Глава 5. Ранним декабрьским утром 1893 года двадцатипятилетний цесаревич Николай Александрович облачился в охотничий костюм

Ранним декабрьским утром 1893 года двадцатипятилетний цесаревич Николай Александрович облачился в охотничий костюм, захватил карабин и спустился в нижнюю залу дворца, где у пылающего камина сидел отец. Рядом находилась немногочисленная свита из приближенных особ.

Увидев сына, император улыбнулся.

– Доброе утро, Ники!

– Доброе, папа!

Цесаревича поприветствовали и вельможи. Николай Александрович лишь кивнул им.

Император внимательно посмотрел на сына:

– Ты плохо спал, Ники?

– Я совсем не спал, только недавно задремал, а уже и вставать пора.

– Поэтому не в настроении?

– Наверное. А почему мамы нет? Она не поедет на охоту?

– Нет. Она будет готовиться к отъезду из Гатчины в Петербург. Да и мы после охоты отправимся в столицу.

– Хорошо, папа.

– Какова же причина твоей бессонницы, Ники?

– По‑ моему, об этом уже все знают.

Александр Третий повысил голос:

– Ты не ответил на вопрос, сын.

– Извините, папа. Причина в письме, полученном накануне от Аликс.

– Может быть, тебе это покажется странным, но я ничего не знаю о письме.

– Разве мама вам ничего не говорила?

– Я же сказал, что о письме ничего не знаю. Надеюсь, ты сам, если, конечно, посчитаешь нужным, расскажешь о том, что написала тебе принцесса Дармштадтская, руки которой ты просишь уже пять лет.

– Да, папа. Я сам хотел поговорить с вами. После охоты.

– Поговорим в Петербурге.

– Хорошо.

– А сейчас приводи себя в порядок.

– Я в порядке. Окладчики выехали?

– Давно. Уже должны обложить стаю.

– Погода нынче тихая. Морозец, ни ветерка. Деревья стоят не шелохнувшись, на ветвях – снег, небо звездное, светло. В таких условиях волк издали почует человека.

Император согласно покачал головой.

– Почует. Да вот только вести стаю вожаку будет некуда, кроме как на охотников.

– Лая собак не слышно. Выезжаем без своры?

– Псовую охоту устроим позже, сегодня так разомнемся.

В залу вошел лакей, поклонился государю и доложил:

– Ваше величество, верховой от окладчиков прибыл, сказал, обложили стаю. Все готовы, ждут вас.

– Где стая?

– В редколесье за большим оврагом, близ осинника.

Александр Александрович поднялся.

– Вот, господа, и дождались. Выезжаем!

Император, наследник и свита оделись и вышли на морозный воздух. Им подали лошадей, и вскоре охотники подъехали к оврагу, который разрезал редколесье безобразным уродливым шрамом.

Миновав низину, Александр Александрович поднял руку:

– Здесь спешиваемся, расходимся.

Охотники заняли места, подготовили карабины.

Император встал за крупным деревом, рядом устроился Николай. В пяти шагах от него замер генерал‑ адъютант Илларион Иванович Воронцов‑ Дашков, личный друг Александра Третьего. Загонщики трубили в рожки, размахивали факелами, осыпавшими нетронутый снег снопом шипящих искр.

Николай Александрович видел, как вожак стаи, попавшей в окружение, пытается увести ее в сторону. Волки метались то вправо, то влево, но повсюду натыкались на самого опасного своего врага – вооруженного человека.

– Папа, отчего стая мечется? Ведь здесь, в редколесье, загонщиков нет, – проговорил цесаревич.

Император усмехнулся:

– Вожак, видно, старый да опытный. Инстинкт подсказывает ему, что именно здесь стаю ждет наибольшая опасность. Смотри, Ники, внимательней. Долго кружить стая не будет, вожак поведет ее на нас, на прорыв. Тогда не мешкай.

– Это не первая моя охота, папа. Я знаю, что делать.

– Зачем тогда задаешь ненужные вопросы?

– Просто впервые вижу, чтобы стая вела себя подобным образом.

– Да, вожак у нее молодец. Гляди, опять к лесу пошел. Неужто все‑ таки решился вести стаю туда? Умный волчара. А ведь уйдет, коли загонщики хотя бы сажень пять без присмотра оставят. Эх, нет, не получится у них, – как бы сожалея о том, что стае не удастся прорвать кордон оцепления, сказал император. – Некоторые сюда свернули. Молодые волки испугались, да и немудрено, опыта у них нет. Теперь и вожак так поступит. Он стаю не бросает.

– Интересно, папа, что сейчас испытывает старый волк?

– Он взбешен и очень опасен. Стая не послушалась его. Ну вот, что я говорил, они уже несутся на нас.

Сигналом на открытие огня должен был быть выстрел императора.

Александр Александрович вскинул карабин, затем взглянул на сына и сказал:

– Ники, стреляй ты! У меня глаза слезятся. Бей в вожака.

– Да, папа.

Николай Александрович выстрелил, и тут же все редколесье взорвалось грохотом. Первый залп выбил из стаи с десяток волков. Они опрокидывались на бегу, пытались вскочить, но снова падали и обливали белый снег алой кровью.

Николай Александрович был уверен, что вожак получил пулю в глаз, уткнулся мордой в снег и бьется в судорогах. Однако не тут‑ то было. Старый матерый волк продолжал нестись прямо на позицию императора и наследника, туда, откуда был сделан первый выстрел.

Охотники перезарядили оружие и дали второй беспорядочный залп. На снегу забились еще пять или шесть подстреленных волков, трое резко развернулись и бросились к лесу. Обезумевшие звери неслись, не разбирая пути, на огонь факелов, на трубный вой рожков, подальше от страшного редколесья, откуда в их собратьев вонзался раскаленный свинец, который прожигал шкуры, тела.

Вожак остался один, но не свернул, не замедлил бег, не испугался. Наклонив голову, черпая раскрытой пастью снег, он прыжками приближался к дереву, за которым стоял император. Матерый волк несся столь быстро, что другие охотники упустили момент, когда могли сбить его выстрелами с флангов. Теперь же, когда до дерева оставалось с десяток сажен и расстояние быстро сокращалось, стрелять по атакующему зверю было опасно. Так можно попасть в императора, наследника или другого охотника. Стрелки стояли не на прямой линии, а вогнутым внутрь полукругом из‑ за рельефа местности. Даже генерал‑ адъютант Воронцов‑ Дашков не имел возможности выстрелить по волку без риска задеть наследника.

Александр Александрович вскинул карабин, но отчего‑ то не стрелял. Тогда Николай прицелился и нажал на спусковой крючок. В этот же миг вожак расстрелянной стаи подпрыгнул. Пуля, которая должна была угодить в голову, пробила сердце волка. Зверь рухнул в снег. Николаю Александровичу показалось, что он слышал, как лязгнули клыки. Волк дернулся в конвульсии, вытянулся и затих.

Николай Александрович опустил карабин и посмотрел на отца. Тот приставил оружие к ноге и смотрел на вожака стаи, лежавшего неподалеку.

– Папа! – окликнул цесаревич.

Александр Александрович будто очнулся.

– Да? Отличный выстрел, Ники! А каков волчара! На смерть шел и принял ее грудью, раскрывшись.

– Это у него машинально получилось, папа. Ближе к дереву снег глубже, вот он и прыгнул.

– Нет, сын, он специально поднялся. Мол, вот он я, стреляйте. Честное слово, я бы пропустил его.

– Так вы поэтому и не стреляли?

– Нет, Ники, я ждал твоего выстрела. Мне не хотелось убивать этого волка.

– Так дали бы мне команду, и я не стал бы стрелять.

– Нельзя было, Ники. – Император кивнул на убитого зверя. – Он рвался сюда не для того, чтобы проскочить, уйти в овраг, набросился бы на нас и рвал бы в отмщение за расстрелянную стаю. Потому я и ждал твоего выстрела. Его должен был убить ты. Так и получилось.

К императору и наследнику подошел генерал‑ адъютант Воронцов‑ Дашков.

