Глава 7. Весной 1896 года Российская империя готовилась к коронации Николая Второго и Александры Федоровны

Весной 1896 года Российская империя готовилась к коронации Николая Второго и Александры Федоровны. Впервые как глава государства короновался и с того времени использовал титул «царь» Иван Васильевич Грозный.

Все коронации происходили в Успенском соборе Московского Кремля. Они совершались патриархами, позднее – митрополитами Санкт‑ Петербургскими.

Начиная с Павла Первого, короновались и супруги российских императоров. Меньшую по размерам корону возлагал на голову императрицы сам государь, а не священнодействующий архиерей.

Коронационные торжества в 1896 году были рассчитаны на три недели. Они начинались 6 мая, сразу же после окончания траура по почившему императору Александру Третьему. Всем лицам, участвующим в церемонии торжественного въезда императорской четы в Москву, предлагалось прибыть в Первопрестольную не позднее 5 мая.

Руководство приготовлением к торжествам было возложено на министра императорского двора графа Воронцова‑ Дашкова. В звание верховного маршала был облечен Константин Пален, церемониймейстером стал Александр Сергеевич Долгорукий. Обязанности герольда исполнял Евгений Ксенофонтович Прибыльский. Был сформирован отдельный коронационный отряд под командованием великого князя Владимира Александровича.

В самой Москве необычайное оживление царило уже с 1 мая. В город прибывали гвардейские части, посольства, высокопоставленные лица, министры, особы императорского дома. Повсюду сооружались павильоны, арки, готовилась иллюминация. Люди спешили, работали. Все, кроме коронации, отошло на второй план.

6 мая, в день рождения государя, царский поезд прибыл на станцию Клин. Великий князь Сергей Александрович, московский генерал‑ губернатор, встречавший племянника‑ императора, вошел в вагон государя. Потом Николай выходил на перрон, где принял депутации от двора и жителей города.

В половине шестого вечера императорский поезд подошел к павильону, построенному у Смоленского вокзала, недалеко от Тверской заставы. Царь с царицей вышли на перрон. Государь был в форме Екатерининского гренадерского полка. Великий князь Владимир Александрович, начальник всех войск, собранных под Москвой, отдал рапорт государю. Торжественным маршем прошел почетный караул.

Государь с императрицей сели в карету. За царской четой следовала многочисленная свита.

Погода была отвратительная, большими хлопьями шел снег. Николай Александрович обратил внимание генерала Васильчикова на офицеров‑ кавалеристов. Те скакали в красивых парадных мундирах, покрытых комками грязи.

– Князь, почему офицеры без шинелей? – спросил император у вызванного к карете Васильчикова.

– Таков порядок, установленный церемониалом, ваше величество.

– Но вы видите, в каком состоянии ваши подчиненные. Они все в грязи, совершенно не защищены от снега и холода!

– Извините, ваше величество, я, как и мои подчиненные, выполнял приказ. На данный момент изменить ничего невозможно. Но вы не беспокойтесь. Ради вас офицеры готовы пожертвовать не только здоровьем, но и жизнью.

– Кому нужны бессмысленные жертвы, князь? – Отпустив генерала, Николай недовольно проговорил: – Плохо, когда традиции стоят выше разума.

Александра Федоровна воскликнула:

– Смотри, Ники, впереди, за шеренгами солдат, стоят огромные толпы.

По разным сторонам шоссе действительно собралось огромное количество людей. Они кричали «Ура» без команды, без чьей‑ либо подсказки, от сердца, от души приветствовали своего государя, не обращая никакого внимания на погоду. Император отвечал им.

Прибыв в Петровский дворец, Николай переоделся и встретился с депутацией от земства.

После ужина он пригласил в кабинет московского генерал‑ губернатора великого князя Сергея Александровича и по привычке предложил ему папиросу. Великий князь отказался.

– Все ли, Сергей Александрович, готово к церемонии? – спросил государь.

– Практически да, ваше величество. Остались мелкие недоделки, но их устранят, время еще есть. К девятому мая все будет завершено.

– Хорошо. Порядок в городе обеспечен?

Великий князь улыбнулся:

– Народ уже гуляет. А вы, ваше величество, прекрасно знаете, как у нас это происходит.

– Я не о том, Сергей Александрович.

– О чем же?

– Вам прекрасно известно, что революционное движение в Санкт‑ Петербурге, Москве, других крупных городах вновь набирает силу. Эта зараза проникает на заводы и фабрики, в университеты, в среду интеллигенции.

– К сожалению, ваше величество, мы – я имею в виду верховную власть – сами создали питательную среду для революционеров, разного рода политических прохвостов, горлопанов и террористов.

Николай внимательно посмотрел на дядю, затушил папиросу в бронзовой массивной пепельнице и уточнил:

– Вы утверждаете, что я отступил от принципов, практиковавшихся моим отцом?

– Нет, ваше величество, ростки бунтарства были посеяны раньше. Когда было отменено крепостное право. Естественно, император Александр Второй, названный в народе Освободителем, преследовал исключительно благие цели, но что вышло на практике? Раньше крестьянин держался земли. Главное, он был уверен, что в тяжелые времена один на один с бедой не останется. Помещики худо‑ бедно, но несли ответственность за своих крепостных. Иногда очень серьезную. Случался, скажем, неурожай, помещик должен был из своих запасов помогать крестьянам. Поэтому они и держались земли. А что сейчас? Нет, конечно, кто раньше работал серьезно, тот и поныне преуспевает. Мы имеем целый пласт зажиточного крестьянства, которое не только кормит государство, но и позволяет нам импортировать продукты, зерновые в первую очередь. Однако наряду с ними образовался и слой бедных, порой нищих крестьянских семей. В это же время промышленность в городах развивается быстрыми темпами. Да и не только она. Города требуют все больше рабочей силы. В большинстве своем подготовленной, конечно, но и неквалифицированных кадров не хватает. Город манит сельчан кажущейся простотой жизни. Не надо ни пахать, ни сеять, ни урожай собирать, ни за скотиной смотреть, ни за хозяйством. В городе проще, нашел угол, работу и живи. Вопрос в том, как именно? Кем могут устроиться выходцы из деревни, не имеющие профессии, востребованной в городе? Прислугой? А это три – пять рублей в месяц у женщин и пять – десять у мужчин. Зарплата грузчиков, разнорабочих на небольших фабриках составляет от восьми до пятнадцати рублей. Значительная часть ее выдается карточками, которые можно отоварить только в заводском магазине по завышенным ценам и продуктами не первой свежести. На металлообрабатывающих предприятиях Москвы и Санкт‑ Петербурга зарплата выше, от двадцати пяти до тридцати пяти рублей в месяц. Но это все равно мало, даже учитывая дешевизну продуктов и товаров российского производства по сравнению с государствами Европы и США. Я посмотрел для сравнения, какое жалованье получают те же рабочие в Германии, Англии, Франции и США. Так вот во Франции оно составляет от тридцати до сорока рублей, в Германии – от сорока до шестидесяти, в Англии – от сорока пяти до семидесяти, ну а в США – от шестидесяти до ста десяти. У нас же в среднем выходит чуть более двадцати рублей…

Император прервал великого князя:

– Но люди, переезжающие из села в город, осведомлены о том, как они смогут жить в той же Москве.

– Дело в том, государь, что когда крестьянские семьи принимают решение перебраться в город, они, естественно, все просчитывают. Пусть небольшая зарплата, частью продуктами, но зато нормированный рабочий день, крыша над головой, развлечения для детишек. Проблемы начинаются, когда в эту неквалифицированную рабочую среду проникают бунтовщики. Они все переворачивают с ног на голову, в неустроенной, бедной жизни винят правительство, власть. Понятно, что революционерам, по большому счету, нет никакого дела до жизни этих людей. Им главное – родить в них недовольство, увлечь лживой фантазией, дабы потом использовать в своей подрывной деятельности. Это, надо признать, у них получается. В Москве жандармерия отслеживает с десяток крупных революционных организаций.

– Почему только отслеживает?

