти ее видела. Не знаю, помилуют ли ее, — она врала, вспоминая о серьезности ее матери, когда она говорила о миссии на Земле. — Я не уверена, когда ей исполняется восемнадцать, мой случай был пересмотрен накануне моего дня рождения.

— Ах, точно, твой день рождения! — завизжала Хаксли, хлопая в ладоши. — А я и забыла, что он приближается. Мы достанем тебе что-нибудь с Рынка.

Кора кивнула, словно была рада, что они нашли приемлемую тему для разговора, когда девушки пришли к месту назначения.

Рынок Феникса находился в большом холле в конце палубы Б. В дополнение к окнам, тут была огромная люстра, которую, вероятно, спасли из дома Парижской Оперы до того, как на Западную Европу упала первая бомба.

Всякий раз, когда Гласс слышала этот рассказ, она чувствовала укол грусти из-за людей, которые могли быть спасены вместо люстры, но она не могла отрицать то, что люстра захватывала дух. Танцующие отражения света от потолка и окон выглядели как небольшое скопление звезд, миниатюрная галактика, мерцающая над головой.

Хаксли отпустила руку Гласс и повела ее к стенду с наградами, не обращая внимания на группу соседних девчонок, которые замолчали, когда появилась Гласс. Бывшая заключенная покраснела и поспешила за Корой, чей взгляд был сосредоточен на текстильном киоске около задней стены.

Она неловко стояла рядом с Корой, пока ее подруга рылась в ткани, быстро превращая упорядоченные стопки в беспорядочную кучу, в то время как женщина с Уолдена за столом натянуто улыбалась.

— Посмотрите на всю эту дрянь, — пробормотала Кора, отбрасывая кусок мешковины и несколько полос шерсти в сторону.

— Что ты ищешь? — спросила Гласс, проводя пальцем вдоль крошечного клочка бледно-розового шелка. Он был красивым даже с ржавыми пятнами и потеками по краям, но было бы невозможно найти достаточно подходящих кусочков для маленькой вечерней сумочке, не говоря уже о платье.

— Я уже миллион лет потратила, собирая обрывки голубого атласа, и теперь у меня набралось достаточно, наконец-то, для того, чтобы сшить их, но мне нужен слой чего-то под этим, чтобы оно не выглядело лоскутным. — Кора сморщила нос, глядя на большой кусок прозрачного винила. — Сколько это стоит?

— Шесть, — сказала женщина с Уолдена.

— Вы же это несерьезно, — Кора закатила глаза, поворачиваясь к Гласс. — Это душевая занавеска.

— Она сделана на Земле.

Кора хихикнула.

— И кто же установил подлинность?

— Как насчет этого? — спросила Гласс, держа кусок синей сетки. Он выглядел так, как будто раньше был частью сумки для хранения, но никто не смог бы сказать, как его можно было бы использовать для платья.

— Ого, — проворковала Кора, выхватывая его из рук Гласс. — Мне нравится, — она прижала его к телу, чтобы проверить длину, улыбаясь Гласс. — Хорошо, что ты во время своего заключения ты не потеряла чувство стиля, — Гласс застыла, но так ничего и не сказала. — Так что ты наденешь?

— Куда?

— На смотровую вечеринку, — сказала она, четко выговаривая слова по слогам, как будто разговаривала с маленьким ребенком. — Для кометы?

— Прости, — Гласс пожала плечами. Наверное, проведение шести месяцев в заключение не было уважительной причиной для незнания социального календаря Феникса.

— Твоя мама не сказала тебе об этом, когда ты вернулась? — продолжила Кора, оборачивая сетку вокруг талии, как юбку. — Комета пройдет очень близко к кораблю… ближе, чем любая, которая проходила со времени основания Колонии.

— И будет смотровая вечеринка?

Кора кивнула.

— На смотровой площадке. Они сделают разные исключения: там будет еда, напитки, музыка и все такое. Я пойду с Викрамом, — она улыбнулась, но ее лицо вдруг погрустнело. — Я уверена, что он не будет возражать, если ты пойдешь с нами. Он знает, что у тебя, ну, смягчающие обстоятельства. — Она сочувственно улыбнулась Гласс и вновь повернулась к Уолденской женщине. — Сколько стоит?

— Девять.

Вдруг, голова Гласс начала колотиться. Она пробормотала оправдание Коре, которая все еще вела переговоры с владелицей магазина, и пошла смотреть на выставку ювелирных изделий на соседнем столе. Она рассеяно провела пальцами по обнаженной шее. Она всегда носила ожерелье-чип, устройство, которое некоторые девушки на Фениксе выбрали в качестве альтернативы наушникам. Было модно иметь чип, встроенный в ювелирное изделие, если вы были достаточно удачливы иметь реликвию в семье, или если удалось найти что-то на Рынке.

