I. Современные и древние буряты

Продолжателями якутской истории в Прибайкалье высту­пают буряты — самое северное ответвление монгольского племени, расселившееся по обе стороны озера Байкал.

«Ныне буряты разделяются на живущих в Иркутской губернии или северо-западной стороне Байкала — барга-буряты, и на забайкальских или живущих на юго-восточной стороне Байкала — монголо-бурят».

«Бурят насчитывается приблизительно 270 ООО душ обоего пола, а именно: в Иркутской губернии до 100 ООО душ и в Забайкальской области до 170 ООО душ».[78]

Численное соотношение баргу-бурят и монголо-бурят по­казывается в тех же цифрах и в позднейших более обстоятельных работах. По переписи 1917 г., численность бурят быв. Иркутской губ. определена в 98 678 душ об. п., а по Забайкальской области примерно 172 157 душ, из кото­рых 21 092 души составляют буряты-казаки.[79]

Надо заметить, что в эпоху русского завоевания назва­ние «бурят», по-видимому, не распространялось на забай­кальских, которые «названы были этим именем русскими».[80]

Новейший знаток бурятского языка, истории и быта Бадзар Барадин в своей статье «Бурят-монголы» дает лингви­стический и исторический анализ происхождения племенно­го названия «бурят» в следующих словах:

«Слово «бурят» есть позднейший вариант древнего слова «баргут». Собирательное для многих мелких, так называе­мых, лесных народов монгольского поколения, слово «бар­гут», имевшее смысл темный, дикий, в отличие от коренных монголов поколения Чингиз-Хана, подверглось лингвистиче­скому изменению до слова «бурят» путем многочисленных перемещений, смешений племен и наречий»... «Постепенность изменений этого слова... Баргут — бургут — бурут — бурат — бурят. Выражение «баргу-бурят» нисколько не противоречит этому положению, так как это выражение, несомненно, явилось в позднейшее время»[81].

Здесь автор развил краткий тезис Д. Банзарова, вы­сказанный им еще в 1849 году в статье «Об ойратах и уйгу­рах»: «Бургуты-буряты или буруты».[82]

Составитель монголо-русского словаря Бимбаев тоже пи­шет: «Барго — грубо, невежественно. Монгольское племя баргуты».

Если считать правильным положение цитированных авто­ров, то бурятами в собственном смысле этого слова являются только добайкальские, т. е. иркутские буряты, потомки древних баргутов или бурутов, которые так были названы, несомненно, потусторонними степными монголами, ибо в те отдаленные времена северное лесное ответвление монголов не могло не быть более «диким и темным».

Мы предлагаем нашим читателям обратить особенное внимание на лингвистический анализ Банзарова — Барадина, ибо он, как убедимся в дальнейшем, дает возможность распутать темный исторический узел, имеющий решающее значение в деле понимания прошлых взаимоотношений бурят и якутов и их происхождения.

Стараясь разгадать основные моменты исторического про­шлого якутов в эпоху пребывания их около озера Байкал, мы свернули к современным бурятам в надежде в их подраз­делениях, языке, быте и истории найти какие-либо полезные для нас указания. В самом деле, не вправе ли мы утвер­ждать, что позднейшая история бурятского племени, заняв­шего места древнего расселения якутов, потекла по тому же самому руслу, по которому развивалась и самобытная исто­рия якутов?

Вот почему, чем витать в безбрежном просторе отвлечен­ных теоретических гаданий о том, как складывалась жизнь якутов около «священного» Байкала, не лучше ли историку якутов попытаться реставрировать прибайкальский этап их истории по известным нам образцам истории бурят? Мы берем на себя смелость утверждать, что буряты и якуты — первые в общемонгольском мире, а последние в общетурец­ком — в соответствующие исторические эпохи занимали со­вершенно однородную позицию и образовались в результате распада политического могущества монголов и турок в приле­жащих степях Монголии. Разница заключается лишь во вре­мени: история якутского народа развертывается на несколько столетий раньше бурятской, ибо и турецкие племена, как властители степной Монголии, выступали задолго раньше до появления на исторической арене монгольских племен.

Процесс сложения современного бурятского народа нель­зя оторвать от исторических судеб главного отдела монголь ского племени, занявшего степную Монголию. Зависимость истории бурятского народа от общемонгольской до русского нашествия ощущалась, несомненно, сильнее, чем в эпоху рус­ского владычества. По позднейшим бесспорным историче­ским фактам мы можем судить о ранних формах этой зависимости.