– Я видел, ваше высочество, как вы на последнем подлете срезали волчару. Признаюсь, впечатлило.

Вокруг начали собираться другие охотники, прибежали загонщики с факелами. Все принялись обсуждать охоту, особенно отважное поведение императора и наследника престола. Граф Воронцов в подробностях рассказал вельможам о том, чего они не могли видеть.

Александр Александрович отошел в сторону от оживленной свиты, присел на пень, торчавший из снега, и согнулся.

Николай увидел это, тут же подошел к отцу и спросил:

– Что с вами, папа? Вам плохо?

– Боль в спину ударила, сын. Ничего, со мной так нередко бывает.

– Позвать врача?

– Доктор Рейн остался во дворце.

– Вызовем!

– Не надо, мне уже лучше.

– На коня сесть сможете?

– Смогу.

– А то я пошлю за каретой.

– Обойдемся. Передай всем, объявляю конец охоте.

Александр Александрович не без труда доехал до Гатчины, где доктор Генрих Рейн осмотрел императора, натер мазями. Боль поутихла.

В десятом часу царская процессия двинулась в Петербург, в Аничков дворец.

Надо сказать, что император не очень‑ то жаловал Петербург. Его главная резиденция находилась в Гатчине. Примечательно, что он решил расположить свой кабинет в восьмигранной башне, непосредственно над тем помещением, где когда‑ то работал Николай Первый. Это не являлось случайностью. После убийства отца царь проводил жесткую консервативную политику, и дед был для него примером в этой борьбе.

Злопыхатели говорили, будто народовольцы до того напугали императора, что он старался как можно реже появляться в Петербурге, предпочитал прятаться в загородных резиденциях: Гатчине, Петергофе, Царском Селе. Естественно, подобные утверждения не имели под собой никаких оснований. Александр Третий, человек смелый, даже неоправданно отчаянный для государя великой страны, не боялся террористов, относился к ним с презрением, как к врагам собственного народа, клятвопреступникам, ничтожным личностям. Просто ему было удобнее жить и работать в Гатчине или Петергофе. Да и семье там жилось покойно. Впрочем, все церемонии по протоколу по‑ прежнему проводились в Зимнем дворце, и император непременно на них присутствовал.

Николай Александрович застал отца свободным от дел после обеда. Он вошел в большое помещение, где стоял рабочий стол императора. Александр Третий не подпускал к нему никого, лично убирал его. Отец сидел боком на подоконнике и посматривал на Невский проспект, где кипела суматошная жизнь.

Александр Александрович обернулся:

– А, это ты, Ники. Садись на диван.

Император встал, прошелся по кабинету, поправил на столе кипу служебных бумаг, устроился рядом с сыном.

– Теперь я готов выслушать тебя.

– Я в отчаянии, папа!

– Так уж и в отчаянии? – Александр Александрович улыбнулся.

– Да, сердце мое разрывается!

– Что‑ то на охоте я этого не заметил.

– Ты смеешься надо мной, над моими чувствами?

– Что ты, Ники, нет, я уважаю твои чувства. Так что написала тебе очаровательная Аликс?

– Она сообщила, что приняла окончательное решение не менять свою веру. Это значит, что мы не сможем пожениться.

Александр Александрович положил крупную ладонь на колено сына.

– Ты ведь знаешь, Ники, что Аликс воспитана в протестантстве, искренне и глубоко убеждена в истинности своего вероисповедания.

– Но зачем тогда она столько времени клялась в любви ко мне? Ведь Аликс и раньше понимала, что не может стать моей супругой, не приняв православия. Аликс пользуется огромным успехом среди европейских коронованных женихов. Однако в прошлом году она отказала Альберту‑ Виктору, старшему сыну принца Уэльского, который должен был стать наследником английского престола. Да, Эдди, так звали в семье принца, умер в том же году. Но Аликс не знала, что произойдет столь печальное событие. Если бы она приняла предложение и Альберт‑ Виктор остался бы жив, то они правили бы Англией. Перед Алисой не стоял вопрос о смене веры, но она отказала принцу. Насколько мне известно, даже королева Виктория, которая благоволила к Эдди, была восхищена той решительностью, с которой ее внучка отвергла предложение Альберта‑ Виктора.

Александр Александрович выслушал взволнованную речь сына и сказал:

– Понимаешь, Ники, принцесса Алиса считает перемену религии изменой своим самым святым чувствам и убеждениям. Она отличается исключительной честностью, благородством и преданностью своим идеалам, прекрасно образованна. Аликс просто не способна принести свой внутренний мир в жертву любимому человеку. Российский престол сейчас самый блестящий в мире, но он не прельщает ее. Для принцессы, человека сильного и, без сомнения, достойнейшего, совесть превыше всего.

Николай Александрович опустил голову и спросил:

– Значит, последнее препятствие к нашему браку непреодолимо?

– Не совсем так, дорогой Ники. Выход из сложившейся ситуации есть.

– Какой же, папа? – Цесаревич схватил отца за руку.

– Полная перемена религиозных взглядов Аликс, чистосердечное принятие ею святого православия.

– Возможно ли это?

– Задача трудная, но выполнимая. Но переубедить Аликс должен и можешь только ты, мой дорогой Ники.

– Я должен немедленно ехать к принцессе.

– Не спеши. Поедешь.

– Когда, папа?

– Весной должна состояться свадьба гессенского герцога Эрнста‑ Людвига с Викторией‑ Мелитой, дочерью Марии и Альфреда Эдинбургских. В Кобург съедутся именитые гости со всей Европы, в том числе и королева Виктория. Отправишься туда и ты со свитой, будешь представлять на свадьбе дом Романовых. Там встретишься с Аликс и попытаешься переубедить ее. Но это еще не все. Конечно, вопрос перемены религии является первостепенным, однако существует еще одно серьезны препятствие к вашему браку.

– Какое, папа? – Удивление цесаревича росло.

– Ох, Ники, не должен я говорить тебе об этом. Ты и сам узнал бы. Ну да ладно. Препятствие это, сын, таково: вполне возможно, что Алиса страдает родовой болезнью.

– Что? Родовая болезнь? Какая же?

– Та, которая может убить человека из‑ за пустяковой царапины. Это страшная родовая болезнь монархов, в том числе и потомков королевы Виктории. Доктора называют ее гемофилией.

– Я знаю о ней, но разве Аликс больна ею?

– Сын, этого сказать я не могу, но Аликс – внучка королевы Виктории. Были случаи, когда сыновья гессенских герцогинь страдали несвертываемостью крови. Таков основной признак гемофилии. Болезнь передается по женской линии, но поражает только мужчин. Особенно остро гемофилия переносится в детстве и молодости. Вполне вероятно, что Аликс, несомненно любящая тебя и страдающая, отказывается от брака не только по причине смены религии. Посуди сам, принцесса знает, что выходит замуж не просто за красивого, молодого, любимого человека, но за будущего императора государства Российского. Это накладывает на нее долг подарить мужу и державе здорового наследника. А тут такое проклятие!.. Она может воспринимать болезнь как Божью кару за грехи и считать, что в праведной жизни нет места клятвопреступлению, то есть смене религии. Повторяю, если тебе удастся переубедить ее, то свадьбе быть. Ты получишь родительское благословение. Омрачит вашу совместную жизнь страшная болезнь или обойдет стороной, это в воле Господа Бога.

– Да, о проклятии королей я не думал. Но это не изменит моего отношения к Аликс. Я буду любить ее еще сильнее, добьюсь, чтобы мы были вместе, несмотря ни на что. Сегодня же напишу ей.

– Тебе двадцать пять лет, Ники, ты уже мужчина, а ведешь себя как юнец. Понимаю, любовь в состоянии кого угодно свести с ума и заставить совершать безумные поступки. Но все же разум должен управлять эмоциями. Подожди немного, подумай, все взвесь, а потом пиши. Но мой тебе совет, о родовой болезни ни слова. Этот вопрос и без тебя рвет сердце очаровательной принцессы. Разговор на эту тему заводить не следует. Положись на Господа нашего. Он не обделит тебя Своей милостью.

