Дыхание. Я уставился на календарь

Я уставился на календарь. Двадцать второе августа. Я посчитал дни, которые провел в центре. К этому времени мне бы уже стоило вылечиться, но мне все еще хотелось выпить. Может, я и в самом деле был алкоголиком. Мне восемнадцать, я, возможно, даже не закончил школу, хотя не знаю, как это могло быть связано с алкоголизмом.

Может, Патрик был прав. Я пробыл здесь уже пять месяцев, и моя прошлая жизнь больше не имела значения, потому что теперь моей жизнью стало это место, двенадцатая палата и комната отдыха. Но все же, каким было мое прошлое? Почему оно было таким? Что это значило?

— Знаешь, — начал Джерард, который сидел на полу, скрестив ноги. — Перед смертью у моей бабушки развилась болезнь Альцгеймера.

Создавалось впечатление, что я подслушивал разговор, который брюнет на самом деле вел сам с собой.

— Она что-нибудь помнила?

— Нет. Ближе к смерти она даже не помнила, что жила.

— Это очень грустно.

— Ага, казалось, что она уже умерла.

— Могу представить. Но, может, именно это люди и делают перед смертью — забывают.

— Ты планируешь скоро умереть, Фрэнк? — спросил Джерард. Я прекрасно понимал, что он пытался мне сказать. Иногда я чувствовал себя мертвым, несмотря на то, что все еще жил.

— Нет, — ответил я после недолгого молчания.

— Ты говорил во сне прошлой ночью, — проговорил брюнет.

— Думаю, это из-за снов.

— Ты говорил со своим отцом.

— Я не помню.

— Тебе тяжело приходится по ночам… — заключил он.

— Да, сны меня убивают.

— Не в снах дело… — Джерард замолчал.

— Ну и херню ты несешь, приятель! — в дверях возник Даллон, который даже не постучался. Я понятия не имел, как давно парень тут стоял. Брюнет закатил глаза. Даллон был таким активным, а Джерард мягким и спокойным. В их речи ощущался яркий контраст. Из-за их голосов я не чувствовал себя последним человеком на Земле.

— Нас убивает наш образ жизни. Подумай об этом, Даллон, нас это должно пугать до чертиков, — заключил брюнет.

— Где ты этого понабрался, Джи? — парень рассмеялся.

— Миссис Жардин сказала мне во время дыхательной терапии, — ответил Джерард, на что Даллон фыркнул.

— Будто это что-то меняет. Начерта вы сидите на полу, кстати? Пошлите покурим, — мы последовали за ним на балкончик. Воздух терял летнюю влагу и набирался сухого тепла. Даже ветер был теплым. Мне не слишком нравилась августовская погода. Прикурив, я оперся локтями на перила.

— Единственным человек здесь, которому нужна дыхательная терапия, это Фрэнк, — рассмеялся Даллон. — Ты такой нервный, — он постучал меня по спине, повиснув на перилах рядом со мной.

— Мне не нравится миссис Жардин, — сообщил я.

— Серьезно?

— Она ненастоящая.

— Нет? — спросил Берт с другого конца балкона, одарив меня полным недоумения взглядом.

— Нет, я имел в виду, гм, — я закатил глаза. — Она вся такая из себя молодая белая женщина, которая буквально извергает духовность и любовь ко всему. Это не по-настоящему.

— Думаю, тебе просто не нравятся белые женщины, — расхохотался Даллон. Мне не очень-то нравились женщины вообще. Я посмотрел на Джерарда, который уже смотрел на меня, ожидая реакции. Я лишь улыбнулся, зная, что он все понял.

— Я все равно не понимаю. Можешь объяснить, почему она ненастоящая? — поинтересовался брюнет.

— Не думаю, что она такая в реальной жизни. Она такая спокойная, творческая и открытая для всего мира. Таких людей не бывает. Мне кажется, что это выдуманный образ, — пояснил я.