– Потому, ваше величество, что руководят ими люди бессовестные, беспощадные, равнодушные к страданиям других, но далеко не глупые. Они научились профессионально скрывать свои центры, маскировать подрывную деятельность под вполне легальную работу общественных организаций, конспирироваться. Мелкие ячейки полиция вскрывает эффективно. С крупными организациями дело сложнее. Я считаю, вам необходимо противостоять политическому экстремизму так же жестко, как это делал ваш отец.

Николай Александрович вздохнул:

– Времена меняются, Сергей Александрович. Что было возможно прежде, то недопустимо сейчас. Ужесточение политики против общественных организаций может привести к непредсказуемым последствиям. Нам необходимо менять ситуацию в экономике, особенно в сельском хозяйстве. Надо создать условия, при которых крестьяне не покидали бы земли и не переезжали в города. На промышленных предприятиях, в сфере услуг навести порядок. Увеличить заработную плату.

– Тогда люди из деревень вообще побегут.

– Я же сказал, создать условия для достойной жизни и работы на селе.

– И вы знаете, как это сделать?

– Будем думать. Но давайте вернемся к предстоящей коронации. Насколько мне известно, массовое народное гулянье назначено на субботу, восемнадцатое мая?

Великий князь утвердительно кивнул:

– Мы планируем провести торжества и организовать народное гулянье на Ходынском поле, как это было и в восемьдесят третьем году, когда венчался на царство ваш отец и мой брат. С десяти часов утра начнется раздача всем желающим царских подарков, уже заготовленных в количестве четырехсот тысяч штук.

– Что входит в подарки? – спросил император.

– Полфунта колбасы, сайки, конфеты, орехи, пряник, эмалированная кружка с царским вензелем и позолотой. Все завернуто в цветной платок.

– Неплохо, – согласился Николай и тут же спросил: – Не мало ли заготовлено гостинцев?

– Больше, чем в восемьдесят третьем году.

– Но тогда и население Москвы, насколько мне известно, составляло чуть более семисот пятидесяти тысяч человек, а сейчас – около миллиона.

– Примерно один миллион тридцать тысяч, государь.

– Значит, подарков хватит всем желающим?

– Должно хватить.

– Народу наверняка придет много, а Ходынское поле испещрено глубокими рвами, оврагами, траншеями, заброшенными колодцами. Оно больше похоже на военный полигон.

Сергей Александрович улыбнулся:

– Вам не стоит беспокоиться. Поле с восемьдесят третьего года изменилось несущественно, а тогда раздача царских подарков прошла без происшествий. Сейчас мы выставим гораздо больше палаток.

– Может быть, на всякий случай стоит привлечь для охраны порядка силы армии? Благо их у нас вполне достаточно.

– Я, государь, верю в благоразумие народа, поэтому считаю, что будет достаточно и полиции.

– Ну что же, вам виднее. Что еще кроме раздачи подарков планируется на Ходынке?

– На импровизированных подмостках будут разыграны сцены из «Руслана и Людмилы», «Конька‑ Горбунка», «Ермака Тимофеевича». Предусмотрена обширная цирковая программа с участием дрессированных животных Дурова. Музыкальные и театрализованные представления запланированы на одиннадцать – двенадцать часов, а в два пополудни народ будет ждать ваш с супругой выход на балкон императорского павильона.

– Хорошо. – Николай Александрович прикурил папиросу и тут же затушил ее. – Табак какой‑ то терпкий. Отчего бы? Папиросы из одной пачки.

– Вам бы меньше курить, государь.

– То же самое могу посоветовать вам, дядюшка.

Великий князь рассмеялся, а Николай задумчиво проговорил:

– Плохое у меня предчувствие, Сергей Александрович.

– Вы насчет чего, ваше величество? Считаете, что революционно настроенные лица рискнут организовать покушение на вас? Это, заверяю, невозможно. Мы предусмотрели…

Император прервал великого князя:

– За себя я, Сергей Александрович, не боюсь, даже и не думал о покушении. Хотя напрасно вы так уверенно заявляете, что оно невозможно. В Японии меня тоже заверяли в полной безопасности. Она была обеспечена на надлежащем уровне. Кто мог подумать, что нападавшим окажется полицейский из охраны? Но, повторяю, не в этом дело. Мне сообщили, что в Москву съезжаются не только приглашенные. Сюда приехали и подпольщики‑ террористы. Как бы они не организовали кровавую провокацию, в том числе и на Ходынском поле во время гулянья.

Великий князь опять улыбнулся:

– Полиция, государь, справится с возложенными на нее обязанностями. Мы не допустим провокаций. А плохое предчувствие объясняется волнением. Я помню, как брат переживал. Ведь коронация – событие воистину историческое и знаменательное.

– Может быть. Так вы говорите, что народ в Москве уже гуляет?

– Да. Мне доложили, что особенно много людей на Первой Мещанской, у дома Перлова, где остановился Ли Хунчжан.

– Что притягивает их туда?

– Оригинальное, в китайском вкусе, убранство дома посла. Желтые знамена с драконами, китайские надписи. Мало кто из русских видел иероглифы. Привлекает внимание и огромный щит с гербом и штандартом. Все это необычайно для москвичей. Вот и идут смотреть на такую диковинку.

– Но нарушений порядка не допускают?

– Нет, государь. Все чинно, достойно.

– Хорошо. Я не утомил вас, Сергей Александрович?

– Могли бы и не спрашивать, прямо сказать, что аудиенция окончена. Да и мне надо еще кое‑ что сегодня сделать. До свидания, ваше величество.

С утра 7 мая специально созданные группы офицеров начали обход домов по пути торжественного проезда государя, который был назначен на девятое число. Руководил этим делом В.Ф. Джунковский по приказу великого князя Сергея Александровича. Командиры отдавали распоряжения жильцам, составляли и проверяли списки лиц, которые должны были быть допущены в квартиры, окна которых выходили на путь следования императорской четы и свиты.

В течение нескольких дней на коронацию приехали королева Греции Ольга, три великих герцога, два владетельных князя, двенадцать наследных принцев, шестнадцать принцев и принцесс, три православных патриарха – Антиохийский, Иерусалимский и Александрийский. Папа Римский и архиепископ Кентерберийский послали своих епископов. Китайскую делегацию, как упоминалось ранее, возглавлял старый знакомый Николая – генерал‑ губернатор Кантона, один из крупнейших политических деятелей страны Ли Хунчжан.

На торжествах было аккредитовано рекордное для того времени число российских и иностранных репортеров. Здесь же впервые в истории России появились операторы, присланные изобретателями кино французскими братьями Люмьер для того, чтобы снять документальный фильм о предстоящем событии.

8 мая на Смоленский вокзал при огромном стечении народа прибыла вдовствующая императрица Мария Федоровна. Ее торжественно встретила вся царская семья и иностранные высочайшие особы, находившиеся в Москве. Вечером в честь Марии Федоровны перед Петровским дворцом была исполнена серенада. Объединенный хор насчитывал одну тысячу двести человек.

К полудню 9 мая в Петровский дворец стали съезжаться члены императорской фамилии, иностранные гости, другие лица, участвовавшие в торжестве. Оно началось в половине третьего. Погода стояла чудная, светило солнце, было тепло как летом.

Великий князь Сергей Александрович встретил государя у ворот Петровского дворца. Орудийные залпы и колокольный звон известили народ о том, что царь выехал в Кремль. Уже с двенадцати часов все переулки, ведущие к Тверской, были затянуты канатами и запружены массой народа. Войска встали шпалерами по сторонам улицы. Из каждого окна дома московского генерал‑ губернатора выглядывали высокопоставленные зрители. Народ ликовал, повсюду слышались крики «Ура!», «Слава!».

Около пяти часов на Красную площадь въехал взвод полевой жандармерии под командованием полицеймейстера Ефимова, за ним собственный его величества конвой, золотые кареты свиты, кавалергарды. После них вся округа взорвалась громкими приветственными воплями, грянули оркестры.

Император на белом арабском скакуне проследовал по Тверской и въехал на Красную площадь. Народное ликование достигло своего апогея.