Николай Александрович вздохнул:

– Тяжело мне, папа!

– Вижу и понимаю.

– А скажите мне, папа, почему вы с мамой не противитесь моему желанию жениться на Аликс? Ведь особой выгоды государству этот брак не принесет. Женитьба наследника престола по праву считается не столько личным, сколько государственным делом.

Александр Александрович улыбнулся:

– Да уж. Ты слишком настойчив. Как‑ то грозил уйти в монастырь, если тебе запретят жениться на принцессе Дармштадтской. Неужели забыл?

– Не забыл и сейчас готов повторить то же самое. Я хочу жениться только на Аликс. Другой супруги, будь она хоть королева богатого государства, мне не надо. Значит, дело в моем упрямстве?

– В настойчивости. Но не это главное. Мы с мамой очень любим тебя, нашего первенца, и желаем тебе счастья. Если счастье твое в любви к Аликс, то это судьба. А она ведь в руках Божьих. Так зачем же нам противиться ей?

Николай Александрович поднялся, прошелся по кабинету.

– Если бы ты знал, папа, как я хочу быстрее увидеть свое Солнышко.

– А еще быстрей сыграть свадьбу, да? Не смущайся, твой папа тоже был молодым.

Николай вернулся к дивану, присел рядом с отцом, обнял его:

– Вы с мамой – самые лучшие родители.

– Ступай, Ники, да проведай матушку.

– Конечно, папа.

После ухода цесаревича к императору явился министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново.

– Здравия желаю, ваше величество!

– Здравствуй, Иван Николаевич!

– Как поохотились?

– И все‑ то ты знаешь.

Дурново улыбнулся:

– Так ведь должность у меня такая.

– Поохотились как обычно. С чем пожаловал?

– У меня к вам два дела, ваше величество.

– Ну что ж, докладывай.

– В Петербурге арестован мичман флотского экипажа Михаил Игнатьевич Зуев.

– За что?

– За то, что вел революционную пропаганду и состоял в одной из террористических организаций.

– Арестован, вот и хорошо. В чем вопрос‑ то?

– Разговаривал я с ним в камере. Молодой еще офицер, двадцать один год, по глупости дал втянуть себя в организацию. Вину свою осознал, кается, просит простить его.

– А о чем он думал, когда клятву свою нарушал, вел пропаганду? Попался, посидел в камере и сразу покаялся, да?

– Ваше величество, вы знаете, я сторонник жестких мер против революционеров‑ террористов, но это случай особый. Поверил я в его раскаяние. Жена у Зуева ребенка ждет. Если будет возбуждено дело, то получит он каторгу, а вернется оттуда или нет, только Господу известно.

– Пожалел, значит, ты мичмана, Иван Николаевич?

– Пожалел, ваше величество. Не хотелось бы ломать ему жизнь.

– Что‑ то не припомню, чтобы ты прежде обращался ко мне с подобным вопросом.

– А я и не обращался. Это первый случай.

– Хорошо, что предлагаешь?

– После ареста только в вашей власти исключить уголовное преследование заблудшего юноши.

– Юноши? Ему двадцать один год, Иван Николаевич. Он мужчина, офицер, должный отвечать за свои поступки.

– Значит, начинать следствие?

Александр Александрович махнул рукой:

– Пусть подает прошение, прощу. Но на флоте ему места нет, как, впрочем, и в столице. Как жена родит, пусть уезжает подальше от Петербурга и всегда помнит, что если еще раз решит поиграть в революцию, то каторгой не отделается.

– Благодарю, государь.

– Что еще, Иван Николаевич?

– В Каршино полицией установлен факт получения крупной взятки городским головой Черниковым Антоном Михайловичем.

– От кого и за что он получил деньги?

– От промышленника Фридича Льва Георгиевича за содействие в незаконном приобретении дополнительных земель якобы для расширения производства, а по нашим данным – для строительства собственного особняка. Если бы сделка состоялась, то целая крестьянская община лишилась бы лучших своих угодий.

– Велика ли сумма взятки?

– Три тысячи рублей.

– Неплохой аппетит у чиновника. Но совсем скоро он пропадет. Обоих, Черникова и Фридича, немедленно арестовать, провести следствие и предать суду!

– Вы сказали, Фридича тоже?

– У тебя со слухом плохо, Иван Николаевич?

– Нет, но…

Император прервал министра:

– Взяткодатель, Иван Николаевич, должен наравне отвечать с получателем. Они оба совершили гнусное преступление. Оно никак не может оставаться безнаказанным, кто бы ни был виноват, нищий, просящий милостыню на паперти, или министр. И пожестче, Иван Николаевич, с этими мерзавцами! Они ведь не только обогащаются, но и подрывают доверие народа к власти, а это совершенно недопустимо.

– Я вас понял, ваше величество. Разрешите идти?

– Если у тебя все, иди.

– До свидания, ваше величество.

– До свидания, господин министр.

Приняв такое решение по взяточникам, Александр Третий показал свое отношение к преступлениям подобного рода. Российский император все годы правления неустанно, твердо и жестко боролся с малейшими проявлениями коррупции. Его деятельность принесла свои результаты. Во времена Александра Александровича такого явления в России практически не было. Суды выносили суровые приговоры за мздоимство и казнокрадство.

Все это привело к успехам в экономике. За годы царствования Александра Третьего резко увеличилась производительность сельского хозяйства, экспорт зерновых вырос в полтора раза. Выплавка чугуна увеличилась на сто девяносто процентов, производство железа – на сто шестнадцать, добыча угля – на сто тридцать один. В России активно строились железные дороги. В целом к началу XX века страна вышла на одно из первых мест в мире по темпам экономического роста. Царствование Александра Третьего доказало, что все утверждения либеральных ученых о том, что экономика хорошо развивается только в демократических странах, являются ошибочными, если не лживыми.

Столь же удачной была и внешняя политика Александра Третьего. Российская империя не воевала тридцать лет. Не случайно этот государь вошел в историю под почетным прозвищем Миротворец. Так его именовали и в России, и за границей.

Росло и население державы. Если бы не преждевременная смерть Александра Третьего, то при сохранении его наследниками консервативной политики во второй половине XX века численность русского народа возросла бы до четырехсот миллионов человек со ста двадцати пяти. Это не вымысел автора, не спорная статистика, взятая из сомнительных источников. Таковы результаты подсчета, произведенного великим русским ученым Дмитрием Ивановичем Менделеевым.

После празднования Рождества император почувствовал себя плохо. Первым это заметил Николай Александрович, встретивший отца в коридоре Аничкова дворца. Император выглядел усталым, бледным, хотя и улыбался по своему обыкновению.

– Ты ко мне, Ники?

– Извините, но у вас нездоровый вид, папа.

Александр Александрович отмахнулся:

– Ерунда, легкое недомогание, простудился, наверное, на вчерашней конной прогулке. Пройдет, не впервой.

– Я думаю, надо позвать врача.

– Зачем, Ники? Подумаешь, нос заложило, голова немного болит. – Император улыбнулся: – Водочки стопку выпью, все и пройдет.

– Нет, папа, как хотите, а я приглашу Евгения Сергеевича.

– Что ж, пусть придет и посмотрит. Хуже не будет.

– Вы в покои?

– В кабинет.

– До работы ли вам сейчас, папа?

– Эх, сын, император всегда на службе.

– Я скоро.

Цесаревич попросил камердинера пригласить доктора Боткина, состоявшего на то время врачом придворной капеллы.

– Здравствуйте, Евгений Сергеевич.

– Добрый день, ваше высочество. Что случилось?

– Надо бы папу посмотреть. Худо ему.

– Он в постели?

– Разве вы не знаете, что его может уложить в постель только какой‑ нибудь очень серьезный недуг?

– Знаю. К сожалению, император не верит в медицину. Он один из самых непослушных пациентов, с которыми мне когда‑ либо приходилось иметь дело. У него довольно странный обычай не признаваться в своей болезни, будто в этом есть что‑ то постыдное, а уж насчет лечения я и не говорю. Но идемте, ваше высочество. Я займусь императором.