Неожиданно на балконе раздался еще один голос, Патрик. Этот человек был вездесущ:

— Или ты ей просто не доверяешь, Фрэнк?

— Нет. Я просто думаю, что дыхательная техника — полная хрень.

— Думаю, тебе стоит попробовать, Фрэнк. Она может тебе помочь, — сообщил мужчина.

— О чем я и говорил! — воскликнул Даллон. Меня дыхательная техника не интересовала.

— Ты хотя бы знаешь, что эта техника из себя представляет? — поинтересовался Патрик.

— Да. И звучит это глупо, — продолжал препираться я. — Я и так умею дышать.

— Тело склонно к тому, чтобы держать воспоминания о травме, и правильная техника дыхания поможет тебе от них избавиться…

— Охренеть можно! — перебил я. — Послушайте, может, дыхательная техника и помогает Джерарду и Даллону, но я другой.

— Единственный в своем роде! — уточнил Берт. Посмотрев на него, я кивнул.

— Видите? — я перевел взгляд на Патрика, который выглядел не очень-то радостно. Мужчина лишь кивнул и вернулся к своим обязанностям по присмотру за пациентами. Однако я не мог долго его избегать — вскоре мне пришлось идти на терапию, а он еще не забыл о разговоре на балконе.

— Почему ты проводишь время с Джерардом и Даллоном?

— Потому что они мои друзья, — пожал плечами я.

— Ты бы общался с ними, если бы они жили в твоем городе?

— О чем вы?

— Если бы ты сейчас оказался дома, а Джерард с Даллоном были просто случайными ребятами… Ты бы с ними общался?

— Наверное, — я никогда не думал об этом. — Но не думаю, что Джерард с Даллоном заговорили бы друг с другом там, в реальном мире.

— Может и нет, — пожал плечами мужчина.

— К чему вы клоните?

— Какое место ты бы отвел этим людям? Кем бы они были для тебя в «реальном мире»?

— Даллон был бы моим другом. Хейли, думаю, была бы мне, как сестра. Я бы хотел такую сестру, она такая сильная. Джерард был бы… Я не уверен, — я замолчал, так как не знал, кем мы с ним были друг для друга. За пределами клиники, возможно, я бы был для него никем, а сейчас нравился ему только из-за сложившихся обстоятельств.

— А кем ты видишь меня, Фрэнк? — спросил Патрик, за что заслужил мой взгляд.

— Не знаю.

— Думаю, знаешь. Ты видишь меня в роли своего отца?

— А это нормально? — выплюнул я, так как очень разозлился. — Да что с вами не так?

— А разве со мной что-то не так?

— Не говорите так. Вы знаете, о чем я. Не прикидывайтесь тупым, — прошипел я.

— Почему ты злишься, Фрэнк?

— Потому что.

— «Потому что» почему? Хочешь меня ударить?

— Я не дерусь.

— Я так и думал, но ты очень разозлился.

— Окей, я на вас злюсь, — иногда мне действительно хотелось ударить Патрика, например, сейчас, но я не собирался об этом говорить.

— Могу я сказать, о чем ты сейчас думаешь?

— Валяйте, — получилось больше похоже на «идите к черту». Я не хотел, чтобы он озвучивал мои мысли.

— Хорошо, — начал мужчина. — Думаю, ты видишь меня в роли своего отца. Думаю, я тебе нравлюсь, Фрэнк. Думаю, что ты хотел бы, чтобы я был твоим отцом. Почему это тебя злит?

Я молчал, просто сидел и мерил Патрика убийственным взглядом.

— У меня уже есть отец.

Мужчина молчал довольно долго, явно о чем-то размышляя. Я часто сидел у него в кабинете и думал, что хотел бы, чтобы он был моим отцом, но никогда не рассказывал об этом. Не рассказывал, как много мечтал о том, чтобы мой отец был больше похож на Патрика, а не на самого себя. Даже несмотря на то, что мужчина доставал меня и действовал на нервы. Он был настоящим, как и его эмоции.