Историк бурят М. Н. Богданов пишет: «Вследствие по­тери самостоятельности, внутренних раздоров в пределах Халхи, поборов китайских чиновников и т. д. Монголия в те­чение всего XVIII в. продолжает выбрасывать более или ме­нее значительные группы родов в пределы тогдашних русских острогов. О бегстве бурят в Монголию нет более речи».[83]

Характерно то, что иногда перебежчики из Монголии вод­ворялись среди бурят почти насильственно. По данным Бантыш-Каменского (Диплом. собр. дел между Росс. и Китайск. государствами. Стр. 203—204), некоторые перебежчи­ки отвечали русским: «Хотя их всех смертью казнят и тела их выбросят за границу, но добровольно они в Мунгальскую землю не пойдут». Богданов, приведя эту выдержку, пишет: «Насколько значительны были цифры перебежчиков, можно судить по тем данным, которые приводятся у Бантыш- Каменского. В 1731 г. переселились более 1 500 юрт пере­бежчиков, которые рассеялись по рр. Алитане, Агуце, Борже и Онону. В 1733 г. тоже повторилось два раза... В 1734 г. в Нерчинский уезд под предводительством двух мунгальских тайшей перешли 935 юрт, в коих к военному делу способ­ных было 2 150 человек».[84]

Известно, например, что буряты Селенгинского аймака почти в целом своем составе являются монголами, «бывшими поддаными Сиан-Нойона, Сэпэн-Хана и Тушету-Хана»[85] «Селенгинские и урульгинские (ононские) буряты считают себя потомками хуху-монголов Чингис-Хана». «Во время прихода русских в Забайкалье, в пределах нынешнего Селен­гинского уезда жили, действительно, монголы, имевшие связи с монгольскими княжескими дворами»[86].

«Селенгинские — три табангутских — роды в начале 1690 г. перебежали из Монголии в Россию и потом снова ушли обратно в Монголию; после под предводительством Би тан-Дархана, Даян-Монгола, Заяту-Хошигучи и Идэр-Бодонгуна дворично около 1710 г. перешли в подданство Рос­сии».[87]

В XVII в. из Халхи бежали в русское Забайкалье восемь родов монгольского племени хатагины.[88]

И среди северобайкальских собственно бурят есть немало монголов, поселившихся в разное время. Например, во время нашествия в Восточную Монголию западного калмыц­кого хана Галдана перебежали из Монголии восемь родов хонгодор и поселились в пределах б. Иркутской губ. в Тунке и в Аларской степи.[89]

М. Н. Хангалов, один из лучших знатоков бурятского быта, дает список племен или «костей» иркутских бурят. Он насчитал 19 «костей». Причем 14 из них он сопровождает пометкой «вышли из Монголии».[90]

Новейший исследователь быта и истории бурят П. П. Ба­торов пишет: «Соображаясь с разными устными преданиями, собранными мною по частям, я склонен думать, что все вы­шедшие из Монголии эмигранты назывались «бурят» и, собравшись в Восточной Сибири, составили бурятское племя, а впоследствии довольно прочно слились между собой».[91]

По поводу происхождения имени «бурят» Баторов ссыла­ется на своего сородича Амагаева, который производит его от глагол «буряха», что будто бы означает «закусив удила, не слушаясь повода, таскать и безудержно бежать». «Поэтому все те люди, которые были беглецами из пределов Монголии были прозваны «буряжа гарасан бурият», т. е. «без удержа, самовольно ушедшие буряты».[92]

Гипотеза Амагаева, по существу говоря, является повторе­нием простонародных наивных этимологических рассужде ний, наподобие того, что будто бы имя «киргиз» произошло от слов «кырк-кыз»— сорок девиц или племенное название «саха» (якуты) от «саах»—кал, навоз. (Теория Приклонского, повторяющего ругательское суждение русских обыва­телей).

