Капитан 1 ранга 4 страница

На дне китайской баржи, пришвартованной к мино­носцу лежало аккуратно размещенное рядами боевое снабжение «Решительного».

Никсон с грустью убедился, что жребий, увы, был уже брошен. Он понял, что никакое его вмешательство делу сейчас не поможет. Миноносец был совершенно разоружен.

В кают-компании Никсона приветствовали, расспра­шивали его об особенностях жизни в городе Чифу. За­хватывающе интересными для него были рассказы {319} офицеров очевидцев событий последних дней в Порт-Арту­ре. Но опасение за судьбу лишенного артиллерии и мин «Решительного» камнем продолжало лежать на душе Никсона.

**

*

Вечером в этот день в консульстве был званный обед в честь лейтенанта Рощаковского. Присутствовал также агент железнодорожного пароходства Ф. Н. Лав­рентьев и мистер «Никсон».

Все жадно слушали интересный и глубоко волную­щий рассказ Рощаковского о последних днях, пережи­тых осажденным Порт-Артуром, когда снаряды япон­ских орудий стали попадать в наши стоящие в гавани суда. Накануне выхода эскадры в море одним из этих снарядов был легко ранен начальник ее, адмирал Витгефт.

В конце обеда, когда подавали кофе, к Тидеману подошел его мажордом, старший китаец-бой. В консуль­стве он занимал очень важный и ответственный пост, т. к. через него Тидеман узнавал обычно, что творилось в городских китайских кругах. Он сообщал о циркули­рующих среди местного населения слухах и предупреж­дал о возможности тех или других событий.

Сейчас этот китаец шепнул на ухо Тидеману по-видимому что-то очень важное. «Господа... минутку вни­мания, — обратился к присутствующим консул. — Сей­час мой Тен Ху сообщил мне, что по его сведениям два японских миноносца подошли к здешней гавани и сейчас входят на рейд».

Обед был прерван. Присутствующие вышли на бе­рег, где у маленькой пристани стояла наготове принад­лежащая агенту пароходства шлюпка с несколькими ки­тайцами-гребцами, одетыми в матросскую форму. На шлюпку сели: консул, Рощаковский, Лаврентьев и Ник­сон.

Ночь была темная, безлунная. В море стоял мертвый штиль и гладкой, как зеркало, была водная поверхность.

Далеко среди тишины разносился дружный всплеск ве­сел гребцов. Но, по-видимому, всё было пока спокойно на рейде. Никаких признаков японских судов не было.

{320} Подошли к «Решительному». Команда на нем спала на верхней палубе. Внутри корабля, борта которого на­калились в течение дня, было жарко и душно. Рощаковский вышел на свой миноносец, остальные прибывшие остались на шлюпке. Старший офицер, лейтенант В. В. Каневский встретил командира у трапа.

— Никаких судов, входящих на рейд, мы не видели, — доложил Каневский. — Пока всё было тихо и спо­койно.

— Быть может, мой Тен Ху нас напрасно переполо­шил, — сказал Тидеман. — Кажется, мы можем поже­лать господам офицерам спокойной ночи и возвращать­ся к себе домой.

Но беспокойство о судьбе «Решительного» не поки­дало Никсона. — Скажите, как у вас обстоит дело на­счет пироксилиновых подрывных патронов? — обратил­ся он к Рощаковскому. — Ведь не ровен час... Вдруг они могут вам понадобится?

— По этой части всё благополучно, — ответил ко­мандир миноносца. — Ни патронов, ни бикфордовых шнуров я китайцам не сдавал. Все они лежат наготове в носовом погребе.

Еще раньше, за обедом, на вопрос Никсона о сиг­нальных книгах «Решительного» и о секретных картах и документах, Рощаковский пояснил, что еще утром су­довая комиссия спустилась в кочегарку и в ее присут­ствии всё секретное, что имелось на судне, было сожже­но в топке.

