Глава 8. Волков договорился о продаже лавки и квартиры

Волков договорился о продаже лавки и квартиры. Федор совершенно не собирался заботиться о супруге и 2 июня 1896 года отправился из Москвы в Петербург. Надо сказать, что он немало рисковал. Дело в том, что в те годы просто так купить билеты в кассах вокзала было невозможно. Для этого сперва требовалось получить разрешение в полицейском участке и сдать туда паспорт. Кондуктор возвращал документ пассажиру в пункте назначения.

Риск оправдал себя. Волков без проблем приобрел билет и в вагоне второго класса доехал до столицы государства. У Николаевского вокзала он нанял извозчика и поехал по знакомому адресу, к отцу несчастной Адины, ювелиру Глозману.

В восемь вечера дверь магазина была уже закрыта. Федору пришлось идти через двор.

На его стук из прихожей донесся настороженный голос отца Адины:

– Кто там?

– Федор, ваш зять, – ответил Волков.

Щелкнули запоры, дверь распахнулась.

– Что случилось? – спросил Глозман.

– Может быть, Натан Давидович, вы пропустите меня?

– Ах да, извини. Проходи, конечно, но не томи. Что произошло? Почему ты приехал в Петербург, да еще и без Адины?

– Слишком много вопросов, Натан Давидович. Позвольте, я отвечу на них немного позже. Мне надо привести себя в порядок, я к вам прямо с вокзала. Почти двенадцать часов пути, признаюсь, утомили меня.

– Да, конечно. Скажи мне одно, Адина в порядке?

– Я все вам изложу.

Волков снял верхнюю одежду, повесил ее в прихожей. Потом Глозман провел его в гостиную.

Федор присел на диван, откинулся на мягкие подушки.

– Ну, наконец‑ то. Вам прекрасно известно, как я рисковал, приезжая в Петербург.

Сердце отца подсказало, что с дочерью случилось несчастье, поэтому Натан Давидович вновь спросил:

– Ради бога, Федор, ответь, с Адиной все в порядке?

Волков достал коробку папирос, не спрашивая разрешения, прикурил, глубоко затянулся дымом крепкого табака.

– Беда у нас, Натан Давидович.

Глозман побледнел:

– Что случилось?

– Адина тяжело больна.

– Как?.. Почему я не знал об этом?

– Дело в том, что болезнь свалила Адину неожиданно. Я просил ее написать вам, но она отказалась, не хотела расстраивать отца, – солгал Волков. – Когда состояние Ади резко ухудшилось, писать стало поздно, надо было принимать меры. Хорошо, что я сделал это вовремя.

– Чем больна дочь?

– Воспаление легких.

– Но ее жизни не угрожает опасность?

– Врачи говорят, что непосредственной угрозы нет, однако требуется тщательное обследование, весьма долгое и дорогое лечение. Я поместил Адю в одну из лучших частных клиник города.

– Ты мог написать мне об этом. Почему приехал?

– Мне нужны деньги, Натан Давидович.

– Но подожди! У вас с Адиной было много денег. За одну брошь…

Волков прервал тестя:

– А купить квартиру, лавку, товар? На это денег не требовалось? Ваша оценка моих драгоценностей оказалась слишком завышенной. Либо те люди, которых вы порекомендовали, банально обманули меня. Но дело не в этом, а в том, что у меня хватило средств нанять лучших врачей и оплатить пребывание Адины в клинике. Эти расходы лишили меня наличности. Да, остались деньги, но в товаре, реализовать который я быстро не в состоянии. Сувенирная лавка – прекрасное прикрытие для спокойной жизни в обычных условиях, но она не дает той прибыли, которую можно было бы использовать в тяжелой ситуации. Все, что у меня было в свободном обращении, я потратил. Поэтому и приехал к вам. Ведь вы же не оставите свою дочь в беде. Если не проводить лечения, то последствия могут оказаться печальными.

– Господи, я как чувствовал, что дочь с тобой пропадет.

– В том, что Адина заболела, вы вините меня?

– Нет, но если бы ты не встретился на ее пути…

– То что? Вы выдали бы ее замуж без любви, по расчету?

– А что толку от вашей любви? – выкрикнул Глозман.

– Сами‑ то вы любили свою Лею Хаимовну. Но я приехал не для того, чтобы вести пустые разговоры. Мне нужны деньги, чем быстрее, тем лучше. Для вашей же дочери.

Глозман поднялся из кресла, нервно запахнул халат, прошелся по комнате, резко повернулся к зятю и сказал:

– У меня сейчас нет и сотни рублей.

– Что? – удивленно произнес Волков. – Кому вы это говорите, Натан Давидович. Уж мне ли не знать ваше финансовое положение?

– Да, Федор, у меня на данный момент действительно совершенно нет наличных. Сегодня днем я купил драгоценности для графини Колданской. Она сделала крупный заказ, и мне пришлось потратить почти все, чтобы его выполнить. Я даже не успел отвезти украшения в банк.

– Но ведь графиня выкупит у вас заказ.

– Да, но только на следующей неделе. Таков был уговор.

– И сколько же вы потратили на драгоценности?

– Пятьдесят тысяч рублей.

– Неплохо. А получить с графини наверняка намереваетесь тысяч сто?

– О чем ты говоришь, Федор? Разве сейчас до финансовых дел? Надо думать, как помочь Адине.

– Разумно. Верните драгоценности продавцу. Вот и деньги.

– Это невозможно. Ты, владелец сувенирной лавки, должен это понимать. Тебе вернули бы деньги за проданный товар?

– Мне бы вернули, – проговорил Волков.

Глозман вернулся на место, постучал косточками пальцев по столу.

– Так‑ так‑ так. Придется занимать. Какая нам примерно нужна сумма?

– Тысяч двадцать, не меньше!

– Побойся бога, Федор, такие деньги никто не дает даже под большие проценты.

– Мне некого бояться, Натан Давидович. И не кричите, соседи услышат. Сколько вы можете реально взять в долг?

– Ну, тысяч пять, максимум десять. Хотя… – Глозман взглянул на Волкова. – В какой клинике находится Адина?

– У Германа Рохера, – соврал Федор, не моргнув глазом.

– Вот что. Завтра, нет, послезавтра мы едем в Москву. Как же я забыл? Ведь у Петра Исаевича собственная прекрасная клиника и хорошие врачи.

– О ком это вы? – настороженно поинтересовался Волков.

– О профессоре Ухове Петре Исаевиче, двоюродном брате покойной Леи, моей незабвенной супруги. Да ты должен его знать, в Москве Ухов личность известная.

– Особенно среди лавочников, – с усмешкой проговорил Федор.

– Если бы ты искал клинику для Адины, то просто не мог не узнать о заведении профессора Ухова. Или?.. – В глазах Глозмана отразилось недоверие и подозрение.

Волков встал.

– Что, Натан Давидович?

Глозман отошел за стол.

– Или ты ничего не искал и всю эту историю с болезнью Ади придумал для того, чтобы забрать у меня деньги. Ты приехал не потому, что Адина больна и ей нужна квалифицированная помощь.

Волков вздохнул.

– Эх, старый ты пень, Натан Давидович, – перейдя на «ты», с притворной досадой в голосе проговорил он. – Ну чего ты треплешь языком своим поганым? Чего выдумываешь? Ухов какой‑ то. Отдал бы деньги и жил дальше, оплакивая дочку, но нет, начал плести невесть чего.

– Что? Оплакивая дочь? Что ты сказал, подонок?

– За подонка я тебя прощаю, все какой‑ никакой, а родственник. Адина же твоя доживает последние дни, у нее туберкулез. А я действительно приехал за деньгами. Тебе одному зачем столько? Помрешь ведь скоро, и кому все достанется? Дочка‑ то уже в гробу будет, в земле сырой. Кому достанутся твои богатства, папаша?

– Ты нелюдь, мразь, хуже дикого зверя, – прокричал Глозман, пораженный страшной правдой.

