Желание запретного

С трепетом проводя ладонью по шероховатой поверхности холодных простыней, Риэль медленно по кругу обходил огромную кровать. За окном уже стемнело, и только несколько свечей разгоняли ночной мрак в этой большой и пустой спальне. Странное дело: когда здесь находился хозяин, то комната наполнялась смыслом. Он был здесь, его присутствие согревало стены этих больших, неуютных покоев, и все дышало принадлежностью Ему. Но когда его не было… Комната становилась тем, чем была изначально — простой четырехугольной коробкой, что душила, несмотря на свои огромные размеры. Пустой. Ненужной…
И все же, даже в его отсутствие чувствовалось, что у этой спальни есть хозяин. Как? Запах. Безумный, восхитительный, легкий, неуловимый, такой близкий и такой родной… И такой… соблазнительный. Он витал в комнате, вплетаясь в холодный, неприветливый воздух, согревая его и придавая смысл всему, каждой вещице в этой комнате. Здесь Риэль отдыхал душой. Его нет, и он может сидеть здесь столько, сколько ему хочется. Касаться кончиками пальцев Его вещей, улавливая смутное тепло и присутствие хозяина. Можно даже поднести к лицу Его белую рубашку и насладиться Его запахом сполна. Это плохо? Но что делать, если нет сил сопротивляться?
Когда Его нет, раба притягивало сюда, словно магнитом. Нетрудно представить себе, как хозяин стоит у окна, задумчиво глядя вдаль. Или лежит на этой большой кровати, не в силах заснуть. Или просто сидит в кресле, скрестив ноги в своей излюбленной позе, опираясь локтем о подлокотник… Риэль многое бы отдал, чтобы узнать, о чем его любимый думает в такие моменты.
Он остановился сбоку от кровати. Кончики пальцев заскользили по холодной простыне, едва касаясь, пока вся ладонь не легла на ее шероховатую поверхность. Юноша положил на постель колено, замешкавшись на секунду. Легкий, волнующий страх запретного затуманил разум. Казалось бы — что проще, просто лечь на эту кровать… Он сел. И скользящим движением растекся по поверхности простыней, наслаждаясь тем ощущением, когда тело трется о ткань. Легонько потершись животом о постель, он замер, уткнувшись носом в подушки и закрыв глаза. Восхитительно. Только этим словом он мог сейчас описать свое состояние.

Зачем он пришел сюда? Зачем осмелился лечь на постель господина? Хозяин уехал на пограничные заставы еще до того, как раб сумел встать с постели после пяти дней безостановочной лихорадки. Король снова призвал своего вассала. Клятва на верность. Если бы он мог, он бы тоже дал своему лорду такую Клятву. Даже если его душа и так привязана к нему самыми крепкими узами на свете. Краткая передышка. Возможно, это последний раз, когда он может вот так спокойно находиться в Его комнате. Что будет, когда хозяин вернется? Прогонит? Станет еще более отчужденным? Нет ничего страшнее, чем не видеть его хотя бы минуту.
Сердце замирает при одной только мысли о возможной каре за неосторожно вырвавшиеся слова. Но что поделать?
— Я люблю…
Перед мысленным взором всплывают глаза цвета стали. В них сплетается расплавленное серебро и горечь души. Почему-то сразу приходится автоматическим движением облизывать пересохшие от волнения губы.

Тебя ведь нет рядом. Но я волнуюсь так же, словно ты передо мной, мой хозяин. Ты не можешь видеть того, что я делаю. Но мне все равно страшно, и сердце сладко замирает в груди. Прости, не могу не быть здесь. Не могу не вдыхать твой запах. Не могу не любить…

— Я люблю… тебя.

