Античные общества

В «Опыте истории мысли» он подчеркивает: «Греческая цивилизация есть единствен­ная, кото­рая дала продукты критической мысли настолько крепкие и рациональные, что они сделались основою непре­рывного исторического прогресса мысли, и с нее история мысли получает хро­нологическое распре­деление» (Лавров П.Л. О религии М., 1989, с.267)

«Явились другие гипотезы без всякой связи с народными представлениями, гипотезы, высиженные в уединенном размышлении, безликие метафизические мифы – достояние философских школ» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1965. Т.1. С.547)

Что интересно, П.Л. Лавров выдвигает как вершину мысли не классический период греческой культуры, а период эллинизма. Что совершенно верно, период эллинизма – это период наивысшего расцвета античной мысли – новоевропейская культура именно от эллинистической культуры ведет свое начало, базируется на ней, факт до такой сте­пени очевидный, что не тре­бует обоснования, но, как ни странно, при рассмотрении ан­тичной культуры игнорируется до сих пор некоторыми исследователями, отдается предпочтение «классическому» периоду». Вот как он описывает специфические черты этого периода: «После долгого процесса работы фило­софской мысли над объяснением сущности вещей в понятиях, заимствованных из мира реаль­ного или из мира идеального, и над стремлением к абсолютной достоверности в умозрениях вырабатыва­ется античный скептицизм. Он сознает бесплодность этого пути, отрицает всякую воз­можность* ставить даже самый вопрос о сущности вещей и заменяет его для мыслителей позднейших периодов рациональной задачей понять мир, устраняя вопрос о его сущности; он указывает (в младшей академии) и путь отыскания вероятнейшего там, где достоверность не­достижима, предлагая тем философам, которые остаются верны задачам отыскания сущностей, лишь один исход: обращение к некритической мистике, чуждый всякой научности. И как раз в то же самое время, когда появляются первые мыслители, провозглашающие себя «гражданами мира»; когда появляются и первые ученые специалисты по силе и точности своей научной мысли остающиеся об­разцами для специалистов позднейших. Искусство усваивает новый мо­гущественный элемент индивидуалистической лирики греческих поэтов, еврейских псалмопевцев и пророков. Оно осваивает и элементы драмы, воплотившей в сценическое дей­ствие для масс – по всей вероятности безграмотных в большинстве – требования нравственной критики, направленной против форм мифологии и обособленных цивилизаций. Пред нами пер­вые произведения, в которых задачи понимания исторических событий в их связи и последовательности поставлены с определенностью оставшейся надолго после того непревзойденной. Перед государственными деятелями встает философская задача системати­ческого права, и, в то же самое время, пред мыслителями, как идеалистиче­ского, так и материалистического или даже скептического направления, возникает почти во всей её полноте, задача системы философии, охватывающей и понимание мира, и правила жизни и раз­решение политических затруднений; пред всякой же разви­той личностью, даже совершенно не­зависимо от силы понимания, возникает идеал жизни по личному убеждению, не подчиняясь ни стародавнему обычаю, * ни господствовавшим формам жизни, ни государственному закону.

Но рядом с этим широким развитием прогрессивных задач, историка мысли не может не пора­зить исход этого великого движения. Вслед за расцветом критической мысли в философии и в точной науке, она имеет пред собой факт, что вредный элемент переживания обнаружился все резче в постепенном усилении метафизической и фанта­стической доли в философских системах, пока, в произведениях позднейших орфиков, пифагорейцев, платоников, гностиков, объединяющая работа мысли выработала нако­нец такие формы, в которых трудно распознать рациональную философскую работу мысли от прежней мифологической, создавшей иерархию богов Египта и Ассирии. Стремление небольшой горсти передовых мыслителей возвысится над толпой, как уе­диненные «понимающие» и «знающие», устраняя вовсе задачу быть педагогами масс, сделало свое дело. Еще шаг и философия сознательно принимает на себя роль «служанки». Светская критическая мысль в ней сходит на ступень явления случайного, незна­чительного для современности и едва ли не враждебного культуре, которая стре­мится установиться» (Лавров П.Л. Задачи понимания истории. М., 1895. С.183-185)