– И эти слова прощаю. Видишь, я сегодня совсем не злой, а знаешь, почему так? У тебя в сейфе лежит то, что мне нужно. Ведь я начинаю новую жизнь. А без средств ныне никуда.

– Ты ничего не получишь. Я не отдам тебе драгоценности!

– А куда же ты, папаша, денешься? Код сейфа мне не нужен, как и ключи. Я открою твой ящик и без них.

Глозман вдруг рассмеялся:

– Нет, гаденыш, не откроешь. Не видать тебе драгоценностей.

Федор прищурился:

– Вот, значит, как? Ладно. Но запомни, если я не привезу деньги, то твою дочь как последнюю нищенку выбросят из больницы, и будет она подыхать на улице. Тяжко, мучительно. А ты будешь валяться у своего сейфа, потому как я сломаю тебе хребет. И черт с ними, с твоими драгоценностями.

– Ты нелюдь.

– Я уже слышал это.

– Я буду кричать.

– Давай! На помощь никто не придет. Впрочем, ты и не успеешь поднять шума. Не веришь? – Волков достал из кармана перочинный нож, открыл его. – Я не слышал, чтобы кричали люди, которым вырезали язык. – Он перепрыгнул через стол и прижал ювелира к стене. – Ну? Давай, папаша, вопи! – Федор поднес к его лицу раскрытое лезвие. – Ори, сволочь старая!

Глозман понял, что Волков теперь уже не оставит его в живых. Получит он ценности или нет, но обязательно убьет его. Хотя, если согласиться передать драгоценности, то появится шанс выскочить в подъезд и поднять шум. На набережной у моста постоянно несет службу городовой. Дворник уже закрыл ворота, быстро или под угрозой он их не отопрет. Да и офицеры, которые снимают апартаменты напротив, не спят. Они не испугаются, выйдут узнать, что за шум. Волкову же нельзя терять время на убийство. Он побежит и попадется. Его возьмут. Да, надо подчиняться.

Глозман почувствовал боль в сердце, охнул.

– Чего?

– Сердце! Капли на шкафу.

– Код! Потом будут капли, таблетки и даже доктор. Ну?

– Ты не сможешь открыть сейф, даже зная код.

– Это еще почему?

– Комбинация не сложная, но цифры повторяются. Стоит неправильно нажать одну из кнопок, и все. Сейф заблокируется. Открыть тогда его сможет только представитель фирмы‑ изготовителя. Всего одна ошибка. Дай мне капель, и я открою тебе сейф.

– Сначала дело!

– Мне плохо, Федор. Ты же не хочешь, чтобы я умер прямо сейчас?

– Ладно, – согласился Волков. – Но гляди, папаша, если что…

– Капли, Федор.

Волков провел Глозмана к шкафу.

Тот взял пузырек и мензурку, дрожащими руками накапал немного резко пахнущей жидкости, выпил ее, постоял, согнувшись, с десяток секунд, выпрямился и сказал:

– Вроде полегчало. Мне воды бы еще.

– А может, и ужин в ресторане? Оклемался, вот и нормально, давай к делу, папаша!

– Возьми ключи, они на моей кровати, под матрацем.

– Пойдем вместе. Нехорошо шарить по чужим вещам. Адина не поняла бы меня, – заявил Волков.

– Какая же ты все же мразь!

– Какой уж есть, дорогой тестюшка. Давай, двигай.

Волков и Глозман с ключами прошли в кабинет.

У сейфа Федор остановил ювелира.

– Ты вот что, папаша, давай без дураков. Иначе я не сразу стану ломать тебе хребет, сначала отрежу язык и положу на ящик. Будешь лежать и смотреть на него. А теперь открывай!

Глозман нажал восемь кнопок. Внутри что‑ то щелкнуло, затем он вставил ключи в две скважины и одновременно повернул их. Массивная дверь открылась.

Волков отодвинул ювелира и заглянул в сейф. Там лежала небольшая сумка.

– Где драгоценности, Натан Давидович? В сумке?

– Да. Забирай и уходи!

– У тебя тут и пачка ассигнаций, а говорил, что без наличности остался.

– Это запас на черный день.

– Так вот он и наступил, самый черный для тебя день. – Волков полез в бюро.

Глозман понял, что если пытаться бежать, то сейчас. Он что есть силы толкнул Волкова на сейф и рванулся за стол, но Федор был проворнее пожилого ювелира. Он догнал Глозмана у двери кабинета. В его руке блеснула сталь небольшого ножа.

– Нет, – вскрикнул несчастный старик, схватился рукой за сердце и побледнел.

Глаза его закатились, и он рухнул на пол.

– Опа! – воскликнул Волков. – Чувств, что ли, лишился старикан. Ох уж мне эти интеллигенты. Валятся в обморок, как девицы, узнавшие о том, что беременны.

Волков наклонился над тестем. Глозман не дышал, на углах губ показалась пена. Пульс не прощупывался. Волков распахнул его халат и приник к груди. Сердце не билось.

– Вот те на! – Убийца усмехнулся. – Сдох от страха. Ну да то и к лучшему. – Он поднялся.

В это время в дверь громко постучали.

– Откройте, полиция.

На этот раз побледнел и затрясся сам Волков. Полиция. Но почему? Откуда? Соседи услышали шум и вызвали? Но стены‑ то здесь толстые, особо ничего не услышишь.

В дверь постучали сильнее.

– Откройте дверь, или ломаем!

Федор бросился в кабинет, захлопнул дверку сейфа, выглянул в окно. На улице никого не было.

Он быстро протер нож, чтобы не оставалось отпечатков, выбросил его в форточку, осмотрелся, рванулся в прихожую, открыл дверь.

– Слава богу! Помогите, вызовите врача. У тестя с сердцем плохо.

Один из двух жандармов прошел в кабинет, где у дверей лежало тело мертвого ювелира.

– Не надо докторов. Господин Глозман мертв.

Второй жандарм достал револьвер, направил его на Волкова.

– Стоять! Не двигаться.

Из‑ за спины жандарма показались лица жильцов.

– Стою я! Но ваш товарищ сказал, что мой тесть умер. Как же так? Ведь совсем недавно я давал ему капли выпить, и мы пошли в гостиную.

– Документы! – рявкнул жандарм, осмотревший тело ювелира.

– Да, конечно. Вот, пожалуйста, паспорт и билет. Я только сегодня приехал из Москвы. Понимаете, жена моя, дочь Натана Давидовича, сильно больна, у нее туберкулез. Я хотел отвезти тестя к ней. Вот такая у нас беда.

– Разберемся, – сказал старший жандарм и повернулся к соседям, стоявшим в коридоре. – Прошу прощения, господа, у кого дома есть телефон?

– У меня, – ответил статный мужчина в военной форме. – Ротмистр Грабин.

– Я могу позвонить от вас?

– Конечно, прошу за мной!

Вскоре жандарм вернулся. Волкова отвезли в отделение, где закрыли в небольшой одиночной камере.

Наутро его вызвали на допрос. Всю ночь Федор думал, как вести себя. Он понимал, что смерть Глозмана с ним связать никак нельзя. Если соседи и слышали шум, то слов разобрать они при всем желании не могли.

Федору казалось, что он обдумал все. На допрос он явился спокойным, придав физиономии страдальческий вид.

Следователь небольшого роста указал ему на стул напротив себя, достал коробку дорогих папирос, закурил и спросил:

– Господин Волков Федор Алексеевич?

– Точно так, господин следователь. Извиняюсь, но я не понимаю, за что меня арестовали.

Он ожидал услышать все, что угодно, но только не то, что сказал следователь:

– Долго же вы бегали от правосудия, господин Волков.

– Что? – Федор побледнел. – Я не бегал…

Следователь ударил ладонью по столу.

– Молчать! Признаете ли вы, Волков Федор Алексеевич, свое участие в деятельности революционно‑ террористической организации «Свобода и труд»?

