Джанкола славен столь же, сколько Сакки |5.

В противоречии с широтой известности Джанколы содержание его импровизаций ограничивалось сугубо неаполитанскими, при­том сиюминутными темами. Это отмечено у Гете, чьи воспоминания относятся к концу 1780-х гг., как раз ко времени главенства Винченцо Каммарано в амплуа неаполитанского дзанни.

Гете отмечает абсолютную нестесненность дзанни условностью театральных подмостков. «Основной прием этого вульгарно-коми­ческого персонажа, — говорил он Эккерману, — состоял в том, что он словно бы забывал, что он актер и находится на сцене. Пульчинелла изображал, что вернулся домой, доверительно бесе­довал со своим семейством, рассказывая о пьесе, в которой сегодня играл, и о другой, в которой ему предстоит играть: он, не стесняясь, отправлял свои малые надобности. „Послушай, муженек, — воск­лицала его жена, — не забывайся, вспомни о почтенной публике, ты же стоишь перед ней! " — „Верно! Верно! " — и под бурные аплодисменты публики снова входил в прежнюю роль».

Беззастенчивый дзанни сообщал зрителям последние известия. «Пульчинелла — нечто вроде живой газеты. Все, сколько-нибудь примечательное из того, что за день случилось в Неаполе, вечером можно услышать от него. Однако местные интересы, преподне­сенные на простонародном диалекте, чужеземцу остаются почти непонятными» ^1б.

Логика развития итальянского театра XVIII в. принуждала неаполитанских гистрионов к накоплению литературного реперту­ара. Как правило, доморощенные драматурги были плохи, подра­жали не лучшим образцам. Так, Франческо Черлоне (1730—1812), подражая аббату Кьяри, увлекал зрителей в экзотические страны, одевал персонажей турками и дервишами, выводил на сцену титулованных иностранцев. Все это он проделывал без юмора и выражал исключительно напыщенным языком. Правда, занятия драматургией у Черлоне носили дилетантский характер. По основ­ной профессии он был ремесленником-вышивальщиком. Поэтому традиция считает Черлоне неаполитанским Гансом Заксом. Сов­ременники были суровее историков. Гольдони приписывают эпи­грамму: «Коль вышивальщик ты такой же, как поэт, печальней участи у шелка нет» ¹⁷.

Черлоне наивно считал, что стоит избавиться от Пульчинеллы, как появится комедия нового типа. Но публика не желала обхо­диться без Пульчинеллы и драматургу приходилось «давать ему работу» ¹⁸.

Другой неаполитанский драматург — Филиппо Каммарано (сын Джанколы) глубже понимал задачи литературной комедии. Но и ему не хватало таланта. Ему было не справиться «с престран­ным репертуаром, скроенным на глазок из невероятной смеси фатов, ангелов, турок, рыцарей, масок и прочего». Поэтому он пытался приспособить к неаполитанским условиям репертуар Гольдони. Но успеха не добился.

Финал XVIII в. отмечен знаком французской революции, внят­ным и для Италии. В 1799 г. в Неаполе произошли революционные события, в результате которых возникла Партенопейская респуб­лика, просуществовавшая всего 6 месяцев. Пульчинелла не остал­ся в стороне. Сохранились сведения о кукольниках-импровиза­торах, показывавших деревянного Пульчинеллу, который призы­вал пристроить «аристократов на фонарь». В 1793 г. в револю­ционном Париже газета Камила Демулена сообщала об анти­монархических фарсах, разыгрываемых актером Итальянской комедии Серафини, носившим маску Пульчинеллы и прозванным «якобинским Пульчинеллой» ^|9.

Импровизаторские способности Пульчинеллы пригодились в Неаполе, когда цензура вычеркивала из пьес слова «свобода», «тиран», «Франция». Его костюм и головной убор выручали, когда можно было угодить в тюрьму за прическу «а ля якобинец» или «а ля гильотина».

История Пульчинеллы XIX в. проникнута стремлением рефор­мировать маску и создать комедию на неаполитанском диалекте. Этим активно занимался выдающийся актер Паскуале Альтавилла (1806—1872). Альтавилла-актер обладал свойствами, заставляв­шими вспомнить о Рудзанте. На основе маски дзанни он создал тип современного «рубахи-парня» (гуаппо), мало чего боявшегося, умевшего рисковать, находившегося не в ладах с законом и никог­да не расстававшегося с гитарой. Как драматург он создал не­долговечный жанр «актуальной комедии», в которой письменно фиксировал импровизационные лацци Пульчинеллы — «живой газеты». В 1852 г. на сцене Сан Карлино дебютировал «самый пульчи-нелловский из всех когда-либо существовавших Пульчинелл»²⁰ Это был Антонно Петито (1822—1876). Петито родился в заслу­женной актерской семье. Ее родоначальницей была знаменитая в рыбацком квартале Неаполя донна Пеппа, властная, умная, честолюбивая, одаренная актриса и хорошая хозяйка, умевшая наладить и семейный быт, и театральное дело. Ее супруг Сальваторе Петито был танцовщиком в Сан Карло, в 35 лет он перешел в Сан Карлино на амплуа дзанни. Непривычный к маске, Сальва-торе Петито играл с открытым лицом, чем приучил зрителя наблю­дать за мимикой Пульчинеллы. Главная заслуга Сальваторе — в воспитании сына-преемника.

В детстве Антонио прозвали «Тото-сумасшедший» за бешеный темперамент, унаследованный от матери. На сцене мальчик очу­тился в 7 лет, исполняя в экзотической пьесе «Мореплавание Лаперуза» роль обезьяны с такой ловкостью, которой бы позави­довала настоящая мартышка. В 12 лет Антонно заключил само­стоятельный контракт с бродячей труппой и покинул Неаполь. Попробовав силы в мелодрамах, понял, что мог бы занять амплуа аморозо, но по-настоящему его тянуло к ролям Пульчинеллы. Поняв, что вдали от Неаполя Пульчинеллой быть не научишься, он вернулся на родину и стал прилежным учеником домашней школы. Отец преподавал ему уроки танца, старший брат — ми­мики. Его научили играть на нескольких музыкальных инстру­ментах и показывать фокусы. Отшлифовав свой талант мастер­ством, Антонио Петито победил в ролях дзанни отца.

В 1852 г. на сцене Сан Карлино состоялся торжественный актерский обряд: старый Пульчинелла прощался со зрителями и передавал маску сыну. Вот эта торжественная картина, запе­чатленная двумя историками. «В тот памятный вечер маленький оркестр Сан Карлино исполнял страстную симфониетту. Но вот музыка оборвалась. Справа от публики появился Сальваторе Петито в своем обычном костюме, но в маске. Слева вышел Анто­нно Петито в костюме Пульчинеллы, но без маски. Сальваторе приблизился к рампе и произнес:

Мои дорогие зрители/

Послушайте благосклонно: