Смена народов в Приангарском крае

Вслед за твердым установлением в истории Рашид-Эдди­на географического термина Баргуджин-Тукум, как древнего названия Приангарья с общим значением «Забайкалье», мы можем легко определить и состав его населения в эпоху воз­вышения чингизидов. Оно было сплошь монгольским, а са­мые ближайшие к ним турки «лесные урянхаи» оказались совсем не якутами, а урянхайцами-сойотами. (Напоминаем «чана» — лыжи и «алачык» — шалаш). Так как Приангарье рассматривается нами как последнее убежище якутов в Юж­ной Сибири, то мы приходим к единственно возможному выводу, что последние остатки якутов эвакуировались в бас­сейн Лены несколько ранее эпохи возвышения монголов и появления их исторического Чингис-Хана, т. е., до начала XIII века.

Какие же монгольские племена обитали в тогдашнем Приангарье? По рассмотренным текстам Рашид-Эддина, ча­ще мелькают здесь тумэты, за ними баргуты, Хори, булагачины, керемучины, ойраты и один раз упоминается байлук.

Керемучин и булагачин звучат очень близко к известным нам именам «эхирит-булагат». Трудно сомневаться в том, что эти имена подверглись позднейшему истолкованию и до­шли до ушей Рашид-Эддина осмысленными сообразно пони­манию монголов Халхи. Собственные имена вообще плохо запоминаются, без той или другой мнемонической зацепки трудно бывает удержать их в памяти. В самом деле, имя «булагат» могло произноситься правильно лишь в самом Приангарье, а в центре Монголии могли помнить его лишь по ассоциации с каким-либо известным словом или путать с созвучным словом. «Булагат» прежде всего ассоциируется со словом «булага» — «булаган» — соболь... Баргуджин-Тукум слывет как привольный край, где богатые охотничьи про­мыслы и откуда поступают дорогие соболя. И, конечно, неудивительно то, что проживающее там племя с соболиным именем в памяти центральных монголов переродится в «Бу- лагачин», что по толкованию переводчика Рашид-Эддина Березина, имеет значение — «ловец соболей».[156]

Метаморфозой «булагата» в «булагачин» определяется дальнейшая судьба его близнечного брата «эхирита», для которого тоже нужно было подыскать близкое по ассоциации звуков охотничье прозвание. По монгольски белка — хэрмэн весьма созвучно с «э-хэрит», а отсюда один шаг до «хэр- мэчин» или «кэрэмучин». (Березин там же: «Керемучин означает — ловец белок»). У самих северобайкальских бурят имена эхирит и булагат неразлучны, недаром в некоторых вариантах народных легенд родоначальники этих родов пред­ставляются близнечными братьями «ихири». (По-якут. «игирэ» — близнецы от турец. числит. два — ики-икки). И у Рашид-Эддина «булагачин и керемучин» неразлучны[157] и пишут­ся всегда рядом. Вот почему можно считать бесспорно уста­новленным, что под этими двумя племенами разумелись именно предки современных эхирит-булагатов, составляющих и теперь большинство туземного населения Приангарья. От Ангары до родины Рашид-Эддина — приличная дистанция и нужно удивляться, что устная память тогдашних монголов донесла до ушей историка персидских гулагидов родовое прозвище маленького и окраинного народа очень мало иска­женным. Булагачин вместо булагат. Можно ли упрекнуть мудрецов тогдашней Монголии за эту маленькую переделку «т» в «чин», чтобы чуждое слово не ускользнуло из памяти?

Современные эхирит-булагаты, со слов Рашид-Эддина, могут получить и более точные данные о местожительстве своих прямых предков в XIII веке и ранее. У него сказано прямо: «Они обитали в пределах Баргуджин-Тукума и на краю страны кыргызов»[158]. Историк дополнительно характери­зует этот народ: «В этом государстве никто из них неиз­вестен, а также нет ведомых и славных мужей из этих пле­мен».

Живут за Байкалом (в Приангарье) «на краю страны кыргызов» нельзя понять иначе, как проживание в лесистом и гористом водоразделе Ангары и Енисея, приблизительно в пределах современных Нижнеудинского и Канского окру­гов. Действительно, это был район очень богатый соболями и белками.

Если в Приангарье раньше жили тумэты, хори и ойраты, то эхирит-булагаты не могли не тесниться на западной окраине Баргуджин-Тукума. Окраинное положение эхирит- булагатов легко доказывается своеобразием их мифологи­ческих и религиозных воззрений (например, производство себя от быка-пороза, Буха-Нойина и большая сохранность древнего шаманского культа), а также большими отличиями их наречия от остальных монгольских диалектов. Но мы вправе внести маленькую фактическую поправку в утверж­дение Рашид-Эддина. В страницы его истории, наверное, попало указание на исходное положение эхирит-булагатов, относящееся к дочингисовой эпохе, ибо с воцарением Чингис-Хана современное Забайкалье, несомненно, разреди­лось в своем населении. Монгольские племена, вовлеченные в походы чингисовых армий, должны были распространить­ся по всей ширине Монгольской империи. Следовательно, те племена, которые теснились в Баргуджин-Тукуме, могли перейти за Байкал и расположиться просторнее. Например, хори, которые фигурируют у Рашид-Эддина в качестве обита­телей Баргуджин-Тукума, давно живут за Байкалом.