Александр Александрович с неохотой позволил Боткину осмотреть себя.

Одеваясь, он спросил доктора:

– Ну и что нашел, Евгений Сергеевич?

– У вас, ваше величество, начинается инфлюэнца. Вы ведь испытываете усталость, головную боль, ломоту в суставах, не так ли?

– Эка невидаль. Простуде всякий человек подвержен. Особенно зимой. Инфлюэнца – ерунда, дней за пять пройдет.

– Вам необходим постельный режим, горячие ножные ванны с горчицей. Вскоре, дня через два, повысится температура, будем принимать лекарства.

– Это опять белый порошок с хинином?

– Не только, ваше величество.

– Вам, лекарям, только дай, до смерти залечите.

– Я исполняю свои обязанности, ваше величество, и настоятельно советую, чтобы вас осмотрел профессор Захарьин.

Александр Александрович посмотрел на Боткина.

– Из‑ за какой‑ то ерунды вызывать из Москвы Григория Антоновича? По‑ вашему, у него дел в университете нет?

– Дела, конечно, у профессора есть, но здоровье государя важнее.

– Да что за надобность? Сам и лечи.

– Мне нужна консультация. Если бы не ушиб спины при крушении поезда в Борках, не лихорадка, упадок сил и сильное кровотечение носом во время визита в Данию, то я не стал бы беспокоить профессора.

– Говорю же, вам только дай, залечите. Ладно, вызывайте Захарьина.

– Слушаюсь. А вам следует лечь в постель.

– Лягу, когда невмоготу станет.

– Вечером ванны, ваше величество. Первый прием лекарств после ужина.

– Хорошо. Ступайте, мне поработать надо.

Николай Александрович и доктор Боткин покинули кабинет императора. Пройдет немного времени. Боткин станет лейб‑ медиком и будет служить царской семье верой и правдой до конца дней своих. До страшной ночи в подвале Ипатьевского дома.

Выйдя в коридор, доктор обратился к цесаревичу:

– Ваше высочество, я просил бы вас направить вызов профессору Захарьину.

– Конечно. Дела плохи?

– Пока нет, но государь совершенно не следит за здоровьем. Меня беспокоит не инфлюэнца. Эта болезнь пройдет. Опасения вызывают боли в области почек. С ними шутить нельзя. Необходимо комплексное обследование, да разве император позволит его провести! Послушаем, что скажет профессор Захарьин.

– Да, Евгений Сергеевич. Извините, я хотел бы поговорить с вами о другой болезни.

Боткин не без удивления посмотрел на цесаревича.

– Вас тоже что‑ то беспокоит?

– Нет. Это другое. Скажите, доктор, а правда, что человек, больной гемофилией, может умереть от пустяковой царапины?

– Больной гемофилией? А почему?..

Николай Александрович прервал врача:

– Евгений Сергеевич, пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем. Я хочу получить от вас ответы на свои вопросы.

– Хорошо. Гемофилия, как известно, это несвертываемость крови. Болезнь передается по женской линии, но подвержены ей в подавляющем большинстве мужчины, а точнее, мальчики и юноши, которые могут дожить примерно до двадцати лет. Больше – это редкость. То, что гемофилия может привести к смерти от пустяковой царапины, конечно же, преувеличение. Опасны обильные кровотечения от серьезных ран. Скажем, удаление зуба чревато летальным исходом. Но главная опасность этой родовой болезни во внутренних кровотечениях. Это могут быть кровоизлияния в мозг, надеюсь, понятно, с какими последствиями, в кишечно‑ желудочный тракт, в суставы. Последние особенно болезненны. Больные гемофилией долго не живут, как я уже говорил, но известны случаи, когда они создавали семьи, рожали детей, причем здоровых. Таких случаев мало, но они имели место.

– А болезнь эта поддается лечению?

– К сожалению, практически нет.

– Понятно. Теперь последний вопрос: «Обязательно ли болезнь передается от, скажем, бабушки к внучке?»

– Я, кажется, понимаю, кого вы имеете в виду. Нет, ваше высочество, не обязательно.

– Благодарю вас, Евгений Сергеевич. Прошу наш с вами разговор сохранить в тайне.

– Конечно, ваше высочество.

– Я сегодня же распоряжусь вызвать в Петербург профессора Захарьина.

– Хорошо. После ужина я навещу императора.

– Еще раз благодарю.

Профессор Захарьин прибыл в Санкт‑ Петербург через два дня, когда высокая, под сорок градусов, температура уложила‑ таки императора в постель.

Известного медика в покои государя проводил Евгений Сергеевич Боткин.

У Александра Третьего после приема лекарств улучшилось состояние. Он находился в хорошем, для больного человека, естественно, настроении.

– Здравствуйте, ваше величество! – приветствовал царя профессор Захарьин.

– Здравствуй, Григорий Антонович! Видишь, какие у меня упрямые, дотошные врачи. Они оторвали тебя от работы.

Александр Александрович попытался встать, но Захарьин сказал:

– Лежите, ваше величество. Я подготовлю инструмент и осмотрю вас. А вызвали правильно. В университете и без меня обойдутся. Здоровье императора – это самое главное.

– Так вызвали‑ то по ерундовому поводу.

– А вот это мы сейчас и узнаем. – Захарьин осмотрел царствующего пациента и заявил: – Евгений Сергеевич прав, у вас инфлюэнца. Температура продержится еще день‑ два, и вы пойдете на поправку. Лечение вам назначено правильное, мне добавить нечего.

– Значит, ничего страшного?

– Серьезного ухудшения нет, улучшение наступит в ближайшие дни. Я бы советовал вам на какое‑ то время перебраться в Крым. Сухой климат пойдет вам на пользу.

В разговор вступил Боткин:

– У государя усиливаются боли в спине, становятся довольно частыми. Не связано ли это с почками, Григорий Антонович?!

– На данный момент я не вижу ничего серьезного, – проговорил Захарьин.

Возможно, впервые в своей врачебной практике опытный, признанный доктор, профессор Захарьин оказался не на высоте. Как показало дальнейшее развитие событий, уже тогда, в январе 1894 года, у Александра Третьего развивалась болезнь почек, оказавшаяся смертельной.

Но император успокоился. Он не придавал особого значения советам врачей, не обратил внимания на обеспокоенность доктора Боткина.

Перестал волноваться и наследник Николай Александрович. Он с нетерпением ждал встречи со своей горячо любимой Аликс.

Прошла зима, зажурчали ручьи.

2 апреля того же года цесаревич со свитой выехал из Петербурга. Через два дня он прибыл в Кобург, где на перроне его ждала Аликс. Невозможно передать словами ту радость, которая сопровождала встречу. Российское представительство было прекрасно принято и размещено в богатых апартаментах кобургского замка. Вечером гости вместе со всем семейством принцессы отужинали и отправились в оперу.

5 апреля после кофе, то есть часов в десять утра, Николай Александрович получил возможность поговорить с Аликс. Они беседовали более двух часов. Николай Александрович пытался убедить принцессу сменить религию, но у него ничего не получалось.

Алиса слушала пылкие речи любимого, плакала и постоянно повторяла:

– Нет, невозможно. Это страшный грех. Я не могу. – Слезы душили ее.

Николай Александрович отступил. Он жалел страдающую девушку, пребывал в отчаянии, не знал, что делать.

Через несколько часов после первого разговора Николая и Аликс в Кобург прибыла английская королева Виктория. Как только это стало возможным, девушка направилась к своей бабушке. Она опять плакала, не видела выхода из создавшегося положения, но желала стать женой Николая.

Сердце строгой королевы дрогнуло. Она очень любила внучку и неожиданно благословила ее на брак с русским цесаревичем. Более того, Виктория объяснила принцессе, что православие не слишком‑ то отличается от лютеранства. Это оказало влияние на Аликс.

Сторону Николая принял и кайзер Германии Вильгельм, прибывший на следующий день. Он тоже пытался подействовать на Алису.