Волков побледнел.

– Как вам сказать, господин следователь. Меня завербовали в эту организацию, но активного участия в ее деятельности я не принимал. А не ушел лишь потому, что полюбил Адину Глозман, свою будущую жену, которая уже состояла в данной организации.

– Понятно, – проговорил следователь, открывая папку. – Значит, участие признаем?

– Да, признаю.

– Славно. Тогда начнем допрос по существу дела.

Следствие длилось недолго. Никаких улик, указывавших на участие Волкова в убийстве фабриканта Сазонова и его кучера, не было. Больше всего Федор опасался признательных показаний больной супруги, брошенной им на произвол судьбы. Но Адина умерла на второй день после задержания Волкова, и допросить ее не успели. Орудие убийства найдено не было. Не нашлось и свидетелей преступления. Против Федора дал показания лишь Анатолий Абрамов, но они были слишком уж предвзятыми, учитывая личные отношения между студентом, Волковым и Адиной Глозман.

В смерти ювелира Волкова обвинить тоже не смогли. Судебно‑ медицинская экспертиза не выявила признаков насилия. Натан Давидович Глозман умер от обширного инфаркта.

Однако избежать наказания Волкову не удалось. Суд приговорил его к ссылке за участие в деятельности организации, заведомо стремящейся ниспровергнуть общественный строй, охраняемый государством.

Федор отправился в деревню, расположенную недалеко от Екатеринбурга. Там отбывал наказание и руководитель террористической организации «Свобода и труд» Леонид Владимирович Якубовский.

Между тем император с Александрой Федоровной направились на Всероссийскую промышленную выставку в Нижнем Новгороде. Ее устройство началось еще при Александре Третьем, имея целью показывать миру достижения России во всех сферах деятельности государства. Нижний Новгород стал четвертым городом страны после Санкт‑ Петербурга, Москвы и Варшавы, которому выпала честь проводить всероссийские выставки.

Такой выбор был не случаен. Нижний Новгород располагался в промышленном центре страны, на пересечении торговых путей. Его ярмарка была знаменита не только в России, но и во всем мире.

Положение о выставке было утверждено Александром Третьим в октябре 1893 года. Для ее устройства он учредил особую комиссию, председателем которой был назначен министр финансов Сергей Юльевич Витте.

В своей речи 28 мая 1896 года на торжестве открытия выставки он сказал: «Наша задача состояла в том, чтобы наглядно представить России и всему миру итоги того духовного и хозяйственного роста, которого достигло наше нынешнее Отечество по сравнению со временем прошедшей московской всероссийской выставки 1882 года».

Александру Третьему не удалось увидеть результаты осуществления своего проекта. Дело отца продолжил молодой царь Николай Второй. Грандиозное строительство выставки развернулось уже при нем. За фантастически короткий срок – менее чем за два года! – на ярмарочной стороне Нижнего, на бывшем пустыре, выросло множество зданий, соперничавших друг с другом в красоте и изяществе. Было открыто более двухсот павильонов, служебных построек, множество гостиниц, ресторанов. Нижний первым из всех губернских городов России удостоился высокой чести принимать новую царскую чету.

Солнечным утром 17 июля 1896 года улицы Нижнего Новгорода были заполнены народом, следовавшим к месту высочайшего въезда. К восьми часам весь этот путь на протяжении до пяти верст был занят людьми.

На Московский вокзал задолго до прибытия царского поезда приехали высокие должностные лица. В десять часов все встречающие обнажили головы. Первой из вагона вышла императрица в ослепительно белом шелковом платье, шитом серебром, и в шляпке того же цвета. За ней на перрон спустился Николай, облаченный в мундир лейб‑ гренадерского Екатеринославского полка. Их величества прошли на площадь перед вокзалом. Громогласное, восторженное «ура» сопровождало коронованных гостей на всем пути следования до кафедрального Спасо‑ Преображенского собора. После молебствия Николай и Александра поклонились праху Козьмы Минина и под колокольный звон отбыли из собора.

Во второй половине дня должно было состояться высочайшее посещение всероссийской выставки. Подали экипажи. Но вдруг небо затянули грозовые тучи, и на город обрушился ливень с градом. Поездку пришлось отложить на полчаса. Позже кто‑ то увидел в этом плохое предзнаменование, как и в случае на Ходынке, чуть ли не приговор правлению Николая Второго.

По свидетельству очевидцев, град в Нижнем выпал крупный, величиной чуть ли не с грецкий орех. Поэтому в некоторых павильонах были разбиты стеклянные крыши, но ко времени прибытия царственной четы все было приведено в должный порядок.

Николай и Александра подъехали к выставке. Сюрпризом для государя стал царский павильон – деревянный рубленый терем в русском стиле. Пояснения высочайшим гостям давал великий Менделеев. Царская чета осмотрела павильон Сибири. Ее особое внимание привлек первый русский автомобиль, или, как называли его в то время – самодвижущийся экипаж. На рельсах электрической железной дороги стоял особый царский вагон, изготовленный на Сормовском заводе. У пристани красовался новый пассажирский пароход, с высочайшего соизволения названный «Императрица Александра».

Осмотр выставки сопровождался грандиозным фейерверком, смотром войск, традиционными хлебом‑ солью и подарками. Николай и Александра Федоровна остались довольны приемом горожан и выставкой.

Организация подобных мероприятий не могла не сказаться и на жизни города. К 1896 году были проведены большие работы по благоустройству Нижнего Новгорода, пущен первый в России электрический трамвай, устроены подъемники, доставлявшие пассажиров из нижней части города в верхнюю, Кремлевскую и Похвалинскую. Выстроены здания театра, окружного суда, биржи Волжско‑ Камского банка, гостиниц, открыта пароходная скоростная линия, связывающая верхнюю часть Нижнего Новгорода с заречной.

С 28 мая по 1 октября 1896 года выставку осмотрели девятьсот девяносто тысяч человек. Учащиеся и педагоги получили право бесплатного проезда на выставку, ее посещения и проживания в городе.

Дмитрий Иванович Менделеев писал в «Новом времени»: «В Нижнем все взято с серьезной, даже, может быть, чересчур серьезной стороны, без расчета на средние вкусы и нравы, чем объясняется малое число посетителей. Смотреть нашу выставку значит узнавать, учить, мыслить, а не просто «гулять»…»

Д.И. Менделеев в то же время подчеркнул, что выставка показала рост железных дорог с 22500 до 40000 верст, если считать с 1882 года, добычи каменного угля – с 230 до 500 миллионов пудов, нефти – с 50 до 350, выплавки чугуна – с 28 до 75 и так далее.

Вскоре после посещения нижегородской выставки государь решил предпринять свою первую поездку за границу со времени восшествия на престол. Особой ее целью было посещение республиканской Франции. Николай понимал, что визит туда будет негативно воспринят кайзером Вильгельмом Вторым.

Когда планы были утверждены и согласованы в дипломатическом ведомстве, государь пригласил к себе министра внутренних дел князя Лобанова‑ Ростовского и спросил:

– Все ли улажено по визиту в Европу?

– Да, ваше величество. Вас ждут и в Австрии, и в Германии, и в Дании. Особенно во Франции. Мне доставили текст речи молодого блестящего французского политика Раймона Пуанкаре. Он сказал, что предстоящий приезд могущественного монарха, миролюбивого союзника Франции, будет видимым увенчанием усилий нашей мудрости и настойчивости. Европа увидит, что Франция вышла из своей долгой изолированности. Она достойна дружбы и уважения.

Николай Второй прикурил папиросу и проговорил:

– В его словах большая доля правды. Ведь Париж, по‑ моему, не принимал в своих стенах коронованных гостей со времени Всемирной выставки 1867 года.

– Совершенно верно, ваше величество.

– Какова реакция кайзера на наше решение посетить Францию?