Проживание хоринцев в Приангарье доказывается приве­денными ранее народными легендами о том, что Гур-Бурят, предок эхирит-булагатов, был родным братом Хоридай-Моргена, предка одиннадцати родов хоринских бурят. (По друго­му варианту — Хоридай и Бурядай). По преданию забайкаль­ских бурят, записанному Ковалевским еще в 20-х годах XIX ст., общебурятский предок, монголо-туметский богатырь Баргу пришел с юго-запада и поселился на южном (восточ­ном) берегу Байкала.[159] Сам М. Н. Богданов в другом месте пишет:

«А предания даже говорят, что хоринцы жили в старину на Ольхоне (остров на Байкале) и северной стороне Байка­ла»[160]. Кроме того, он же на основании актов эпохи русского завоевания устанавливает тот факт, что часть хоринцев жила в Предбайкалье даже в момент прихода русских, ибо «хоринцы» принимают участие в боях под Верхоленским остро­гом.[161]

Современные хоринцы делятся на две неравные группы: восемь агинских родов «агайн найман эсэгэ» и три рода, но­сящих название «хойто-хори» (в переводе «северные хорин­цы), составляющих Хоринский аймак[162]. Мы вправе допус­тить, что хойто-хори потому и названы «северными», что до прихода русских они оставались на северной стороне Байкала, тогда как агинские восемь родов переселились за Байкал в век Чингис-Хана или, м. б., и несколько ранее.

Указанное выше предание о происхождении агинцев ин­тересно еще в том смысле, что связывает их происхожде­ние с тумэтами. Современные агинцы уже забыли свое переселение из Приангарья, утратили также и понимание географического имени «Баргуджин», которое превращается у них то в название группы монгольских племен (хотя это понимание вполне закономерно, ибо название обособленной территории легко может превратиться в объединяющее имя для всех ее обитателей, ср. напр., «Бюлюю» — название страны и вилюйских якутов, как подотдела якутов), то в имя женщины — прародительницы.

«Агинские буряты свое происхождение приписывают мон­гольским племенам, жившим некогда в районе р. Селенги вблизи озера Байкала. Племена эти были известны под об­щим названием «Баргуджин-Тукум». Одна ветвь этих монго­лов именовалась тумэты; последние были очень богаты и знатны. Правитель тумэтского рода был Тайшин-Ноен. Сла­ва и могущество его простирались далеко за пределы тумэтских кочевий. У него было три сына. Младшего из них звали Хоредой-Мэргэн, который имел трех жен. Первая жена по имени Баргудзин и т. д.[163]

Это доказывает проживание агинцев в Приангарском крае, древнее название которого в легенде превратилось в общее наименование всех монгольских племен, когда-то его населявших. Во-вторых, здесь мы находим доказательство и того, что в древнем Баргуджине господствующее положе­ние занимали тумэты, которым подчинялись хори. (Леген­дарный предок одиннадцати хоринских родов Хоридай- Мэргэн оказывается в положении младшего сына тумэт­ского властелина). Таким образом, легенда хоринских бурят вполне сходится со сказаниями вилюйчан о столкновении их предков с иноплеменным народом тумат. Если даже богатые скотом хоринские буряты находились в подчинении у тумэтов, то тем более окраинные эхирит-булагаты, ловцы соболей и белок, не могли быть независимыми от тумэтов. Следовательно, при столкновениях якутов с монгольскими племенами, последние должны были фигурировать под общей кличкой командующих тумэтов.

У современных северобайкальских бурят сохранилось довольно отчетливое легендарное воспоминание о подчине­нии их тумэтским властелинам. По Рашид-Эддину, фамиль­ное прозвище главы тумэтов — «Тайтула-Сухар»:

«Тумэты было племя и войско чрезвычайно воинствен­ное. Глава их Тайтула-Сухар пришел на службу к Чингис- Хану, подчинился и покорился. Когда Чингис-Хан занимался покорением страны Китайской, оставаясь там в продолже­ние 6 лет и возвратился назад, услышал, что тумэты вторич­но возмутились... Он (Ч.-Х.) отправил Бургул-Нойона... Они имели большие битвы и покорили племя тумэт, но Бургул- Нойон был убит в сражении, так как они были племя злодей­ское и злонамеренное, то множество из них убито»[164].

М. Н. Хангалов среди балаганских бурят записал и опуб­ликовал очень интересное предание о Сухэр-Ноене и Гэнэн- Худакте. Ознакомившись с содержанием этой легенды, в Су­хэр-Ноене нетрудно узнать обобщенный образ вождей тумэт­ского народа, занимавшего степные районы Приангарского края и собиравшего пушную дань с охотников эхирит- булагатов. До разбора легенды бурят об их взаимоотно­шениях с тумэтами нам необходимо ознакомиться с истори­ческими судьбами последних.

В настоящее время тумэты живут во Внутренней Мон­голии, где входят в состав Джосотуского сейма (два хощуна. Монгольский хощун равняется приблизительно якутскому улусу). Окитаившиеся тумэты, по словам А. Д. Руднева, имеются там же в Улан-Цабском сейме. Переселение тумэтов на юг, по-видимому, произошло при Чингис-Хане, ибо они, по показаниям Рашид-Эддина и «Юань чао ми ши», неодно­кратно возмущались и были усмиряемы с большими жесто­костями. Выселение их из Баргуджин-Тукума, вероятно, бы­ло одной из предупредительных мер, а также и наказани­ем. По Рашид-Эддину, тумэты и ойраты хотя и показы­ваются в числе обитателей Баргуджин-Тукума, но из ряда его конкретных описаний видно, что ойраты занимали бас­сейн верхнего Енисея в пределах Урянхайского края, т. н., восьмиречие, образующее реку «Кэм»[165]. При этом исто­рик заявляет: «В древности на тех реках обитало племя тумэт».