— Ну, будемте отваливать, — сказал консул. — Позвольте вам пожелать всего лучшего, — обратился он к офицерам миноносца.

**

*

Не прошло и часу после отбытия консула, когда вахтенные на миноносце услышали всплеск весел. К тра­пу подошла небольшая шлюпка. Гребцами на ней были матросы японского военного флота. Людей этих было довольно много. В руках большинства из них виднелись винтовки.

{321} На корме сидел морской офицер, японец в белом кителе, вооруженный саблей. Рядом с ним восседал дород­ный штатский японец, нарядно одетый в светло серый костюм.

«Некто в сером» — обратился к подошедшему к трапу Рощаковскому, сказав по-русски:

— Японьски офицер просит разрешения войти на паруба.

Рощаковский в ответ пояснил, что разрешения это­го он дать никак не может, т. к. миноносец разоружен китайскими властями и находится сейчас в ведении этих властей.

— Японьски офицер просит... начал опять повто­рять ту же фразу господин в сером, впоследствии ока­завшийся секретарем японского консульства в Чифу.

Тем временем к борту миноносца в носовой части подошла вторая шлюпка с вооруженными японцами. Они прямо полезли на палубу, уже не спрашивая разрешения.

(После этого офицер и переводчик также стали поды­маться по трапу. Одновременно с тем из ночной темно­ты начал вырисовываться силуэт японского миноносца. Вооруженные винтовками люди, как только они по­падали на палубу «Решительного», сейчас же занимали посты по видимо заранее составленному расписанию.

Появились часовые у сходных люков. Особенно много японцев скопилось в носовой части. Там они стали про­никать и внутрь корабля. Безоружная команда миноносца понемногу как бы оттеснялась японцами к корме.

(Выйдя на шканцы, офицер отдал честь, вынул из кармана какую-то бумагу и, обратившись к Рощаков­скому, начал громко читать на своем языке этот доку­мент. Прочитав фразу, он останавливался и тогда переводчик «некто в сером» возглашал эту фразу по-русски. Чтение бумаги заняло некоторое время. Содержание ее было приблизительно такое:

«Я, начальник такого-то отряда миноносцев императорского Японского флота, заметил вчера ночью рус­ский миноносец, направлявшийся в Чифу. Я его пресле­довал до тех пор, пока он не скрылся в порту. Сейчас я предлагаю командиру этого миноносца немедленно вый­ти в море и вступить со мною в бой. Если же у него {322} неисправна машина, то я предлагаю взять его на буксир и вывести его в море».

Рощаковский ответил, что к глубокому его сожале­нию, он выйти в море и вступить в бой не может, ибо миноносец, которым он командует, уже нейтрализован и находится в ведении китайского начальства. Все боевые припасы и замки от орудий сданы этим властям.

Выслушав ответ Рощаковского, офицер-японец опять взял в руки ту же бумагу и снова послышались те же фразы:

«Я, начальник такого-то отряда миноносцев импе­раторского японского флота»...

Тем временем Рощаковский увидал около себя мо­лодца — минера Валовича, надежного и бравого челове­ка, на которого он мог вполне положиться. «Валович! Спустись сейчас в носовой погреб и подожги фитили подрывных патронов», — шепнул он ему.

Валович исчез.

Рощаковскому надо было выиграть время, дабы дать Валовичу возможность устроить взрыв миноносца.

— Я вам покажу сейчас наши орудия, чтобы вы мог­ли убедиться, что замки из них вынуты, — сказал он японцам и повел их офицера с переводчиком к кормово­му 47-миллиметровому орудию.

Пока они туда шли, один из судовых офицеров за­метил, что матрос-японец чем-то занят у кормового флагштока. Оказалось, что тот пристопорил к фалам японский военный флаг и собирается его поднять.

— Пошел к чорту, с.... сын, — гневно прикрикнул он на японца. Тот растерялся, видимо оробел и удалился, унося свой флаг.

Время шло, а Валович не возвращался. Трудная за­дача была возложена на молодца-минера — проникнуть в носовой патронный погреб, пройдя через цепь часовых-японцев. Рощаковский старался продолжать свой разго­вор с неприятельским офицером.

Наконец, Валович появился. Подойдя к командиру, он доложил:

— Фитили зажжены — через две или три минуты будет взрыв.

{323} Среди темноты ночи можно было видеть, что вто­рой японский миноносец подходит к «Решительному». Японцы сразу же стали более нахальными.

— Я вам приказываю без всяких хлопот сдать нам миноносец, — нагло обратился офицер к Рощаковскому.

— Тогда васи зизни мозна будит посцадить, — до­кончил переводчик фразу.

— Как ты смеешь, негодяй, такие предложения мне делать, — закричал Рощаковский. Одновременно с тем, размахнувшись, он из всех сил ударил японца-офицера по физиономии. Удар был такой сильный, что получив­ший плюху упал на планширь и, перевалившись через него, свалился как груз за борт. Но, падая, офицер ухва­тился за полу кителя Рощаковского и увлек того за со­бой. Оба оказались в воде. Барахтаясь, японец вцепился зубами в руку командира «Решительного» и чуть было начисто не откусил ему один из пальцев.

— Ужасно противно было в тот момент чувствовать свою руку во рту этой гадины, — рассказывал потом Рощаковский.

Бравый минер Валович, видя, что командир схва­тился с японским офицером, не задумываясь, бросился ему на выручку. Ударив ближайшего неприятельского матроса, он стал вырывать из рук его винтовку. Чтобы оценить по достоинству всю доблесть его самоотвержен­ного поступка, нужно представить себе картину этой страшной ночи, когда вся палуба корабля была в руках вооруженных японцев, а наши люди были без всякого оружия.

Два-три японца разом навели свои винтовки на Ва­ловича. Раздалось несколько выстрелов и он пал смертью героя.

Когда офицер-японец полетел за борт, его подчи­ненных охватила паника. Столпившись на баке, они от­крыли частый, беспорядочный огонь из винтовок.

Старший офицер лейтенант Каневский стоял перед этим как раз против японца переводчика. Когда нача­лась стрельба, «господин в серой паре», будучи штат­ским человеком, перетрусил и в отчаянии бросился к {324} Каневскому. Обеими руками он крепко ухватился за руки старшего офицера и возопил умоляющим тоном:

— Не нада война... Пажаласта — не нада вайна. Мозно все халасо, без вайна делать.

Каневский, видя, что субъект этот крепко держит его за руки, пришел в ярость и негодование. Он не при­вык к тому, чтобы его хватали за руки и их держали. А тут, в довершение всего, перед ним была препротивней­шая японская образина с лицом, искаженным страхом.

Василий Васильевич в этот миг, вероятно, вспом­нил, как он в юности «кикинги» делал, играя в футбол. Там требовалось мгновенное сосредоточенное напряже­ние мускулов ноги и тогда разом с большой силой вы­брасывался вперед носок сапога. На этот раз меткий удар пришелся как раз по толстому животу господина в сером костюме. Тот взвыл во весь голос от боли и за­тылком вперед полетел за борт. Но за руки Каневского он продолжал попрежнему цепляться и при своем паде­нии увлек и того за собой в воду.

Огни выстрелов беспрерывно прорезывали темноту ночи. Пули летели и вдоль палубы миноносца и во все стороны. Безоружная команда «Решительного», лишив­шись разом и командира и старшего офицера, не видя другого выхода, стала прыгать в воду.

Японцы, находившиеся на шлюпке, стоявшей у тра­па, были сначала ошеломлены зрелищем своего офицера, кубарем полетевшего за борт. Но затем они приблизи­лись и стали спасать свое, побитое по морде, начальство.

