![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Процент респондентов, имевших в детстве гендерно-неконформные предпочтения и поведение 7 страница
2) Связывание и дисциплина (bondage and discipline)усугубляет неравенство жесткой зависимостью одного партнера от другого, включая связывание, специальные упражнения и наказания, но без причинения физической боли. Потребность в таких играх часто испытывают мужчины, которые в мальчишеских играх в войну или казаков-разбойников получали удовольствие, оказываясь в роли пленников, которых связывали, пытали и т. п. Беспомощность освобождает человека от ответственности за участие в подобных действиях: не я делаю, а со мной делают. Это позволяет проигрывать и такие сексуальные фантазии, в которых он сам себе не признается (не он мастурбирует, а его мастурбируют, не он сосет, а его заставляют сосать). 3) Собственно садомазохизм прибавляет к этому чувство физической боли или унижения, которые тоже имеют большей частью условный, игровой характер. Хотя границы допустимого устанавливаются в самом процессе сексуальной игры — иначе она была бы неинтересна, — ее фактически контролирует зависимый партнер, «низ» или «раб». Как только он подает соответствующий сигнал, игра прекращается. Из нескольких сот случаев, проанализированных в одном голландском исследовании, только в 2 случаях доминантный партнер зашел дальше, чем следовало. Склонность к СМ распространена среди гетеро-, гомо- и бисексуалов приблизительно одинаково. Однако в отличие от гетеросексуальных мужчин, геи, как и женщины, больше тяготеют к подчиненной, зависимой роли, мазохизм им ближе садизма. В компьютерных объявлениях, авторы которых выражали желание «поиграть» в связывание, доминантную роль хотели играть 71% гетеросексуальных мужчин, 11% гетеросексуальных женщин и только 12% гомосексуальных мужчин. Напротив, подчиненно-рецептивную роль предпочитали 29% гетеросексуальных мужчин, 89% женщин и 88% гомосексуалов. В надписях и рисунках в мужских туалетах 71% гомосексуалов предпочитали подчиненно-рецептивную роль, 21% — доминантно-активную и 2% хотели меняться позициями78. Сексуальная практика «связывания и дисциплины» имеет глубокие социально-исторические корни и тесно связана с принятыми в закрытых мужских сообществах символами маскулинности. Это поведение всегда строго ритуализировано, а его этапы воспроизводят древние модели инициации мальчиков: 1) отделение — инициируемый изымается из привычной среды и лишается своих обычных атрибутов; 2) переход — период испытаний, трудностей и пыток, когда мальчик сам себе не принадлежит, освобождается от прежней идентичности и обретает новую; 3) инкорпорацию — включение в новую общность и обретение новых прав и обязанностей. Некоторые современные ритуалы приема в закрытые мужские сообщества также включают в себя практику связывания посвящаемого, раздевания его догола, привязывания или подвешивания к чему-то, осмотра и ощупывания его гениталий, шлепанья или настоящей порки, а иногда даже символического или реального изнасилования. Социальный смысл этих ритуалов — безоговорочное подчинение посвящаемого группе и ее лидерам, готовность принять ради членства в ней боль и унижение. Посвящаемый/испытуемый не знает, что его ждет. Необычное состояние усиливает его сексуальное возбуждение, которое разряжается столь же непривычным и не зависящим от его воли способом, и только тогда, когда захотят и позволят «братья». За этой добровольно-вынужденной потерей маскулинности следует ее новое обретение в виде признания со стороны мужского братства, новая мужская идентичность, не данная от рождения, а полученная от старших мужчин. Безусловное подчинение и отказ от собственной маскулинности означает ее проверку и вознаграждается льготами и привилегиями, связанными с принадлежностью к братству. Ты прошел эти испытания, значит, ты настоящий мужчина. Мужские сообщества, практикующие подобные вещи, отличаются духом мизогинии и гомофобии, но одновременно в них присутствует сильный латентный гомоэротизм. Когда одного специалиста по связыванию спросили: «Что ты скажешь мужчине, которого ты только что связал?» — тот ответил: «Мужчину не связывают. Связывают мальчика. Младшего брата. Сына. Мужчины —те, которые связывают»79. Иерархия создается силой и старшинством. Раздетый и связанный мужчина низводится до положения маленького мальчика (это иногда символизируется сбриванием волос на теле), который ни за что не отвечает и отдается во власть другого, «настоящего» мужчины, каким он может стать лишь после того, как на следующем витке своей карьеры сам превратит в мальчика другого. Такова психодинамика многих жутковатых вещей, вплоть до армейской дедовщины. Эротически же это — возможность получить новое, неиспытанное сексуальное удовольствие, пережить необычные прикосновения и т. п. Нередко такое поведение компенсаторно — «низом» чаще хотят быть более образованные, состоятельные и высокопоставленные мужчины, чем выходцы из рабочих. В описаниях СМ много внимания уделяют экзотическим параферналиям (цепям, наручникам, плеткам, ремням и пыточным приспособлениям) и ритуалам. Но важно не столько то, что люди делают, сколько то, что они при этом испытывают. Одни и те же действия и ритуалы могут означать совершенно разные вещи. Психофизиологически СМ создает стрессовую ситуацию. При длительных физических перегрузках организм выделяет естественные опиоды, так называемые эндорфины, вызывающие у человека блаженное состояние эйфории и одновременно блокирующие передачу в мозг болевых сигналов, повышая тем самым порог терпимости; человек уже не чувствует боли и не может сказать «довольно». Это очень опасный момент, когда власть и ответственность Мастера становятся абсолютными. Но за напряжением и болью наступает легкость, освобождение, эйфория, похожая на религиозный или наркотический экстаз, а между Мастером и Рабом возникает особая, почти мистическая, психическая связь. Вот что рассказал мне учитель математики и физики и одновременно — буддийский монах и вероучитель, прекрасный знаток антропологии и истории религии Норман Мак Клелланд. В отношениях со своим нынешним партнером Норман — Раб, но в других ситуациях он бывает и Мастером. После того как Норман и его партнер показали мне целый набор плеток и хлыстов, с помощью которых они занимаются любовью, я спросил, действительно ли ему нравится испытывать боль. Некоторые теоретики СМ уверяют, что на самом деле боли нет, есть только ее игровая имитация. Нет, сказал Норман, мне нужна настоящая, сильная, едва выносимая боль. Зачем? Чтобы снять избыточный самоконтроль. У Нормана практически не было детства, его воспитывала мать-алкоголичка, и мальчику пришлось очень рано взять на себя ответственность не только за себя, но и за нее. Профессия учителя также требует самоконтроля. И хотя для Нормана это привычно и вполне органично, у него есть также потребность расслабиться, почувствовать себя слабым и маленьким. Это достигается связыванием и поркой. Боль, заставляющая кричать и плакать, снимает внутреннее напряжение и приносит не просто семяизвержение, а очищение, освобождение, настоящий оргазм. Это своего рода момент истины, где нет ни стыда, ни самоуважения, ни условностей, все вывернуто наизнанку. После этого можно снова жить и работать. А партнер Нормана, в высшей степени респектабельный библиотекарь, получает удовольствие от своей власти над ним и от того, как он преображается от его усилий. Если его и можно назвать садистом, то совсем не в смысле маркиза де Сада. Между прочим, хороший Мастер — большая редкость. Нужно сначала самому побывать Рабом и пройти обучение у разных специалистов. Есть даже учебники по безопасному СМ сексу. К сожалению, разграничить условное, игровое и реальное насилие довольно трудно. В 1990—1991 гг. в Англии, где СМ имеет глубокие исторические традиции, состоялся громкий судебный процесс над группой из 15 мужчин, которые не причинили друг другу ни малейшего вреда и просто развлекались СМ играми. Некоторые юристы спрашивали, почему в боксе, футболе или регби грубое насилие, сопровождаемое иногда увечьями, не только разрешается, но и демонстрируется публично, а игровое сексуальное насилие вызывает всеобщее возмущение? Неужели только потому, что тут открыто преследуются сексуальные цели, которые в других контекстах замаскированы? 