— Ты хоть раз говорил с отцом с момента прибытия в клинику? — Патрик наконец вынырнул из своих мыслей.

— Мой отец мертв, — выпалил я.

— Ты это помнишь?

— Мне Хейли сказала, — проболтался я, случайно выдав ее с потрохами.

— Ты по нему скучаешь?

— Не знаю, — а потом я заплакал. Патрик позволил мне плакать, и слезы не прекращались.

— Фрэнк, я назначу тебе встречу с миссис Жардин для дыхательной терапии. Ты не против?

— Мне плевать, — всхлипнул я. — Давайте уже сменим тему.

— Ты можешь не идти, если не хочешь.

— Я же сказал, что пойду.

— У нас осталось двадцать минут, — сказал мужчина, когда я перестал плакать. — Может, хочешь поговорить о чем-то?

— Думаю, мне нравится Джерард, — ответил я после минутного молчания.

— Конечно нравится, Фрэнк.

— Нет. Он мне очень нравится. Больше, чем очень, — попытался объяснить я, не произнося некоторых слов. Патрик кивнул.

— Не забывай, что у нас запрещены физические контакты, — напомнил он.

— Знаю. Но там, в реальном мире, думаю, что позвал бы его на свидание.

— Что тебе нравится в Джерарде?

— Он настоящий. Он видит монстров и знает, что такое страдания. Он меня понимает. Благодаря ему мне реже снятся кошмары. Вам снятся кошмары?

— Да.

— А монстры у вас есть?

— Ты и сам можешь сказать, — Патрик вздохнул.

— Я серьезно, Патрик. В ваших кошмарах есть монстры?

— Больше нет, — хотел бы я, чтобы мужчина был моим отцом, но он был лишь моим психиатром. Я был честен, и Патрик был честен со мной. Я бы хотел, чтобы он был моим отцом. Я бы хотел, чтобы Джерард был моим парнем. Я бы хотел, чтобы Хейли была моей сестрой. Фантазии на тему лучшей жизни наверняка считались неправильным поведением.

Спустя несколько ночей я сидел у себя в комнате. Джерард работал над рисунком. Он решил начать рисовать свою жизнь. Брюнет знал, что делает, и был таким хорошим художником. Я еще никогда не встречал таких сконцентрированных людей.

— О чем ты думаешь, когда рисуешь? — спросил я, встав с кровати и подойдя к нему, чтобы лучше рассмотреть рисунок.

— Не могу сказать точно, — ответил Джерард. — Когда начинаешь работать над рисунком, — он замолчал и исправил себя: — Когда я начинаю работать над рисунком…

Мы рассмеялись и никак не могли остановиться. Я подумал, что в его словах не было ничего смешного, но мы смеялись из-за чувств, которые нас переполняли. Мы не знали, что делать с этими чувствами, а смех был подобен узлам, которые нас объединяли.

— Иногда рисование похоже на смех, это не наука. Ты можешь научиться рисовать, но не быть при этом художником. Ты можешь выучить всю палитру и научиться идеально смешивать цвета, но не быть при этом художником. Я не художник, просто внутри меня царит хаос. Я не совсем рисую, я выплескиваю этот хаос на холсты, подобно крови, — пояснил Джерард. Он так красиво говорил о рисовании и искусстве, что просто обязан был быть художником.

Я посмотрел на рисунок. Наверное, брюнет рисовал свое детство, потому что на листе были изображены два мальчика. Один был выше другого, их лица были исчерканы. Они, одетые в костюмы, стояли у кладбища. Вдалеке виднелись монстры, выглядывающие из-за надгробий.

— От этого тебе больно? — поинтересовался я.

— Чертовски.

— Тогда зачем ты рисуешь?

— Мне было больно почти всю жизнь, а я притворялся, что все нормально. Всю свою жизнь я пытался убежать от боли. Такая жизнь — ужасна. Я больше не хочу так жить.

— Как думаешь, твоя боль когда-нибудь пройдет?

— Вряд ли. Если во время работы над рисунком мне не будет больно, то в нем нет никакого смысла.