Рощаковский, освободившись от японца, быстро по­плыл к кормовому отводу (род ограждения из стальных прутьев над гребными винтами). Он торопился вернуть­ся на миноносец, вскарабкавшись сначала на отвод, а с него на палубу.

Но у отвода уже были видны желтые физиономии.

— Я начал вылезать, — рассказывал потом М. С. Рощаковский, — а эти два японца навели на меня вин­товки и открыли частый огонь. Стреляли оба почти в упор, расстояние было не больше трех шагов. Стрелки они были, видимо, неважные. Выстрелов 15 по мне сделали и всё мимо. Наконец, одному из них удалось {325} попасть и прострелить мне ногу у бедра. Я почувствовал, что через отвод мне не взобраться, отплыл в сторону и стал ожидать взрыва.

Стрельба из винтовок продолжалась. Когда Роща­ковский плыл на груди, то попадания в воду вблизи его не было. Попробовал для отдыха лечь на спину — сразу же пули защелкали у самой головы. Видимо, лицо его белело среди темноты ночи и давало возможность япон­цам целить. Пришлось снова плыть на груди: голову трудно было рассмотреть в воде.

Вдруг яркий сноп огня разрезал темноту ночи и гул взрыва раскатился по рейду. Взлетел кверху носовой грибовидный мостик с кусками палубной настилки. Си­лой взрыва сорвало со станка стоявшую на этом мостике трехдюймовую пушку. И станок и пушка летели от­дельно.

Громкий крик «А—ай», выражающий ужас и от­чаяние бывших на «Решительном» японцев огласил рейд. Подожженные минером Валовичем патроны взорвались, когда самого его уже не было в живых.

Как раз перед моментом взрыва японцы кучей со­брались около грибовидного мостика. Там находился столик, в котором обычно хранились сигнальные книги. Можно думать, что они усиленно искали эти книги. Ро­щаковский, находясь в воде, видел, как в снопе огня ле­тели кверху и разорванные взрывом куски этих людей и целые люди. Нос миноносца стал заметно погружаться.

Впоследствии, когда японцы опубликовали свои по­тери при захвате ими «Решительного», выяснилось, что более 20 человек было убито взрывом. Секретарь их кон­сульства в Чифу оказался показанным в числе «легко раненых». Видно В. В. Каневский был хорошим игроком в футбол. Через несколько дней, находясь на улице в Чифу, так сказать, на нейтральной почве, он повстречал «легко раненого» им господина в светло серой паре.

— Ну что же, — спрашивали его сослуживцы, — раскланивался с вами этот ваш знакомец?

— Нет, не раскланивался, — отвечал Каневский, — просто прошел мимо и только сердито на меня по­смотрел.

{326} В. В. Каневскому удалось доплыть до стоявшего вблизи бывшего в ремонте плавучего маяка; командир и офицеры на нем были датчане, или голландцы. Они в высшей степени гостеприимно приняли, как русского офицера, так и нескольких матросов «Решительного». Они оказали, кому нужно, медицинскую помощь, пере­одели всех в сухое платье, обогрели, накормили.

Большинству команды миноносца удалось добрать­ся вплавь до берега, находившегося в расстоянии около трех четвертей мили. Спасение людей облегчалось тем, что ночью был штиль.

М. С. Рощаковский после взрыва подплыв к стояв­шей неподалеку на якоре большой китайской джонке и крепко уцепился за ее толстый тросовый якорный канат. Ранение и потеря крови стали оказывать на него свое действие. Силы начали его оставлять.

Китайцы на джонке заметили его. Они забегали, за­галдели и засуетились. «Вот хорошо-то, — подумал Ро­щаковский. — Сейчас они придут мне на помощь и вы­тащат из воды».

Но китайцы, пошумев, притащили длин­ную бамбучину и принялись самым решительным обра­зом отпихивать Рощаковского прочь от их якорного ка­ната. «Плыви, — дескать, — миленький, куда хочешь, только к нам, пожалуйста, не подплывай больше».