80Вместе с тем, если в роли Мастера окажется настоящий садист, человек, склонный к злоупотреблению властью или просто посторонний, игра может закончиться плачевно. Когда хозяина ограбленной квартиры обнаруживают голым и связанным, это еще не самое страшное. Некоторые гомосексуальные игры и техники опасны и неприемлемы с точки зрения гигиены и эпидемиологии. При так называемом «фистинге» (fisting, от слова fist — кулак), когда в задний проход засовывают кулак и всю руку по локоть, нередко разрываются стенки прямой кишки. «Rimming» (анилингус) — вылизывание заднего прохода или засовывание туда языка — способствует переносу желудочно-кишечных инфекций, и т. п. Однако столь же несимпатичные и негигиеничные игры существуют и у гетеросексуалов. Как сказал когда-то блаженный Августин, мы рождаемся между мочой и калом. Самые брезгливые люди вообще не занимаются сексом, а остальные находят приемлемый для себя и других модус вивенди. Говорить об этом надо спокойно и аргументировано, что и делают современные учебники гомоэротики, которые на Западе свободно продаются в самых обычных книжных магазинах. Когда несколько лет назад канадские власти попытались запретить распространение одной такой иллюстрированной книги за то, что она «пропагандирует анальный секс», мудрый судья (бывают и такие) дело прекратил, написав в официальном заключении, что говорить о гомосексуальности, не касаясь анального секса, — то же самое, что писать историю музыки, не упоминая Моцарта81.
o НАСЛЕДНИЦЫ САФО Муза — женщина. Музыка — женщина. Поэзия — женщина. Жизнь — женщина. Ну как тут не стать лесбиянкой? Вера Павлова В отличие от мужчин, которые раньше и острее осознают свое влечение к представителям собственного пола как сексуальное, что сказывается и на их общественном самосознании, к лесбиянкам групповое самосознание исторически пришло много позже и в более политизированной форме. Лесбийский феминизм зародился в США в 1960-х годах и быстро распространился в Европе. Его мотивы и лозунги были не столько сексуальными, сколько политическими. Это был протест против мужского господства во всех его формах и проявлениях. Лесбиянство, которому мужчина не нужен не только в роли начальника, но даже в постели, рисуется при этом как высшая степень женской независимости. Решительно порывая с прежними образами нежной любви между женщинами, новые амазонки провозгласили лозунг: «Феминизм — теория, лесбиянство — практика». Пока женщина остается женой и матерью, как бы она ни была богата и образованна, она нуждается в мужчине. Идентификация себя и сближение с другой женщиной — единственное средство обеспечить полную независимость и раскрыть возможности женской природы. Идеологи лесбийского феминизма доказывают не просто равенство, а преимущества лесбиянства над всеми прочими видами любви, вступая в острый конфликт с феминистками старшего поколения. «В лесбийско-философской литературе лесбиянство обычно означало отношения гармонии и счастья, бегство от ужасов гетеросексуальности, обещание самореализации и здоровой независимости. Тьма и отчаяние, которым в прежней литературе были обречены лесбиянки, теперь проецируются на гетеросексуальных женщин, еще не узревших света. Если в прошлом юмор обращался против лесбиянок, сатирически изображая любовь между женщинами, то теперь он используется для осмеяния глупости патриархальщины и гомофобии»1. Индивидуальное самосознание, художественное творчество и политическая борьба были для этих женщин неразрывны. Когда американская поэтесса и драматург Джуди Гран (р. 1940) в 21 год спросила в вашингтонской библиотеке книги о гомосексуальности, библиотекарша с негодованием ответила, что эти «специальные» книги выдаются только врачам и психиатрам2. Молодая женщина, уволенная за лесбиянство с военной службы, не желала мириться с этой стигмой, присоединилась к уличной демонстрации Общества Маттачин, а в своей первой поэме в прозе, вызывающе названной «Эдвард Дайк» (1970) (слово Dyke было ругательным наименованием мужеподобной лесбиянки), описала молодую лесбиянку, которую психиатры всеми средствами «убеждают», что она ненормальна, а она утверждает, что любить — значит делать то, что я хочу, а не то, что нравится врачам. Рита Мае Браун (р. 1944), исключенная за политическую активность и вызывающее поведение из Флоридского