— Но почему ты должен испытывать боль?

— Не знаю, — Джерард вздохнул, и я решил, что задал достаточно вопросов, поэтому вернулся в свою постель. К моменту, когда брюнет закончил рисовать, я уже спал. Часа в два ночи моя кровать скрипнула, матрас промялся под весом парня.

— У всех людей есть монстры? — спросил я.

— Да, — тихо ответил Джерард, в голосе которого уже слышалась сонливость.

— Зачем Бог наделяет нас монстрами?

— Не думаю, что это Он. Думаю, монстры появляются из-за людей, — прошептал брюнет. — Думаю, иногда мы влюбляемся в своих монстров.

Повернувшись на бок, я посмотрел ему в лицо. Он мирно закрыл глаза, губы растянулись в прямую линию.

— Фрэнк, что ты делаешь?

— Не хочешь поцеловать меня на ночь? — поинтересовался я. Его глаза тут же распахнулись.

— Я… Эм… — от волнения его щеки залились румянцем. — Ты хочешь поцеловать меня еще раз? — скептически спросил Джерард. Кивнув, я наклонился и прижался губами к его губам. Брюнет обнял меня и держал, пока мы лениво целовались, иногда промахиваясь мимо рта. Мы оба сильно устали, но поцелуй был медленным и приятным. Этим мы и занимались — лежали и целовались некоторое время. Я прижался к груди Джерарда, слушая его сердцебиение.

— Спокойной ночи, Фрэнк, — прошептал он, целуя меня в лоб.

Я все еще думал, что Бог мог давать людям монстров. И если ты получал монстра от Него, то он оставался с тобой навсегда. Ведь какое ты имеешь право отказываться от того, что дал тебе Бог? Как ты можешь ненавидеть Его дар? Но мне нужно было понять, чего хочет монстр, пока он не разорвал меня на куски.

Через несколько дней погода изменилась. Лил дождь, температура упала, дул сильный ветер, но это не шло ни в какое сравнение с похолоданием в Джерси. Я разбудил Джерарда и заставил его слушать шторм вместе со мной.

— Давай выйдем на балкон, — прошептал он. Сейчас было рано, очень-очень рано, примерно четыре часа утра. Откинув одеяло, брюнет встал и надел куртку. Я сделал то же самое и натянул легкую ветровку. Мы прокрались по темному коридору к раздвижным стеклянным дверям. На улице лило как из ведра. Джерард открыл дверь, и мы вышли на балкон и закурили. Снаружи было прохладно, и вскоре я начал дрожать.

— Почему ты не надел теплую куртку? — поинтересовался брюнет.

— Как-то не подумал, — пожал плечами я. Он снял с себя куртку и накинул ее мне на плечи. — Не надо, — иногда я просто не мог смириться с тем, каким заботливым был парень.

— Нет, тебе она нужней.

Мне нравился холодный ветер, дующий мне в лицо и заполняющий легкие. Немного дождевой воды попадало под навес. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы прижаться губами к щеке Джерарда. Почувствовав его улыбку, я отвернулся, чтобы не смотреть ему в лицо.

— Я сегодня пойду на дыхательную терапию.

— Серьезно? — удивился брюнет.

— Да, Патрик назначил мне. Не думаю, что это поможет.

— Поможет, если ты будешь верить, — прикурив вторую сигарету, я лишь рассмеялся. Я курил посреди ночи, во время шторма, в месте, которое становилось слишком привычным. Мне нравился шторм. Мне нравился Джерард. Мне нравилось быть трезвым.

Мне нравилось, что по моему организму не циркулировал алкоголь. И на секунду, всего на крошечную секунду, я почувствовал себя живым; таким живым, каким не был ни разу в жизни. Это прекрасное чувство возникло словно по наитию и было лучше всего алкоголя в мире. Дверь за моей спиной отворилась.

— Хэй, — поздоровался я, даже не оборачиваясь, потому что сразу узнал тяжелые шаги Даллона.