В половине девятого вечера, когда почти все жители Москвы вышли на улицы, отчего езду по некоторым из них пришлось прекратить, царская семья переехала из Кремля в Александрийский дворец, украшенный феерической иллюминацией. Вся Москва, за исключением Кремля, очередь которого еще не настала, сияла разноцветными огнями. Огромное багровое зарево было видно за десятки верст. Народное ликование продолжалось до глубокой ночи.

В дворянском собрании был дан раут, на который прибыли до тысячи человек. Там играл оркестр, шампанское лилось рекой.

Следующие пять дней пролетели как один сплошной праздник. Приемы иностранных делегаций следовали с утра до вечера. В Москву прибывали все новые гости.

С утра субботы, 11 мая, герольды начали объезжать Москву, объявляя народу о священном короновании. Они раздавали людям красиво отпечатанные плакаты. Вечером состоялся раут у министра иностранных дел князя Лобанова‑ Ростовского, на котором присутствовали все великие князья и иностранные гости. Ночью же проводилась проба иллюминации Кремля. Очевидцы говорили, что это было нечто сказочное.

В воскресенье герольды вновь объезжали город с объявлениями о коронации. Это был день Святой Троицы, поэтому состоялся церковный парад войск, отмечавших в этот день свои храмовые праздники.

13 мая церемониймейстеры официально объявили о дне коронования иностранным послам. Вечером их величества переехали в Кремль. Состоялась всенощная у Спаса за золотой решеткой.

Ровно в семь часов утра 14 мая 1896 года ударил колокол Ивана Великого. С Тайницкой башни загрохотали пушки, давшие двадцать один выстрел. Эти сигналы известили народ о том, что в Успенском соборе Кремля началось молебствие о здравии и многолетии царя и царицы.

В половине девятого туда прибыли иностранные гости, придворные дамы, высокопоставленные чиновники, представители православного духовенства и иноверческих исповеданий.

Через четверть часа на Красном крыльце появилась вдовствующая императрица Мария Федоровна. Она шла в пурпурной мантии с большим двуглавым орлом. Бриллиантовая корона сверкала под золотым балдахином. За ней следовали придворные в богатых генеральских и камергерских мундирах. Вдовствующая императрица прошла в Успенский собор.

Через полчаса с Красного крыльца сошел взвод кавалергардов. Зазвучали фанфары и трубы. На верхней площадке крыльца показались их императорские величества со свитой.

Громкое «ура», подхваченное многотысячной толпой, разливалось по Красной площади и набережным реки Москвы, занятым народом, прибывшим со всех концов России. Под эти восторженные крики и мощные звуки гимна, исполнявшегося военными оркестрами, император и императрица спустились с Красного крыльца. Они поклонились людям и под золотым балдахином направились к собору.

Николай и Александра поднялись на паперть, где их ожидал Сергий, митрополит Московский.

Он благословил правящую чету и произнес речь, обращенную к государю. В ней митрополит упомянул, что на земле нет ничего выше и труднее бремени царского служения.

По окончании речи Николай Второй, его мать и Александра Федоровна вошли в собор. Государь сел на трон Михаила Федоровича, вдовствующая императрица Мария Федоровна заняла место царя Алексея Михайловича, Александра Федоровна – Иоанна Третьего.

Митрополит Санкт‑ Петербургский Палладий приблизился к царскому трону и спросил государя о его исповедании. Император поднялся и громко произнес символ веры.

После этого и начался чин венчания на царство, то есть коронования. По прочтении молитв и Евангелия государь облачился в порфиру и надел на шею цепь ордена Святого Апостола Андрея Первозванного. Затем ему на малиновой бархатной подушке была поднесена большая императорская корона, вся усыпанная алмазами, ярко сияющая под лучами церковных огней.

Император преклонил голову. Митрополит Санкт‑ Петербургский Палладий осенил ее крестным знамением и начал молиться, чтобы «Господь помазал Царя елеем радования, одел Его силой, наложил на главу Его венец от камене честна, даровал Ему долготу дней, дал в десницу Его скипетр спасения, посадил Его на Престоле правды, сохранил Его под Своим покровом и укрепил Его Царство».

Затем митрополит взял корону и протянул ее его величеству. Государь, стоя в порфире перед своим престолом, принял корону и возложил ее на свою голову. Потом Николай взял с подушки в правую руку скипетр, в левую – державу.

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь, – сказал он.

Император сел на трон, положил скипетр и державу на подушки, поданные сановниками, и призвал к себе государыню.

Александра Федоровна поднялась со своего престола, подошла к августейшему супругу и опустила колени на малиновую бархатную подушку, украшенную золотом. Император снял венец, прикоснулся им к голове императрицы и вновь возложил на себя. Александру Федоровну он увенчал маленькой короной.

После молитв чин коронования был завершен. За стенами храма раздались выстрелы и колокольный звон, известившие об этом москвичей.

В соборе прошла литургия. После нее Николай и Александра Федоровна сели на свои престолы и приняли поздравления от духовных и светских особ.

После завершения службы в Успенском соборе началось коронационное шествие. Государь с супругой почтили святыни Архангельского и Благовещенского соборов, поднялись на Красное крыльцо и трижды поклонились народу.

В тот же день состоялась торжественная царская трапеза в Грановитой палате.

Вечером вся Москва была иллюминирована. Огни в Кремле зажглись в тот миг, когда государыня взяла в руки букет с электрическими цветами, поднесенный ей. Он засветился, и тут же разноцветное сияние озарило весь Кремль. Все это видели москвичи, толпившиеся на Красной площади и набережных Москвы‑ реки, расположенных между Москворецким и Каменным мостами.

В этой толпе был и Федор Волков. Надо сказать, что интимная жизнь с Адиной разочаровала его. Жена не давала ему и десятой доли того, что он получал от прачки Зинаиды. Оттого и отношение его к супруге изменилось. Он стал груб с ней, заставлял заниматься лавкой и следить за хозяйством, практически лишил свободы.

Адина воспринимала это как должное, что было странно с учетом ее бунтарского характера. Но Волков, хитрый, бессовестный и безжалостный, сумел подавить ее. Женщина смирилась.

Федор жил в Москве как хотел, торговлей не занимался, постоянно посещал трактиры, часто снимал номер и развлекался там с девицами легкого поведения. Вот и этим праздным вечером он запретил Адине выходить в город, а сам выпил изрядную дозу водки и пошел на торжества. Волков стоял на набережной и, открыв рот, смотрел, как огненным сказочным замком висел в воздухе Кремль.

Его толкнул в спину какой‑ то мужик.

– Ну и чего рот разинул? Подвинься, дай другим посмотреть.

Федор обернулся.

– Я тебе сейчас в зубы дам! Места вокруг мало?

Мужик посчитал благоразумным отойти от этого странного и злого человека.

Тут Волков услышал голоса мужчины и женщины, которых не видел. Они стояли чуть дальше, у самого парапета:

– Гуляют! Это ж сколько денег власть потратила на коронацию? – воскликнула женщина.

– Много, Лиза, – ответил мужчина. – Очень даже.

– Эти деньги да людям или в школы, больницы, приюты.

– Ага, дождешься. На людей у министерства финансов денег нет. Да и откуда им быть, если на праздники столько тратится?

– Да, царю для себя ничего не жалко.

– Европу захотел удивить. В газетах писали, будто гостей понаехало много. Приемы теперь пойдут, балы, обеды, ужины. А на них не картошка с огурцами будет. В Кремль завозили стерлядь, баранину, фазанов, поросят молодых, фрукты разные, всякие вина. А народу подачку сунут – немного колбасы, орехов, дешевых конфет.

– Так то народ, Илья! Его баловать нельзя.

– Будет им народное гулянье! Такое, что на всю жизнь запомнят. Сразу от балов откажутся, – злобно прошипел мужчина.

– Тише ты! – цыкнула на него женщина. – Услышит кто, и тогда конец. Все полетит к чертям.

– У нас полетит, другие сработают. Люди Георгия, например.

– Тебе от этого в застенках охранки легче будет? На тех, кого поймают, и отыграются. Да еще как!

– Ладно, все, хватит, пошли домой.