По поводу происхождения имени «бурят» при наличии приведенной выше вполне научной гипотезы ученых бурят- лингвистов нет нужды, «не слушаясь повода, без удержу таскать», употребляя удачное выражение авторов новой гипо­тезы. Но тем не менее и покойный П. П. Баторов не совсем не прав в своем утверждении, ибо он имеет в виду бурятское племя в его современном составе, в котором «монголы», по­павшие в разряд бурят, несомненно составляют подавляющее большинство. Баторов из числа монгольских беженцев ис­ключает большую часть иркутских бурят, так называемых, эхирит-булагатов, которые и есть бывшие баргуты-буруты: «Сказаний о непосредственной связи с монголами у эхирит- булагатов нет. Также о бегстве их предков из Монголии в Восточную Сибирь никаких преданий не существует».[93]

Вот эти-то «эхирит-булагаты» и есть основное ядро «бурятского племени», существующего издревле. Разбираясь в легендах самого бурятского народа, нетрудно установить, что в древности имя бурят (бурут или баргут) прилагалось только к эхирит-булагатам.

По варианту предания, записанного М. Н. Хангаловым у кудинских бурят, мифический герой Барга-Батур имеет трех сыновей: старший Илюдэр-Тургэн, средний Гур-Бурят и младший Хоредой-Морген. Дальше сообщается, что Барга- Батур среднего сына Гур-Бурята оставил в Иркутской губернии в Тункинском ведомстве и сказал:

«Ты будешь царем этой местности. Твое счастье здесь. Гур-Бурят остался в Тунке. От него произошли северобай­кальские буряты, принадлежащие к племени эхирит и булагат, т. е. тунгинские, китойские, аларские, балаганские, идинские, кудинские, капсальские, верхоленские, ольхонские и ленские буряты».

От старшего сына Илюдер-Тургена, оставленного около Тобольска, происходят калмыки, живущие в Южной России, а от младшего Хоредай-Моргена — «хоринские буряты на южной стороне Байкала и племена хангинцы и шараты на северной».[94]

Здесь мы видим, что имя Гур-Бурят присваивается толь­ко предку эхирит-булагатов, а забайкальские многочисленные хоринцы с этими собственно бурятами находятся в таком же отношении, как и русские калмыки.

Мифологическое самосознание южнобайкальских бурят точно также имя «бурят» локализирует только к эхирит- булагатам. По легенде, записанной Юмжац Лумбуновым «шаманка Асойхан... имела двух сыновей: старшего Бурядая, младшего Хоридая». Бурядай рождает двух — Ихирита и Булагата. У Ихирита было восемь сыновей, от которых про­исходят буряты, обитающие к северу от Байкала в Верхоленском, Балаганском, Идинском и др. ведомствах. У Булагата было шесть сыновей... «У Хоридая было одиннадцать сыновей, потомки которых теперь хоринцы и агинцы».[95]

Здесь опять-таки имя «Бурядай» не покрывает собой за­байкальских хоринцев и агинцев, происходящих от Хоридая.

Итак, старинные буряты как северобайкальские, так и югобайкальские, имя «бурят» относили лишь к эхирит- булагатам, главная масса которых живет в пределах б. Ир­кутской губ. и лишь незначительная часть— в Баргузинском крае и в районе нижней Селенги. (Кударинцы, переселив­шиеся в русскую эпоху из Верхоленских степей). Вместе с тем мы находим в легендарном сознании народа очень веское подтверждение гипотезы, что имя бурят произошло от «баргут-бурят», живущих на западном берегу Байкала:

«Ко времени прихода русских только северобайкальские буряты, в лице булагатов и икиритов, назывались бурятами (вариантом слова баргу) и то не все. Это наиболее распро­страненное среди лишь северных бурят племенное название стало общим названием для всех остальных племен — хоринцев и других, которые в то время носили каждое свое племенное название».[96]

Таким образом, теперешние буряты, оказывается, совсем не те буряты, которые существовали под таким названием не только в древности, когда около Байкала проживали яку­ты, но даже в эпоху русского завоевания, всего лишь триста лет тому назад. Бурятское племя в его современном составе нужно рассматривать, как историческое новообразование. Из 270 тысяч душ официальных бурят вряд ли и сто тысяч может быть причислено к потомкам древних бурутов — эхирит-булагатов. Их прямые потомки живут по преимущест­ву в двух теперешних аймаках — Эхирит-Булагатском и Бо- ханском. По официальным данным 1926 г.[97] значилось в них бурятского населения:

В Эхирит-Булагатском аймаке 24 399 д. об. п.

В Боханском аймаке 14 329 д. об. п.

Итого 38 728 д. об. п.