Потом люди, знакомые со своеобразными обычаями Китая, объясняли, что у бывших на джонке китайцев были все основания так поступать. Они говорили, что по китайским законам обыватель, спасший утопающего, возлагает этим на себя обязанность содержать на свой счет спасенного им человека до конца своих дней. Кому же при этих условиях придет в голову блажь занимать­ся спасанием людей.

Рощаковский, по всей вероятности, погиб бы, если бы в это время к нему не подошел паровой катер с ки­тайского крейсера. Он был доставлен на этот корабль, где его рана была перевязана.

Штиль, бывший в ту памятную ночь, помог спасе­нию попавших в воду людей. Но в то же время он, к со­жалению, оказался полезен и для японцев. «Решитель­ный» при взрыве получил большую подводную пробоину {327} и носовая часть его целиком ушла в воду. Ушла настоль­ко, что весь форштевень до самого верха был погружен. Будь малейшая волна — миноносец неминуемо затонул бы. Но благодаря необычайно тихой погоде, японцам удалось утащить его из Чифу на буксире. Впоследствии они его починили и он вошел в число судов японского флота.

Рассказывали, что когда японский миноносец с «Ре­шительным» на буксире проходил мимо китайского крей­сера, стоявшего на рейде, то адмирал-китаец, держав­ший на крейсере флаг, был возмущен наглым нарушением японцами основ международного права. Но остановить их орудийным выстрелом он всё-таки не решился, а стал подымать сигналы с требованием «остановиться». Го­лосом, по мегафону, это приказание было передано на японский миноносец, шедший вторым.

Тот приблизился к китайскому судну для перего­воров.

— Это очевидно недоразумение, — сказал коман­дир-японец. — Я сейчас догоню ушедший вперед мино­носец и передам ему ваше требование. Он, несомненно, немедленно повернет обратно и возвратит вам русский миноносец.

Китайцы обрадовались и успокоились,

Лучи рассвета озарили район происшедшей драмы. Люди команды «Решительного», выбираясь по одному на берег, стали постепенно стекаться к русскому консуль­ству. Большинство их было в одном белье. По проверке наличия оказалось, что не хватает трех, считая в том числе убитого Валовича. Впоследствии выяснилось, что два матроса были задержаны на «Решительном» япон­цами и увезены в плен.

Много заботы и хлопот разом выпало на долю кон­сула Тидемана. Но одной из первых задач было для не­го — это снять с китайского крейсера раненого коман­дира «Решительного».

— Если японцы настойчиво потребуют, то китайцы, чтобы избежать осложнений уступят и отдадут лейте­нанта Рощаковского в плен в Японию, — говорил консул.

{328} Он немедленно отправился на германский крейсер, стоявший на рейде. Адмирал-немец принял, его очень любезно. Но как только зашел разговор о возможности перевезти Рощаковского с китайского крейсера на не­мецкое судно, то последовал тотчас же отказ. — Вы нас, пожалуйста, извините, — сказал адмирал, — но ранение этого офицера есть результат вашей войны с Японией.

А ведь Германия с самого начала войны объявила свой нейтралитет.

В конце концов М. С. Рощаковский был благополуч­но перевезен на берег и помещен в местный госпиталь, принадлежащий католической духовной миссии. Внима­ние к русскому офицеру членов этой миссии и медицин­ского персонала было выше всяких похвал. Рощаковский стал быстро поправляться при таком прекрасном уходе.

До случая с «Решительным» настроение проживав­ших в Чифу англичан и американцев было ярко анти­русское. Японцы же были в моде и прославлялись. После наглого выступления представителей страны Микадо всё это вдруг изменилось. Комната в госпитале, в которой помещался Рощаковский, была полна цветов. Приноше­ния эти были от людей всех национальностей белой ра­сы, проживавших в Чифу. Они как будто тогда поняли и уяснили себе, что такое в действительности Япония и японцы.