Голоса смолкли. Как Федор ни старался, так и не увидел этих людей, но понял, что московские бунтовщики готовят императору какой‑ то сюрприз во время гуляний. А они назначены на 18 мая, в субботу, на Ходынском поле. Значит, там можно будет поживиться, когда начнется свара.

Федору вполне хватало денег на безбедную жизнь, но натура убийцы, грабителя, любителя легкой наживы не давала ему покоя, толкала его на необъяснимые, неоправданные поступки. Впрочем, Федор этого не замечал. Он брал то, что хотел, если, естественно, это дело не представляло серьезной угрозы, не думал, надо оно ему или нет. Главное в том, что Волков прихватывал желаемое, следовал звериным инстинктам, а не разуму.

Потолкавшись в толпе еще минут пять, Федор отправился домой. Пролетку, понятно, нанять было нельзя, поэтому он пришел за полночь и долго стучал в ворота.

Наконец‑ то из своей подвальной конуры вышел дворник, заметно шатающийся.

– Кто там?

– Волков. А ты опять нажрался, Евсей.

– Так праздник‑ то, Федор Алексеевич, какой! Государь на царство венчался.

– У тебя каждый день праздник.

– И то правда. Да и скучно без водки жить.

– Ехал бы обратно в деревню. Там не до скуки.

– Нет! – заявил дворник. – В деревню меня теперь ни за какие коврижки не затащишь. Тут оно лучше. Сыт, пьян, работа не ахти какая, крыша над головой, бабенки вдовые или разведенные. Не красавицы, конечно, так мне и не надо на рожи их смотреть.

– Ты ворота думаешь открывать, балабол?

– Это мы мигом, Федор Алексеевич.

Дворник открыл ворота, Волков прошел во двор, сунул Евсею мелочь.

– На, продолжай праздновать.

– Спасибочки, Федор Алексеевич. Вы тут один человек с понятием. Другие кинут пятак и нос воротят так, будто от меня псиной несет, а я в баню каждую неделю хожу.

– Ладно, не до разговоров мне, время позднее.

– А женушка‑ то ваша не спит. Вон в окошке свет горит.

– Ждет! Как и положено бабе.

– Это так, Федор Алексеевич, правильно, баб баловать нельзя. Их…

Волков не дал дворнику договорить, прошел в подъезд, поднялся на второй этаж, ударил подошвой в массивную створку.

Из прихожей донесся голос Адины:

– Кто там?

– А ты еще кого‑ то кроме мужа ждешь?

Адина открыла дверь.

Волков ввалился в прихожую, сбросил на пол пальто, картуз, сел на стул.

– Ух, дома.

– Где был, Федор? Опять в трактире с девками развлекался?

– Дура! Трактиры ныне закрыты, а девки у Кремля трутся. Там толпа необозримая. Все на огни любуются. – Он попытался снять сапоги, не сумел и приказал жене: – Помоги!

Адина послушно присела перед ним, стянула сапоги, поставила их в угол, заодно повесила пальто и картуз.

– Красиво там, наверное?

– Кому как. Необычно, конечно, но и особенного ничего нет. Развешали гирлянд, косичек разных заплели множество. А народу лишь бы глаза пялить.

– Красиво. – Адина вздохнула и спросила: – Почему меня с собой не взял?

– А за лавкой, за домом кто смотреть будет? Дворник твой, который с утра не просыхает?

– У нас же есть работник.

– Есть! Ванька Куреев. Тому только доверься, вмиг обворует. Знаем мы эту поганую породу.

– Но до сих пор не воровал же.

– Лиха беда начало.

Адина закашлялась, прикрыв ладошкой рот.

– Что с тобой? – спросил Волков. – Захворала, что ли?

– Кашель только пробивает, а так жара нет, слабость небольшая, но это от усталости.

– Помню, не приучена ты к работе. Ничего, привыкнешь, а болезнь пройдет.

– Мне бы отдохнуть пару дней, Федя, отлежаться.

– А в лавку я работника Ваньку Куреева посажу?

– Мог бы и сам поторговать. Народу заходит не так много.

– Не мое это дело.

Волков прошел в столовую, достал из шкафа начатую бутылку белоголовки, выпил стакан, закусил жареной рыбой, обмылся.

Потом он двинулся в спальню, сбросил халат, взглянул на жену, лежавшую под одеялом, усмехнулся и спросил:

– Готова ублажать мужа?

– Поздно уже, Федя, да и нехорошо мне.

– Ничего, похорошеет. – Федор навалился на хрупкое тело жены.

– Не надо, прошу!

– Надо!

Он быстро сделал свое дело, сполз с жены и недовольно проговорил:

– Как с бревном. Что же в тебе тепла и желания нету?

– Говорила же, нехорошо мне, не до этого.

– Сейчас не до этого, вчера, позавчера. Да тут хочешь или нет, а к девкам пойдешь.

– Ты сильно изменился, Федор.

– Ошибаешься, дорогая. Каким я был, такой и есть. На себя посмотри.

– Зачем же женился?

– Кто же знал, что ты как змея холодная? Ладно, хватит болтать, спим. – Он задул свечи, отвернулся от жены и тут же захрапел.

Адина же заплакала. Как ни странно, при всем отвратительном отношении к ней Федора, его почти открытых изменах с кабацкими девками, эгоизме, бедная молодая женщина все еще любила Волкова. Ей ничто не мешало бросить все и уехать в Санкт‑ Петербург к отцу. Тот принял бы, пожалел, но она не могла покинуть своего Федора. Ей казалось, что без него кончится ее жизнь.

Поэтому она и проплакала до утра в бессилии что‑ либо сделать. Надежды, что Федор изменится, уже не оставалось, но он все равно был дорог ей. Вот такая она, любовь. Сложное чувство, пересиливающее разум, поднимающее до небес и бросающее на землю.

Утром Адине лучше не стало. Кашель мучил ее еще сильнее. Федор выдал работнику деньги, которые целиком держал при себе, и отправил его за лекарствами. Как тот вернулся, Адина выпила порошка, и Федор приказал ей и работнику открыть лавку. Народу в Москву прибыло много, покупатели стали заходить чаще.

Сам же он по обыкновению отправился в город, у трактира встретил знакомую девицу, с которой частенько баловался, и спросил:

– Райка, ты на промысле или как?

Та повела подкрашенными глазами.

– Для тебя, Феденька, я всегда свободная.

Волков довольно усмехнулся:

– Это хорошо. Тогда возьмем водки и в номера?

– Зачем в номера? Я тут недалеко квартиру сняла.

– Значит, переехала с окраины?

– Оттуда далеко и дорого сюда добираться. А тут жилье дешевое подвернулось. Хозяева запросили всего пять рублей в месяц.

– Представляю, что за хата, коли пять рублей стоит.

– Очень даже ничего квартира. Уютная. Можешь проверить. И водочка у меня дома есть, и наливочка.

Федор, не удовлетворенный женой, почувствовал желание.

– Ну что ж, пойдем, поглядим твое уютное гнездышко.

– Только я, Феденька, голодная, учти, до вечера не выпущу.

– А я и не тороплюсь никуда.

– Как же жена?

Волков притянул к себе девицу.

– Об этом больше никогда не спрашивай, поняла?

– Конечно, Феденька, как не понять!

– Вот и славно. Веди в свои хоромы.

Федор ушел к блудливой девице, совершенно не думая о жене, расположения которой когда‑ то добивался с таким трудом и страстью.

Празднества в Кремле не заканчивались. Приемы, обеды, торжества продолжались без перерывов.

17 мая их величеств поздравляли дамы высшего света. Вечером в Большом театре прошел роскошный спектакль. Он окончился поздно, что не помешало императору и его дяде уединиться во дворце.

Зайдя в кабинет, Николай присел в кресло и заявил:

– Все хорошо, но устал. Каждый день с утра до вечера на ногах. А до двадцать шестого мая еще далеко.

Сергей Александрович улыбнулся:

– Тяжела корона, ваше величество?

– Быстрее бы кончились праздники. За дела приниматься надо, их скопилось немало. Необходимо быть в Нижнем, на ярмарке.

– А еще поездка за границу.