Здесь Лавров несколько неправильно трактует причины упадка эллинистической куль­туры в обособление интеллигенции от «народа», наоборот в эллинистической культуре наблюдается формирования мощной сети образовательных школ и исследовательских центров. Дело, вернее, состоит в том, что упадок обусловлен римским завоеванием. Римляне же, как известно, не со­всем воспринимали эллинистическую культуру, выбирая в ней лишь существенные для них моменты, тем более скептично относились к философии. Сами они не были творцами каких-либо новых идей.

Лавров далее выделяет три существенных момента эллинистической культуры. Вот что он пи­шет: «Из многочисленных форм проявления критической мысли в эту эпоху осо­бую важность имеют для историка мысли следующие… три формы.

Обнаруживается, во-первых, универсалистическая тенденция, подрывающая сущность культуры обособленных цивилизаций. Создается, во-вторых, почва – отчасти метафизическая – для научного мышления, а затем устанавливаются методы этого мышления в специфических областях. Это происходит путем отрицания всякой пользы от обработки унаследованных ми­фологий для придания им большей стройности. Тем не менее работа над ними продолжается весьма энергично, но теперь уже в направле­нии внесения в мифологии элемента нравственно­сти, о чем сейчас будет сказано ниже. Работа объединяющей мысли, создающей теперь философские системы. Переносится в сферу светской мысли, которая сознана, как отличная от сферы верования или даже как противоположная последней. Тем самым, в усвоении сознания различия этих сфер, подрывается характеристическое стремление предшествующей культуры обособлен­ных наций слить, в виду прочности государства, задачи, * принадлежащие разным об­ластям мысли. Когда наступает эпоха новой попытки создать в исторический момент, здесь имеющийся в виду, новую обычную культуру, оказывается, что специфически-научная мысль Евклидов и Архимедов отделилась от метафизики академиков, перипатетиков и стоиков.

От сферы обязательного обычая, принудительного закона и догматической заповеди отделяется, в - третьих, и сфера нравственного убеждения, требующего подстановки жизненных целей и руководства жизненной деятельности на основании обязанности, самой личностью на себя возложенной. Таким образом, подрывается элемент обрядности, господ­ствовавший в предыдущем периоде в том комплексе, который назы­вают религиями; на первом месте в комплексе этого рода становится убеждение; под­рывается элемент формальной легаль­ности, связывающей механический государствен­ный союз; подрывается элемент принудитель­ности в семье, выставляя на первый план начало личных симпатий и свободного выбора. С особенной силой и с особенным зна­чением влияние этого начала нравственности, проявляется в энергичной переработке мифологий, дополняя в типах богов элемент могущества элементом нравственного дос­тоинства, а также в идеалах достоинства человеческой личности, которые все сильнее проникаются этим элементом» (Лавров П.Л. Задачи понимания истории. М., 1895. С.186-187)

Причину всего этого Лавров видит в изменениях в хозяйственной сфере - «в расшире­нии и уча­щении торговых сношений между народами и государствами» (Лавров П.Л. Задачи понимания истории. М., 1895. С.188). В интересах «торгового класса» и универсализм мировоззрения, ибо товар не имеет национального «лица»; и рациональ­ная наука, ибо необходимы как научные знания для успешного ведения торговли, так и «калькуляторский» стиль мышления; и требование личностного нравственного начала – которое формирует индивидуализм так необ­ходимый для «торговой» культуры и формирует нравственное поведение субъектов торговых сделок. Такие же типичные черты замечаемы при становлении новоевропейской культуры: идеологии рациона­лизма, механицизма и нравственных принципов протестантизма.