Тело героя матроса-минера Валовича было найде­но. Состоялось торжественное погребение его на клад­бище в Чифу. Гроб до места вечного упокоения прово­жал весь состав консульства, офицеры и команда «Ре­шительного» и ружейный взвод с китайского крейсера под командою офицера. Было много представителей раз­ных проживающих в Чифу наций. Полагающаяся воин­ская почесть, ружейный залп, была отдана при опуска­нии гроба в могилу.

С тех пор прошло много лет. Много событий свер­шилось, много воды утекло за эти годы. Сейчас только скромный каменный крест на могиле Валовича в Чифу напоминает о том, что произошло в ночь с 11 на 12 авгу­ста 1904 года на рейде Чифу.

Контр-адмирал

Д. В. Никитин (Фокагитов)

{329}

НОЧНОЙ ПОХОД

В темный поздний сентябрьский вечер, вскоре после отражения второго трехсуточного штурма на крепость, и в последовавшее за ним затишье, в тесной маленькой кают-компании «Стройного» были собраны командиры нашего дивизиона на совещание.

Морское начальство, учитывая возможность стоянки неприятельских крейсеров в бухте на островах Миа-Тао, находящихся в сорока милях от Артура, предложило об­судить план прорыва блокады и атаки этих крейсеров одним из миноносцев.

Насколько нам представлялось понятным старание начальства, сохранившимися в его распоряжении сред­ствами нанести хоть какой-нибудь ущерб неприятелю, настолько же мы находили трудным и рискованным вы­полнение такого плана.

По мере того как общее положение обороны ухуд­шалось, всё меньше считались с потерями во флоте, а вследствие невольного бездействия поврежденных боль­ших судов, работа морских сил ограничивалась дей­ствиями уцелевшей еще минной дивизии, личный состав которой, как говорится, «своими боками» расплачивался за все неудачи, постигшие флот.

На некоторых миноносцах к тому времени команди­ры были заменены более молодыми, сохранившими в себе больше энергии и бодрости. Много офицеров из старого состава перевелись на береговые должности и были за­менены новыми. Благодаря этому, понемногу профиль­тровался весь личный состав миноносцев и создались кадры, вполне соответствовавшие требованиям тяжелой службы на этих судах.

Миноносцы нашего дивизиона были наскоро {330} достроены в Артуре перед самым началом войны и мало уступали по всем качествам, не исключая и артиллерии, японским того же тоннажа. Только вместо кормового 75-миллиметрового орудия имелось 47-миллиметровое, и отсутствовали пулеметы. Впоследствии установили на каждом миноносце по пулеметной тумбе и отпустили два пулемета на дивизион, которые переносились на дежур­ные миноносцы.

Отсутствие сильного кормового вооружения не раз давало себя знать, когда приходилось отступать под на­тиском сильнейшего неприятеля, а нехватка пулеметов — при внезапных встречах в темные ночи.

8-го августа в бухте Taxe, при обстреле неприятель­ских позиций, во время общего штурма крепости, мой миноносец понес некоторые повреждения и поэтому ре­монтировался. Носовой частью он был введен в особый кессон для заделки пробоин, а подбитое носовое орудие — исправлялось. Пользуясь этой небольшой передыш­кой, я решил попытаться найти себе 75-миллиметровое орудие и установить его на корме.

Обращаться в порт с подобной просьбой было бес­полезно. Запасных орудий вообще не имелось в Артуре; и вследствие постоянного в то время обстрела япон­цами района порта, даже получить рабочих было не лег­ко. С трудом получали мы необходимые материалы и всякое снабжение из портовых складов, т. к. чиновники порта, конечно, избегали находиться под огнем.