– Ох, и не напоминайте. Что у нас по завтрашнему дню?

– Для гуляний на Ходынке очищена площадь примерно в квадратную версту. Напротив Петровского дворца устроен императорский павильон в древнерусском стиле, рядом разбит садик, выстроены трибуны для чинов высшей администрации, каждая на четыреста персон. Вдоль Петровского шоссе устроены места для публики попроще. По всему полю раскинуты всевозможные театры, открытые сцены, цирки, качели, но главное – ряды палаток. Их несколько сотен, все предназначены для раздачи царских подарков.

Император кивнул:

– Значит, все готово. Что по охране?

– Обер‑ полицмейстер Власовский, на которого возложены обязанности по поддержанию порядка во время гуляний, доложил, что полиция обеспечит его. В принципе, она и сейчас уже занята этим, так как на поле часов в семь собралась достаточно большая толпа. Власовский оценивает ее в несколько десятков тысяч, и народ все подходит. Да это и понятно. Так было и при празднествах восемьдесят третьего года. Каждый хочет быть поближе к палаткам. К тому же по городу кто‑ то пустил слухи, что подарочные кружки будут заполнены серебром, а иные и золотом.

Николай внимательно посмотрел на великого князя.

– Это похоже на провокацию, Сергей Александрович.

– Не думаю, что слухи распространяются намеренно. Скорее всего, кто‑ то сболтнул лишнего, не подумав, и понеслось. А народ наш доверчив.

– Необходимо разъяснение полиции на Ходынке о глупости подобных слухов.

– Этим уже занимаются. Обер‑ полицмейстера Власовского называют хамом, держимордой, а то и тупицей, но Александр Александрович работу свою знает. Как только возглавил полицию, сразу и город, и свое ведомство основательно почистил. Многих уволил, вместо них набрал новых людей, большей частью из солдат. Он знает, как поддерживать порядок.

– Возможно, и знает, но хватит ли у него для этого людей?

– По заверениям обер‑ полицмейстера, хватит, да и резерв он собрал немалый. Жандармы в случае необходимости прибудут быстро. А надо будет, подведем войска. Окончательно обстановка прояснится ближе к десяти часам завтрашнего дня. Тогда и посмотрим, есть ли необходимость в усилении полиции.

– Хорошо. Даст Господь, все пройдет без происшествий.

– Мелких стычек не избежать. Мужики, прибывшие на Ходынку, трезвыми сидеть не будут. Но это ерунда. Уверен, торжества на поле пройдут без крупных беспорядков. Вы бы шли отдыхать, ваше величество.

Император и великий князь расстались.

В это время в своей квартире Волков основательно принял водки, сунул полную бутылку в карман и стал собираться в дорогу.

– Ты далеко, Федор? – спросила Адина.

– На Ходынку.

– Тебе так хочется получить царский подарок?

– Нет, дорогая, мне не хочется оставаться дома.

– Но ты мог бы пойти на поле и утром.

– А я пойду сейчас. И не задавай больше вопросов, должна уже привыкнуть, что я делаю то, что хочу. Ты отлеживайся, кашель свой лечи.

– Я хочу, Федор, чтобы ты отвез меня к отцу, – неожиданно заявила Адина.

– Да? – воскликнул Федор. – А может, сразу к матушке?

– В могилу я успею, хотя с тобой и до нее недалеко. Так отвезешь?

– И не подумаю, даже не мечтай. Жена должна находиться при муже.

– А разве муж не должен находиться рядом с женой?

– Господи, как мне надоели твои пустые разговоры. Муж есть муж, он хозяин всего, в том числе и жены.

– Я уйду от тебя.

Федор посмотрел на Адину безжалостными глазами.

– Попробуй! А там посмотрим, что из этого получится. Вспомни, как начиналось наше знакомство, да и то, что в Санкт‑ Петербурге дело по организации «Свобода и труд», по убийству фабриканта Сазонова не закрыто. Если папаша твой этого добился, то долго ли его вновь открыть? Была бы зацепка. Дать ее полиции не так уж и сложно. Так что ты подумай перед тем, как что‑ то делать. Чтобы оставшуюся жизнь провести в теплом, уютном доме, а не на каторге. Но все, полно переливать из пустого в порожнее, пошел я. Ты же из дома ни ногой, лавку завтра не открывать. Буду к обеду. Да, пошли дворника водки купить, у нас кончилась. Пусть и себе красноголовку возьмет. Деньги на это я оставил. Все, спокойной ночи. – Федор засунул в карман пальто нож и вышел из дома.

Дворник открыл ворота.

За углом соседнего дома у решетки его ждала Раиса в куцем пальтишке.

– Ну ты чего, Феденька? Почти час стою здесь. Между прочим, двое мужчин приглашали меня в кабак.

– Ну и пошла бы!

– Так тебя жду. Договорились ведь. Или жена задержала?

Волков сжал руку проститутки.

– Ты жену не трогай! Какая ни есть, а она законная супруга.

– То‑ то тебя от нее ко мне тянет. Значит, я лучше ее?

– Только в постели. И все, хорош на этом. Как добираться до поля будем?

– На извозчике.

– Хорошо, если до Тверской доедем. Народу в городе не убавляется. А к Ходынке и вовсе наверняка с вечера прутся. У нас за халявой на край света пойдут.

– Так мы тоже идем за халявой.

– Мы, Райка, другое дело. Мы просто посмотреть.

Раиса поправила сползший шарфик, и тут Федор увидел у нее на шее золотую цепочку, а на пальце левой руки – не самый дешевый перстенечек.

– Где взяла украшения?

– Это? – Она повертела руку, и в свете фонаря блеснул драгоценный камешек. – Так вчера один барин подарил ни за что.

– Значит, приласкала хорошо. Это ты умеешь.

– В том‑ то и дело, что до постели не дошло.

– Как это? – Волков не понимал, как такое могло произойти.

– А вот так. Снял он меня возле ресторации. В зал провел, стол заказал – закачаешься, мне шампанского, себе коньяку. Официант возле нас вьюном вился. Спросил, кто я. Ответила, по правде призналась. А он, мол, хочешь жить у меня? Я говорю, что мне и так неплохо. Он заявил, что еще лучше будет, достал из кармана цепку да перстень и подал мне. Дескать, бери, дарю. И запомни, я не как все…

Федор прервал девицу:

– Старый поди мужик попался?

– В годах, лет шестидесяти будет.

– Понятно. Вдовец, наверное. Надоело одиночество или просто на молодых потянуло. И что дальше было?

– Я цепь и перстень в сумочку, а он предложил выпить. Приняли мы по одной, второй, третьей. Я говорю, пора, мол, и в номера. А он, нет, сегодня ничего не получится. Приходи, говорит, сюда послезавтра. Поужинаем и поедем ко мне. У меня дом свой, прислуга, экипаж. На черта мне сдался этот старый хрыч?

– Ну ты мне‑ то не заливай. Завтра полетишь к нему как миленькая.

– Полечу, если ты не придешь.

– Ты вот что, Райка, случая не упускай. Сходи к ресторану. Позовет барин к себе, езжай да посмотри, что у него за дом, богато ли обставлен, кто из прислуги постоянно живет.

Раиса взглянула на Волкова:

– Ты чего, Федя?

– Ничего. Если старику денег девать некуда, то мы поможем ему.

– Так меня ж на каторгу отправят.

– Не бойся, не отправят. Ты только все узнай, а уж что делать и как, решу я. Может, он только на словах барин, а окажется бедным?

– А как же цепочка и перстень?

– Ты уверена, что они золотые? Ювелиру показывала?

– Нет.

– То‑ то. Вы, девочки, как вороны. Хватаете все, что блестит. Но то не все золото.

– Неужто обманул?

– Проверим. – Волков прекрасно видел, что украшения золотые и сапфир настоящий, просто смеялся над наивной девицей.

У перекрестка они поймали извозчика. За проезд к Тверской тот запросил неслыханную цену – аж полтинник.

– Не очумел? – спросил Волков. – Тебе иллюминация не только глаза, но и мозги затмевает?