Проживание ойратов в Урянхае устанавливается также маршрутом монгольского войска, посланного Чингис-Ханом в 1207 г. для покорения енисейских кыргызов под началь­ством его старшего сына Джучи. Отряд выступил из Хэлиня (Каракорум), весной дошел до реки Кянь (Кэм).[166] Когда Джучи дошел до места Шихшит (река Шишкит, левый при­ток Хуа-Кэма в Урянхайском крае), ему покорились «ойра» (ойраты), тубасы (урянхайцы — «туба») и многие др. роды. «От ойра до кэргисы было пять переездов».[167]

Из «Юань чао ми ши» мы узнаем, что Чингис-Хан после подчинения обитателей Урянхая и киргизов южного Енисея отправляет другой отряд под начальством Бороула для покорения холи-тумат (хори-тумат). Бороул с отрядом попал в засаду и погиб. Ясно, конечно, что хори-туматы должны были жить на севере по соседству с Урянхаем в Баргуджин-Тукуме. До Бороула к туматам были отправлены еще хорчи и глава ойратов Худука-Беки, «как хорошо знав­ший лесной народ», и оба попали в плен к туматам. Усмиряет туматов только третий отряд, посланный под на­чальством Дорбо-Дохшина.[168]

Приведенные факты устанавливают проживание хори-ту­матов в Приангарском крае за озером Байкал, ибо подчине­ние добайкальских племен Чингис не мог бы отсрочить до завоевания Урянхайского края. Неудачи монгольских отря­дов в борьбе с туматами, несомненно, обусловлены даль­ностью их местожительства, неизвестностью дорог и т. д.

Непосредственное соседство Баргуджин-Тукума с Урянхаем вытекает также из того факта, что вызывается идти на туматов глава ойратов Худука-Беки, как хорошо знающий лесной народ. Очевидно, в дочингисову эпоху ойраты Урянхая находились в деятельных сношениях с хори-туматами Приангарья.

Теперь ознакомимся с элементами бурятской легенды о Сухэр-Ноене. Так как туматы ушли в Монголию, а сами эхирит-булагаты из Канской и Нижнеудинской тайги при­двинулись на восток и заняли степные места, бывшие ранее во владении туматов, то бурятская легенда, само собой разу­меется, своего Сухэр-Ноена помещает в Монголии, где, яко­бы, он находился в подчинении у монгольских ханов.

«Буряты, жившие по северную сторону Байкала, делали набеги в Монголию и угоняли у монголов скот, которого у бурят было мало, а также добывали здесь разные укра­шения, выменивая их на звериные шкуры».

Монгольские ханы, желая подчинить бурят, посылают двух лам, одного из которых зовут Гэнэн-Худакта, а другого Сухэр-Ноен. «Эти лица должны были подчинить бурят и прекратить их набеги на Монголию и угон скота».

Здесь совершенно правильно обрисовываются взаимоотно­шения охотников эхирит-булагатов со скотоводами-туматами. Буряты обоих названных лам представляют елетами, т. е. калмыками-ойратами, что тоже намекает на туматов, при­надлежавших к союзу западных монголов.

«Сухэр-Ноен... был из племени елет... был батур, т. е. предводитель, отличавшийся необыкновенной силой. С того времени, как он приходил, по преданию балаганских бурят, прошло 16 или 17 поколений. При нем было триста воору­женных человек или телохранителей».

«Цель его прихода была покорить бурят, обратить в буд­дийскую веру и заставить их платить дань дорогой пушни­ной».

Легенда заставляет Сухэр-Ноена с его воинами путешест­вовать по всей Бурятии... «Во время своего пути Сухэр-Ноен совершил над бурятами разные жестокости, будто бы нака­зывая и предсказывая будущее... Буряты разбежались от него по лесам, уходили вглубь тайги, и Сухэр-Ноен не нашел в крае жителей»[169].

Сказание о Сухэр-Ноене среди бурят очень распростра­нено. Мне удалось получить от П. П. Баторова аларский вариант этой легенды. Здесь «Сукор-Нойин» представлен богатым скотоводом, у которого одна бурятка с двумя малолетними сыновьями-двойнями служит батраком и пасет стада его овец. Сукор-Нойин присваивает имущество этой вдовы. Ее сыновья, возмужав, выручают мать из неволи, и похитив тысячу голов конного скота у Сукор-Нойина, убегают на север в Бурятский край. Сукор-Нойин гонится за беглецами и тоже в разных местах творит всякие наси­лия над бурятами. Весьма возможно, что в лице двух братьев-близнецов когда-то фигурировали Эхирит и Булагат, ле­гендарные прародители северобайкальских баргу-бурят.

В предыдущих главах в процессе работы над материа­лами якутского героического эпоса мы уже научились рас­шифровывать и уяснять исторический смысл сжатых и сум­марных образов народных сказаний. Мы знаем также обыч­ную анахронистичность легендарных представлений во време­ни и в пространстве. Прилагая известные нам методичес­кие масштабы к бурятским сказаниям о Сукор-Нойине, мы приходим к следующим историческим заключениям:

1. Два отдела северобайкальского бурятского народа, олицетворенные в образе их предков-эпонимов, близнечных братьев Эхирита и Булагата, в древние времена в пределах своего Приангарского края жили под тяжелым гнетом бога­того скотом тумэтского народа, олицетворенного в образе его княжеской фамилии—Сукор-Нойина.

2. Скотоводы-тумэты должны были занимать степные районы Приангарья, тогда как эксплуатируемые ими охот­ничьи племена, эхириты и булагаты, из которых они вер­бовали себе «батраков и пастухов», теснились в таежных и промышленных окраинах или, как гласят легенды самих бурят, — «разбегались по лесам... и уходили вглубь тайги».

3. Позднейшее обогащение скотом эхиритов и булагатов в связи с занятием ими освободившихся после тумэтов степ­ных мест Приангарья в народных сказаниях переживается как обратное отобрание возмужавшими братьями скота, ограбленного прежде у их бедной матери-вдовы властелина­ми тумэтского народа.

4. Бурятский народ в своих легендах не может уяснить себе переселение тумэтов куда-то вглубь степной Монголии и проецирует место развертывания событий своей собствен ной истории по месту позднейшего проживания тумэтов или же, представляя себя владельцем всех своих современных земель, допускает нашествие Сухор-Нойина с воинским отря­дом, который учиняет разные насилия и жестокости над бурятами. В первом случае выселение тумэтов из Приангарья в легендарном сознании народа получает как бы обрат­ное отображение в воображаемом бегстве бурят из степей Монголии в свой нынешний край.