— Сам ты хэй! — парень сонно потирал глаза.

Я засмеялся.

— Мне показалось, что я услышал ваши голоса, поэтому решил пойти и посмотреть, какого черта вы, ребята, не спите в такую рань, — пояснил он.

— Разве шторм не прекрасен? — спросил Джерард.

— Нет, — фыркнул Даллон. — Вы, ребятки, ненормальные.

— Ага, еще какие, — согласился брюнет, слегка пожав плечами.

— Черт, эти санитары хуже тюремных собак. Прошлой ночью я ходил во сне и чуть не вышел на улицу в одном белье! — рассмеялся парень, мы присоединились к нему.

— Мне нравятся собаки, — тихо сказал я.

— И мне, — улыбнулся Даллон.

— Некоторые санитары уже старые… Джимми очень старый, — засмеялся Джерард.

— Ага, — Даллон согласно кивнул.

— Как думаешь, постарев, мы все поймем? — поинтересовался брюнет.

— Поймем что? — не понял я.

— То, что должны понять, — пожал плечами он.

— Черт, я ни за что не доживу до возраста Джимми, — Даллон покачал головой.

— Ему всего пятьдесят три, не такой уж он и старый, — сообщил я.

— Ну, я ни за что не доживу до пятидесяти трех лет.

Мне стало грустно от того, что парень не верил, что проживет настолько долго.

— Почему? — поинтересовался я.

— Хочешь правду?

Я кивнул.

— Я не думаю, что во мне заложена нормальность. Не думаю, что смогу когда-то вылечиться.

— Это неправда, — возмутился я.

— Но так и есть, — продолжил он. — Слушай, это не имеет значения.

— Ты должен поговорить об этом со своим психиатром. Он тебе поможет, — предложил Джерард. — Просто сейчас у тебя плохие мысли.

— И что сделает Патрик? — фыркнул Даллон.

— Патрик может помочь! — воскликнул я. — Он умеет помогать.

— Я для него просто работа, — парень закатил глаза. — Для всех психиатров мы — просто работа.

— Неправда, — уперся я. — Патрик обо мне беспокоится.

— Ему платят за то, чтобы он беспокоился о тебе, ему платят, чтобы он беспокоился обо мне. Ему платят, чтобы он делал вид, что ему не плевать, — сообщил Даллон.

— Ты, блять, не знаешь, о чем говоришь! — проревел я.

— Так, успокойтесь. Оба, — наконец вмешался Джерард, но ничего не изменилось.

— Нет, знаю! — крикнул парень в ответ.

— Патрик не такой! Он пытается помочь мне вылечиться.

— Ух ты, поздравляю. И Патрик получает дополнительные очки за то, что делает свою работу, — глумился Даллон. — Хочешь сказать мне, что ты чувствуешь, Фрэнки? Скажи мне, о чем ты думаешь, Фрэнки. Как ты себя чувствуешь сегодня, Фрэнк? — передразнивал он.

Я хотел крикнуть, что Патрик — хороший человек. Хотел сказать Даллону, что любил Патрика и Джерарда, и его, пусть он и был самой настоящей занозой в заднице. Но вместо этого я лишь сказал:

— Хочешь знать, что я чувствую? Я чувствую, что мне нужно выкурить еще сигарету, —мы рассмеялись и немного расслабились, прикурив.

Моя встреча с миссис Жардин состоялась раньше, чем я ожидал. Женщина широко улыбнулась, когда я зашел в ее кабинет, который был едва ли больше книжного шкафа. Стены были обтянуты кружевными тканями с затейливыми узорами всех цветов и размеров. Мебели там не было, только держатели для благовоний, несколько фоторамок и цветочная ваза.

— Я так рада тебя видеть, Фрэнк. Присаживайся, пожалуйста, — она похлопала по полу рядом с собой, куда я и уселся, скрестив ноги.

— Здравствуйте, — поприветствовал я, не зная, что еще сказать. Миссис Жардин ответила широкой улыбкой, обнажающей ее идеально белые зубы.