Начал ощущаться недостаток в одежде; наступившие же хо­лода вызывали необходимость одеть команду более теп­ло. Явилась нужда в меховых полушубках. Требования возвращались часто с резолюциями портового началь­ства: «отказать», или в лучшем случае: «отпустить в по­ловинном количестве». Команда в походах начинала мерзнуть, поэтому командирам приходилось прибегать к своеобразным способам устранения этого недостатка. Однажды, получив отказ в полушубках, я вместе с дру­гим командиром написал новое требование, увеличив, на всякий случай, почти вдвое число просимых полушубков. Затем, выждав день и час, когда порт подвергался более сильному обстрелу, мы вместе отправились в контору {331} порта.

Подходя к входным дверям, мы встретили коман­дира спасательного парохода лейт. Б., направлявшегося в контору с тем же намерением, как и мы. Этот извест­ный во флоте бравый офицер, улыбаясь, сказал нам: «мы с вами выбрали подходящий момент, и необходимо ис­пользовать его полностью, а потому я сейчас подготовлю чиновников». Войдя с нами в контору, которая была уже переведена в подвальное помещение, он своим громким басом сказал: «Здорово ахнул! Ведь проклятый разо­рвался у самых ваших дверей. Хорошо, видимо, пристре­лялись!» Ожидаемое оправдалось: быстро, без всяких противоречий, несколько не твердой рукой, были начер­таны резолюции на всех трех требованиях: «срочно от­пустить!»

Мои поиски орудия тоже увенчались успехом. Я усмотрел на одном подорванном и лежащем у берега ми­ноносце совершенно исправное орудие. Офицеров не бы­ло, и лишь несколько матросов бродило по палубе. В этот же день мы подвели небольшую баржу с краном, и без долгих рассуждений погрузили на нее орудие со всей установкой. Затем, чтобы не смущать любопытных, при­крыли баржу брезентом, отвели в сторону и стали выжи­дать, не поступит ли от кого заявления с жалобой на самоуправство. Через два дня, не видя ни от кого про­теста, подвели баржу к нашему миноносцу и под руко­водством судового инженер-механика приступили к по­стройке добавочных креплений палубы: приклепали пол-дюймовый железный лист, а в трюме под орудием уста­новили еще два пиллерса. Ко дню конца ремонта на кор­ме миноносца красовалось 75-миллиметровое орудие. Вся работа была выполнена исключительно судовыми сред­ствами, без особых расчетов, а потому в первую же пе­рестрелку с неприятелем судовой инженер-механик спу­стился в трюм под орудие. Его заключение: «Крепление вполне надежно, вибрация палубы незначительна. Но сидеть под орудием — отвратительно, ибо каждый вы­стрел форменно оглушает».

Мне редко выпадало плавать со столь мужествен­ным, всегда спокойным в минуты большой опасности, на­ходчивым и симпатичным инженер-механиком. Не раз {332} судьба всего миноносца зависела от его расторопности, распорядительности и умения справиться в критические минуты. В моем последующем изложении похода чита­тель найдет подтверждение этому, а пока я считаю сво­им долгом упомянуть имя этого славного моего сослу­живца: Алексея Николаевича Копысова.

Приехав на упомянутое мною вначале заседание, я застал всех командиров в сборе. Прочитав и обсудив предложение, полученное от начальника морской и мин­ной обороны, мы установили, что миноносцу, вышедше­му в такой поход, предстояло: всё время не превышать скорости 13 узлов, дабы избежать пламени из труб; в не­скольких милях от Артура прорвать блокаду, т. е. неза­метно миновать завесу неприятельских миноносцев, со­стоявшую обыкновенно из 3-х или 4-х полудивизионов; подойти в темноте к незнакомым нам берегам островов и найти неосвещенный вход в бухту, имея единственный компас, который на качке сильно ходил; миновать при входе и выходе заграждения неприятеля; вторично про­рвать блокаду и, наконец, подойти к совершенно неосве­щенным входным воротам Артура между нашими мин­ными заграждениями и бонами.