5. Бурятские легенды удостоверяют также и тот истори­ческий факт, что древние тумэты были в составе запад­ных монголов-элэтов.

Таким образом, монгольские исторические летописи Рашид-Эддина, предания северобайкальских бурят и вилюйских якутов свидетельствуют вполне согласованно о проживании в Приангарском крае тумэтов или туматов, которые занима­ли здесь господствующее положение.

Мы имеем теперь ясное представление об этнической карте Южной Сибири и Урянхайского края в эпоху появле­ния знаменитого завоевателя Чингис-Хана. Центральные степные части Приангарья занимают тумэты, имевшие в своём составе хори (предков современных хоринских бурят). В районе Нижнеудинского и Канского уездов живут предки Эхирит-булагатов. Урянхайский край (вероятно, и Прикосоголье) занимают ойраты совместно с туба-урянхайцами. В пределах южного Енисея властвуют кыргызы. Рашид- Эддин зафиксировал живое предание о том, что «в древности нa восьмиречии, образующем реку Кэм», т. е. в Урянхайском крае, до ойратов обитало племя тумэт. Здесь мы находим косвенное указание на то, что центральные части Приангарья были заняты каким-то другим народом, ввиду чего тумэты живут в Урянхае. Значит, при Рашид-Эддине еще помнили про переселение тумэтов из Урянхая в Баргуджин-Тукум. Этим народом, освободившим Приангарье для тумэтов, могли быть только якуты, отступившие на север. Если мы предпо­ложим, что якуты Тыгына (якутяне) покинули Приангарье незадолго до появления Чингис-Хана, то оказывается, что они со всех сторон были окружены монголами: в Урянхае и в Прикосоголии жили тумэты и ойраты, лесистый водораз­дел Ангары и Енисея занимали эхирит-булагаты, а на восток от Байкала, само собой разумеется, находилось гнездо основ­ного ядра монголов.

Мы раньше приводили список поколений, принадлежащих к составу дурбэн-ойратов. Кроме основных ойратских поко­лений к ним относят баргу-бурят и тумэт. Сообразуясь с местами расселения всех названных племен в эпоху воз­вышения Чингис-Хана, нетрудно понять, что секрет образования и обособления западных монголов заключается в якутской проблеме. Якуты когда-то в глубокой древности у озера Байкал разорвали линию монгольских племен на две части — западную и восточную. Но это обстоятельство в дальнейшем поставило якутов в крайне невыгодную позицию — между молотом и наковальней. Очутившись в зажиме между западными и восточными монголами, якуты, конечно, были вынуждены постепенно пятиться на север. И в классическом историческом сочинении Рашид-Эддина мы не нашли никаких следов пребывания якутов в Баргуджин-Тукуме.

До окончательной эвакуации на Лену якуты, несомненно, имели жестокие схватки с западными монголами, которые должны были нажимать на них с Урянхая, Прикосоголья и с запада. Ойраты и тумэты не могли забыть, что якуты в период раннего засилья турецких племен отобрали у них древнюю родину Баргуджин-Тукум.

Характерно то, что названия некоторых ойратских пле­мен у якутов превратились в ругательные слова. Мы знаем, что калмыков нередко именуют «элет» по названию одного из их главных племен.[170] Урянхайцы это слово произносят «ёёлэт»[171], что нужно рассматривать как стяжение более древнего «угэлэт». «Елет, элет» якуты превратили в «илээт». Это — самая сильная ругань с весьма неопределенным со­держанием. Э. К. Пекарский, по своим источникам, конста­тирует целый ряд разных непохвальных качеств, вкладывае­мых в это слово: злодей, шулер, жулик, шарлатан, распут­ник, расточитель, мот, мотыга, люди худой крови, худых предков.[172] Пекарский склонен образовать якутское «илээт» от русского «ляд». Это, конечно, крайне искусственная теория, ибо «лад» даже в самой русской среде не особенно попу­лярное и известное слово, тогда как якутское «илээт» извест­но каждому подростку.

Имя кровных врагов якутского народа легко могло превратиться у них в синоним самой крепкой ругани, в которой заключены «все качества» от злодея до распутни­ка (-цы).

Мы знаем, что монгольские племена, жившие к западу от Байкала были известны также под общим названием «баргуты» или «буруты», что будто бы значило когда-то «дикий и темный человек». Знатоки бурятского языка гово­рят нам, что «бурут» есть ранний вариант имени «бурят». А в якутском языке слово «бурут»[173] точно также получило далеко не похвальный смысл. По грамматической конструк­ции ряда аналогичных глагольных образований, например, ыттыыр — кустуур, буруттуур, последнее слово, собственно говоря, имеет значение— «именовать кого-либо бурутом», что во всяком случае не обрадует того, к кому адресовано. Очевидно, древний якут, если желал обидеть кого-либо из своих соплеменников, говорил: «Эх ты, бурут». Обиженный, конечно, скажет: «Миигин буруттаата, бурукка холоото» — обозвал меня бурутом, сравнил с бурутом. В этих лингвисти­ческих фактах мы находим хорошую иллюстрацию древней национальной политики. Якуты в своих богатырских былинах все враждующие с ними племена называют «абаасы» — черти и бесы. Поэтому и не удивительно, что они имя самых окраинных монголов, с которыми приходилось часто враждо­вать, превратили чуть ли не в синоним понятия обида, словесное поношение. Описанное явление свидетельствует о том, что древние якуты соприкасались с предками северо­байкальских баргу-бурятов.