Население двух других аймаков северобайкальских бурят (в Аларском— 19 276 д., в Тункинском—14 000 д.) — около 33 ООО душ. Из них едва ли одна третья часть может быть причислены к коренным северобайкальцам. В пределах б. Иркутской губернии около 28 тысяч бурят остались вне Бурят-Монгольской республики. Мы не можем знать, какая часть из этих бурят может быть отнесена к потомкам древ­них эхирит-булагатов. Точно также трудно учесть неболь­шое количество северобайкальцев, эмигрировавших за Байкал за время порусской истории. М. Н. Зобанов в своей интерес­ной работе «Бытовые черты в эпических произведениях эхирит-булагатов»[98] пишет: «Основное ядро эхиритов можно наметить в пределах Эхирит-Булагатского аймака, а булагатов лишь отчасти в пределах названного аймака, но, глав­ным образом, в пределах быв. Балаганского уезда. Большую часть бурят Иркутской губ., по-видимому, составляли булагаты и эхириты, перемешавшиеся с позднейшими выходцами из Монголии».

Если мы из общего числа бурят б. Иркутской губернии приблизительно третью часть отнесем за счет позднейших выходцев из Монголии, то коренных северобайкальцев, по­томков древних бурутов, окажется не более 70 тысяч душ. Во всяком случае, подавляющее большинство современных бурятских родов считает себя больше монголами, нежели бурутами.

Баргу-буряты значительно отличаются от своих забай­кальских собратьев и по наречию. Заявление Риттера, что «халхасцы и хоринские буряты только с трудом понимают живущих на север от Байкала баргу-бурятов, потому что их язык очень груб» (Землеведение Азии, т. V), — вряд ли спра­ведливо в отношении хоринцев, ибо порусская история спо­собствовала смешению добайкальских и забайкальских бурят, вызвав между ними оживленное культурно-экономическое общение: монгольские роды, переходя через Байкал, натура­лизовались среди бурутов, в свою очередь и последние уходили за Байкал и селились по соседству с хори-тумэтами и монголами. Как в двух сообщающихся сосудах вода стремится к одному уровню, так и в порусской Бурятии древнее языковое и культурное различие бурятского и мон­гольского отделов, несомненно, идет к постепенной ликви­дации. Если взять эпоху Чингис-Хана, то язык бурятов, на­верное, отстоял намного дальше от наречия забайкальских монголов.

Проф. Б.Я. Владимирцев в своей недавно изданной монографии «Сравнительная грамматика монгольского пись­менного языка и халхаского наречия»[99] утверждает, что забайкальские бурятские говоры «приближаются на юге к халхаским» и что говор баргузинских бурят является переходным, близким как северной, так и южной группе».

Из изложенного явствует, что Предбайкалье и Забай­калье по своим топографическим и физико-географическим условиям не представляют из себя замкнутые и совершенно обособленные области. Тот и другой берег в монголь­скую эру находятся в оживленном сношении и служат ареной жизни и деятельности двух половин одного бурято-монгольского народа. Добайкальские собственно буряты составляют меньшую половину народа и в культурном отношении в дорусскую эпоху, вне всякого сомнения, вполне оправдывали свое наименование баргуты — грубые, дикие и отсталые. За­байкальские буряты по языку стоят ближе к монголам и в культурном отношении тяготели к последним. Достаточно указать на один факт: все забайкальцы давным давно усвоили ламаизм, наступающий из степей Монголии, а добайкальцы до недавнего времени оставались грубыми шаманистами, за исключением тункинских и аларских бурят. Принятие ламаизма забайкальскими бурятами относится к концу XVII века.[100]

Большое отличие констатируется между двумя половина­ми бурятского народа и в отношении героического эпоса. Добайкальцы до наших дней сохранили сказание о своем происхождении от быка-пороза, мифического Буха-Нойина (см. Элл. §§ 338—347), который, вступив в любовную связь с девицей, рождает двух мальчиков — Эхирита и Булагата (или одного из них), ставших прародителями всех северо­байкальских бурят. Среди забайкальцев этот миф почти не­известен.