– Знаете, ваше величество, как ни странно, Вильгельм пока не комментирует это. Но я уверен, в Германии, при встрече с вами, он выскажется по данному поводу и наверняка попытается как‑ то повлиять на ваше решение.

Николай утвердительно покачал головой, затем улыбнулся:

– Это его право. Но я не могу отказаться посетить страну, с которой Россия уже четыре года связана союзом. После поражения во Франко‑ прусской войне она оказалась в политической изоляции. Французское правительство придает особое значение нашему приезду. Это и понятно. Оно ждет помощи. Вправе ли мы отказать ему в этом? Вильгельм Второй проводит в Европе достаточно агрессивную политику. Германия сильна и отстаивает собственные интересы. Мы должны защищать свои. Кому кроме Господа Бога известно, как в дальнейшем поведет себя сильная, милитаризованная Германия? Франция же не какое‑ нибудь карликовое государство. Да, она проиграла войну с пруссаками, но поражения, как показывает история, чередуются с победами. Если мы откажемся от укрепления союза с Францией, то неизвестно, не окажемся ли сами в изоляции. Надо дать понять всем, что мы не стремимся настраивать франко‑ русский союз против кого‑ либо. Напротив, наша цель – превратить его в орудие европейского замирения. Подобные намерения не могут быть негативно восприняты монархами Европы, ибо они не несут в себе угрозы. Но одних слов мало, необходимо грамотно обставить поездку в Париж.

– Что вы имеете в виду, ваше величество?

– Предварительное выставление условий нашего пребывания в Париже. Президент Феликс Фор тоже прекрасно осознает ситуацию, поэтому воспримет их с пониманием.

– Какие же условия мы должны выставить руководству Французской Республики?

– Главное, это полное воздержание от каких‑ либо антигерманских выпадов. Я должен предварительно просматривать все речи, с которыми ко мне будут обращаться. В общем, поездка не должна рассматриваться даже предвзятым взглядом как наносящая ущерб отношениям России с другими европейскими государствами.

– Я вас понял, ваше величество.

Французское правительство дало все нужные заверения. Начался вояж императорской четы в Европу.

Первый визит был нанесен старейшему из правителей соседних держав, австрийскому императору Францу‑ Иосифу. Он был краток, продолжался с 15 по 17 августа и практически не имел политического значения.

Из Вены Николай и Александра Федоровна выехали в Киев. Там государь присутствовал при освящении Владимирского собора, замечательного памятника русского церковного искусства конца XIX века.

По дороге случилось несчастье. 18 августа у станции Шепетовка скоропалительно скончался министр иностранных дел князь Алексей Борисович Лобанов‑ Ростовский. Из Киева его тело было отправлено в Москву, где и захоронено. Дальше государя сопровождал товарищ министра Николай Павлович Шишкин.

Из «матери городов русских» Николай проследовал в Бреславль и Герлиц, где проходили крупные маневры германской армии. Вильгельм Второй принял российского императора радушно. Их первая встреча прошла в дружественной атмосфере. Кайзер, естественно, высказал свое мнение о намерениях Николая посетить Париж. Однако он признал за русским императором право встречаться с тем, с кем тот пожелает.

В ответ Николай сказал:

– Мне прекрасно известна обстановка, сложившаяся на данный момент в Европе. Уверяю вас, что мое посещение Франции не несет в себе ни малейшей угрозы Германии. Предстоящий визит можно назвать миротворческим. Европа не должна быть втянута в большую войну. Ведь в прошлом году нам удалось найти точки соприкосновения и объединенными дипломатическими усилиями Германии, Франции, России заставить Японию смягчить условия Симоносекского договора. Россия заинтересована в дружбе и взаимовыгодном партнерстве со всеми государствами Европы. Но мы готовы и отразить любое нападение со стороны тех же европейских государств.

– Зачем же так грозно? – с улыбкой проговорил кайзер. – Германия тоже строит политику мирного сосуществования на континенте. Странное дело!.. Многие европейские монархи связаны между собой родственными узами. Взять хотя бы нас с вами. Ваша супруга – внучка королевы Виктории, я – ее внук. Если помните, я был на вашей стороне, когда вы упорно сватались к принцессе Гессен‑ Дармштадтской. Мы встречаемся, не имеем друг к другу никаких иных чувств, кроме дружественных, поднимаем тосты за здоровье и благополучие, а наши министры в это время в своих кабинетах плетут интриги против государств, возглавляемых нами.

– Я могу с полной ответственностью заявить, что российское правительство не занимается этим.

– Да, ваше величество, конечно. Откуда же тогда берутся войны и тайные союзы? – Вильгельм Второй явно имел в виду договор России и Франции. – Но не будем об этом.

На следующей встрече, тоже прошедшей в дружественной обстановке, присутствовал канцлер Германии князь Хлодвиг Гогенлоэ. Речь пошла о возможности заключения союза Европы против Америки. Оттуда поступала дешевая сельскохозяйственная продукция, и европейские предприниматели с трудом конкурировали с ней.

Российский император заявил, что этот вопрос необходимо хорошенько обдумать. От предложения Вильгельма Второго он не отказался, но не дал никаких обещаний.

Потом канцлер Гогенлоэ повел разговор, касающийся британской политики:

– Я считаю, ваше величество, что в настоящий момент Англия теряет свои позиции, особенно это касается ее колоний. Вполне вероятно, что уже в скором времени она может лишиться Индии.

Николай рассмеялся и спросил:

– Почему же Англия станет терять Индию? Кто возьмет у нее такое сокровище?

– Почему бы России не воспользоваться складывающейся ситуацией? – проговорил канцлер.

– Зачем нам пускаться в подобное предприятие, когда с каждым годом растет угроза нашим интересам со стороны Японии?

– Как продвигается строительство Сибирской железной дороги? – поинтересовался Вильгельм.

– Слава богу, по плану. Для нашей политики на Дальнем Востоке дорога имеет важнейшее значение. Очевидно, что нам надо торопиться и завершить строительство до того, как придется столкнуться с Японией, усиленно вооружающейся. Это неизбежно, хотя и прискорбно. У меня осталось весьма приятное впечатление об этой стране и ее дружественном народе.

– Даже невзирая на то, что в Японии на вашу жизнь покушались? – спросил канцлер.

– Это был частный случай. Я не хотел бы, чтобы вы придавали ему значение. Однако Япония стремится установить гегемонию на Дальнем Востоке. Ее задачей является не только захват территорий Китая или Кореи. Токио смотрит и на наши земли.

Кайзер покачал головой:

– Не знаю, что думают в Токио, но прямое военное противостояние с такой державой, как Россия, для японцев не имеет никаких перспектив. Они наверняка проиграют.

– Не следует забывать, что наша территория очень велика, и держать на Дальнем Востоке значительные силы весьма дорого для нас.

– Вы справитесь, – с улыбкой проговорил кайзер. – Обязательно подумайте насчет таможенного союза.

– Конечно.

Посмотрев на учения частей германской армии, которые произвели на него сильное впечатление, император направился в Данию. С ним были жена и дочь Ольга. Этот визит носил семейный характер.

Потом они две недели провели в Шотландии, в замке Балморал. Их принимала королева Виктория.

А во Франции в то же время шла лихорадочная подготовка к встрече российского императора. Этот визит в течение двух месяцев занимал все французское общество. Для приезда в Париж на дни торжества людям предоставлялась огромная скидка, до семидесяти пяти процентов от стоимости. Начало школьных занятий было отсрочено на неделю. По всему пути следования от вокзала в Пасси до русского посольства на улице Гренель дорого сдавались не только квартиры, комнаты, но и просто окна.

В семь часов утра русские корабли во главе с императорской яхтой «Полярная звезда» малым ходом вышли из порта Портсмут и были встречены английской эскадрой. Ветер, несмотря на ясную погоду, задувал все крепче. Английские суда замечательно держали свои места в строю, уверенно резали высокие волны. В одиннадцать часов их встретила французская эскадра. После орудийного салюта англичане повернули назад.