Мы имеем лингвистическое доказательство и того, что в составе якутов имелись небольшие вкрапления бурутов. В слове «бурут» конечное «т» может исчезать, например, «бурукка» (дат. п.) от «буру(т)ка». («Т» ассимилировалось с «к» окончания). Следовательно, и глагол «буруу-саа» — угнетать (Пекарский переводит не совсем точно — досаж­дать кому словами или поступком), преследовать, гнать ко­го, произошел от того же корня «бурут» или «буруут». (Слово «баргут» сначала должно перейти в «буруут» и позже в «бурут»). Иными словами, «буруу-суур» первоначально должно было значить поступать с кем-либо из своих сопле менников так, как если бы он был из бурутов, т. е. вся­чески обижать, постоянно давить и угнетать точно инопле­менника. Обижаемый и угнетаемый якут должен был срав­нивать свое положение с участью единичного бурута, очутив­шегося в якутской среде, и, отстаивая свои права, он мог говорить: «Я тебе не бурут».

Итак, якуты не только соприкасались когда-то с баргу- бурятами, но даже имели в своей среде единичных бурутов, чтобы, глядя на их печальное положение, образовывать но­вые слова и понятия с определенным содержанием, списан­ным с натуры. Текущая история безусловно давала много случайностей, когда среди якутов могли очутиться бурууты в качестве ли военнопленных или добровольных беженцев, спасавшихся от своих по совершении разных проступков или преступлений.

Современные буряты известны якутам под именем «бырааскай» (см. словарь Пекарского). Для какого человека, мало-мальски знакомого с фонетикой якутского языка, должно быть ясно, что «бырааскай» есть якутское произно­шение русского наименования «братский» (Ср. якут. «быраат» от русского «брат»). Значит понятие о бурятах якуты получили только от русских.

У ранних авторов, слышавших отрывки якутских легенд о переселении Омогоя и Эллэя из-за верховьев Лены, очень часто встречаются ссылки на то, что, якобы, по рассказам самих якутов, их предки уплыли по Лене, потерпев пораже­ние от братских. Иногда и сами якуты вклинивают в свои предания имя народа «бырааскай». Из приведенного выше лингвистического факта тождества «бырааскай» с русским «братский», а также целого ряда данных по истории мон­голов и их передвижений через Баргуджин-Тукум, ясно устанавливается, что имя бурят — бырааскай в якутских легендах есть позднейшая контрабанда. Русские обыватели и бывалые якуты свои собственные домыслы и предположе­ния облекают в форму народных легенд. Записав с уст про­стого народа подлинные предания во многих вариантах, мы утверждаем, что у самих якутов нет и не может быть ника­ких легендарных воспоминаний о народе с именем «быраас­кай». Древние якуты имели дело с туматами-тумэтами, елетами-илээтами и с бурутами-баргутами.

Так как западные монголы были аборигенами Предбайкалья (понятие «абориген» мы употребляем здесь условно, ибо древнейшими обитателями Предбайкалья, вероятно, были тунгусы), то значительные примеси их к якутам можно ожидать лишь в якутских авангардах, т. е. среди северных оленеводов, где мы нашли роды тумат, югюлээт, или в северо-восточном Вилюе, население которого пересели­лось на север вслед за якутами-оленеводами. Объякученных буруутов в настоящее время возможно было бы установить лишь по родовым названиям, сохранившимся параллельно у якутов и северобайкальских бурят.

Среди бурят булагатского поколения еще в эпоху русско­го завоевания выступает довольно многочисленная группа, т. н. батулинцев. Историк бурят H. М. Богданов пишет:

«В Кудинских степях (долина р. Куды, впадающей в Ангару справа ниже г. Иркутска), как и теперь, жили булагаты. В том же районе жили, согласно цитированным актам, и батулинцы. Кудинские буряты считают себя потомками Батлая, внука или правнуку Булагата... Название «батулин­цы» относится к предкам нынешних кудинских бурят, явля­ющихся одной из ветвей булагатов»[174].

Среди якутов есть тоже свои «батулинцы». Это доволь­но многочисленный наслег в северо-восточном Вилюе под названием «Боотулу». (В офиц. докум. «Батулинский»). По данным 1891 г. в этом наслеге числилось 1684 д. об. п., а по 10-й ревизии — 1505 душ.[175] Это слово подчиняется оканию и аканию. Акающие произносят «Баатылы». Роды боотулу имеются также среди северных якутов в Жиганском улусе (два наслега), в Усть-Янском улусе (один наслег) и среди якутов озера Есей.

В эпоху завоевания якутов в казачьих документах неред­ко упоминается «Батулинская волость» и в пределах Якут­ского округа, например, в челобитной Петра Бекетова.[176] В на­стоящее время сохранился лишь один батулинский род в Кильдемском наслеге Западно-Кангаласского улуса.[177]

Несмотря на то, что подавляющая масса «боотулу» живет среди ранних вилюйчан и якутов-оленеводов, они почему-то удостоились чести попасть в легенды якутян и, по-видимому, по недоразумению смешиваются с якутами Баягантайского улуса. По варианту легенды об Омогое и Эллэе, опубликованному В. Приклонсим, предком Баягантайского улуса признается единственный сын раннего пере­селенца на Лену Омогоя, Баарагай Батылы Кэлтэгэй Тобук, о котором сообщается: «Терпел нищету и питался добычею, которую приносила черная собака».[178]

В записанных нами вариантах за потомством Омогоя тоже присваивается иногда наименование «боотулулар — кэлтэгэй тобуктар» или вообще «боотулулар». Об их леген­дарном предке, единственном сыне Омогоя, сообщается «лишился скота и впал в крайнюю бедность». Потом онпропитывается у своих богатых родственников «в качестве проживалыцика»[179] или «боги через шамана ответили, что ско­та у него не будет и что он должен пропитываться охотой и рыбной ловлей»[180].

Очевидно, бедность батулинцев и их занятие охотой и рыб­ной ловлей когда-то были ходячей поговоркой среди якутов. Эти ассоциации, вполне гармонирующие с обычной участью покоренных иноплеменников, в связи с наличием батулинцев или батлаевцев среди баргу-бурят, заставляют нас признать в якутских родах боотулу объякученных бурутов. Раннее переселение их на север и распыление среди якутов- оленеводов и ранних вилюйчан тоже говорят за их монголь­ское происхождение.