Тихий шепот запретных слов легко соскальзывает с губ, растворяясь в бархатной полутьме спальни. Неслышный ветерок из раскрытых настежь окон колышет слабые огоньки свечей. Раз за разом повторять эти слова, даже если тот, к кому они обращены, не слышит… Это такое облегчение. Но говорить их очень сложно, словно хозяин рядом. Словно смотрит на него своими пронзительными острыми глазами.
Губы… обманчиво мягкие на вид. Какой соблазн. Кажется — протяни руку, и ты коснешься их, проведешь подушечкой пальца по нижней, погладишь верхнюю… А потом притянешь к себе Его голову за затылок и прильнешь к Его губам жадным, истосковавшимся до нерастраченных поцелуев ртом.
Неслышный, почти беззвучный стон соскальзывает с губ. Риэль этого не замечает, но когда его отголоски растворяются в воздухе, забиваясь по углам комнаты, он испуганно замирает. Запретные мысли, запретные чувства, запретные желания… по отношению к своему хозяину.
Так ярко, так живо, так болезненно реально представить Его лицо до мельчайших деталей несложно, когда он лежал на Его кровати и вдыхал этот запах, словно какой-то наркотик. Быть может, в последний раз. И раз за разом облизывать пересохшие губы, кусая их. Они горячие и воспаленные. Может, после лихорадки, а может, от желания почувствовать на себе другие губы, такие родные и такие далекие.
Юноша медленно переворачивается на спину, тяжело дыша. Комкает простыни по бокам от себя, собирая их в кулак. Ладони вспотели от волнения.
А серые глаза смеются. Как тогда, в те далекие дни тихого семейного счастья. Когда они смотрели… смотрели в фиалковые глаза леди Ильдэйн… Нет, не думать о ней сейчас.
Они смеются…

— Для меня…

Воздух шумно вырывается из груди. Риэль на секунду задыхается. Несложно представить себе, как совсем рядом его хозяин… Рядом — практически на нем. Его тело нависает над ним, руки упираются в постель по обе стороны от его головы, и губы так близко… Рука тянется в пустоту, чтобы потрогать иллюзорное и в то же время такое реальное лицо. Бессильно опускается, с силой сжимая ни в чем не повинные простыни. Приходится стискивать зубы. Жмуриться. Аромат собственного неудовлетворенного желания мешается с Его запахом.
И с жадностью он вдыхает эту смесь, слишком изголодавшийся по никогда не полученным ласкам, слишком уставший держать в себе эти чувства, слишком упоенный своим возбуждением, чтобы задумываться над тем, что делает.
Стыд придет потом. А сейчас рука сама тянется вниз. Пальцы ласково проводят по животу, ненавязчиво расстегнув пару нижних пуговиц простой белой рубашки. По коже разбегается стая мурашек, и снова с губ слетает тихий стон. Юноша слегка выгибается навстречу собственным ласкам. А перед глазами все еще стоит Его лицо.
Не его пальцы сейчас легонько ведут вдоль всего живота, постепенно подбираясь ближе к поясу штанов. А хозяина. Они дрожат… но это не очень заметно. Ведь дрожит он весь. И уже не замечает, что стоны, едва слышные, музыкальные, беспрерывной чередой рвутся с губ. Огненным жаром горит пылающее тело. Но уже не от лихорадки. Оно сгорает в огне неутоленного желания, долго и тщательно сдерживаемого возбуждения… И сладко, неимоверно сладко ласкать себя, представляя, что это ласки хозяина.
Запретно? Ну и пусть. Быть может, это единственное, на что он сможет рассчитывать в ближайшем, да и дальнейшем будущем тоже.
Пальцы обхватывают пылающий стержень, и восхитительное чувство пронзает от головы до пят. Кажется, он вскрикивает. Уже громче. Но это не так важно, не нужно опасаться, что его кто-то услышит. Крыло для слуг в дальней части замка, а в этой нет никого, кроме него и его запретных, немыслимых по своей сути желаний…
Рука взметается и опускается, сначала медленно, а потом быстрее. Он задыхается. И дрожь, и стоны, и всхлипы, и заветное слово, ставшее его талисманом за все эти годы безответной любви:
— Хозяин!
Минута — и вязкая белая жидкость орошает пальцы и живот.
Шок, стыд, облегчение — и тело, выгнутое немыслимой дугой, мягко опускается обратно на постель.
Глаза широко распахнуты, грудь бурно вздымается, как после долгой пробежки.
Риэль подносит испачканную руку к глазам, неверяще глядя на доказательства своего грешного желания. Напряжение, усталость, нервозность этих дней выплеснулась в этом неразумном и запретном поступке.
И уже тише:
— Хозяин…

Что же ты со мной делаешь, мой лорд?