В два часа русские и французские корабли вошли во внутренний порт северного города Шербур, департамент Ла‑ Манш, Нижняя Нормандия.

Царскую семью встречал президент Французской Республики Феликс Фор. После представления император и президент совершили обход всех судов и посетили флагман французского военно‑ морского флота. Там состоялся парад сводных морских команд. К пяти часам император на катере президента вернулся на «Полярную звезду».

Простившись с офицерами и командой яхты, Николай и Александра сели в поезд, стоявший у пристани. В восемь тридцать вечера он начал движение, ехал всю ночь под сильным дождем и прибыл в Версаль в девять часов утра 24 сентября.

Дождь кончился, стояла хорошая ясная погода. В Версале российская императорская чета пересела в президентский поезд, который прибыл в Париж в десять часов.

Высочайшие гости от вокзала проследовали в русское посольство. За шпалерами войск стояли толпы парижан, бурно приветствовавших царя и его семью.

Из посольства, ставшего на эти дни, с 25 по 27 сентября, императорским дворцом, государь первым делом приехал в русский храм на улице Дарю и уже оттуда проследовал в Елисейский дворец к президенту. Французская печать особенно отмечала встречу государя с председателями обеих палат парламента – Эмилем Лубэ и Эженом Анри Бриссоном, старым радикалом и ревностным хранителем республиканских традиций.

После приема дипломатического корпуса у президента Фора состоялся банкет, на котором русский государь высоко оценил оказанный ему прием, отметил ценные узы дружбы между двумя народами, подчеркнул значение Парижа как источника вкусов, таланта, света. Он не сказал ни слова о политике.

Дни императора России были и в самом деле заняты не политическими переговорами, за чем внимательно следили эмиссары Германии и Англии, а осмотром достопримечательностей Парижа.

На следующее утро, 25 сентября, императорская чета вместе с президентом Франции посетила собор Нотр‑ Дам, старинную церковь Сент‑ Шапель. Государю показали древнее славянское Евангелие Анны Ярославны, Пантеон, могилу Наполеона в церкви Инвалидов. Днем в присутствии государя под звуки «Боже, Царя храни» состоялась закладка моста через Сену, носящего имя Александра Третьего. Николаю была вручена медаль, отчеканенная в честь его пребывания в столице Франции.

Все перемещения русского государя были известны заранее, и всюду его окружали огромные толпы. Город Париж чествовал русского императора. День закончился спектаклем в «Комеди Франсэз».

26 сентября с утра царская чета осматривала залы Лувра. Императрице особенно понравилось «Увенчание Богоматери» Фра Анжелико.

Уходя из Лувра, Николай сказал:

– Я здесь в первый, но не в последний раз.

Увы, этому пожеланию императора не суждено было сбыться.

После Лувра государь с супругой поехали в Версаль через парк Сен‑ Клу, где били все фонтаны. Они провели там вторую половину дня, вечером смотрели представление в салоне Геркулеса.

Речь о политике зашла только в последний день пребывания царя во Франции. Николай прекрасно знал, что нельзя побывать в гостях у союзников и никак не отметить особых отношений с ними. 26‑ го числа были проведены важные переговоры. Тем самым царь достиг цели визита в дружественную республику и не нарушил обещаний, данных Вильгельму Второму.

Николай отправился на парад французской армии под Шалоном. На завтраке, проходившем в военной обстановке, близкой императору, он сказал:

– Франция может гордиться своей армией. Наши страны связаны нерушимой дружбой. Между нашими армиями существует глубокое чувство братства по оружию.

Слова эти мгновенно разнеслись по войскам и были восприняты с восторгом.

В тот же день императорская чета отбыла в Германию, где провела три недели в Дармштадте, у родных государыни.

Во Франции же царило всеобщее удовлетворение. Приезд русского императора явился знаменательным этапом в жизни республики. Это не могло не отразиться и на ее внутренней политике. Престиж умеренного правительства Мелина‑ Ганото возрос и укрепился.

В России же крайне левые круги были возмущены тем приемом, который свободная страна, избавившаяся от собственной монархии, оказала иностранному деспоту. Но, несмотря на все попытки смягчить и затушевать факты, главным последствием поездки государя было «всенародное оповещение о франко‑ русском союзе». Раньше, по словам левых, одни не смели на это надеяться, другие боялись верить.

Германский посол граф Мюнстер на следующий после смотра войск в Шалоне день доложил Вильгельму Второму, что во время визита русского императора во Францию слово «союз» не было произнесено, его обходили в разговорах. Тем не менее он все же существует, и Германия должна с этим считаться.

Ему вторил германский военный атташе:

«Непосредственной опасности нет, но пока Франция и Россия держатся вместе, как при царском посещении, мы никоим образом не можем рассчитывать на благожелательное к нам отношение одного из этих государств».

После двухмесячного пребывания за границей император возвратился в Россию, где ему пришлось срочно заняться турецким вопросом, традиционным для внешней политики империи. 23 ноября в кабинете Николая состоялось совещание, на котором присутствовали русский посол в Турции Александр Иванович Нелидов, министр финансов Сергей Юльевич Витте и внутренних дел – Иван Логгинович Горемыкин, Николай Петрович Шишкин, ставший недавно главой дипломатического ведомства, и начальник генерального штаба генерал от инфантерии Николай Николаевич Обручев.

С докладом выступил Нелидов:

– Ваше величество, я имею все основания утверждать, что агония Оттоманской империи подходит к концу. На Крите готовится отделение острова от Турции. В некоторых районах страны опять началась массовая резня армян. Это происходит даже в Константинополе, на глазах правительства. Основным же новым фактом является то, что Англия, так долго и упорно защищавшая Турцию, отчаялась в ней и в дипломатических разговорах открыто ставит вопрос о ее разделе.

– Россия же издавна считала Константинополь и проливы своими главными целями, – добавил Шишкин. – Да, со времен Балканской войны, особенно после разрыва с Болгарией, Россия как бы ушла оттуда, но никогда не отказывалась от своих планов. Теперь же отношения с Болгарией восстановлены, распад Турции допускается даже Англией. Нам предоставляется возможность начать этот раздел.

Слово вновь взял посол Нелидов:

– Николай Павлович абсолютно прав. Данный момент – самый подходящий для решения вопроса по Турции.

Николай перевел взгляд на начальника генерального штаба:

– Что скажете вы, Николай Николаевич?

– Я полностью согласен с тем, что сейчас услышал. Обстановка в Турции на данный момент весьма благоприятна для проведения решительных действий. Как только в Константинополе произойдут новые инциденты, русскому флоту следует войти в Босфор, а войскам – занять северный берег пролива. Соответствующий оперативный план будет подготовлен в кратчайшие сроки.

– Вполне вероятно, что султан отдастся под суверенитет России или будет низложен, – сказал министр иностранных дел. – Тогда мы можем инициировать переговоры с другими державами.

Николай взглянул на министра финансов:

– Ваше мнение, Сергей Юльевич?

Витте поднялся и проговорил:

– Обстановка сравнительно благоприятна, но нельзя не считаться с позицией Франции, с которой в ходе визита вашего величества был подтвержден союз, не только военный. Она имеет свои интересы на Ближнем Востоке, является крупнейшим кредитором турецкого правительства. Не стоит сбрасывать со счетов возможность протеста со стороны Тройственного союза: Германии, Австро‑ Венгрии и Италии. Я считаю, что захват нами Константинополя и Босфора может привести к оккупации Дарданелл англичанами и итальянцами. Сегодня Россия не заинтересована в этом. Поэтому я против планов по военному решению турецкого вопроса.