Однако все страхи принцессы окончательно развеяла ее сестра, великая княгиня Елизавета Федоровна. Ей в свое время не требовалось переходить в православную веру, поскольку ее жених Сергей Александрович не обладал правом престолонаследия. Но она охотно сделала это. Теперь Елизавета объяснила сестре, что переход в другую веру при отношениях, сложившихся у Николая Александровича и Аликс, не является отступничеством, а значит, и грехом.

Девушка не объявляла о своем решении, и никто не знал, каково оно будет. Его ждали многие. Николай все же добился того, что казалось невозможным. Это произошло на второй день после свадьбы Эрнста Людвига и Виктории, в пятницу, 8 апреля.

В десять часов Аликс пришла к Марии Павловне, супруге Владимира Александровича, самого старшего дяди цесаревича. Там‑ то она уединилась с Николаем и сказала ему, что согласна принять православие и стать его женой.

Совершенно счастливые, они вышли в соседнюю комнату, где Николай Александрович объявил Марии Павловне и кайзеру Вильгельму, находившемуся с ней:

– Мы пришли к согласию! Благодарю тебя, Боже. С моих плеч наконец‑ то свалилась гора, которая при иных обстоятельствах раздавила бы меня.

Мария Павловна и Вильгельм от души поздравили влюбленных. Они тут же направились к королеве Виктории.

Николай Александрович весь день находился в каком‑ то дурмане, не осознавал до конца, что его самая заветная мечта сбылась. Только к вечеру он немного пришел в себя и написал родителям. В это время в Кобург пришло уже множество поздравительных телеграмм. Весть о помолвке русского наследника и принцессы Дармштадтской разнеслась по Европе мгновенно.

В Страстную субботу из Петербурга прибыл фельдъегерь с письмами и подарками от родителей жениха.

Александр Третий писал сыну:

«Мой милый, дорогой Ники! Ты можешь себе представить, с каким чувством радости и с какой благодарностью к Господу мы узнали о твоей помолвке! Признаюсь, что я не верил возможности такого исхода и был уверен в полной неудаче твоей поездки, но Господь наставил тебя, подкрепил и благословил. Великая Ему благодарность за Его милости. Если бы ты видел, с какой радостью и ликованием все приняли это известие, мы сейчас же начали получать телеграммы. Теперь я уверен, что ты вдвойне наслаждаешься и все, пройденное тобой, хотя и забыто, но принесло тебе пользу, доказавши, что не все достается легко и даром, а в особенности такой великий шаг, который решает всю твою будущность и всю твою последующую жизнь! Не могу тебя представить женихом, так это странно и необычно! Как нам с Мама было тяжело не быть с тобой в такие минуты, не обнять тебя, не говорить с тобой, ничего не знать и ждать только письма с подробностями. Передай твоей милейшей невесте от меня, как я благодарен ей, что она наконец согласилась, и как я желал бы ее расцеловать за эту радость, утешение и спокойствие, которое она нам дала, решившись согласиться быть твоей женой! Обнимаю и поздравляю тебя, мой дорогой Ники, мы счастливы твоим счастьем, и да благословит Господь вашу будущую жизнь, как благословил ее начало. Твой счастливый и крепко тебя любящий Папа».

Императрица тоже прислала письмо, в котором просила, чтобы отныне Аликс называла ее мамочкой. Мария Федоровна прислала Аликс изумрудный браслет и великолепное пасхальное яйцо, усыпанное драгоценными камнями.

Быстро пролетели десять дней блаженства, наступила пора расставания. В среду на Пасхальной неделе невеста уехала в Дармштадт, оттуда в Виндзор, к бабушке. Николай Александрович отправился домой. В поезде он с любовью и грустью разглядывал свое обручальное кольцо. Между влюбленными началась ежедневная переписка, полная самых светлых чувств.

В Петербурге Николай не находил себе места из‑ за разлуки с Аликс. С начала лета она стала для цесаревича совершенно невыносимой. Он попросил у отца позволения поехать в Англию, где его любимая гостила у своей бабушки. Александр Третий не стал противиться. Государь прекрасно понимал чувства сына и разрешил Николаю отправиться в Лондон на императорской яхте «Полярная звезда».

3 июня она покинула Кронштадт, на пятые сутки вошла в устье Темзы и причалила в Гревзенде. Николай Александрович экстренным поездом прибыл в Лондон.

В три часа пополудни в особняке в Уолтон на Темзе, принадлежавшем старшей сестре Алисы, принцессе Виктории Баттенбергской, Николай наконец‑ то увиделся со своей невестой. По истечении совершенно счастливых трех суток молодая пара отправилась в Виндзорский замок, где их ждала королева Виктория. Там же Николай Александрович преподнес своей невесте подарки: перстень с жемчужиной, ожерелье, цепочку‑ браслет с крупным изумрудом и брошь, украшенную сапфирами и алмазами.

Но самым роскошным, конечно же, был презент, переданный своей будущей невестке Александром Третьим. Это жемчужное колье изготовил знаменитый придворный ювелир Фаберже. Оно оценивалось в огромную для того времени сумму – более двухсот пятидесяти тысяч рублей золотом.

Эта драгоценность потрясла даже английскую королеву, видавшую многое в своей долгой жизни.

Разглядывая сокровище, она покачала головой и сказала любимой внучке:

– Ох, Аликс, такие подарки могут свести с ума. Смотри не возгордись.

– Даже если бы я получила бы всего одно простое колечко, то и оно стало бы для меня не менее ценным, чем все эти подарки.

Николай Александрович улыбнулся и ничего не сказал.

Затем Аликс уединилась с протопресвитером Иоанном Янышевым, присланным государем. Священник начал с принцессой занятия по приобщению ее к православной религии.

Жизнь в Виндзорском замке вошла в обыденное русло. В то лето в Англии стояла невыносимая жара. Утром, когда было еще прохладно, Николай и Аликс совершали конные прогулки. В десять часов они пили кофе вместе с королевой, часа в два обедали, после чего расходились на отдых. Потом с Алисой занимался Янышев. По вечерам, когда вновь становилось прохладно, молодые люди слушали музыку. Иногда Алиса и сама играла на рояле.

Королева Виктория знала о любви Николая Александровича к армии и часто приглашала его на военные парады и учения. Он провел смотр шести рот гвардейского Колдстримского полка, офицеры которого устроили для русского гостя торжественный обед. Цесаревичу особенно понравились юбочки и волынки шотландских частей.

Во время пребывания Николая в Англии в королевской семье родился мальчик, будущий король Эдуард Восьмой. Наследник русского престола и Аликс стали крестными родителями маленького принца.

8 июля исполнился месяц с того дня, как Николай Александрович приехал в Англию. Разлука неуклонно приближалась. В это время цесаревич узнал, что его семья обеспокоена ухудшением состояния здоровья императора.

Через три дня, 11 июля, «Полярная звезда» отправилась в обратный путь. Возле шотландского побережья двадцать судов германского императорского флота приспустили флаги, салютуя русскому цесаревичу. Пройдя проливом Скагеррак в Балтийское море, «Полярная звезда» прибыла в Копенгаген. Там Николая встретили дед и бабушка, родители его матери. После трех дней, проведенных в Дании, тихим воскресным вечером императорская яхта взяла курс на Петергоф.

19 июля цесаревич покинул судно и остановился в уютном коттедже на берегу моря. Прежде всего сын хотел узнать о здоровье отца. Цесаревича обеспокоило то, что его не было среди встречавших, но оказалось, что все не так страшно. Император уехал на утиную охоту и сумел вернуться только к ужину.

Вечером, выбрав момент, Николай Александрович отвел в сторону доктора Боткина, сопровождавшего государя на охоте.

– Евгений Сергеевич, мама писала мне, что у отца ухудшилось здоровье. Но я вижу, что он выглядит как обычно. Что было с ним в мое отсутствие?

– Как только вы, ваше высочество, уехали в Англию, у императора участились приступы головной боли. Его все чаще мучает бессонница, стали отекать ноги.

– И что предприняли вы?

