Глава III. КУКОЛКА

Это был застенчивый юноша, белокурый, голубоглазый, как херувим, с

пухлыми розовыми губами и нежными шелковистыми усиками, чуть-чуть

видневшимися над верхней губой. Одет он был скромно, но прилично, в синий,

строгого покроя костюм, в лаковые ботинки с серыми гетрами и с серой

перчаткой на левой руке.

- Вот он - тот, о котором я говорил. Замечательный поэт! Наша будущая

гордость! Байрон в юности. А это вот тот аристократический дом, о котором я

вам рассказывал. Немного чопорно, но ребята все аховые. Тот, что на диване,

- хозяин дома - Меценат, а этот низший организм у его ног - Мотылек. Он -

секретарь журнала " Вершины" и может быть полезен вам своими связями.

- Очень приятно, - робко пролепетал юноша, тряся пухлую Меценатову руку

с длинными холеными ногтями. - Я очень, очень рад. Новакович много о вас

говорил хорошего. Моя фамилия - Шелковников. Имя мое - Валентин. Отчество -

Николаевич...

- Бабушку мою звали Аглая, - в тон ему сказал Кузя, свешивая голову с

вершины шкафа. - Мопсика ее звали Филька. Меня зовут Кузя. Познакомьтесь и

со мной тоже и, если можете, - снимите меня со шкафа.

Шелковников с изумлением поглядел наверх и только теперь заметил Кузю,

беспомощно болтавшего ногами.

- Простите, - смущенно воскликнул он. - Я вас и не заметил. Очень

приятно. Моя фамилия Шелковников... Мое имя...

- И так далее, - сказал Кузя. - Снимете меня или нет?

- Не трогайте его, - схватил Шелковникова за руку Новакович. - Это я

наказал его за грубость нрава. Пусть сидит.

Вошла Анна Матвеевна с приборами на подносе, с двумя бутылками коньяка

и скатертью под мышкой.

- Этого еще откуда достали, - ворчливо сказала она, оглядывая

новоприбывшего. - Ишь ты, какой чистенький да ладный. И как это вас мамаша

сюда отпустила?

Заметив, что гость окончательно смутился, Меценат попытался ободрить

его.

- Не обращайте на нее внимания - это моя старая Анна Матвеевна. Она

вечно ворчит, но предобрая.

Юноша вежливо поклонился, чуть-чуть прищелкнув каблуком, и почел нужным

представиться старухе:

- Очень рад. Моя фамилия Шелковников, мое имя...

- Уху сварили, Кальвия Криспинилловна? - осведомился Мотылек, оттирая

плечом нового гостя. - Знаешь, Телохранитель, у нас сегодня пикник в этой

комнате. На ковре будем уху есть. Ловко?

- Взять бы хорошую палку... - добродушно проворчала старуха, - да и...

А вы чего же, сударь, стоите? Присели бы. А лучше всего, скажу я вам, не

путайтесь вы с ними. Они - враги человеческие! А на вас посмотреть - так

одно удовольствие. Словно куколка какая.

- Ур-ра! - заревел Новакович. - Устами этой пышной матроны глаголет

сама истина. Гениально сказано: " Куколка"! Мы сейчас окрестим вас этим

именем. Да здравствует Куколка! Меня зовите Телохранителем, ибо я в наших

похождениях охраняю патриция Мецената от физической опасности, а то птичье

чучело на шкафу называется Кузя.

- Снимите меня, - попросил Кузя, обрадованный, что вспомнили и о нем.

- Сиди! Там наверху воздух чище. Дыши горным воздухом!

Новокрещеный Куколка, оглушенный всеми этими спорами и криками, не

знал, в какую сторону поворачиваться, кого слушать...

Меценат ему показался самым уравновешенным, самым спокойным. Поэтому он

деликатно протискался бочком сквозь заполнивших всю комнату Мотылька и

Телохранителя, придвинул к Меценату стул и сел, осведомившись с наружно

независимым видом:

- Как поживаете?