Император кивнул:

– Мне понятна и близка ваша позиция, Сергей Юльевич. Конечно, мы можем нанести удар по Турции, но не приведет ли он к большому европейскому столкновению? В данное время Япония усиливает свое могущество. Войны с ней нам не избежать. Можем ли мы разбрасываться, принимать участие в акциях, сомнительных с точки зрения получения каких‑ либо крупных дивидендов? Окончательное решение по этому вопросу будет принято мной в самое ближайшее время. Теперь же я хочу выслушать доклад министра внутренних дел о ситуации с революционным движением в России. Вам слово, Иван Логгинович.

Горемыкин поднялся, поправил мундир.

– Ваше величество, господа, ни для кого не секрет, что в России активно действуют силы, враждебные государственной власти. В конце прошлого года возник социалистический «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», обращающий главное внимание на пропаганду среди рабочих.

– Назовите его руководителей, Иван Логгинович, – попросил государь. – Сегодня они известны в узком кругу, завтра станут слышны по всей России. Если, естественно, продолжат свою подрывную деятельность и не будут остановлены правоохранительными органами.

– Слушаюсь, ваше величество. Это Владимир Ульянов – Ленин, Цедербаум – Мартов, Нахамкес – Стеклов, Крупская, Елизаров.

– Владимир Ульянов… знакомая фамилия.

– Его брат Александр был казнен за подготовку покушения на вашего отца.

– Вспомнил. Вроде выходцы из интеллигентной семьи, учились в университете и на тебе, подались в революцию. Опасные это игры! Продолжайте, господин министр.

– Антигосударственные организации сменили тактику, перешли от организации просветительских кружков к действиям в более широком масштабе.

– Что послужило поводом для этого?

– Забастовки на петербургских текстильных фабриках. Мы отдали распоряжение закрыть предприятия с четырнадцатого по семнадцатое мая с оплатой всех праздничных дней. Однако со стороны заводских администраций были допущены бестактность и игнорирование интересов рабочих. Все это возымело серьезные последствия.

Николай утвердительно покачал головой:

– Да, мне докладывали об этом. Фабриканты решили оплатить всего один из трех дней, объявленных выходными в связи с коронацией.

– Точно так, ваше величество. Рабочие возмутились, чем тут же воспользовались враги государственного строя. Требование пролетариев в конце концов было выполнено, но революционеры подняли другой вопрос: сокращение рабочего дня. Самое деятельное участие в забастовках принимал упомянутый мной «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

– Тактика революционеров проста. Пользуясь недовольством рабочих по конкретным поводам, они толкают их на предъявление как можно более высоких требований. Неудачная забастовка увеличивает нужду рабочих, способствует росту недовольства в их среде. Я прав, Сергей Юльевич? – Государь повернулся к Витте.

– Совершенно правы, ваше величество. По этому поводу я имел серьезный разговор с промышленниками, которые дальше своего носа и кармана ничего не видят. Надеюсь, они поняли, что правительство видит свою главную задачу не в том, чтобы обеспечить владельцев фабрик и заводов наибольшей прибылью, а главным образом имеет в виду рабочих. Ведь на тех предприятиях, владельцы которых сумели установить приличные и гуманные отношения с пролетариями, никаких стычек не было.

– Благодарю, Сергей Юльевич, – сказал император и обратился к министру внутренних дел: – Забастовки – большая опасность. Тяжелые условия труда рабочих необходимо облегчить. Вас это не касается, но вот борьбу с этими защитниками прав трудового народа надо максимально усилить.

– Мы уже делаем все возможное, ваше величество.

– Значит, Иван Логгинович, надо делать невозможное.

– Слушаюсь, – ответил министр внутренних дел.

На этом совещание закончилось.

Николай Второй так и не отдал приказ о занятии Босфора.

23 января 1897 года была проведена первая всероссийская перепись населения. Оказалось, что в Российской империи проживали сто двадцать шесть миллионов четыреста тысяч человек. Это не считая двух с половиной миллионов жителей Великого княжества Финляндского. Перепись дала огромный материал о национальном составе населения, вероисповедании, занятости, распространении грамотности и так далее.

Важную роль во внутренней политике России сыграло введение винной монополии. Это мероприятие, как, впрочем, и все нововведения русской власти, подверглось жесткой критике со стороны весьма широких кругов общества. Оппозиционеры утверждали, что правительство намеренно спаивает народ.

Хотя монополия не имела непосредственного отношения ни к увеличению, ни к уменьшению пьянства. Старая система создавала особый класс людей, заинтересованных в увеличении сбыта крепких напитков. Это неудивительно. Ведь продажа водки и вина приносила им колоссальную прибыль.

Государство не пыталось ограничить потребление, но и не занималось неестественным увеличением спроса на спиртное. Монополия давала ему куда более значительный доход не за счет увеличения пьянства. Средства от продажи спиртного теперь пополняли государственную казну, а не карманы отдельных предприимчивых лиц.

Дел у правительства было много. В 1895 году Сергей Юльевич Витте начал проводить денежную реформу. Именно она и явилась тем самым локомотивом, который потащил за собой промышленность России, ускорила модернизацию государства.

Ее необходимость диктовалась быстрым развитием промышленности. Для поддержания темпов роста экономики необходимо было обеспечить устойчивость российского рубля. Это явление могло привлечь иностранные инвестиции, которые были необходимы в связи с нехваткой внутренних капиталов.

Русский капитализм вступил в империалистическую стадию, что соответствовало мировым тенденциям. В девяностые годы XIX века появляются монополистические объединения – картели и синдикаты, происходит укрепление целых отраслей, возникают акционерные коммерческие банки.

Но для устойчивого развития экономики необходима стабильная валюта, которая препятствовала бы обесцениванию денежных средств. Политика укрепления кредитного рубля путем изъятия из обращения «лишних» бумажных денег потерпела поражение. К концу XIX века все более ясной становилась необходимость перехода к золотой валюте.

Россия не являлась первой страной на этом пути. Еще в 1816 году золотой монетный стандарт ввела Великобритания, за ней Швеция, Германия, Норвегия, Дания, Франция, Голландия, Италия, Греция и Бельгия.

Что же такое золотой стандарт? Это денежная система, когда золото признается и используется в качестве единственного денежного товара и всеобщего эквивалента ценностей. Данный стандарт не подвергается инфляции. В случае падения экономической активности золотые монеты уходят из обращения и оседают у населения, а при расширении потребности в деньгах вновь пускаются в обращение.

Так как Россия входила в мировой рынок, возникла необходимость создания такой же денежной системы, что и в других странах Европы. Рубль в то время являлся полностью конвертируемым, но продажа иностранной валюты и неограниченный вывоз кредитных билетов за границу мешали развитию внешней торговли, вели к уменьшению дохода. Это, в свою очередь, препятствовало притоку в страну иностранного капитала.

Посему основной причиной денежной реформы, проводимой Витте, стала заинтересованность правительства в развитии внешнеэкономических связей России. Стране предстояло не просто вернуться к металлическому обращению вместо бумажных купюр, но и изменить основу денежно‑ валютного устройства, перейти от серебряного стандарта к золотому.

Целенаправленная экономическая и финансовая политика правительства привела к тому, что на 1 января 1897 года золотой запас России достиг восьмисот четырнадцати миллионов рублей. Сергей Юльевич Витте прекратил спекулятивную биржевую игру на кредитном рубле.

8 мая 1895 года Николай Второй утвердил закон, по которому всякие сделки могли заключаться на российскую золотую валюту. Уплата по ним производилась звонкой монетой либо кредитными билетами по курсу на день платежа.

Золотая монета постепенно становилась приоритетным платежным средством. 3 января 1897 года Николаем Вторым был подписан закон «О чеканке и выпуске в обращение золотых монет». В обиход входили монеты по 5 и 10 рублей, а также империалы – 15 рублей – и полуимпериалы – 7 рублей 50 копеек.

В середине января состоялась очередная встреча императора и министра финансов.

– Здравствуйте, Сергей Юльевич, проходите.

– Здравствуйте, ваше величество, – ответил Витте.

– Как здоровье, личные дела? – поинтересовался государь.

– Благодарю, я здоров, у меня все в порядке.

– Ну и славно. Судя по выступлениям прессы, далеко не все мои подданные позитивно восприняли реформы, проводимые нами.

– Вы имеете в виду критические статьи, фельетоны, карикатуры? Это все ерунда. Главное, что наши планы успешно претворяются в жизнь. Впрочем, в некоторых статьях критика обоснованна. Стабилизация рубля в первую очередь отвечает задачам развития промышленности, но приводит к падению цен на сельскохозяйственную продукцию. Это временное явление. Мы заранее предполагали, что денежную реформу не поддержат придворные круги и поместное дворянство. Введением винной монополии, понятное дело, недовольны те, кто раньше имел на продаже спиртного огромные барыши. Но иначе нельзя. Сейчас мы имеем от продажи водки не только солидное пополнение бюджета, но и осуществляем контроль за качеством выпускаемой продукции. Ужесточение наказания за подделку водки дало свои результаты. Успех любой реформы зависит от ясного понимания ее целей, трезвого расчета, непреклонной воли и, естественно, профессиональной компетенции.

– Этими качествами вы, Сергей Юльевич, обладаете в полной мере, – с улыбкой проговорил император.

– Не сочтите за лесть, ваше величество, но без вашей поддержки реформы не могли быть проведены.

– Я обязан поддерживать все то, что ведет к усилению государства, росту благосостояния народа, обеспечению безопасности державы, вверенной мне Господом.

– Абсолютно верно. Законов можно издать сотни, тысячи, но они не будут выполняться. Нам необходимы только те из них, которые реально способствуют достижению конкретных целей, понятные обществу независимо от того, как они воспринимаются отдельными лицами или определенными кругами. Правительство обязано работать на всю страну, а не на отдельно взятый класс. Что мы видим сейчас в промышленности? Один завод действует превосходно, производит качественную, конкурентоспособную продукцию. На нем и порядок, и трудовая дисциплина, и зарплата хорошая. Акционеры получают приличные дивиденды. А другой завод представляет собой не пойми что. Цеха грязные, оборудование старое, рабочие недовольны, профессиональных специалистов нет. Но владельцы умудряются получать прибыль.

– Но как подобное возможно, Сергей Юльевич? Нет дохода, – нет дивидендов.

– Ну, доходы, скажем, есть, только распределяются они не так, как должны. Идут на выплату дивидендов. О приведении в порядок цехов, переоснащении производства, улучшении условий работы владельцы предприятия и думать не желают. Живут по принципу: «После меня хоть потоп». Этим они не только наносят экономический вред стране, но и играют на стороне оппозиционно настроенных кругов. Пример тому – те же стачки.

– Но государство не может вмешиваться в частную жизнь и деятельность.

– Однако, ваше величество, мы пошли на установление винной монополии, в итоге выиграли. Я считаю, что государство должно контролировать весь экономический сектор. Промышленность, сельское хозяйство, финансовые учреждения. Если оно признает деятельность отдельно взятых предприятий неэффективной, то должно забрать их путем выкупа акций по той цене, что соответствует реальной стоимости.

– Значит, вы предлагаете лишать нерадивых хозяев их собственности?

– Не лишать, ваше величество, а выкупать, прежде предоставив время, а при необходимости и кредиты для улучшения ситуации. Справятся – пусть и дальше владеют предприятиями, приносящими пользу акционерам, наемным рабочим и государству. Даже с политической точки зрения это оправдано.

– Что ж, подумаем, посмотрим. Вы подготовьте свои соображения по данному вопросу.

– Подготовлю, ваше величество.

– Не смею больше вас задерживать. До свидания. Успехов вам!

– До свидания, ваше величество.

Проводив министра финансов, Николай задумался. Он вспомнил, как тяжело далось ему принятие решения о денежной реформе. Большинство членов Государственного совета выступало против этого нововведения.

А что будет, если попытаться установить государственный контроль над предприятиями? Никакой оппозиции не потребуется, нерадивые владельцы заводов, фабрик, мануфактур сами поднимут рабочих на забастовки. Нет. Достаточно пока винной монополии и денежной реформы. Министр финансов, конечно, прав. Но не всегда, к сожалению, желаемое возможно.

В конце лета 1897 года Николай посетил Варшаву. Этому предшествовал ряд мер, свидетельствующих о желании царя смягчить ту вражду, которая господствовала в русско‑ польских отношениях после восстаний 1830–1831 и 1863 годов.

Государь приказал отменить особый налог с землевладельцев польского происхождения. Николай разрешил произвести сбор средств на памятник Адаму Мицкевичу и установить его в Варшаве. А ведь этот человек, один из величайших поэтов эпохи романтизма, был врагом России, видным деятелем польского национально‑ освободительного движения. Он активно боролся за государственный суверенитет Польши. Варшавским генерал‑ губернатором в 1895 году вместо графа Шувалова был назначен князь Александр Константинович Имеретинский, куда более мягкий по характеру. В учебных заведениях было отменено обязательное посещение православных богослужений представителями иных вероисповеданий.

Свою роль сыграл и франко‑ русский союз. Поляки категорически придерживались ориентации на Францию.

Императорская чета прибыла в Варшаву 19 августа. Местное население встретило Николая так, как никакого другого русского монарха. Торжественно, с флагами, иллюминацией, шпалерами войск, при стечении большинства населения во главе с местной аристократией.

Польская газета писала по этому поводу: «Мы прошли через тяжелую школу и пришли к выводу, что можно быть хорошим поляком, оставаясь лояльным гражданином Русского государства… В нашем энтузиазме нет никаких иллюзий, никаких излишних надежд, ни мечтаний».

В стане же российской оппозиции, в кругах левой интеллигенции с недовольством упоминались варшавские торжества, неожиданные для многих.

Государь пробыл в Варшаве четыре дня. Он принимал представителей польского общества, благодарил население за теплую встречу и выражал дружественные чувства.

В своем рескрипте князю Имеретинскому Николай написал: «Мои заботы о благе польского населения – наравне со всеми верноподданными державы русской в неразрывном государственном единении».

Этим российский император показывал, что, смягчая репрессивную политику, меняя тон в отношениях с поляками, он не допускал никаких перемен по существу. Как и его отец, Николай стоял за сосредоточение власти в центре, против обособления отдельных частей империи.

В январе 1897 года новым министром иностранных дел был назначен граф Михаил Николаевич Муравьев, бывший российский посланник в Копенгагене. Как и Лобанов‑ Ростовский, он считал, что центр тяжести внешней политики России следует перенести на Дальний Восток, предполагал развивать русскую экспансию в Корее. Позже по поручению императора Муравьев выступил с предложением о созыве международной конференции по разоружению.

Весной 1897 года с ответным визитом в Санкт‑ Петербург приехал император Франц‑ Иосиф. Между Австро‑ Венгрией и Россией было заключено соглашение, на десятилетие определявшее ход событий на Ближнем Востоке. Интересы этих держав на Балканах сталкивались неоднократно, и примирить их было трудно. Однако в ходе переговоров почва для временного соглашения все же нашлась к великой тревоге Англии. Убедившись в том, что Россия не намерена захватывать Босфор, Австро‑ Венгрия подписала соглашение. Австро‑ русское сотрудничество сразу же сыграло значительную роль в деле безболезненного прекращения греко‑ турецкой войны.

В конце июля в Россию приехал кайзер. Николай встретил его в Кронштадте. В Петергофе по случаю визита высокого гостя была устроена иллюминация. В Красном Селе Вильгельм Второй присутствовал на военном смотре. Там же состоялось пожалование кайзера в адмиралы российского флота.

Германский монарх, опираясь на добрые личные отношения с Николаем, еще не оставлял надежды оказать на него политическое влияние. В Петергофе Вильгельм поднял вопрос о предоставлении Германии корабельной стоянки и угольной станции в Китае, а именно в бухте Киао‑ Чао. По соглашению с китайским правительством русские суда имели право зимовать там.