Мы, конечно, не уверены в том, что нами выявлены без остатка все якутские роды монгольского происхожде­ния. Но тем не менее факт обнаружения всех родов мон­гольского происхождения в одном определенном районе го­ворит за то, что эти примеси к якутам были не особен­но велики и не выходят за указанные нами пределы, т. е. северных якутов и ранних вилюйчан. Если общая численность тех и других не превышает 35—45 тысяч душ, то по равном распределении этого населения между тремя этническими группировками (тунгусы, монголы и якуты) мы не можем определить монгольские вкрапления к якутам свыше 15 тысяч душ.

Остальные отделы якутского племени, которые вливались в Баргуджин-Тукум значительно позже, не могли бы полу­чить значительные монгольские примеси, ибо монголы долж­ны были эвакуироваться до их прихода, а их отрезанные части уже войти в состав передних якутских родов.

Наличие в составе северных якутов и ранних вилюйчан монгольских пленников в корне отвергает гипотезу о том, что якуты были коренными обитателями Предбайкалья и что се­веробайкальские буряты являются здесь поздними пришель­цами. В исторической действительности произошло как раз обратное явление. Предки якутов, наступая из южных мон­гольских степей в современном Забайкалье, должны были вклиниться в среду монголов, имея ойратские поколения на западе. В дальнейшем якуты, перейдя через Байкал, оттесняют хори-туматов и элетов в Прикосоголье и в Урянхай, а эхирит-булагаты, оторвавшись от своей ойратской массы, застревают между Енисеем и Ангарой. Отступление якутов на север вернуло хори-туматов в Приангарье. Эпоха чингисовых войн перебросила туматов в Южную Монголию и увлекла хоринцев в привольные забайкальские степи. Вот когда эхирит-булагаты очутились в положении единственных господ Предбайкалья и постепенно должны были разбогатеть скотом, хотя до недавнего времени они сохраняли обычаи и замашки охотничьего народа. В эпоху занятия якутами

Предбайкалья они, вероятно, были очень немногочисленным народом. Позднее, когда власть чингизидов пошла на убыль и в Монголии начались междуусобные распри среди потомков Чингис-Хана, Приангарье опять превратилось в убежище для беженцев из Халхи. Так постепенно сложились северобайкальские буряты, которые в эпоху русского нашествия вряд ли превышали 100 тысяч душ.

Знакомясь с бурятским наречием, их героическим эпосом, былинами, шаманизмом и т. д., нетрудно убедиться, что бы­товая народная культура у бурят в ее современном состоянии не едина и не однородна. Эхирит-булагаты по своим культурно-историческим традициям резко отличаются от хоринцев и агинцев, тем более от селенгинцев. Даже в пре­делах Приангарья бурятское население отдельных обособ­ленных районов, как, например, Тунки, Алари, Балаганских и Кулинских степей, бурятские поселения около г. Нижне- удинска столь сильно разнятся друг от друга по языку, что нужно изучать их порознь. Так, например, известный монго лист и тюрколог H. Н. Поппе, составитель «Учебной грам­матики якутского языка», посвящая специальную монографию говору аларских бурят, заявляет:

«Бурятских говоров много, все они в известной степени отличаются друг от друга, а потому они должны исследовать­ся более точно, более подробно, чем языки, являющиеся на всей территории своего распространения едиными, во всяком случае более едиными, чем бурятское наречие. Исследователь таких, более единых, единообразных языков может огра­ничиваться лингвистическим исследованием одного-двух мест всей территории распространения этого языка и обобщить свои выводы на весь язык. Для исследования бурятских го­воров такой метод неприемлем. Мы заранее должны раз­бить территорию его распространения на отдельные клетки и изучать каждую клетку в отдельности, чтобы по-настоящему изучить все существующие говоры, действительного количест­ва которых мы даже не знаем».[181]

А по поводу языка якутов разных округов: Якутского, Вилюйского, Верхоянского, Колымского и Олекминского, невзирая на их огромную территориальную разобщенность, еще ни один лингвист не делал подобных заявлений. Якут­ское племя, за исключением северных оленных якутов, представляет собой монолитное целое. До настоящего време­ни, как мы знаем, языковеды даже не могут установить на­личие каких-либо обособленных говоров в якутском наречии с ясными и устойчивыми фонетическими признаками, за исключением акающих и окающих. А установление культур­ной обособленности вилюйчан от основной якутской массы по их героическому эпосу и религии, как мы видели, пред­ставляет собой довольно сложную научную проблему. Все это свидетельствует о том, что якуты со времен глубокой древности выступали как самостоятельное и прочно сколо­ченное культурно-этническое единство. Поразительное одно­образие якутского языка и бытовых признаков, несмотря на расселение этого народа на огромном пространстве, ли­шенном удобных путей сообщения, вне всякого сомнения, свидетельствует о том, что все существенные показатели якутской культуры окончательно оформились в незапамятной древности. Безграничная и сплошная тайга Ленского края не могла способствовать объединению людей и образованию однородной культуры. Наоборот, она разъединяла их, клала между отдельными частями народа непреодолимые прегра­ды. Рядовой якут Верхоянского округа никогда не мог видеть и сталкиваться с якутянином, не говоря о вилюйчанине и олекминце. Значит, якуты стали разбредаться по всем диким углам и таежным дебрям своей совре­менной родины, окончательно сложившись в «якута» в пол­ном смысле этого слова, а в особенности в отношении их языка.