— Я была просто в восторге, когда узнала, что ты собираешься прийти на мои занятия!

— Правда? — спросил я скептически.

Она кивнула.

— Я надеюсь, что ты сможешь открыться мне, и мы станем друзьями, — в этом я сомневался. Происходящее казалось слишком странным. Говоря тихим голосом, женщина сообщила, что я могу закрыть глаза или оставить их открытыми, так как это не повлияет на эффективность терапии. Она сказала вытянуть руки перед собой, вдохнуть и поднять их над головой, задержав дыхание. Потом выдохнуть и опустить руки на пол. — Представь, что ты и есть твое дыхание, почувствуй, как оно входит в твое тело и покидает. Почувствуй, как легкие впускают и отпускают воздух. Думай о дыхании и только о дыхании. Сфокусируйся на вдохе, а потом на выдохе.

Выслушав инструкции, я несколько минут дышал.

— Хорошо, теперь положи руки на грудь, ладони друг на друга, и дыши через нос, — велела миссис Жардин. Я дышал так несколько минут, и это действительно расслабляло. — Когда ты вдохнешь в следующий раз, назови что-то хорошее. Когда выдохнешь, назови плохое. Вдох — хорошее, выдох — плохое. Избавь свое тело от всего негатива.

— Собаки, — вдох.

— Алкоголь, — выдох.

— Джерард, — вдох.

— Мой отец, — выдох.

— Хейли, — вдох.

— Самоповреждение, — выдох.

— Теперь говори немного конкретней, — прервала меня женщина.

— Я хочу, чтобы Патрик был моим отцом, — вдох.

— Даллон думает, что никогда не выздоровеет, — выдох.

— Я люблю Джерарда, — вдох.

— Мои родители мертвы, и, возможно, это я убил их, — выдох.

— Я не знаю, — вдох.

— Я не помню, — выдох.

— Можно мне остановиться? — вдох.

— Я не хочу вспоминать, — выдох.

Я открыл глаза, слезы, которые поначалу едва капали, теперь текли ручьем.

— Тсс… Все хорошо, — тихо проговорила миссис Жардин. — Попытайся подышать и успокоиться, хорошо? Начни помедленней. Давай, сделаем это вместе, — она попыталась задать спокойный ритм дыхания, но я продолжал захлебываться в рыданиях и сбиваться.

— Простите.

— Нет ничего плохого в слезах, Фрэнк. Мы всего лишь люди. Думаю, ты иногда об этом забываешь. Теперь положи руки себе на колени, ладонями вверх, — я последовал инструкциям, но так и не перестал плакать. — Ты знаешь, зачем повернул руки ладонями вверх? — поинтересовалась женщина, я отрицательно покачал головой. — Позитивная энергия.

— Чт-что?

— Позитивная энергия. Я собираюсь ей с тобой поделиться, — она мягко накрыла мои ладони своими. — На счет три сделай глубокий вдох и высоко подними руки, но не переворачивай их, — последовав ее словам, я глубоко вдохнул и поднял руки. Я чувствовал себя полным идиотом, но немного успокоился. Я медленно опустил руки, и миссис Жардин на секунду коснулась моего плеча. — Я хочу, чтобы ты хорошо к себе относился. Ладно? — она улыбнулась.

Я кивнул.

Вернувшись в свою комнату, я обнаружил Даллона и Джерарда, сидящих на его кровати. Брюнет показывал парню свой скетчбук, а тот, судя по взгляду, не мог решить, был Джерард мужчиной или мальчиком с рисунков. Достав свой блокнот, я начал писать.

Я больше не хочу видеть кровавые сны. Не хочу жить в кошмаре. Я хочу быть похожим на смех Хейли. Хочу быть похожим на глаза Джерарда. Хочу беспокоиться о людях так же, как Патрик. Я хочу, чтобы Даллон жил. Хочу, чтобы Джерард вылечился. Я хочу вылечиться.