университета, в 1973 г. опубликовала страшно забавную автобиографическую книгу «Гранатовые джунгли» (Rubyfruit Jungle — название содержит намек на женские гениталии), нечто среднее между «Приключениями Гекльберри Финна» и лесбийским «Тропиком Рака», героиня которой Молли Болт с самого детства всюду затевает смуту и во всех отношениях неординарна. «Гранатовые джунгли» сразу же стали бестселлером и по сей день остаются самой читаемой лесбийской книгой (жаль, что нет русского перевода). «Пустыня сердца» (1964) Джейн Рюл (р. 1931), замечательной американской писательницы, переехавшей в Канаду, напротив, написана в серьезном, даже грустном ключе, но это был первый лесбийский роман, кончавшийся на оптимистической ноте (позже Рюл дистанцировалась от радикального феминизма). Большую роль в интеллектуальном обосновании лесбийского феминизма и его места в общей борьбе с расизмом и сексизмом сыграла черная поэтесса и писательница Одри Лорд (1934—1992). Сильные и слабые стороны радикального лесбийского феминизма особенно ясно видны в творчестве известной французской писательницы Моники Виттиг (р. 1936), с 1976 г. живущей в США. Ее первый роман L'Opoponax (1964), о любви двух девочек в католической школе, был хорошо встречен критикой и получил престижную литературную премию. В поэмах в прозе «Воительницы» и «Лесбийское тело» (1973)* Виттиг пошла дальше. «Лесбийское тело» не без основания сравнивали с Соломоновой «Песнью песней», только здесь тело прекрасной возлюбленной подробно и чувственно-изощренно описывает и воспевает не мужчина, а женщина, каждая клетка которой дышит и наслаждается этой любовью. Главная языковая новация Виттиг — устранение из текста всех половых/гендерных слов, вплоть до грамматического рода, — не просто литературный прием, а выражение радикальных философских позиций. По мнению Виттиг, гендерные различия не имеют онтологической реальности и основаны только на отношениях власти: господствующая группа (мужчины, белые, богатые) «маркирует» подчиненную группу (женщин, черных, бедных) для оправдания собственного господства. «Понятие различия не содержит в себе ничего онтологического. Это только способ, которым хозяева интерпретируют историческую ситуацию господства. Функция различия — замаскировать на всех уровнях конфликт интересов, включая идеологические»3. Чтобы уничтожить мужское господство, недостаточно уравнять мужчин и женщин в правах, нужно уничтожить само понятие пола/гендера, основанное на отношениях репродукции. o Отрывок из «Воительниц» с любовным описанием женских гениталий и эротических игр переведен в сборнике «Короткая лесбийская проза». Тверь: KOLONNA Publications, 1997. С. 12-36. Именно это делают радикальные лесбиянки. «Неправильно говорить, что лесбиянки общаются, занимаются любовью, живут с женщинами, потому что «женщина» имеет смысл только в гетеросексуальных системах мысли и в гетеросексуальных экономических системах. Лесбиянки не женщины»4. Однажды в студенческой аудитории, когда Виттиг доказывала этот свой тезис, кто-то нахально спросил: «Скажите, а влагалище у вас есть?», на что она так же вызывающе ответила: «Нет!» Рассуждая чисто социологически, ничего нелепого в словах Виттиг нет — ее мысль сводится к тому, что лесбиянки не имеют тех социальных ролей и идентичностей, с которыми чаще всего ассоциируется образ и самосознание женщины — матери, жены и любовницы, причем все эти ипостаси женщина приобретает только благодаря мужчине. Но ведь и мужчина не может стать отцом, мужем и любовником без женщины. Здесь налицо не угнетение, а взаимозависимость, гендерное неравенство и угнетение только напластовывается на эти ипостаси. Полный отрыв гендера от пола оборачивается солипсистским отрицанием биологической природы человека и связанных с нею психологических констант и универсалий. Из этого вытекают важные политические выводы. Как резюмировала идеи Виттиг влиятельная американская философ-лесбиянка Джудит Батлер, единственное средство подрыва принудительной гетеросексуальности — «радикальная лесбиянизация всего мира»5. В более тонкой и смягченной форме это делает и сама Батлер. Подвергая, вслед за Фуко, философскому анализу понятия «гейности», «гетеро-» и «гомосексуальности», Батлер