Теперь мы вправе критически подойти к теоретическим построениям знаменитого тюрколога, академика В. В. Радлова о происхождении якутского языка и народа. Как мы изла­гали в своем месте, он утверждает, что якутский язык со всеми его лингвистическими особенностями является истори­ческим новообразованием и что само якутское племя сложи­лось лишь после эпохи возвышения монголов в результате механического смешения монголов, турок и еще третьего этнического элемента «ни турецкого и ни монгольского про­исхождения». Этот третий элемент в составе якутского наро­да Радлов усматривал в «Ойн-Урянха» Рашид-Эддина, кото­рый, якобы, обитал на северо-востоке от Байкала. Таким образом, обособленное существование одной части якутов, признаваемой их основным и первоначальным ядром, конста­тируется документально еще в конце XIII в. нашей эры. До этой даты Радлов предполагает монголизацию этих урянхитов. Значит, к концу XIII века в якутском языке и культуре заключались «У + М» элементов. Причем, нужно иметь в виду, что это смешение и объединение урянхайских и мон­гольских начал происходит в лесах и непроходимых горных хребтах Витима и Олекмы. Дальше, рассуждает Радлов, в эпоху возвышения монголов несокрушимым натиском по­следних с востока из Приангарья вытесняется на север в область обитания урянхае-монгольского народа часть турец­ких племен, совершенно похожих на енисейских кыргызов, карагасс, сойот, и вот в области тех же лесных и горных дебрей на двухсоставный народ налегает новый турецкий слой и происходит окончательная консолидация якутского народа в новотурецкий тип из элементов «У + М + Т». По Радлову, последняя метаморфоза «отуречения» урянхае- монгольского народа произошла, приблизительно, с полови­ны XIII столетия.[182] Но удивительнее всего то, что, по мнению академика Радлова, якутский язык к моменту прихода русских уже принял свои современные формы:

«Язык якутов еще в XVII веке был совершенно таким, каким представляется он нам теперь, что доказывается на­печатанным Николаем Витценом в Амстердаме текстом мо­литвы «Отче наш».[183] Иными словами, в течение 300—400 лет, истекших после появления Чингис-Хана, произошло полное слияние урянхайских, монгольских и турецких элементов в одно монолитное и однородное единство. И все это про­исходит в такой обстановке, где, казалось бы, ничто не по­буждало носителей элементов «у», «м», «т» ко взаимным столкновениям и смешениям. Вряд ли можно усомниться в том, что урянхайцы, монголы и турки, очутившись в указан­ном географическом районе, оставались бы прозябать каж­дый в своей трущобе. Если с западной стороны Байкала дви­гались на север турки-скотоводы, то им незачем было бы бес­покоить оленеводов и охотников бассейна Витима и Олекмы, ибо скотовод должен пасти своих коров и лошадей совсем не там, где бродят оленеводы и охотники. С другой стороны, и последним не было нужды обращать внимание на турок, передвигавшихся с конями и коровами по травянистым местам бассейна Лены.

Мы знаем, что даже при гораздо более благоприятных условиях в смысле возможности интенсивного взаимного общения, при удобных путях сообщения, при скученном в городах и селах земледельческом быту, общности интере­сов и т. д., могут существовать рядом друг с другом разные языки, нации и культуры. Например, татары, цыгане, евреи, русские, финны, латыши et cetera живут бок о бок вот уже сколько столетий, не образуя общего для всех языка, культурной мешанины и не утрачивая своего наречия и куль­турной физиономии. Но почему-то в диких таежных хребтах на северо-восток от Байкала должно было произойти описанное чудо образования нового языка и культуры из принципиально отличных начал урянхайского, монгольского и турецкого в течение каких-либо трех-четырех столетий. Конечно, мы знаем факты поглощения одним народом другого, но это явление обычно имеет место лишь при стече­нии целого ряда благоприятных обстоятельств.

Вернемся к вопросу о бурятах.

Проф. H. Н. Козьмин, один из больших знатоков истории бурят и монголо-турецких племен в целом, не разо­бравшись в вопросе о Баргуджин-Тукуме и его населении в век Чингис-Хана, усматривает в бурятах позднейших при­шельцев из верховьев Амура и хребтов Хингана, куда он передвигает и Баргуджин-Тукум. Он думает, что монгольские племена начали эмигрировать на север, в частности в Приангарье, лишь по прошествии блестящего периода Монголь­ской империи, когда кончились завоевания и возможность обогащаться за счет других народов, приблизительно с нача­ла XIV века при преемниках императора Хубилая. О появлении бурят в Прибайкалье он пишет: «Всего вероят­нее, что это переселение происходило в первой половине XIV века». Об якутах он пишет: «Но это был небольшой народ и предоставленный самому себе он не мог выдержать борьбу за свою самостоятельность против бурят, имевших в тылу опору в монгольских племенах...»[184].

Мы не в состоянии что-либо возразить маститому сибиреведу и ориенталисту, кроме ссылки на вышеизложенное о Баргуджин-Тукуме по Рашид-Эддину и «Юань чао ми ши». Впрочем, у проф. Козьмина мы находим и такие дельные замечания: «Надо думать, что в эпоху Чингис-Хана бурят­ская народность еще не сформировалась».[185] А мы знаем, что в эпоху появления Чингис-Хана якутов уже не было в При­ангарском крае. Очевидно, они ушли на север совсем не под натиском бурят, которые существовали тогда в лице лишь маленького охотничьего племени эхирит-булагатов. Проф. Козьмин о бурятах того времени пишет:

«Их основное занятие — рыболовство и охота. Это об­стоятельство как нельзя более согласуется с народными пре­даниями бурят. Один из их легендарных предков Хоридай получил в удел от отца лесистые и гористые места, удобные для охоты. Предания цикла зэгэтэ-аба настолько много­численны и крепки были в народной памяти, что давали возможность М. Н. Хангалову воссоздать подробную картину общественного и семейного быта звероловческой эпохи»[186].