Спрашивается, почему мы не можем распространять и на якутский период истории Прибайкалья распадение бурят­ского племени на два отдела, обусловленное прилеганием заня­той ими территории с обеих сторон к озеру Байкал? Ведь это и есть, несомненно, отражение на человеческой истории окружающей физико-географической среды. Если в наше время органы Советской власти выдвигали проблему созда­ния Лено-Байкальского района, представляющего собою вполне достаточно выявленное географо-экономическое един­ство, которое будет рано или поздно осуществлено и как административно-экономическое единство»[101], то тем более в эпоху экстенсивного скотоводческого хозяйства та и другая сторона Байкала не могли не тяготеть друг к другу. Вот почему мы не можем ограничить древние владения якутов в эпоху их прибайкальской истории лишь северо-западной стороной Байкала. Нам трудно понять воззрения тех истори­ков, которые открещиваются от всякой попытки распростра­нить якутскую историю за Байкал, как от чего-то святотатст­венного. Не надо забывать, что Байкал замерзает на целых пять зимних месяцев, образуя роскошный ледяной мост меж­ду обоими берегами. А река Ангара является ни чем иным, как средним течением и продолжением Селенги. Иными словами, Забайкалье и Добайкалье орошаются одной речной системой. Следовательно, наиболее простое и естественное понимание древних исторических путей передвижения якут­ского племени, по нашему мнению, должно заключаться в координировании их направлением Ангаро-Селенгинской речной области. А перебрасывание праистории якутов из Ангары в бассейн далекого Енисея (Минусинский край или Урянхай) чрез обширные и труднопроходимые леса и горы является более искусственным толкованием их прошлых су­деб. Если бы историки неопровержимо доказали, что за Байкалом и дальше в Монголии народы турецкого языка и происхождения никогда не живали, мы, пожалуй, примири­лись бы с наложением на якутов своеобразного табу на переход через озеро Байкал. Но авторы енисейских гипо­тез, как нам известно, даже и не утруждают себя по­пытками просмотреть страницы древнотурецкой истории.

Если с начала XIII века монгольские племена в разные бурные периоды своей истории постоянно выделяли бежен­цев в Забайкалье и Добайкалье, то почему же мы не можем допустить точно такой же процесс в эпоху турецкого вла­дычества в Монголии? Прибайкалье, служащее местом убе­жища для беглецов из степной Халхи в период монгольской истории, не могло не играть той же роли и в более ранние исторические эпохи, ибо вся окружающая материальная сре­да, а также экономические и политические факторы остава­лись неизменными. Вот почему в аналогиях с более поздней историей образования бурят-монгольского народа мы нахо­дим ключ для верного понимания прошлых судеб якутского народа.

Как буряты делятся на добайкальских баргу-бурят и забайкальских монголо-бурят, точно также и якуты, прожи­вая около Байкала, несомненно, делились на вилюйчан, по­томков легендарной старухи Джаархан, и на якутян царя Тыгына, потомков легендарного Эллэй-Баатыра, этого обще­турецкого культурного героя.[102] Как забайкальские буряты на­зывали своих добайкальских сородичей дикими и темными баргутами, точно так же и якуты Тыгына безусловно отно­сились с некоторым пренебрежением к своим добайкальским вилюйчанам — малоякутам.

Как забайкальские буряты являлись носителями более высшей религии — ламаизма, а добайкальцы не расставались со своим шаманизмом, точно так же и якутяне Тыгына имели белых шаманов (айыы ойуна) и пробавлялись устрой­ством весенних и летних ысыахов, кумысных праздников, а добайкальские вилюйчане жили при господстве культа черных шаманов. Надо заметить, что культ белых шаманов у якутов не допускает кровавых жертв, ограничивая по читание небожителей, богов и духов лишь подношением им белой пищи (кумыса, соры и масла) и посвящением живого конного скота, а культ черных шаманов построен на жертвоприношениях скота («кэрэх»). В якутских шамани­стических легендах мы находим доказательства большего развития шаманского культа у вилюйчан. Якутяне, по запи­санным нами легендам, при особо важных случаях вызывали из Вилюя знаменитых шаманов, которые своей мистерией воскрешают даже мертвых.[103]

Если численное соотношение бурят добайкальских и за­байкальских выражается в цифрах —100 т.: 170 т., то и от­ношение вилюйчан к якутянам —89 т.: 145 т. мало разнится. (К вилюйчанам мы прибавили северных якутов, а к якутя­нам — население округов Олекминского, Верхоянского и Ко­лымского). При этом необходимо учесть, что якуты с пере­селением на север не увеличились в своей численности, а значительно уменьшились.