показывает их взаимозависимость. Хотя «принудительная гетеросексуальность выставляет себя в качестве оригинальной, истинной, аутентичной», которой остальные формы сексуальности только подражают, «подлинного» гендера не существует, «гендер — это род имитации, у которой нет оригинала»6. С помощью социального конструктивизма можно «деконструировать» любые категории. Американская поэтесса и теоретик лесбигеевского движения Адриенна Рич (р. 1929)» в знаменитой статье «Принудительная гетеросексуальность и лесбийское существование» (1980) убедительно показала, что гетеросексуальность, которую, как и материнство, люди склонны считать всеобщим биологическим императивом, на самом деле является политическим институтом, который накладывает на женщин целый ряд социальных ограничений и принудительно навязывается им в процессе гендерной социализации7. Но наличие социального принуждения вовсе не означает, что соответствующие институты и формы разделения труда не имеют каких-то объективных транскультурных биосоциальных детерминант. Да, детей всюду и везде воспитывают в гетеросексуальном духе, а девочек так или иначе готовят к материнству. Однако это не исключает того, что для подавляющего большинства людей гетеросексуальный «выбор» доброволен и единственно возможен, потому он и воспринимается не как выбор, а как данность. «Лесбиянизация» и «геизация» человечества представляются невозможными не только в силу социального принуждения. Наличие в любом обществе «сексуальных меньшинств» доказывает, что гендер несводим к полу, а сексуальность — к гетеросексуальности. Но отрицание онтологической реальности пола, растворение его в «культурном дискурсе» столь же решительно противоречит нашему повседневному опыту и данным науки. Политизация лесбийской любви и возведение ее носительниц в ранг «лесбийской нации» оборачивается дополнительными трудностями для них самих. Осуждая былую закомплексованность лесбиянок, радикальный лесбийский феминизм утверждал, что лесбиянки не только имеют право на счастье, но обязаны быть счастливыми. Но разные люди счастливы по-разному, любые однозначные предписания их калечат. Если либеральные лесбиянки начала XX в. старались добиться терпимости к себе, преуменьшая сексуально-эротические компоненты своих чувств и привязанностей в соответствии с традиционным образом «женской чистоты», то радикальные лесбиянки выдвинули норму политической корректности, согласно которой любовные отношения между женщинами ни в чем не должны напоминать разнополых отношений. Традиционное деление лесбиянок на активных мужеподобных «бучей» (butch) и нежных, женственных «фем» (femme) было объявлено ложным клеветническим стереотипом, построенным по образцу гетеросексуального брака. Женские сексуальные ласки также ни в чем не должны были напоминать мужские. По ироническому описанию «сексуально некорректной» американской лесбиянки Маргарет Николе, политически правильная лесбийская любовь означает, что две женщины лежат рядом друг с другом (верх и низ запрещены, потому что это уже иерархия) и несколько часов нежно ласкают друг друга, непременно все тело (лесбиянка не ориентирована на генитальный контакт и оргазм, это мужской, «патриархальный» секс); если они все-таки имеют оргазм, он обязательно должен происходить строго одновременно, чтобы обеспечить женщинам полное равенство8. Радикальные лесбиянки инициировали шумные кампании за запрещение любой порнографии, считая всякое изображение женщины в сексуальном контексте оскорбительным; гетеросексуальные женщины, которые могут вообразить себя участницами подобных сцен, ничего обидного в них не видят и относятся к «мужской» эротике более терпимо. Довольно напряженными были и их отношения с геевскими организациями, несмотря на наличие общих врагов. В конце 1980-х годов в лесбийской литературе наметился отказ от чрезмерной политизации отношений между женщинами. Инвективы против мужского господства стали реже, вместо жесткого лесбиянского сепаратизма стали заключаться политические союзы с мужчинами, особенно геями. Воинствующую серьезность прежнего поколения активисток стали воспринимать иронически, причем к молодежи примкнули некоторые представительницы старшего поколения лесбиянок, такие, как