Статс‑ секретарь по иностранным делам князь Бернгард фон Бюлов, сопровождавший кайзера, осведомился:

– Не возражает ли император против того, чтобы германские суда в случае необходимости и с разрешения русских властей заходили в бухту Киао‑ Чао?

Николай улыбнулся и ответил кратко:

– Возражаю.

Вильгельм понял, что давление на Николая не принесет нужных результатов, и сменил тему.

Через две недели по окончании визита германского императора Николай встречал третьего высокопоставленного гостя, французского президента Феликса Фора. Петербургские обыватели шумно чествовали моряков французского флота под звуки «Марсельезы», кричали «ура». Русскую интеллигенцию прельщало то, что они могут приветствовать представителей не монархии, но республики. На этой встрече 14 августа было впервые заявлено о существовании франко‑ русского союза.

Осенью того же года в Китае, в провинции Шандунь, недалеко от Киао‑ Чао китайцами были убиты два германских миссионера. Вильгельм Второй не замедлил воспользоваться этим поводом и потребовал отправки военных судов в Китай. Канцлер Гогенлоэ посоветовал ему сначала запросить разрешения России. Вильгельм телеграфировал непосредственно Николаю. Он писал, что хотел бы послать германские военные суда в Киао‑ Чао, дабы покарать убийц миссионеров, так как это единственный пункт, откуда можно добраться до преступников.

Николай ответил: «Не мне одобрять или осуждать отправку судов в Киао‑ Чао. Наши суда только временно пользовались этой бухтой. Опасаюсь, что суровые кары могут только углубить пропасть между китайцами и христианами».

Российский император не мог разрешить Германии посылать суда в порт суверенного государства. Смысл телеграммы в этом и состоял.

Однако германское правительство истолковало текст по‑ своему, как разрешение отправить эскадру в Киао‑ Чао и даже устроить там настоящую стоянку для германских судов. Это вызвало первую крупную размолвку между Николаем и Вильгельмом.

В середине ноября 1897 года в Санкт‑ Петербург приехал дядя императора, московский генерал‑ губернатор Сергей Александрович. Он привез подарки племяннику и его супруге по случаю рождения в мае второй дочери, нареченной Татьяной. Император отметил, что великий князь, как и всегда, держался бодро, но во взгляде его иногда пробивался какой‑ то странный блеск.

– Что с вами, Сергей Александрович? Вы больны?

– Нет, ваше величество, я не болен. Просто меня иногда посещает какая‑ то необъяснимая тревога, но давайте не будем об этом. Слышал, у вас обострились отношения с Вильгельмом?

– Пройдемте в кабинет, Сергей Александрович, там спокойно обо всем и поговорим, в том числе и о вашей необъяснимой тревоге. Возможно, найдем объяснение и ей.

Император и великий князь прошли в кабинет государя. Почти сразу там появился и князь Ухтомский, не являвшийся каким‑ либо официальным высокопоставленным чиновником, но находившийся в дружеских отношениях с императором еще со времен памятного путешествия на Дальний Восток.

Николай предложил всем устраиваться в кресла, сам остался у стола и заявил:

– Насчет отношений с императором Вильгельмом, Сергей Александрович. Сейчас они довольно напряженные. Объясню, почему это так. Я возмущен превратным толкованием текста нашей телеграммы германским правительством в отношении бухты Киао‑ Чао. Вильгельму было ясно дано понять, что Россия против занятия бухты кораблями его флота, он решил действовать независимо от наших желаний. Несмотря на наши сигналы, на то, что Китай согласился выполнить все требования по инциденту с убийством миссионеров, германские суда все же заняли бухту Киао‑ Чао. Более того, на берег высадился вооруженный отряд. Сейчас мы должны определить свое отношение к данному факту.

– Самым последовательным решением с точки зрения русско‑ китайской дружбы было бы вынудить Вильгельма отозвать свои корабли из Киао‑ Чао, – сказал Сергей Александрович.

– Да, – согласился император. – Но это означало бы войну. Причем не только с Германией, а со всем Тройственным союзом. Это после того как нами были предприняты усилия по установлению более длительного мира в Европе. В Берлине все прекрасно понимают. Мне передана записка князя Бюлова кайзеру Вильгельму. В ней статс‑ секретарь германского правительства по иностранным делам пишет: «По моему впечатлению, русские не нападут на нас из‑ за Киао‑ Чао и не захотят в данный момент с нами ссориться».

– Весьма самоуверенное заявление, – проговорил Сергей Александрович. – Но по сути Бюлов прав. Из‑ за какой‑ то бухты войны мы не начнем.

– Тогда каким образом нам можно вынудить Вильгельма отозвать свои корабли?

Князь Ухтомский поднялся:

– Позвольте слово, ваше величество?

– Да, конечно, Эспер Эсперович.

– Предлагаю выждать некоторое время, поддерживая Китай в состоянии пассивного сопротивления. Когда будет готова Сибирская дорога, подобная политика принесет свои плоды. С этой позицией согласен и министр финансов Витте.

Сергей Александрович возразил:

– Но, Эспер Эсперович, такая политика имеет и оборотную сторону. Самый существенный фактор в международной жизни и есть время. Где гарантия, что оно будет работать в пользу России? За два‑ три года может произойти все, что угодно. Предположим, что раздел Китая продвинется далеко вперед, маньчжурская династия, на дружбу с которой мы делаем ставку, будет свергнута. В итоге Россия в борьбе за китайское наследство окажется далеко на севере, без незамерзающей базы для флота.

Николай выслушал дядю, прошелся по кабинету, выкурил папиросу, повернулся к великому князю и Ухтомскому:

– Из этих противоречивых тенденций напрашивается единственный вывод. Нам необходимо заполучить в Китае крупный опорный пункт, по возможности не нанеся ущерба дружбе с правительством этой страны. Подобное решение вполне целесообразно даже для защиты Китая от дальнейшего раздела.

Присутствующие признали правоту императора. После чего князь Ухтомский ушел.

Николай присел в кресло напротив дяди.

– Ну а теперь поговорим о тревогах, вас мучающих.

– Я не думаю, что это повод для серьезного обсуждения.

– И все же, Сергей Александрович!..

– Последнее время я чувствую, что кто‑ то начал на меня настоящую охоту.

– Даже так? Против великого князя, генерал‑ губернатора Первопрестольной?

– Да. Мне не раз докладывали, что некоторые революционно настроенные организации планируют мое физическое устранение. Я не придавал этому особого значения. Но вот недавно по пути следования моего экипажа в Кремль жандармы задержали двух подозрительных типов в студенческой форме. И что бы вы думали? Эти жандармы, оказывается, спасли мне жизнь, так как при «студентах» были обнаружены две самодельные бомбы, практически копии тех, что применялись против Александра Второго.

– Вряд ли конвой дал бы бросить бомбы в экипаж.

– Собственный его императорского величества конвой сопровождал и вашего деда, моего отца. Конечно, казаки не пожалели бы жизни, спасая меня, но успели бы?

Николай погладил аккуратно подстриженные усы.

– Покушавшиеся дали признательные показания?

– Дали, но не раскрыли организации. Заявили, что сами, по личным мотивам. У одного из них какой‑ то родственник погиб в давке на Ходынском поле.

– На Ходынку теперь много списать можно. Значит, вы считаете, что вашей жизни угрожает реальная опасность?

– Не только моей, вашей тоже.

– Но у меня сильная, хорошо подготовленная охрана.

Великий князь наклонился к императору и заговорил с ним не как с правителем великой державы, а как с племянником:

– Николай, никто из нас, членов царской семьи, не может считать себя полностью защищенным. Но и прятаться от народа мы тоже не должны.

– Вы что‑ то хотите предложить?

– Конвой – это хорошо. Он состоит из верны