Уяснив себе всю картину, мы молча сидели и смот­рели друг на друга, не зная, что сказать.

В результате все пришли к определенному заклю­чению, что шансы на успех такого похода минимальны.

К сказанному можно еще прибавить, что миноносцы Артурской эскадры до войны находились по девять ме­сяцев в году в резерве, и поэтому стояли в гавани; и за короткое трехмесячное плавание командирам было не­возможно подробно ознакомиться с прилегающими к Ар­туру берегами и бухтами, тем более, что большинство командиров было назначено уже во время войны.

До этого случая, не было ни разу, чтобы кто-либо из командиров нашего дивизиона сомневался в возмож­ности выполнения поставленной ему задачи, какой бы трудной она ему ни представлялась. Но на этот раз ни­кто из нас не верил в выполнимость задуманного.

Всё же надо было придти к определенному решению.

Мой миноносец до сих пор всегда с гордостью {333} выполнял все самые трудные поручения, выпадавшие на его [долю. Неужто на этот раз он не выполнит? «Сильный» имел теперь 75-миллиметровое орудие на корме. Ему надлежало идти в поход.

Еще около получаса обсуждали мы детали предстоящего похода, а затем было приступлено к составле­нию рапорта в штаб, в котором сообщалось о готовно­сти «Сильного» попытаться выполнить эту задачу.

Весь гарнизон чувствовал себя страшно утомленным после отражения штурма. Наши миноносцы, ошвартовавшись кормами у набережной внутреннего бассейна, по распоряжению с батарей, часами — днем и ночью, об­стреливали штурмующие колонны, заходившие в тыл ба­тареям. В моменты затишья миноносцы грузились снарядами, подвозимыми на баржах, и приводили в порядок орудия. Немудрено, что мы все чувствовали себя крайне утомленными и каждого клонило ко сну.

Когда вопрос о том, кому идти в этот поход, был решен и приступили к составлению краткого протокола и донесения, я тут же крепко уснул, так велика была моя усталость. Разбудили меня слова одного командира:

«Сейчас решается ваша судьба, а вы спите!»

Штаб утвердил мое назначение и предоставил мне выбрать день и час моего выступления в поход. Перед съемкой с якоря было приказано — сдать все секретные документы и сигнальные книги, и в виде последнего на­путствия — прислали пулемет.

Наступило 23 сентября. Надвигалась темная ночь. Небо заволокло тучами. Дул легкий ветер и развел по­рядочную волну. Около 8 час. вечера я снялся с якоря и вышел в море. Быстро исчезали берега Квантунского по­луострова в темноте, и тем самым обрывалась всякая связь с крепостью и флотом. Отойдя на 8 миль от Артура, мы увидели с правого борта приближающийся к нам силуэт небольшого корабля, а затем рассмотрели силуэты трех миноносцев, идущих навстречу. Клотиковая лампочка на головном миноносце начала мигать. Это означало, что неприятель нас тоже заметил и опрашивал позывные.

Не обращая внимания на сигнал, я продолжал идти тем же ходом и курсом. Миноносцы быстро {334} скрылись в темноте, но лишь на несколько минут. Мы их ско­ро увидели в кильватере за нами. Насторожившись, я выжидал, что неприятель предпримет дальше. Взоры всех находившихся на палубе, естественно, обращались на корму, так что мне неоднократно приходилось напо­минать сигнальщикам и назначенным: «смотреть впе­ред!»

Первая мысль была: как действовать, если неприя­тель внезапно откроет огонь? Каким маневром, пользу­ясь ходом и темнотой, нарушить их строй и запутать стрельбу?

Вполголоса предупредил инженер-механика о необ­ходимости быть готовым дать разом самый полный ход. За движениями неприятеля следил с коримы мичман. Прислуга у орудий и минных аппаратов стояла на «товсь». У пулемета находился мичман Т.