Джоан Нестле. В современной лесбийской литературе делается больший акцент на частной жизни, включая сексуальность и эротику. Восстановлено в правах старое различие «буч» и «фем», стали писать о ранее запретных вопросах, таких, как женский садомазохизм, сексуальная техника, использование «игрушек» вроде дилдо и т. д. Появилась специфически лесбийская эротика и порнография, учебники «женского секса» и т. п. Отчасти это связано с коммерциализацией лесбийского, как и всякого иного, секса. В еще большей степени этому способствует новый «квир»-радикализм, утверждающий этическое и эстетическое многообразие сексуальной жизни, в которой не должно быть никаких нормативных запретов. Если раньше акцентировали преимущественно специфические черты и особенности женского мира и женского тела, то теперь чаще встречается полное отрицание половых/гендерных норм, а тем самым и четких граней между людьми разной сексуальной ориентации. В произведениях талантливой английской писательницы Джанет Уинтерсон (р. 1959) половая принадлежность героя / героини порой неясна или меняется по ходу повествования, а коллизии, которые раньше трактовались бы как трагические, выглядят смешными. Сюжет короткого рассказа Сары Шульман (р. 1958) «История пениса» построен на том, что у лесбиянки Энн, которая всегда пользовалась дилдо, вдруг вырос настоящий мужской член. Сначала Энн и ее подругам кажется, что это открывает перед ними новые возможности, но скоро выясняется, что жить с этим новым органом довольно неуютно. Хотя лесбиянка-«буч» выполняет в постели мужскую роль, она вовсе не хочет быть мужчиной и обладать мужской анатомией (пресловутая зависть к пенису). По просьбе Энн ее бывшие партнерши помогают ей составить точное описание ее прежнего клитора и вагины, и она записывается на операцию по перемене пола. Трагедия становится веселым фарсом. Изменения в характере лесбийской культуры проявляются и в иконографии женского тела9. Женская нагота, включая лесбийские сцены, издавна присутствовала в изобразительном искусстве, но подразумеваемым адресатом этих образов всегда был мужчина, они были ориентированы на мужское эротическое воображение и функционировали как соблазн. Между тем женщина, независимо от ее сексуальной ориентации, воспринимает себя и свое тело совсем не так, как это делает мужчина. Чем больше женщина сексуально раскована, тем меньше ей хочется быть и чувствовать себя только объектом мужского вожделения. Многие ее переживания, в том числе сексуальные, может понять только другая женщина. В этом коренится одна из причин неустранимости женского, как и мужского, гомоэротизма. В эротических произведениях, написанных женщинами, мужские сексуальные действия часто описываются довольно язвительно. Сексуально раскованной женщине они кажутся примитивными и некомпетентными. «Прелестный опушенный маленький кратер таит собственные, только женщине доступные возможности, а из него сделали вместилище пениса и воронку для спермы»10. Героиня романа Елены Черниковой «Золотая ослица» иронически следит за тем, как мужчина старательно «проигрывает» на ней вычитанные в учебниках сексологии «позиции», не догадываясь сделать того единственного, что на самом деле нужно его партнерше11. Не менее важен тип адресата в изобразительном искусстве. Демонстрируя женскую наготу другой женщине, женщина-художница делает это совсем иначе, чем когда она имеет дело с мужчиной. В этом случае она не соблазняет, а раскрывается, показывая не то, что «красиво», а то, что важно. При этом неизбежно и сознательно деконструируется нормативный образ женской «чистоты». «Натуральные» женщины часто стесняются своих физиологических отправлений, которые могут быть неприятны мужчинам*. Художницам-лесбиянкам это безразлично, они часто изображают предметы, вызывающие у мужчин не вожделение, а смущение или отвращение, например менструальную кровь. Американская художница Джуди Чикаго на картине «Красный флаг» изобразила женщину, вытаскивающую из влагалища окровавленный тампон. o Неумеренная реклама на российском телевидении тампонов и прокладок, постоянно напоминающая, что у женщин «там» всегда сыро и влажно, вызывает у мужчин смешанные чувства. Судя по имеющимся данным, около 