– Найди дешевле! Дружок мой недавно туда народ за рубль повез. Нынче праздники, а в эти дни и цены другие. Так едем или нет? Мне попусту болтать резону нет, покуда работа прет.

– Черт с тобой, едем. Да пошибче, с ветерком.

– Будет ветерок пару кварталов, пока в толпу не упремся.

– А что, и впрямь много народу к полю валит? – спросила Раиса.

– Уйма. И чего в ночь прутся, коли раздача подарков только в десять утра начнется?

– Боятся, что не хватит всем. Да и водочки попить, – сказал Федор.

– Водочку дома пить хорошо, в тепле, под селедочку или грибки. Ладно, садитесь.

Волков и девица сели в пролетку. Извозчик погнал лошадь, но через несколько кварталов ему пришлось попридержать ее. Людей в сторону Тверской шло много. Мужиков и баб, пьяных и трезвых, орущих песни и хмурых, разных.

На Тверской стоял кордон жандармов. Федор и Раиса дальше пошли пешком и где‑ то через час выбрались к Ходынскому полю, уже забитому народом. Там горело множество костров, сновала ребятня.

Федор нашел место у обвалившегося старого блиндажа.

– Тут пока устроимся, отсюда все хорошо видать.

– И чего смотреть?

– Будет чего, Райка. Ты садись на бревно, выпьем.

– А чего выпьем‑ то?

Федор достал из кармана бутылку белоголовки.

– Водочки примем. Оно сразу и веселее станет.

– Нашел тоже веселье. И чего я сюда поперлась?

– Так я не держу тебя. Хочешь, проваливай, но потом не подходи.

– Ладно, налей. Никуда я не пойду.

– Вот это другой разговор. На, пей! – Федор протянул ей откупоренную бутылку.

– А стакан?

– Хлебай из горлышка. Впервой, что ли?

– Хоть бы сказал, я закуски взяла бы.

– Закусим утром, чем государь император угостит.

Райка сделала два глотка, поперхнулась.

– Эх ты, чудо заморское, нормально выпить не можешь.

– Да не в то горло попала.

Федор забрал бутылку, тут же ополовинил ее, занюхал краем рукава, крякнул:

– Хорошо! Что на поле‑ то?

– Да ничего, – сказала Раиса и прижалась к нему. – Толпа.

Волков осмотрелся и понял, что палатки были поставлены крайне неудачно. Параллельно им тянулась глубокая траншея с обрывистыми краями и аршинным валом. Для людей оставалась площадка шириной шагов в пятьдесят. Федор понимал, что тут никак не могла разместиться и тысячная доля народа, собравшегося на Ходынке.

Волков вспомнил слова неизвестных людей на набережной. Мол, будет им народное гулянье. Такое, что на всю жизнь запомнят. Сразу от балов откажутся.

Он подумал, что террористы наверняка подготовились к этим праздникам, и на поле должно произойти что‑ то страшное. Что устроят революционеры? Рванут бомбами палатки? Бросят их в народ? Спровоцируют погром, который превратится в столкновение с полицией?

Сам он выбрал бы последнее. Бомбы дадут власти возможность обвинить в беспорядках революционеров, отвести от себя вину за бестолковую подготовку празднества. А вот давка могла бы стать возможной только благодаря беспомощности полицейских.

«Ладно, посмотрим, – решил Федор. – Надо подобраться к палаткам, за ров. Там при любом развитии событий будет безопасней, чем на поле».

Ближе к трем часам он разбудил спутницу:

– Райка, очнись, замерзнешь!

Женщина поежилась:

– И вправду холодно. Чего мы сюда приперлись? Пойдем домой, Федя.

– Нет! – отрезал Волков и приказал: – Подымайся, будем пробираться ко рву, ближе к палаткам.

– Зачем?

– Затем. Среди толпы теплее, да и без подарков не останемся. Или ты думаешь, что их на всех хватит?

– Да сдался мне этот подарок!..

– Сказал, пошли. – Волков, чуявший близкую кровь, как зверь, повел женщину ко рву.

Пробиться туда оказалось не так просто. Люди теснились на поле и у оврага, некоторые были уже возле палаток. Кое‑ где происходили драки. Ближе к оврагу теснота увеличилась, стало жарко и душно. От людей исходил пар, который словно туманом накрыл поле.

Волкову и Раисе понадобилось почти два часа, чтобы дойти до рва. Федор напирал, не жалел ударов, чтобы пробить путь себе и подружке. Он хотел пройти к палаткам, но им пришлось оставаться у рва, тоже заполненного людьми, готовыми ринуться наверх, на площадку.

Давка, стоны!.. Возможно, кто‑ то из них и хотел бы теперь уйти из этого кошмара, но это было невозможно. Зажатые со всех сторон, они не могли даже упасть, потеряв сознание.

Сзади на Волкова навалился какой‑ то мужик.

– Уйди, дай пройти.

– Куда? – пискнула Райка, прижатая к Волкову.

– Туда, дура, к палаткам.

– По головам, что ли?

– Да хоть бы и по головам. Уйди! – Он вновь толкнул Волкова.

Федор повернулся, всадил нож в живот этому пьяному мужику и бросил его на головы людей, оставшихся во рву.

– Ступай, придурок!

– Труп! – выкрикнул кто‑ то снизу и замолчал.

Видимо, это был не первый мертвец.

Райка испуганно посмотрела, как Волков безо всяких эмоций вытер нож о пальто соседа.

– Ты что, Федя?

– Ничего. Ты хотела, чтобы этот мужик затолкал нас в ров?

– Но ты же убил его.

– И что? Не я его, так он обрек бы нас на смерть. Скоро здесь, Райка, прольется много крови.

– Я не хочу.

– Чего не хочешь?

– Оставаться здесь. Пойдем к шоссе.

– Мы не продеремся через толпу.

– Но нас здесь раздавят.

– Не раздавят, ты только держись меня и делай то же самое, что и я.

– Мне кажется, тебя заводит это зрелище. Глаза так и блестят.

– А ведь ты права, Райка. Возможно, это то, что мне не хватало за время жизни в Москве.

– Ты сумасшедший.

– Заткнись!

Райка мгновенно притихла и прижалась к Волкову, хотя толпа и без того прилепила ее к любовнику.

Так прошел почти час. Волков внимательно смотрел на палатки. Вот сзади полицейских промелькнула какая‑ то фигура.

Почти сразу раздались крики:

– Открылись. Раздают!

– Вот и началось, – проговорил Федор.

Он оказался прав. Провокаторы начали свое черное дело.

Толпа взревела и ринулась к открывшимся палаткам. Полицейские пытались оставить ее, но их смели. Люди, которые рассчитывали изо рва подобраться на площадку, попали в капкан. Толпа с поля пошла по их головам, не оставляя шансов не только вырваться из ловушки, но и выжить.

На головы несчастных повалились Волков и Райка. Федор, раздавая удары направо и налево, двинулся к площадке, не обращая внимания на вопли и крики о помощи. Он уже почти дошел до противоположной стороны рва, как Райка споткнулась.

Она схватилась за него и крикнула обезумевшим голосом:

– Федя, помоги!

Волков мгновенно оценил обстановку. Он понимал, что любое промедление приведет к гибели, схватил Райку за руку, быстро сорвал цепочку с шеи и перстень с пальца.

– Федька! – закричала женщина.

Получив свое, Волков вонзил ей в шею нож, выдернул его и прыгнул на площадку.

Райка, захлебнувшаяся в крови, утонула в массе раздавленных людей.

Федор прорвался к палаткам, из которых какие‑ то люди бросали в толпу подарки. Он выхватил один из них из рук мужика, сбил того с ног ударом рукоятки ножа и двинулся к проходу между павильонами, куда толпа еще не успела прорваться.

Там перед ним вырос полицейский. Волков не раздумывая ударил ножом и его, выхватил из кобуры револьвер и рванул в сторону Тверской.

Воздух сотрясали оглушительные крики. Люди на поле продолжали напирать и давили тех, кто пытался уйти с площадки. Не прошло и десяти минут, как палатки были снесены, царские подарки расхватаны. Только тогда толпа отпрянула назад.