Ее глаза путешествовали по сверкающей коллекции и поймали блеск золота… овальный медальон на тонкой цепочке. Гласс резко вдохнула, когда волна боли разбился над ней, заполняя каждый дюйм ее тела пульсирующей смесью скорби и печали. Она знала, что должна отвернуться и продолжать идти, но она ничего не могла поделать.

Гласс протянула дрожащую руку и взяла ожерелье. Контуры стали размытыми, когда слезы наполнили ее глаза. Она осторожно провела пальцем по резьбе на задней части, даже не посмотрев, зная, что это красиво украшенная Г.

— Ты уверена, что не возражаешь провести свой День Рождения на Уолдене? — спросил Люк, наклоняя голову рядом с ней на диван. Вид озабоченности на его лице был настолько искренним, что он почти заставил ее смеяться.

— Сколько раз я должна повторять тебе? — Гласс опустила ноги так, что они лежали возле Люка. Нет места, кроме Уолдена, где я бы скорее могла отпраздновать День Рождения.

— Но разве твоя мама не хотела сделать какую-то модную вечеринку? — Гласс положила голову ему на плечо.

— Да, но какой в этом смысл, если ты не будешь там?

— Я не хочу, чтобы ты отказывалась от всей своей жизни только потому, что я не могу быть ее частью, — Люк, вдруг, серьезно провел пальцами по руке Гласс. — Ты когда-нибудь жалела о том, что мы остановили тебя той ночью?

Как член престижного блока машиностроения, Люка обычно не назначали дежурным на контрольно-пропускной пункт, но его назвали в один вечер, когда Гласс торопилась назад от исследований с Уэллсом.

— Ты что, шутишь? — она подняла голову, чтобы поцеловать его в щеку. Вкуса его кожи было достаточно, чтобы все ее тело начало покалывать, и она пошевелила губами вниз, проделывая линии от челюсти к уху. — Нарушение комендантского часа в ту ночь — было лучшим решением, которое я когда-либо принимала, — прошептала она, улыбаясь, когда он слегка вздрогнул.

Комендантский час не строго соблюдаются на Фениксе, но ее остановила пара охранников. Один из них вынудил Гласс просканировать большой палец, а затем задавал враждебные вопросы. В конце концов, другой охранник вмешался и настоял сопроводить Гласс домой.

— Это было лучшим решением, которое я когда-либо принимал, — пробормотал он. — Хотя это было пыткой — пытаться держать себя в руках, чтобы не поцеловать тебя.

— Ну, тогда, нам лучше наверстать упущенное время сейчас, — поддразнила Гласс, двигаясь своими губами к его. Ее поцелуи становились все более упорными, поскольку он положил руку на ее затылок и запустил пальцы в ее волосы. Гласс передвинулась, пока она не села на колени Люка, чувствуя, как его другая рука двигается вниз, к талии, чтобы удержать ее от падения.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо.

Независимо от того, сколько раз она слышала слова, они всегда вызывали у нее дрожь.

Она отодвинулась достаточно далеко, чтобы вдохнуть.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она, а затем поцеловала его снова.

— Мы должны передохнуть, — сказал Люк, мягко подталкивая ее руку в сторону.

— Я не хочу, — Гласс скромно улыбнулась и вернулась губами к уху. — И у меня День Рождение.

Люк рассмеялся, а затем застонал, когда поднялся на ноги с Гласс в руках.

— Отпусти меня! — хихикнула Гласс, пиная воздух ногами. — Что ты делаешь?

Люк сделал несколько шагов вперед.

— Я веду тебя на Рынок. Я торгую тобой, девушкой, которая не будет стараться доставить мне проблемы.

— Эй, — она фыркнула с притворным возмущением, затем начала стучать кулаками по его груди. — Отпусти меня!

Он отвернулся от двери.

— Ты будешь хорошо вести себя?

— Что? Это не моя вина, что ты слишком сексуальный, чтобы держать руки прочь от тебя.

— Гласс, — предупредил он.

— Хорошо. Да, я обещаю.

— Хорошо, — он вернулся к дивану и положил ее аккуратно обратно. — Потому что это был бы позор, если бы я не мог подарить тебе подарок.

— Что это? — спросила Гласс, толкая себя вверх, в сидячее положение.

— Пояс верности, — серьезно сказал Люк. — Для меня. Я нашел его на Рынке. Это стоило целое состояние, но оно того стоит, чтобы защитить…

Гласс ударила его в грудь. Люк рассмеялся и обнял ее.

— Прости, — сказал он с усмешкой. Он сунул руку в карман, а затем остановился. — Он не завернутый в упаковку ли ленту, но..

— Все в порядке.

Он вытащил что-то из кармана и протянул руку к ней. Золотой медальон блестел на ладони.