По поводу мнения М. Н. Хангалова о звероловческом прошлом северобайкальских бурят и получении их предками в удел «лесистых и гористых мест» и мы можем от себя прибавить тоже, что все это «как нельзя более согласуется» с нашим толкованием соответствующих мест Рашид-Эддина о проживании эхирит-булагатов, ловцов соболей и белок, на гористом и лесистом водоразделе Енисея и Ангары, «на краю страны кыргызов».

М. Н. Хангалов, безусловно, был большой знаток пре­даний, обычаев и нравов своего народа. Поэтому его общие фактические предпосылки о господстве в быту северобай­кальских бурят охотничьих интересов, обычаев и замашек в сравнительно недавнем прошлом не могут быть игнориро­ваны историками.[187]

Проживание эхирит-булагатов при Чингис-Хане на за­падной стороне Байкала подтверждается их принадлеж­ностью к составу ойратских поколений, которые в своей главной массе в то время жили в Урянхайском крае. Вопрос об ойратстве баргу-бурят был поднят еще в середине прош­лого столетия Д. Банзаровым в его статье «Об ойратах и уйгурах» и в настоящее время может считаться решенным в положительном смысле. Пишущий эти строки еще в 1920 г. в своих докладах по истории якутов, развивая взгляды Банзарова, утверждал, что когда-то якуты под натиском ойратов были вынуждены очистить левый берег Ангары и сосредоточиться между Ангарой и Леной и, что буряты, по свидетельству Санан-Сэцэна, в центре Монголии причисля­лись к ойратам.[188]

П. П. Баторов в своей статье «Материалы к вопросу о происхождении бурятских племен» высказывается за ойратство эхирит-булагатов:

«Судя по всем легендарным сведениям эхирит-булагатов и их ветвей — аша-абагатов, готолов, шаралдаев, куркутов и проч., надо признать, что они произошли от олетов-калмыков, так как сказаний о непосредственной связи с монго­лами у эхирит-булагатов нет... На основании существую щих и поныне старинных песен у кудинцев, вспоминающих далекие отсюда страны Алтай, Хан-Кухей, Кэнтэй.., можно думать, что отдаленные предки эхирит-булагатов когда-то жили или скитались по всем тем местам, т. е. по Алтаю».

Взгляды Баторова полностью усвоил и дальше развивает М. Н. Забанов в своей работе, на которую мы выше ссылались. («Бытовые черты и пр.»). Свои выводы Забанов формулирует в следующих словах:

«По-видимому, ойраты или олеты были в тесной связи и общении с эхирит-булагатами (их предками), почему в ле­гендах последних встречаются признаки, присущие монголам-ойратам, вроде титула хун-тайши или названия «олет» и т. д. Может быть, самый сюжет о Буха-Нойоне сло­жился под ойратским влиянием».[189]

«Упоминание Алтая и Хухэ в эпосе эхирит-булагатов является отголоском тех отдаленных времен, когда эхирит- булагаты... жили среди западных ойрат-монголов, кочевали и охотились по Алтаю и Хухе».[190]

Работы Баторова и Забанова интересны для историка в том смысле, что они на основании фольклорного созна­ния самих эхирит-булагатов устанавливают факт тесного об­щения их предков с элетами-ойратами. Но где, в какой местности западные монголы и баргу-буряты соприкасались друг с другом? Чтобы объяснить принадлежность эхирит- булагатов к составу ойратов, совсем не нужно поселять их где-то далеко на западе около Алтая, ибо сами ойраты там являются пришельцами с востока. Упоминание Алтая в эпи­ческой поэзии эхирит-булагатов было бы проще объяснять заносом былинных сюжетов и традиций из степной Монго­лии, Богатырствующие народы всегда жили там и, конечно, совершали походы во все стороны, в том числе и на Алтай. Ц. Ж. Жамцаранов, лучший знаток былинного эпоса мон­гольских племен, в своей статье «Заметки о монгольском ге­роическом эпосе» пишет:

«Во всех бурятских и монгольских улигэрах (былины, соответствуют якут. «олонгхо») есть определенный географи­ческий центр, куда тяготеют, так сказать, события. Таким центром служит Алтайский район, расширяясь во все четыре стороны, но, главным образом, на восток (оз. Байкал) и запад (моря: Аральское, Черное, Красное (Каспийское?) А. Р.), а также Индию. Впрочем, необходимо оговориться, что название морей и стран носят слишком общий, нарица­тельный характер, так что трудно установить точно, где на­ходятся описываемые в улигэре горы и моря».[191]

Если упоминание Алтая в былинах есть общемонгольская черта, то главный довод названных авторов по поводу при­знаков проживания эхирит-булагатов около Алтая, само со­бой разумеется, отпадает. Общение эхирит-булагатов с ойротами в древние времена разъясняется довольно просто. Сами ойраты, отделившись от восточных монголов, могли передвигаться на запад, не по степям Монголии, которые были заняты еще турецкими племенами, а через таежный и гористый север — через Баргуджин-Тукум. При проникно­вении якутов из-за Байкала элеты и тумэты отступили в Урянхайский край, а эхирит-булагаты отстали от них, будучи прижаты к западным окраинам Приангарья. Если элеты и ту­мэты не проживали в древности в Приангарском крае, то мы не обнаружили бы их части (роды югюлээт и тумат) сре­ди северных оленных якутов и ранних вилюйчан. Таким образом, якутские материалы опять-таки находят подтвер­ждение в преданиях северобайкальских бурят.

Воинственные ойраты не могли оставить якутов в покое. Борьба за возврат Баргуджин-Тукума, вероятно, носила очень длительный и хронический характер. В известную историческую эпоху, как мы знаем, вилюйских якутов в Приангарском крае сменили якутяне. Вместе с тем, якутяне должны были унаследовать старинную вражду с ойратскими племенами. Переселение якутян на Лену и постепенная колонизация ими территории современного Якутского округа, по всей вероятности, является отражением борьбы за Баргуджин-Тукум. Этот вопрос надлежит рассмотреть при изуче­нии исторических судеб основного отдела якутского племени.