– Решил вместе с профессором Захарьиным провести самое тщательное обследование вашего отца.

– И что оно показало, Евгений Сергеевич? Прошу вас, не заставляйте меня тянуть из вас слова. Я готов услышать все, должен знать правду.

Боткин вздохнул:

– Названные симптомы, ваше высочество, указывают на серьезную болезнь почек. Профессор Захарьин подтвердил такой диагноз.

– А папа в курсе, чем грозит ему эта болезнь?

– Да. Григорий Антонович не скрыл от государя своих опасений. Но вы же знаете своего отца. Император не пожелал покинуть Петергоф, продолжил обычные занятия. Например, в Красносельском лагере он седьмого августа сделал галопом двенадцать верст. Это совершенно недопустимое пренебрежение собственным здоровьем. Вашему отцу необходимо лечение и в первую очередь переезд в Крым. Но император, насколько мне известно, намерен отправиться не в Ливадию, а в Беловеж, на охоту. Извините, ваше высочество, но это может закончиться печально. И очень быстро.

Николай Александрович покачал головой.

– Эх, папа! Я понял вас, Евгений Сергеевич. Благодарю за обстоятельный доклад.

– Постарайтесь, ваше высочество, отговорить императора от поездки в Беловеж.

– Да, конечно, я побеседую с ним.

Цесаревич встретился с отцом на следующий день во время прогулки.

– Папа, у меня к вам серьезный разговор.

– Я всегда готов выслушать тебя, мой дорогой Ники. Хочешь рассказать, как восприняли подарки твоя Алиса и особенно ее бабушка, королева Виктория?

– Я хотел поговорить о вашем здоровье.

– Доктор Боткин рассказал тебе о болезни почек?

– Странно, что вы скрываете это от меня.

– Ники, зачем же мне портить тебе настроение? Думай лучше о своей ненаглядной Аликс.

– Я думаю о ней, папа, но не могу оставаться безучастным к опасности, которая грозит вам.

– Пустое, сын. Мы должны говорить как мужчины. Если болезнь смертельна, то ее не вылечить. Если нет, то нечего обращать на нее внимание, пройдет. Не следует забывать, что все мы в руках Божьих, от судьбы не уйдешь, не спрячешься. Чему быть, того не миновать.

– Все это так, папа, но если доктор Боткин и профессор Захарьин настоятельно советуют вам отдых в Крыму, то надо ехать в Ливадию, а не в Беловежье. Охота может подождать. Придете в себя на берегу моря, подлечитесь.

– Не уговаривай меня, Ники. Решение ехать в Беловежье принято и отменено не будет. Управляющий делами князь Вяземский уже доложил мне, что построена железнодорожная ветка от Беловежья до окраины Пущи – Гайновки. Дворец готов к приему гостей. Я вызвал из поселения Абас‑ Туман твоего брата Георгия. Ему надоело постоянно жить на Кавказе из‑ за туберкулеза. Смена климата, целебный воздух Пущи пойдет ему на пользу. Ну а станет хуже, то переедем в Крым.

– Но нельзя же так беспечно относиться к своему здоровью, папа!

Александр Александрович улыбнулся:

– Ники, я же говорил, не пытайся переубедить меня. Я не Аликс. Признаться, до сих пор удивляюсь, как тебе удалось добиться ее решения сменить веру. Но со мной это не пройдет. Или ты хочешь, чтобы твой папа стал заложником болезни? Такого не будет. Посему, сын, готовься к поездке в Беловежскую Пущу и дальше в польскую Спалу. Я тронут твоей заботой, Ники, спасибо. Но пока я в состоянии принимать самостоятельные решения. Ты поймешь меня, когда станешь императором.

В общем, разговор Николая Александровича с отцом закончился ничем.

В августе Александр Третий, Мария Федоровна, Николай, его брат Михаил, сестра Ольга и греческий королевич Николай, сын Ольги Константиновны, кузины императора, отправились в Беловежскую Пущу. От Бельска до Гайновки они проехали по новой железнодорожной ветке, далее на экипажах прибыли в свою охотничью резиденцию.

По приезде в Беловеж государь и члены семьи осмотрели дворец, построенный по проекту архитектора графа Николая Ивановича де Рошфора, помещения, выделенные для каждого. Все остались весьма довольны.

Наследнику престола очень понравился его кабинет, который он тут же украсил фотографиями своей любимой невесты принцессы Аликс. Там же Николай писал ей письма.

23 августа в Беловеж из имения Абас‑ Туман приехал Георгий, средний сын Александра Третьего. На следующий день в Беловежскую Пущу прибыли младший брат государя Владимир Александрович и его супруга Мария Павловна.

Первая охота, состоявшаяся 22‑ го числа, разочаровала императора. Трофеи состояли из одного лося, оленя и двух кабанов. Такой незавидный результат император объяснил тем, что зверь был напуган недавней прокладкой новых дорог.

По приезде Георгия и Владимира Александровича была назначена охота на кабанов. Для производства облавы в Беловеж прибыли две роты солдат. 25 августа рано утром они отправились к месту охоты, чтобы исполнять роль загонщиков и оцепления.

В восемь часов утра охотники на экипажах выехали в лес. Впереди в парной бричке ехал заведующий охотой, указывая путь, за ним коляска государя и экипажи остальных охотников. Вместе со стрелками выезжала царская кухня и возы крестьян, прибывших в Беловеж для услуг государю. Подъехав к месту охоты, стрелки пешком прошли по лесу и расставились по номерам.

Когда все было готово, загонщики по сигналу начали шуметь и кричать, выгоняя зверя навстречу стрелкам. Тем следовало быть особенно внимательными, чтобы не всадить пулю в человека и не допустить секача близко к себе.

Кабан очень живуч и представляет большую опасность. Раненый зверь может появиться перед охотником внезапно и из последних сил напасть на него.

На этот раз все прошло без происшествий. Загонщики выгнали кабанов на стрелков, и те побили их из‑ за деревьев.

Сам Александр Третий не стрелял. Боль в спине, проявившаяся в лесу, помешала ему участвовать в охоте. Но на это никто не обратил внимания.

Обычно охотники возвращались во дворец часам к пяти, но в тот день император распорядился ехать раньше. До обеда были подвезены и трофеи, с десяток подбитых кабанов. Слуги разложили их у крыльца.

По сигналу охотничьего рога, соблюдая традиции царской охоты, туда вышли императрица Мария Федоровна, царская семья и свита. Царя с ними не было. Посмотрев на убитых животных, императрица с детьми удалилась.

Персоны из свиты еще долго обсуждали охоту, рассказывали друг другу, кто и как стрелял. После их ухода старший повар выбрал туши для царского стола. Остальные достались довольным крестьянам.

Отсутствие императора на штреке – торжественном осмотре убитого зверя – не могло остаться незамеченным.

Николай сразу же после этого отправился в апартаменты отца.

Александр Александрович сидел на диване у окна, обложенный подушками.

– Что с вами, папа? – спросил Николай.

– Да опять боли, сын. Сначала в спине, сейчас вот голова раскалывается.

– Позвать доктора?

– Был уже, дал лекарства, скоро все должно пройти.

– Вы бы прилегли, папа.

– Успею еще належаться. Как чувствует себя твой брат Георгий?

Николай пожал плечами:

– Не знаю, я его не видел. На охоте его тоже не было.

Александр Александрович посмотрел в окно. На улице начинался дождь.

– Состояние Георгия ухудшилось, – сказал государь. – Я надеялся, что целебный воздух поможет ему, а тут сырая и холодная погода. Для Георгия это плохо. Ненастье перечеркнуло мои надежды. Поэтому мы вскоре переезжаем в Спалу.

– А может, все‑ таки в Крым?

– Ники, пока решения принимаю я!

– Да, конечно, папа.

– Проведай брата и передай маме, чтобы зашла.

– Хорошо.

3 сентября Александр Третий простился с солдатами и охотничьими командами, поблагодарил их. Царская семья отправилась в Спалу, резиденцию, расположенную в Варшавской губернии.