— Люк, он такой красивый, — прошептала Гласс, протягивая руку, чтобы взять медальон. Ее глаза расширились, когда пальцы пробежались по деликатным краям медальона. — Он сделан на Земле, — она посмотрела на него с удивлением.

Он кивнул.

— Да, по крайней мере, он должен быть, в соответствии с записями, — он поднял медальон из ее руки. — Можно?

Гласс кивнула, и Люк встал за ее спину, чтобы закрепить застежку. Она вздрогнула от прикосновения его руки на ее шее, когда он откинул ее волосы в сторону. Она могла только представить, сколько этот медальон мог стоить… Люк должно быть потратил все свои сбережения. Даже в качестве охранника, у него не было много продовольственных очков, чтобы сэкономить.

— Мне он нравится, — сказала Гласс, водя пальцем по цепочке, когда она повернулась к нему лицом.

Улыбка осветила все его лицо.

— Я так рад. — Люк провел рукой по ее шее и перевернул медальон, показывая выгравированное золотом букву Г.

— Это ты сделал? — спросила Гласс.

Люк кивнул.

— Даже через тысячу лет, я хочу, чтобы люди знали, что он принадлежал тебе, — он нажал пальцем на медальон, прижимая металл к ее коже. — Теперь ты просто должна заполнить его своими воспоминаниями.

Гласс улыбнулась стеклу.

— Я знаю, с какого воспоминания я хочу начать, — она посмотрела, ожидая увидеть, как Люк закатил глаза, но его лицо было серьезным. Их глаза встретились, и в течение долгого времени, в квартире была слышна тишина, за исключением звука их бьющихся сердец.

— Ты уверена? — спросил Люк и немного нахмурил лоб, проводя пальцем по внутренней стороне ее руки.

— Больше, чем я была уверенна в чем-либо в моей жизни.

Люк взял руку Гласс, электрический ток как будто прошел через нее. Он сжал ее пальцы и, не говоря ни слова, повел к себе в спальню.

Конечно, он обменял его, сказала себе Гласс. Было бы смешно держать такой ценный предмет, особенно после того как она разбила его сердце. Ощущения покалывания на затылке вытащило Гласс из ее мыслей. Она напряглась, ожидая увидеть еще одного смутного знакомого, который смотрит на нее с открытым подозрением. Но когда она обернулась, ее глаза остановились на нем.

Люк.

Он смотрел на нее до тех пор, пока Гласс не начала краснеть, затем перестал, его взгляд блуждал по столу. Странное выражение появилось на его лице, когда его взгляд упал на ожерелье.

— Я удивлен, что никто не ухватил его раньше меня, — сказал он быстро. — Оно такое красивое, — он убрал руки обратно и грустно ей улыбнулся. — Но, опять же, от красивых больше всего страдаешь.

— Люк, — начала Гласс. — Я… — но потом она заметила знакомую фигуру за спиной Люка. Камилла стояла за прилавком с бумагой, ее взгляд был сосредоточен на Гласс.

Люк бросил взгляд через плечо, затем повернулся обратно к Гласс.

— Камилла сопровождает своего отца. Он заболел.

— Мне жаль, — сказала Гласс.

Но прежде чем она успела сказать что-то еще, она отвлеклась на звук возбужденных голосов.

Гласс обернулась и увидела Кору, которая кричала на женщину с Уолдена.

— Если вы откажетесь предложить мне разумную цену, тогда у меня не будет иного выбора, кроме как сообщить о мошенничестве с вашей стороны, — женщина побледнела и сказала что-то, но Гласс не расслышала. Но, видимо, это было по душе Коре, потому что она улыбнулась и подняла большой палец вверх, чтобы просканировать его.

Гласс поморщилась, смущенная поведением своей подруги.

— Извини… я должна идти.

— Не уходи, — попросил Люк, касаясь ее руки. — Я волновался за тебя, — он понизил голос. — Что ты здесь делаешь? Насколько это безопасно?

Обеспокоенность в его голосе заполнила несколько маленьких трещин в ее разбитом сердце, но недостаточно, чтобы заставить боль уйти.

— Это безопасно. Меня помиловали, — Гласс старалась говорить уверенно.

— Помиловали? — его глаза расширились. — Ничего себе. Я никогда не думал… Это невероятно, — он сделал паузу, как будто не знал, как продолжать. — Знаешь, ты никогда не говорила мне, почему тебя заключили.

Гласс опустила глаза, борясь с желанием сказать Люку правду. Он заслуживал того, чтобы быть счастливым, напомнила она себе твердо. Он больше не твой.

— Неважно, — сказала она после короткого молчания. — Я просто хочу забыть все это.

Люк уставился на нее, и в один момент Гласс стало интересно, видел ли он ее насквозь.

— Ну что же, позаботься о себе, — наконец-то сказал он.

Гласс кивнула.

— Я позабочусь, — она знала, что поступает правильно в этот раз. Просто она хотела, чтобы это было не так больно.