40% мужчин относятся к женским гениталиям r какой-то степени брезгливо. Нужно ли усиливать эти реакции? Для мужчины это зрелище отвратительно (древние табу на кровь и отождествление ее с «грязью»), а для женщины вполне естественно. Если лесбиянок шокируют картины Тома Финляндского, то их собственные произведения точно так же шокируют эстетически неискушенных мужчин. Но оставим художественные образы и обратимся к лесбийской психологии и стилям жизни. Первые же сравнительные исследования лесбиянок и гетеросексуальных женщин показали, что лесбиянки нисколько не более невротичны, чем гетеросексуальные женщины, часто они даже лучше них социально приспособлены12. С появлением новых методов измерения фемининности, маскулинности и андрогинности выяснилась несостоятельность и многих других стереотипов. Во многих исследованиях лесбиянки выглядят более энергичными и самостоятельными, чем обычные женщины, а их сексуальная идентичность, как и у мужчин, зависит прежде всего, от господствующих гендерных стереотипов и соответствующих нормативных ожиданий, причем гендерные/половые свойства для них часто важнее сексуально-эротических. Вместе с тем лесбийская идентичность, как и геевская, не является чем-то монолитным и всегда одинаковым. Хотя типичные «лесбийские автобиографии» большей частью воспроизводят один и тот же тип и процесс развития (непохожесть на других, маскулинность, сложные отношения с ровесницами и т. п.), за общими чертами скрываются существенные индивидуальные и социально-классовые различия13. Прежде всего это социально-психологические различия между «буч» и «фем». Это разные типы женщин, с разными потребностями и стилями жизни14. Поскольку мужеподобные «бучи» более видимы, массовое сознание склонно принимать за лесбиянок только их. Классическая схема сексологии начала XX в.: хищная мужеподобная «извращенка» совращает невинную жертву, полуженщину-полуребенка. Споры о том, является ли разница между «буч» и «фем» врожденной или это просто сексуально-ролевые различия, продолжаются и сегодня. Хотя некоторые радикальные лесбиянки отвергают этот вопрос с порога как нечто оскорбительное, он так же правомерен, как обсуждавшийся выше вопрос о психологических особенностях феминизированных мужчин-геев. Не говоря уже о гипотетических, но более чем вероятных связях между телосложением и психикой, мужеподобные девочки имеют гораздо меньше шансов быть принятыми сверстницами и это накладывает отпечаток на все их психическое развитие. Подавляющее большинство лесбиянских автобиографий написаны именно «бучами», их общим эпиграфом могли бы стать слова: «Я решила, что на свете существуют три категории людей: мужчины, женщины и я»15. Как пишет о себе известная американская лесбиянка-феминистка Джин Кордова, «в тот день, когда я стала девочкой, моя жизнь кончилась». На предложение одеть бюстгальтер она заявила матери, что это самая глупая вещь, которую она когда-либо видела и которая предназначена не для девочки, а для лошади. Маленькая Джин никогда не чувствовала себя девочкой, ее всегда привлекало все мальчишеское и в то же время она презирала мальчишек за их грубость и умственную неразвитость. «Я рано узнала, что у мужчин есть то, чего мне хотелось, — деньги, власть и женщины. Я могла добиться этого по-своему, став бучем»16. С возрастом раздвоенность самосознания усиливается противоречивыми материнскими предписаниями: «Не играй с мальчиками!» и тут же: «Почему у тебя нет бойфренда?» Маленьким «бучам» живется значительно труднее, чем маленьким «фем», им труднее сойти за «нормальных» и их легче «разоблачают». В старших классах хитрая Кордова, вместо того чтобы общаться с сексуально озабоченными мальчишками, подружилась с признанной классной красавицей. «Позже я узнала, что стать подругой юной королевы — одна из немногих привилегий подростков-бучей. Классные красавицы, которым надоели мальчишки, любят прятаться за грязной рубашкой подруги-буч. Кроме того, тут не было конкуренции. Мы, маленькие бучи, предлагали королевам то, чего те больше всего хотели, — обожание без лапанья». Однако важно уметь соблюсти границы. Девочкам-фем легче сойти за «натуральных», их родители и подруги просто не могут поверить, что они лесбиянки.
|