- Благодарю вас, - вежливо отвечал Меценат, пряча в седеющие усы улыбку

полных и красных губ. - Скучаю немножко.

- А вы бы искусством занялись. Поэзией, что ли?

- Хорошо, займусь, - согласился покладистый Меценат. - Завтра же.

- Я еще молодой, но очень люблю поэзию. Это как музыка... Правда?

- Совершеннейшая правда.

- Скажите, это ваша фамилия такая - Меценат?

- Фамилия, фамилия, - подскочил Мотылек, протискиваясь между

разговаривающими и фамильярно присаживаясь на оттоманку. - Наш хозяин сам

родом из римлян. Происходит из знаменитого угасшего рода. В нем умер Нерон,

и слава Богу, что умер. А то бы, согласитесь сами, неприятно было попасть в

его сад в виде смоляного факела. А теперь это - какое прекрасное угасание!

А? И от всей былой роскоши осталась только Кальвия Криспинилла - Magistra

libidinium Neronis.

- Это... латынь? - простодушно спросил Куколка.

- Испанский, но не важно. Скажите, вы не родственник одного очень

талантливого поэта - Шелковникова?

- Нет... Не знаю... А что он писал?

- Ну, как же! У него чудные стихи. Одни мы даже заучили наизусть. Как

это?..

В степи - избушка.

Кругом - трава.

В избе - старушка

Скрипит едва!..

Чудесно! Кованый стих.

- Позвольте, - расцвел как маковый цвет Куколка. - Да ведь это же мои

стихи!.. Откуда вы их знаете? Ведь я их даже не печатал!

- Помилуйте! По всему Петербургу в рукописных списках ходят. Неужели

это ваши?! Да что вы говорите? Позвольте мне пожать вашу руку!.. Это чудно!

Какая простота и какая чисто пушкинская сжатость!.. Кузя, тебе нравится?

- Я в форменном восторге, - сказал сверху Кузя, позевывая. - Кисть

большого мастера. Ни одного лишнего слова: " В степи - избушка! " Всего три

слова, а передо мной рисуется степь, поросшая ковылем и ароматными травами,

далекая, бескрайняя... И маленькой точкой на этой беспредельной равнине

маячит покосившаяся серая избушка с нахлобученной на самые двери крышей...

И Кузя замолчал, погрузившись в задумчивость. На самом деле он был так

ленив, что ему не хотелось лишний раз повернуть языком. Впрочем, немного

потрудился: поднял голову и подмигнул, предоставляя дальнейшее подвижному

Мотыльку.

Мотылек сложил свое гуттаперчевое лицо в гармонику и пылко продолжал:

- А это: " Кругом - трава! " Трава, и больше ничего. Стоп. Точка. Но я

чувствую аромат этой травы, жужжание тысячи насекомых. Посмотрим дальше...

" В избе - старушка". И верно! А где же ей быть? Не скакать же по траве, как

козленку. Не такие ее годы. И действительно, поэт тут же веско подкрепляет

это соображение: " Скрипит едва". Кругом пустыня, одинокая старость - какой

это, в сущности, ужас! Что ей остается? Скрипеть!

Меценат опустил голову и закрыл рукой лицо с целью скрыть предательский

смех, а Куколка ясным взором восторженно оглядывал всю компанию и

поддакивал:

- Да, да!.. Я вижу, вы поняли мой замысел.

- Мотылек! - сказал расставшийся окончательно со своей тоской Меценат.

- Ты должен устроить эти стихи в какой-нибудь журнал.

- Обязательно устрою. За такие стихи всякая редакция зубами схватится.

Новакович отвел Куколку в сторону и спросил шепотом:

- Ну, как вам нравится общество, в которое я вас ввел?

- Чудесное общество. Они все такие тонкие, понимающие...

- Еще не то будет. Вы коньяк пьете?

- Да... собственно, не пью...