Этому способствовали полицейские подразделения, кавалерийские роты и пожарные расчеты, прибывшие из города. Обер‑ полицмейстер Власовский принял меры, но они ничего не изменили. Народ, отпрянувший назад, с ужасом смотрел на трупы во рву и возле него, на площадке и у палаток, точнее, того, что от них осталось.

Кавалерия начала выдавливать толпу с поля. Полицейские приступили к поиску выживших людей, вытаскивали тела изо рва. Пожарные все утро обозами вывозили с поля убитых и раненых.

Федор же благополучно добрался до Тверской. Там, за выставленным оцеплением, стояло множество пролеток.

Он подошел к извозчику.

– Едем!

– Куда?

Волков назвал адрес.

– А что там произошло?

– Кровавая давка из‑ за подарков их величеств, которые отдыхают после утомительных балов.

– Много ли людей полегло?

– Тысячи! А все вот из‑ за чего. – Волков показал извозчику подарок.

– Как же так?

– А так! Власти начали раздачу раньше времени, вот толпа и поперла. Ты знаешь, что это такое.

Без десяти девять Волков вошел во двор своего дома.

Дворник остановил его:

– Федор Алексеевич, тут такое дело…

– Да ты никак трезв, Евсей?

– Не успел еще.

– Так чего тут?

– Супругу вашу Адину Натановну в больницу увезли.

– Как это? – опешил Волков.

– Худо ей стало ночью. Пришла ко мне, попросила доктора вашего вызвать, да в каморке моей и упала в обморок. Я испугался и побежал за лекарем. Он и отправил ее в больницу.

– В какую?

– Не знаю. Да доктор‑ то вас дожидается.

– Почему пустил в квартиру?

– Я не пускал, он сам зашел, двери‑ то открыты были.

– Ты, Евсей, вот что, об этом никому из соседей не говори.

– А если спросят?

– Скажи, не помню, пьяный был. Этому поверят.

Дворник кивнул:

– Поверят.

– А чтобы легче молчать было, на тебе рубль.

– Вот спаситель, не изволите беспокоиться, никому ничего не скажу. Только все одно узнают.

– Ты молчи, остальное не твоя забота.

– Понял, Федор Алексеевич.

Федор двинулся к подъезду, но остановился, обернулся.

– Поди‑ ка сюда, Евсей!

Дворник подбежал к нему:

– Чего изволите?

– Хочешь хорошую деньгу сбить?

– Кто ж не хочет, Федор Алексеевич? Только если не засадят.

– Не засадят. Надо продать кое‑ что. У тебя скупщики золотишка знакомые есть?

– Найдутся. Но они настоящую цену не дают.

– Плевать. Вот, держи. – Волков протянул дворнику цепочку и перстень. – Отдашь, за сколько возьмут, червонец твой! Но гляди, без обмана. Узнаю, прибью! Ты меня знаешь.

– А если заметут, Федор Алексеевич? Что сказать, где золотишко‑ то взял?

– Скажешь, Райка дала продать. А где она взяла, тебе неизвестно.

– Так полиция и у нее спросит.

– Не у кого, Евсей, спрашивать.

Дворник посмотрел на Волкова.

– Как это?

– Вот так. – Федор притворно вздохнул: – Нет больше Райки.

– А где ж она?

– Среди трупов на Ходынке.

– Господи помилуй! А как?..

Волков прервал дворника:

– Не слышал, что произошло на поле?

– Откуда? Так вроде должно гулянье быть, подарки царские обещали раздавать.

– Вот и раздали. Но о том, что произошло на Ходынке, ты еще узнаешь. Так что смело неси золото скупщикам. Никто тебя не заметет.

– А Райка точно померла?

– Точнее не бывает, сам труп видел.

– Так вы оттуда приехали?

– Много вопросов, Евсей. Деньги придержи у себя. Вечером зайду, заберу.

– Ага, понял. Значит, мне червонец?

– Да. Давай! – Волков поднялся к себе в квартиру.

В гостиной у камина сидел Герман Анатольевич Рохер, которого Адина после переезда в Москву наняла в качестве частного врача.

При появлении Федора он поднялся из кресла.

– Доброе утро, Федор Алексеевич! Извините, что нахожусь здесь в ваше отсутствие, но таковы обстоятельства.

Волков снял пальто, заметил на нем пятна крови, бросил в темную комнату, нацепил тапки.

– Что с Адиной, Герман Анатольевич?

– У меня для вас плохие новости.

Федор закурил, сел на диван, сбросил пепел на ковер.

– Какие же?

– Они касаются здоровья вашей жены.

– Говорите напрямую, Герман Анатольевич.

– Ну что ж. – Рохер присел обратно в кресло. – Давайте напрямую. Ваша супруга, Федор Алексеевич, смертельно больна.

– Что у нее?

– Чахотка, то есть туберкулез. Болезнь, к сожалению, сильно запущена, шансов никаких.

– Вот, значит, почему она кашляла.

– Да. Вам надо было немедленно обратиться ко мне, как только это началось.

– Адина не хотела, не считала себя больной, – в который раз солгал Волков.

– Но вы не могли не видеть, что Адина Натановна больна. Хотя бы по ее поведению в постели!..

Волков обжег врача жестким взглядом.

– А вам не кажется, господин Рохер, что вы суете ваш горбатый нос не в свое дело?

– Как же не в свое, Федор Алексеевич? Я обязан заботиться о здоровье своих пациентов.

– У меня к вам нет претензий. Но давайте ближе к теме. Значит, говоря прямо, Адина умирает, так?

Рохер вздохнул:

– К сожалению, да.

– Ничего сделать для ее выздоровления нельзя?

– Нет, только облегчить последние дни. Поэтому советую вам забрать ее домой и окружить лаской. С моей стороны…

Волков прервал врача:

– Ей плохо в больнице?

– А вы в курсе, что произошло буквально часа три назад на Ходынке?

– Нет, – вновь солгал Волков.

– Там приключилась ужасная трагедия. Сейчас в больницы города свозят сотни пострадавших. В данных условиях медицинский персонал просто не в состоянии уделить Адине Натановне должного внимания. Я, конечно, говорил с главным врачом Великовым. Дмитрий Федотович обещал сделать все, что в его силах, но боюсь, он просто не сможет сдержать слово.

– Скажите откровенно, Герман Анатольевич, сколько осталось жить Адине?

– Я не могу точно ответить на этот вопрос. Все зависит от организма. Но недолго.

– Тогда и забирать ее из больницы незачем.

– Федор Алексеевич!.. – воскликнул врач.

– Все! Это мое решение. Оно не обсуждается.

– Но хотя бы деньги на лекарства?..

– Какие лекарства, если жена обречена?

– Я удивляюсь вам.

Волков усмехнулся:

– А не надо удивляться. Жизнь научила меня принимать удары судьбы. Давайте‑ ка обсудим другую тему.

– Я слушаю вас. Но прежде хотел бы получить причитающуюся мне сумму.

Волков достал из сейфа несколько банкнот, передал их Рохеру.

– Вот ваше вознаграждение.

Врач сложил купюры в портмоне.

– Что за тему вы хотели обсудить, Федор Алексеевич?

– Адина говорила, что вы не прочь приобрести такой же дом, как этот, не так ли?

– Да. Это правда. Практика расширяется, и мне хотелось бы иметь просторный кабинет рядом с квартирой.

– Я предлагаю вам купить мою квартиру вместе с лавкой.

– Это весьма неожиданно.

– Соглашайтесь, Герман Анатольевич, ничего лучшего вы не найдете. Наверху квартира, внизу кабинет. Переставлять ничего не надо. Только заменить мебель и, возможно, сделать небольшой ремонт.

– Предложение заманчивое. Сколько вы хотите за квартиру и лавку?

– Цены вам известны.

– А как насчет долгосрочной аренды?

– Нет, только продажа.

– Но сделку невозможно совершить, пока жива Адина Натановна.

Волков, совершенно равнодушный к состоянию несчастной жены, опять усмехнулся:

– Вы же сами сказали, что жить ей недолго. В больнице тем более.

– У меня сейчас нет такой суммы.

– Я готов подождать месяц. Мне ведь тоже надо распродать товар, утрясти финансовые дела.

Врач поправил пенсне.

– Месяц.

– Или даже больше, если Адина проживет дольше. Решайтесь. Иначе я найду другого покупателя.

– Хорошо. Я согласен.

– Вот и прекрасно. По этому поводу не мешает и выпить, а, Герман Анатольевич?

– Вы странный человек, Федор Алексеевич.

– Вы правы, господин Рохер. Но таким меня сделала жестокая жизнь. Так как насчет коньяка?

– Предпочитаю водку.

– Хорошо, есть и водка.

Выпив, Федор сказал:

– Думаю, вам не стоит просить господина Великова оказывать Адине особое внимание. Это уже не в ваших интересах.

– Но я давал клятву.

– Бросьте, Герман Анатольевич. Что такое клятва? Всего лишь высокие слова. Давайте обойдемся без них.

Вскоре Федор проводил Рохера и завалился спать. Совесть его не мучила, потому как он ее не имел.

А вечером дворник Евсей передал ему тридцать рублей.

– Это все, что мне дали, за исключением червонца, который я забрал.

– Мало, но ладно. И молчи об этом!

– Я не дурак.

– Да? А по внешнему виду не скажешь.

– Федор Алексеевич!..

– Ладно, не обижайся, я шучу.

– Может, того?..

– Чего?

– Обмоем сделку?

– Подумал, что сказал?

– Извиняюсь, хотел как лучше. А на Ходынке‑ то и вправду тысячи людей полегли. Вот тебе и праздничное гулянье.

– А я что тебе говорил? Все, разошлись.

Федор Волков вышел со двора и направился вовсе не в больницу к умирающей Адине, а в трактир, пить да гулять. Волков уже вычеркнул из своей жизни несчастную женщину.

В десятом часу, узнав о катастрофе, к московскому генерал‑ губернатору Сергею Александровичу прибыл его адъютант штабс‑ капитан Владимир Федорович Джунковский. Градоначальник был уже оповещен о случившемся и находился в растерянности.

Он взглянул на адъютанта.

– Как такое могло произойти, Владимир Федорович? – Великий князь приказал, не дожидаясь ответа: – К государю!

Бледный император встретил дядю в кабинете, поднял руку и сказал:

– Не надо доклада, Сергей Александрович. Мне известно, что произошло на Ходынке. Это ужасно. В течение каких‑ то десяти – пятнадцати минут в давке, по данным, представленным мне, погибли тысяча двести восемьдесят два человека. Число раненых уточняется, но уже ясно, что их несколько сотен. Это невероятно. Я не знаю, что сказать. Почему Власовский допустил такое скопление народа ночью на поле, полиция не остановила людей, не оцепила ров? Как, в конце концов, вышло, что палатки открылись в шесть часов, а не в десять? Сергей Александрович, скажите, почему на том же Ходынском поле в день коронации отца все прошло спокойно, а сегодня приключилась катастрофа? Вы можете ответить на эти вопросы?

Великий князь опустил голову.

– Нет, ваше величество.

– Что по этому поводу докладывал обер‑ полицмейстер?

– От него еще не поступало докладов. Сейчас на Ходынке господин Витте. Впрочем, там и генерал Власовский.

– Мы тоже едем туда!

– Этого не следует делать, ваше величество.

– Почему?

– Что мы можем там видеть? Ликвидацию последствий катастрофы? К тому же по церемониалу вы должны появиться там в два пополудни. Давайте дождемся возвращения Витте?

– Хорошо. По факту произошедшего повелеваю провести тщательное расследование. Виновных в трагедии наказать. Всех! Независимо от должности и чинов.

– Следствие будет проведено, виновных накажем.

– А вот погибших не вернем. Но хотя бы христианское сострадание мы проявить в состоянии. Приказываю на каждую семью погибшего или пострадавшего выделить из казны по тысяче рублей. Похороны и лечение провести также за государственный счет. Детей, оставшихся сиротами, определить в приюты и обеспечить надлежащий уход за ними. Это пока все.

Здесь надо бы сделать отступление и оценить, насколько значительной являлась сумма, выделенная императором семьям погибших и пострадавших. В то время ломовая, рабочая лошадь стоила примерно семьдесят рублей, для извоза – около ста, дойная корова – от шестидесяти. Небольшую квартиру на окраине Санкт‑ Петербурга можно было снять за пять‑ семь рублей в месяц. Средняя зарплата на заводах тогда составляла от десяти до тридцати пяти рублей. Так называемая рабочая аристократия получала от пятидесяти до восьмидесяти рублей, как и врачи. Фельдшера имели тридцать пять рублей, младшие же чины государственных служащих вообще довольствовались двадцатью. Для простого народа тысяча рублей – очень большие деньги.

Да, естественно, никакая материальная помощь не залечит душевные раны и не вернет близких. Но поддержка государства позволяла семьям не только выжить. Пособия, выдаваемые по случаю гибели людей в наши времена, не идут ни в какое сравнение с той поддержкой, которая была оказана потерпевшим Николаем Вторым.

Отдав распоряжения по поводу компенсационных выплат, государь принял премьер‑ министра, вернувшегося с Ходынки. Витте тоже был весьма подавлен.

– Что там, Сергей Юльевич?

– Когда я ехал на Ходынку, ваше величество, то ждал увидеть кровавое зрелище, но ничего такого не заметил. Все прибрано, сглажено. Людей на поле по‑ прежнему много, они ждут продолжения праздника.

– Праздника на крови? – воскликнул император.

– Катастрофа произошла на небольшом пространстве. Я разговаривал с людьми, которые находились недалеко от павильона. Так они вообще ничего не знают о трагедии и ждут прибытия на празднества вашего величества с супругой.

– Это просто ужасно.

В разговор вступил великий князь Сергей Александрович:

– Я понимаю ваше состояние, государь. Вы сейчас стоите перед выбором: довести до конца праздники по намеченному плану, отменить все, объявив траур, или внести изменения в программу в соответствии со сложившейся ситуацией.

– Я склоняюсь к тому, чтобы прекратить торжества, – сказал Николай. – Но вряд ли это допустимо с политической точки зрения. Сейчас в Москве весьма много знатных особ, укрепление и улучшение отношений с которыми пойдет на пользу государству. Когда еще появится возможность в кратчайшие сроки провести встречи с представителями высшей власти практически всех стран Европы? Я понимаю, что революционно настроенные лица воспользуются ситуацией и обвинят меня в черствости, в безразличии к бедам народа, стремлении к собственному благополучию. Уже сейчас об этом наверняка разносятся слухи. Не исключено, что готовятся и провокации. Перед тем как принять решение, я хотел бы узнать ваше мнение на сей счет. – Царь прикурил папиросу и опустился в кресло.

Слово взял Сергей Александрович:

– Считаю, что торжества отменять нельзя, следует довести их до конца. Объявление о решении вашего величества оказать существенную материальную помощь семьям погибших и пострадавших, а также о проведении тщательного следствия по факту катастрофы несколько успокоит обстановку. Вам надо довести начатое до конца. Я же на Ходынку не поеду, отправлюсь с супругой в больницы, где размещены пострадавшие, отдам все необходимые распоряжения, касающиеся обеспечения их всем, что требуется для лечения. Неплохо было бы, чтобы и императрица Мария Федоровна сделала то же самое. Этим мы покажем, что царской семье небезразлично горе народа. Ведь так оно и есть на самом деле. Вам же, государь, следует продолжить участие в запланированных мероприятиях.

Витте согласился с великим князем.

– Что ж, да будет так, – проговорил Николай. – В два часа я должен быть на Ходынском поле. Сергей Александрович, отдайте все необходимые распоряжения по этому поводу.

– Да, государь.

– А вот прием у французского посла графа Густава Монтебелло надо отменить. Или перенести на другой день.

– Этот прием, ваше величество, готовился задолго до коронации, – заметил великий князь. – Он имеет важное международное значение, так как должен способствовать налаживанию союзнических отношений между Россией и Францией.

– Но ведь сами французы могут неправильно расценить мое появление в посольстве после того, что произошло на Ходынке