Но там стояла еще более сырая и плохая погода. После участия в нескольких охотах государь почувствовал сильное недомогание.

По настоянию Марии Федоровны был вызван из Берлина профессор Лейден, который прибыл в Спалу 15 сентября. Он констатировал у императора острое воспаление почек – нефрит и категорически настаивал на перемене климата. На этот раз Александр Третий не стал упорствовать.

21 сентября царская семья прибыла в Севастополь, перешла на яхту «Орел» и в тот же день высадилась в Ялте.

Полурота полка, шефом которого состоял сам император, должна была осуществлять охрану дворца. В день приезда царя стрелки выстроились у нового дворца. Александр Третий с императрицей Марией Федоровной прибыли в открытой коляске. Погода стояла прохладная и сырая. Государь был в шинели. Многие заметили необычную для него бледность и синеву губ.

Александр начал снимать шинель, как того требовал устав, если солдаты стояли в строю в одних мундирах.

Императрица хотела остановить мужа, но услышала твердый ответ:

– Неловко.

Государь сбросил шинель и в одном сюртуке подошел к полуроте. На левом фланге ему представился поручик Битер, назначенный ординарцем императора. Впоследствии он командовал полком и пал смертью храбрых в бою с австрийцами в Первую мировую войну.

– Здорово, стрелки! – громким низким голосом поприветствовал император полуроту.

Солдаты дружно ответили ему.

Медленным шагом, всматриваясь в лица солдат и офицеров, государь обошел фронт.

Когда полурота под звуки оркестра прошла церемониальным маршем, Александр Третий похвалил солдат:

– Спасибо, стрелки! Славно!

Никто тогда не мог и подумать, что это был последний привет царя, адресованный строевой части.

В Ливадии Александр Александрович сразу же занялся интенсивным лечением. Но было поздно. Уже через неделю у больного появились сильные отеки на ногах. Днем он подолгу спал, часто принимал соленые ванны, между процедур подвергался осмотру все новых и новых докторов. Вскоре во дворце собралось полдюжины врачей. В начале октября царь уже не всегда выходил к завтраку. Его все чаще одолевала сонливость, и он поручил чтение бумаг цесаревичу.

6 октября после обеда Николай Александрович с документами зашел в покои отца.

Александр Александрович лежал на кровати. Приступы головной боли не позволяли ему подняться.

– Добрый день, папа!

Император через силу улыбнулся и спросил:

– Ты считаешь этот день для меня добрым, Ники?

– Я…

Александр Александрович прервал сына:

– Ничего, Ники, оставь бумаги на столе и присядь в кресло поближе к постели.

Николай выполнил просьбу отца.

Император взял руку сына в свою крупную, но заметно ослабевшую ладонь.

– Послушай меня внимательно, Ники. Мне осталось жить недолго, от силы месяц.

– Но, папа!..

– Не перебивай и слушай! Да, сын, дни мои сочтены. Вскоре твоему отцу доведется предстать пред судом Божьим. Тебе же придется занять трон, стать императором. Но это не столько титул, сын, сколько огромная ответственность перед своими подданными, народом, державой. Я знаю, что даже сейчас, когда умирает твой отец, мысли твои больше о невесте, об Аликс. Нет, я не осуждаю тебя. Так и должно быть. Но сейчас я прошу не думать о принцессе и выслушать меня. Под твое правление перейдет государство сильное, великое, играющее ведущую роль на международной арене. Не все из задуманного я успел воплотить в жизнь. Надеюсь, это сделаешь ты. Меня упрекают в консерватизме, в том, что я отвергаю либеральные ценности, провожу слишком жесткую политику антиреформ. Пусть обвиняют и проявляют недовольство. Это не важно. Главное в том, что сейчас мы имеем передовую сильную державу. Я всегда был уверен в том, что только сильный, твердый волей и верой монарх способен успешно управлять государством. Конечно, и я допускал ошибки, а позже пожинал их плоды. Стоило мне хоть раз пойти на поводу у кого‑ либо, как этим тут же пользовались внутренние и внешние враги государства. Ты, сын, не обольщайся, когда тебе будут улыбаться другие монархи. Хорошие личные взаимоотношения важны, но главное – интересы государства. Управлять державой, особенно такой, как Россия, надо твердо, даже жестко. Немилостиво карать взяточников, убирать с постов чиновников, которые видят в должности источник личной выгоды. Один такой субъект может принести больше вреда, чем целая вражеская армия. Карай за мздоимство немилосердно. Сейчас у нас правительство вполне работоспособное, менять кого‑ либо не советую, по крайней мере на начальном этапе. Рекомендую обращать внимание на людей из провинции. Россия богата талантами, им необходимо помогать и выводить на уровень управленцев высшего звена. Но окончательные решения придется принимать тебе самому. Я уже говорил, что на тебя ляжет огромная ответственность. Ты в какой‑ то мере будешь вынужден сдерживать эмоции по отношению к любимой жене, станешь императором не семьи, а великого государства. Посему больше времени следует уделять настоящей работе, а не всяческим приемам и мероприятиям по протоколу. – Император сделал паузу.

Наследник воспользовался этим и заявил:

– Папа, мне кажется, рано вы завели этот разговор. Я уверен, пройдет время, и вы поправитесь.

Александр Третий вздохнул:

– Увы, сын! Мне не подняться. Видимо, так угодно Господу. Я жалею лишь о том, что оставляю вас, моих дорогих и близких, жену, сыновей, дочерей, которых любил всю жизнь. Об остальном не печалюсь. Правил так, как мог.

– Вы устали, папа!

Император протер вспотевший лоб.

– Выслушай до конца, Ники. Вряд ли нам представится другая возможность поговорить наедине накануне твоего восшествия на престол.

– Папа!..

– Слушай! Берегись в будущем распространения революционной эпидемии. Руби всяческие проявления бунтарства под корень. Не допускай создания крупных революционно‑ террористических организаций. Ведь их руководители, которых я назвал бы главарями, только прикрываются интересами народа. Слова их о защите прав бедных, рабочих и крестьян лживы. Цель подобных мерзавцев – уничтожение монархии.

– Но зачем, папа? Ведь Россия всегда являлась монархией.

– Затем, чтобы самим прийти к власти. Народ для них лишь средство достижения поставленных целей. Громи эти организации нещадно. Допустишь слабину, и великая Россия может рухнуть, да так быстро, что ты не успеешь ничего предпринять. Посему ни в коем случае нельзя доводить положение в стране до критического. Конечно, ты вправе выбрать свой путь. Молю, не ошибись, не отделись от подданных в своей любви к Аликс и будущим детям. Всегда помни, что твоя главная сила только в народе и крепкой вере. Меня, признаюсь, иногда посещают тревожные мысли. Мне почему‑ то становится страшно за тебя. Возможно, это от болезни. Помни, сын, я всегда любил тебя. – Император указал на потолок, как бы в небо, и продолжил: – В мире ином я буду неустанно молиться за твое здоровье и благополучие.

– Папа!.. – воскликнул со слезами Николай Александрович.

– Не плачь, сын, – прервал его умирающий император. – Благодарю Бога за эту возможность поговорить с тобой. Хочу лишь спросить, ты все понял?

– Да, папа.

– Тогда ступай, оставь меня. Слабость валит.

– Я еще приду, папа.

– Не сегодня.

Не скрывая слез, Николай Александрович вышел из покоев отца и встретил Марию Федоровну.

Увидев заплаканного сына, мать вздрогнула, побледнела и шепотом спросила:

– Что там, Ники?

– Мы поговорили.

– Как он?

– Слаб, но в полной и ясной памяти.

Мария Федоровна с облегчением выдохнула.

Наследник престола прильнул к ней и спросил:

– Ведь папа не умрет, да?

– На все воля Господа, Ники! Больше мне сказать нечего.

Николай прошел в свой кабинет, присел на диван, посмотрел на большую фотографию невесты и проговорил: – Если бы ты знала, дорогая, как мне плохо, тоскливо без тебя. – Двадцатишестилетний цесаревич уткнулся в подушку и заплакал как дитя.

Алиса словно услышала его. В тот же вечер Николай Александрович получил телеграмму, в которой сообщалось о намерении его невесты и ее сестры Елизаветы Федоровны, которую родные часто называли просто Эллой, срочно приехать в Ливадию.

4 октября государь выехал на прогулку, во время которой ему стало плохо. Отек ног со дня на день увеличивался, сердце работало слабо, сил не оставалось.

5 октября императора осмотрели профессора Захарьин и Лейден. Бюллетень, составленный ими, потряс не только Россию. Всем, в том числе и самому больному, стало ясно, что приближается конец. Окружающих поражали светлое настроение и мужественное спокойствие Александра Третьего. Несмотря на слабость, он все еще пытался заниматься государственными делами.

9 октября в Ливадию прибыл отец Иоанн Кронштадтский, известный всей в России молитвенник за больных, слывший чудотворцем‑ исцелителем. Его приезд дал всем понять, что дела императора обстоят плохо. Надеяться на медицину уже бесполезно. Требуется вмешательство не земных, но небесных сил.

Утром 10 октября цесаревич Николай Александрович отправился в Алушту. Вскоре из Симферополя туда приехали Элла, Аликс и великий князь Сергей Александрович.

Они добирались до Ливадии в открытых колясках. По пути Николай и Аликс часто останавливались в татарских аулах, жители которых выходили встречать их с подарками, охапками цветов, корзинами винограда. Когда наследник и его невеста подъехали к дворцу, их встретил почетный караул.

Несмотря на плохое самочувствие и запреты врачей, государь желал оказать внимание невесте своего сына, будущей российской императрице. Он нашел в себе силы встать с постели и надеть полную парадную форму. Ходить самостоятельно он уже не мог, благословил Николая и Аликс, сидя в кресле.

Десять суток Николай и Аликс старались не отходить от постели умирающего Александра Третьего. Невеста цесаревича даже исполняла роль его секретаря.

Вечерами наследник с невестой гуляли возле дворца.

Однажды она произнесла:

– Ники, я здесь чужая!

– Почему ты так думаешь, дорогая?

– Извини, но и на тебя, наследника престола, почти никто не обращает внимания.

– Я плохо понимаю тебя, дорогая.

– Неужели ты не видишь, что на нас смотрят как на пустое место? Императрица занята заботой о муже, это объяснимо, родственники скорбят, но придворные, министры? Вчера после доклада один из них прошел мимо тебя, стоявшего у дверей, даже не поздоровавшись. А ведь ты после смерти отца станешь императором.

– До этого ли сейчас, Аликс? Важно ли такое внимание? Я в отчаянии. Ведь скоро не станет моего отца. Эта мысль не дает покоя, бьется в голове ударами молота. А мысль о троне усугубляет положение. Что я буду делать, став императором? Что будет с Россией? Я еще не готов стать царем, не смогу управлять империей. Ты видишь, что я даже не знаю, как общаться с министрами. Я просил совета у друга детства и юности великого князя Александра Михайловича, которого всегда звал просто Сандро. Он ничего не сказал. Ты тоже не можешь ответить на эти вопросы.

Алиса прижалась к жениху:

– Дорогой Ники, прости мою слабость и каприз. Молись. Бог поможет тебе не падать духом и найти ответы на твои вопросы. Будь стойким и прикажи доктору Лейдену ежедневно докладывать тебе о состоянии отца. Пусть все сначала обращаются к тебе. Не дозволяй кому‑ то быть первым и обходить тебя. Ты любимый сын своего отца. Тебя должны спрашивать, тебе говорить обо всем. Прояви волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Еще раз прости меня.

– Я должен не прощать тебя, Аликс, а благодарить. Ты очень помогла мне. Теперь я знаю, что делать, как вести себя. Ты достойная жена императора великой державы.

– Я еще не жена, Ники, но стану ею, что бы ни случилось, буду с тобой и в радости и в горе, пока бьется мое любящее сердце.

Наступил роковой день, 20 октября 1894 года.

Иоанн Кронштадтский пришел к умирающему монарху ближе к обеду. В покоях царя с утра находились все родные и близкие. Александр сидел в кресле. На море бушевал шторм, и императору от этого было очень плохо. Он попросил отца Иоанна положить руки ему на голову.

Когда священник сделал это, Александр Александрович произнес:

– Мне очень легко, когда вы так держите. Вас любит русский народ. Он знает, кто вы и что вы.

Вскоре после этого император откинул голову на спинку кресла и тихо, без агонии умер. Смерть наступила в четверть третьего.

Императрица, наследник с невестой и все дети покойного государя стояли возле его постели и плакали. Мария Федоровна упала в обморок. Алиса и врачи поспешили ей на помощь.

В конце дня, когда в гавани Ялты еще били орудия кораблей, отдавая последний долг почившему монарху, перед дворцом был установлен алтарь. Придворные, чиновники, слуги и члены царской семьи замерли возле него, и священник совершил чин присяги новому императору Николаю Второму.

На следующее утро весь дворец был драпирован черным крепом. Бальзамировщики занялись телом усопшего царя.

Тогда же священники присоединили протестантскую принцессу к православию и нарекли ее Александрой Федоровной. После богослужения, когда все вернулись во дворец, новый император издал свой первый манифест, в котором указывал теперешнее вероисповедание, титул и имя своей невесты.

Александр Третий умер в сорок девять лет. Несмотря на то что все ожидали кончины Александра Александровича, подготовка к похоронам заранее не велась. Тело государя пролежало в Ливадийском дворце неделю.

Бракосочетание Николая Второго и Александры Федоровны должно было состояться весной следующего года. По настоянию нового царя дело со свадьбой было ускорено. Став императором, он не желал лишаться поддержки единственного близкого человека, которому безгранично верил. Дяди Николая, имевшие большой вес в семействе Романовых, согласились с этим, но настаивали на том, чтобы бракосочетание их молодого племянника, слишком важное для страны, состоялось не в узком кругу, собравшемся в Ливадии. Государь признал, что они правы.

25 октября тело усопшего Александра было перенесено в церковь. В конце недели гроб, задрапированный алой тканью и сопровождаемый царской семьей, перевезли из Ливадии в Ялту, на борт крейсера «Память Меркурия», который после полудня доставил его в Севастополь. В порту уже ждал траурный поезд. По дороге он останавливался в Борках, Харькове, Курске, Орле и Туле, где в присутствии местного дворянства, чиновного и простого люда совершались панихиды.

30 октября поезд подошел к Москве. Там гроб был установлен на колесницу и под звон колоколов привезен в Кремль. Десятки тысяч москвичей вышли на улицы проститься с царем и опустились на колени. На следующий же день гроб из Архангельского собора вновь доставили на вокзал. Траурный поезд пошел в столицу государства Российского.

1 ноября 1894 года в десять часов утра прогремели три пушечных выстрела. Погребальная процессия двинулась от Николаевского вокзала к Петропавловской крепости.

Шествие происходило в полном соответствии со строго расписанным церемониалом похорон российских императоров. Впереди шли певчие Александро‑ Невской лавры и Исаакиевского собора. Колесницу, на которой стоял гроб с телом Александра Третьего, везли восемь лошадей. По обеим сторонам от нее шагали шестьдесят пажей с факелами. За колесницей следовал император Николай Второй, позади него свита, члены семьи, король Греции Георг Первый и принц Уэльский.

Когда гроб был размещен в Петропавловском соборе, царская семья отправилась в Аничков дворец, где еще шесть дней провела в молитвах по умершему и подготовке к погребению. Такая задержка объяснялась тем, что в Петербург приехали еще не все родственники.

В это время Николаю Александровичу было передано завещание отца.

«Тебе предстоит взять с плеч моих тяжелый груз государственной власти и нести его до могилы, как его нес я и как несли наши предки, – говорилось в нем. – Тебе царство, Богом мне врученное. Я принял его тринадцать лет тому назад от истекшего кровью отца. Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть. В тот трагический день встал передо мной вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое «передовое общество», зараженное либеральными идеями Запада