- Ага! Ну, значит, выпьете. Анна Матвеевна! Надеюсь, икорка у вас на

льду стояла?

- Для тебя еще буду на лед ставить!..

- Анна Матвеевна! Не забывайте, что я знал вашего папу.

- Врешь ты все, - проворчала скептически старуха. - Он уж лет тридцать

будет, как помер.

- Ну, что ж. А мне уже под пятьдесят. Вы не смотрите, что я такой

моложавый. Это я в спирту сохранялся. Боже, как быстро жизнь мчится! Как

сейчас помню вашего отца... Веселый был старик! Мы с ним часто рыбу удили...

- Да, неужто ж, верно, знал отца?! - зацепилась на удочку старуха. -

Нешто ты тоже зарайский?

- Я-то? Всю жизнь. Еще, помню, у вашего папы коровка была... серенькая

такая...

- Бурая.

- Во-во. Серовато-бурая. Хорошее молоко давала. Старик часто меня

угощал. " Сережа, - говорит, - ты мне первый друг. Жалко, - говорит, - что

моя дочка Анюта уже замуж вышла. А то был бы ты мне зятем".

- Скажете тоже! - застыдилась Анна Матвеевна, расстилая на ковре

скатерть.

У Новаковича была странная натура: он мог так нахально рассказывать о

самых невероятных вещах, способен был так просто и самоуверенно лгать, что

одним своим тоном мог поколебать недоверие самого скептического слушателя.

Почему-то из всей компании нянька Мецената отдавала предпочтение именно

Новаковичу и даже изредка высыпала ему в карман целую сахарницу колотого

сахара, который он ел, уверяя всех, что сахар придает крепость костям.

Приятелям он рассказывал:

- Отчего я такой сильный? Исключительно от сахара. Да еще сырую морковь

ем, как заяц. Поэтому медный пятак мне согнуть в трубку ничего не стоит.

- Ну, вот тебе пятак - согни его.

- Зачем же его портить, - хладнокровно говорил Новакович, опуская пятак

в карман, - он мне на трамвай пригодится.

- Экий ты, братец. Ну, вот тебе еще пятак - согни.

- Вот спасибо. На первый пятак я проеду только туда, а на второй смогу

вернуться обратно.

И второй пятак находил упокоение вместе с первым в широком кармане

студенческих брюк Новаковича.

Куколка сидел притихший, широко раскрытыми глазами глядя на

приготовления к завтраку, которые никак не вязались с " чопорным

аристократическим домом", как характеризовал квартиру Мецената Новакович.

- Почему эта старуха накрывает завтрак на полу? - робко шепнул он

Новаковичу.

- О, это странная история, - с готовностью объяснил Новакович. - У нее

была семья из восьмидесяти двух человек, и все они один за другим умирали, и

всех их она видела мертвыми на столе! И поэтому с тех пор стол, по ее

понятиям, - святое место, которое не должно оскверняться икрой и коньяком!..

- Как это удивительно! - воскликнул Куколка. - По-моему, вот сюжет для

жуткой баллады в стиле Жуковского.

- И очень просто! Вы бы записали, чтоб не забыть.

- Ей-Богу, запишу.

Когда все, кроме забытого Кузи, улеглись на ковер спинами вверх и

принялись за коньяк с икрой, Кузя взвыл:

- Телохранитель! Сними - или я прыгну вниз и сломаю ногу.

- Какие у меня мозги?

- Замечательные! Галилей, Коперник, Ньютон и Эдисон - причудливо

соединились в твоей черепной коробке.

- Не люблю грубой лести. Сиди.

Видя, что явства и пития исчезают с поражающей быстротой, Кузя решил

помочь себе сам: лег на верхушку шкафа и, открыв его дверцы, принялся

сбрасывать огромные тома " Словаря" с верхних полок на пол.

Меценат равнодушно поглядывал на такое варварское обращение с его

библиотекой, а Новакович и Мотылек тихо хихикали, ерзая животами по ковру.