Взаимоотношение якутян и вилюйчан по их экономичес­кому быту в более раннюю легендарную эпоху мы опреде­лили: первые — богатые скотоводы, а последние при слабой обеспеченности скотом большое подспорье имели в рыболов­стве и охоте. Точно такая же картина рисуется и при срав­нении хозяйства бурят забайкальских и добайкальских. И. И. Серебренников, на монографию которого мы ссылались выше, по интересующему нас вопросу дает следующие мате­риалы. Количество скота у иркутских бурят он определяет на сто душ в таких цифрах:

Лошадей - 100, 9

Рогатого скота - 171, 3

Овец - 145, 3

Коз - 43, 2

Свиней - 4, 3

Всего - 465, 0

И дальше приводит сравнительные коэффициенты по со­стоянию скотоводческого хозяйства у забайкальцев:

«При сравнении этих данных с цифрами, относящимися к забайкальским бурятам, оказывается, что последние в общем богаче первых скотом приблизительно в 2, 3 раза; в част ности, богаче лошадьми в 1, 5 раза, рогатым скотом в 2, 5 раза, овцами в 2, 9 раза и козами в 1, 6 раза и держат относитель­но меньше свиней».[104]

По поводу состояния охотничьего промысла он пишет:

«В Иркутской губернии охотничий промысел имеет боль­шее распространение, чем в Забайкальской области, и здесь буряты в сравнительно недавнее время относительно боль­ше занимались этим промыслом, чем русские».[105]

Рыболовство бурят выражается, главным образом, в экс­плуатации рыбных богатств Байкала, но тем не менее весьма характерно то, что этим промыслом как в Предбайкалье, так и в Забайкалье заняты по преимуществу северобайкальцы по происхождению. Серебренников констатирует наличие двух рыболовных районов. Один в быв. Ользонском ведомстве — «у берегов пролива, разделяющего остров Ольхон от матери­ка»; здесь промышляют, конечно, добайкальские якуты, а в Забайкалье—«главная масса бурят-рыболовов была сосредо­точена здесь в Кударинском ведомстве, расположенном по нижнему течению Селенги, около Байкала».[106] А кударинские буряты, как мы уже отмечали раньше, являются поздними переселенцами из Верхоленских степей, т. е. по своему про­исхождению баргу-буряты.

Итак, баргу-буряты даже при современных условиях и нивелирующем влиянии русской экономики и политики в 2, 3 раза беднее скотом своих забайкальских собратьев, превосходят последних в виде развития охотничьего про­мысла и монополизируют в своих руках все байкальское рыболовство.

Если дело обстоит так, то рассмотренный нами герои­ческий эпос вилюйских якутов восстанавливает картину культурных и экономических взаимоотношений древних добайкальских вилюйчан и забайкальских якутян, в точности совпадающих с такими же отношениями двух отделов бурят­ского народа. И то и другое не будет ли той картиной об­щественно-экономических взаимоотношений, в которой на­ходит свое отражение конституция внешней природы, вне зависимости от того, какого этнического происхождения и языка люди предстоят перед нею, турки или монголы?

Забайкалье по сравнению с Предбайкальем гораздо богаче открытыми степными местами, годными для эксплуа­тации в качестве пастбищ, при экстенсивном скотоводстве. Об этом мы можем судить по следующим цифровым дан­ным о площади, находящейся под лесом. «В Иркутской губ. 76 млн. га покрыты лесом или почти 93% всей территории». «В Забайкальской губ. 19 млн. га или 48% всей площади».[107]

В число открытых мест в Забайкалье хотя и входят «мес­та, принимающие полупустынный характер, с довольно бедным травянистым покровом», иногда и «барханы», но тем не менее относительно большая обеспеченность Забайкалья удобными пастбищами не подлежит сомнению.

В условиях порусской действительности соотношение культуры баргу-бурят и монголо-бурят намного изменилось в пользу первых, которые раньше забайкальцев перешли к оседлости, развили у себя земледелие и более преуспе­вают в усвоении русской образованности, обычаев и нравов. Но эти преимущества обусловлены как раз их слабой обес­печенностью скотом, отчасти и более сильным стеснением от русской колонизации. Восстанавливая прошлое дорусской Бурятии, само собой разумеется, нужно тщательно исключать влияние новых факторов бурятской истории.