Когда груда сброшенных книг оказалась достаточной, Кузя повис на шкафу

и сполз вниз, приветствуемый кощунственными словами Мотылька:

- Сошествие Святого Духа на апостолов.

Икру ели столовыми ложками из объемистой миски, коньяк пили из чашек,

потому что наливание в рюмки отнимало, по словам Новаковича, массу времени.

Меценат был щедр, как король, и радушно потчевал Куколку, чуть ли не

вмазывая ему в рот полные ложки икры.

Подвыпивший Куколка болтал без умолку:

- Я раньше не верил в себя, а теперь, с сегодняшнего дня, верю! Я

напишу целую книгу и посвящу ее господину Меценату!

- Пиши, старик, пиши, - поддакивал Мотылек. - Мы тебя не покинем!

Здорово это у тебя вышло о старушке:

В лесу старушка

Сидит в кадушке,

Скрипит избушка...

- Позвольте... Вы перепутали...

- Неважно! Главное - музыка стиха.

- А что, Куколка? - спросил Новакович. - Что, если переложить эти стихи

на музыку? Я бы и переложил.

- Да разве вы композитор?

- Я-то? Вы оперу " Майская ночь" слышали?

- Но ведь это вещь Римского-Корсакова?!

- Вот я и говорю - знаете " Майскую ночь" Римского-Корсакова? Так я могу

написать в десять раз лучше!

- А вы в шахматы играете? - осведомился Кузя.

- Очень плохо.

- То-то и оно. Я вам могу дать вперед коня и пешку.

- Неужели вы так хорошо играете?

- Замечательно! - скромно заявил Кузя.

- Он может играть с вами партию не только не глядя на доску, но даже не

спрашивая, какой ход вы сделали.

- Да как же это так? - изумился Куколка.

- Догадывается. О, это прехитрая бестия.

Мотылек нашел нужным сказать и свое слово:

- Читали мои стихи?

- А вы тоже... поэт?

- Гм... конечно, не такой, как вы, однако половина моих стихов попала

во все гимназические хрестоматии.

Один Меценат молчал, но видно было, что он искренне наслаждался

беседой, изредка расширяя ноздри, будто вдыхая аромат невероятного

простодушия, наивности и доверчивости Куколки.

После ухи Меценат поднял чашку за здоровье своего юного гостя и

попросил Мотылька:

- Сыграй нам Шопена.

Желание Мецената всегда для всех было законом. Мотылек вскочил, сел за

рояль и запел очень приятным голосом:

В степи стоит себе избушка,

Кругом трава, трава, трава...

Живет себе в избе старушка.

И хоть скрипит себе едва,

Но, в руки взяв вина стакан,

Танцует все канкан, канкан..

- У меня немножко не так... -- попытался нерешительно протестовать

Куколка.

- Я знаю, но по музыке нельзя иначе.

Развеселившийся Меценат велел подать шампанского, и все с бокалами в

руках спели застольную песню все о той же безропотной старушке.

Ушел Куколка, очарованный обществом, крепко потрясая всем руки и

обещая, что он " никогда, никогда не забудет этого чудного дня и что он, если

позволят, будет приходить часто-часто"...

Когда амфитрион и его веселые клевреты остались одни, Новакович стал

посреди комнаты, засунул руки в карманы и вызывающе сказал:

- Ну??!!

- Этот человек действительно стоит 25 рублей, - тоном специалиста

определил Меценат. - Его нужно прикормить здесь.

- Хотите, я для смеху напечатаю его стихи в журнале? - предложил

Мотылек.

- Надо сделать больше, - подхватил Кузя. - Мы должны сделать из него

знаменитость. Я завтра дам в свою газету о нем заметку.

- Одну? Нужно дать ряд заметок. А потом мы устроим вечер его

произведений!

Таким образом - однажды в сумерки была организована эта

противоестественная издевательская кампания, направленная против святой

простоты доверчивого, наивного, глуповатого юноши...