Положив блокнот на прикроватную тумбочку, я взял книгу и принялся листать страницы в поисках места, на котором остановился. Это была странная история о девушке, которая молила Бога сделать ее нормальной, а Он поступал наоборот, делая странными всех окружающих. При следующем перелистывании страницы мне на колени упала фотография.

— Что это? — поинтересовался Джерард, забираясь ко мне на кровать. Подняв взгляд, я обнаружил, что Даллон ушел. Не знаю, насколько давно. Наклонившись, брюнет чмокнул меня, а потом потянулся за снимком. Это была семейная фотография, я ее не узнавал, но видел себя, мальчика в форме католической школы, стоявшего посередине. Края карточки были испачканы темно-красным. По бокам стояли мои родители. Мама выглядела ужасно несчастной, боль залегла вокруг ее рта и глаз. Отец был суров и стоял, выпрямившись и не улыбаясь.

— Это фотография, — сообщил я.

— Да не может быть, — Джерард закатил глаза, а потом показал на мальчика. — Это ты?

— Ага. А это мои мама и папа, — сказал я, поочередно показывая на них. Перевернув фотографию, я увидел выцветшую надпись, написанную красивым маминым почерком. Сунув снимок обратно в книгу, положил ее на тумбочку.

— Ты по ним вообще скучаешь? — спросил брюнет, устраиваясь под одеялом рядом со мной.

— Не знаю, — пожал плечами я.

— Что значит «не знаю»?

— То и значит. Иногда я скучаю по тому, какими они были задолго до своей смерти. Я скучаю по ним, пусть у меня и никогда не было чувства, что они рядом со мной. Я скучаю по чувствам. Но не по людям, наверное, — пояснил я.

Поцеловав Джерарда на ночь, я уснул, но вскоре был разбужен очередным кошмаром. Я стоял у шоссе и смотрел на придорожную канаву. В ней лежал парень, этот парень был мной. Рядом со мной лежал мой мертвый пес, и мы оба были залиты кровью. Я перешел дорогу, чтобы посмотреть на свое тело. Я ткнул в тело палкой, и она погрузилась в плоть, которая буквально поглотила ее, вырвав из моей хватки и сделав частью себя. Тишина кажется такой знакомой. Сцена такая яркая, будто я уже переживал это раньше.

— Ты в порядке? — спросил Джерард, встряхнув меня, чтобы разбудить.

— Да, — я не в порядке. Я не знаю, что значит «быть в порядке». «В порядке» это лишь слова, которые я использую, чтобы не рассказывать, что чувствую на самом деле. Я не в порядке. Что-то внутри убивает меня.

— Ты уверен?

— Это всего лишь сон, — отмахнулся я, и брюнет позволил мне снова лечь спать. На терапии я рассказал Патрику о своем сне. Мужчина одарил меня пристальным взглядом серо-голубых глаз. Он, казалось, заглядывал прямо в меня, в мою душу, и знал, что я чувствую на самом деле. Я знал, что Патрик все еще пытался разгадать мою загадку, наверное, поэтому так пялился.

— Фрэнк, все нормально? — мужчина не отводил взгляд.

— Да.

— Ты какой-то отсутствующий.

— Я задумался.

— О чем ты думал?

— О глазах, — мне не очень-то хотелось рассказывать, но я пообещал, что больше не буду лгать.

— Что с ними такое?

Я пожал плечами.

— О чьих-то глазах конкретно?

— Больше всего о ваших и Джерарда.

— Что в наших глазах такого особенного? — Патрик одарил меня непонимающим взглядом.

— Они мне нравятся, — признался я.

— Почему? — мужчина улыбнулся.

— Не знаю, просто нравятся, — я пожал плечами.

— Это потому, что мы тебя понимаем?

— Не знаю, — в этот раз мне не хотелось заплакать.

— Ты нас любишь, Фрэнк?

Я не знал, почему он задал этот вопрос, но отвечать не собирался, поэтому задал свой:

— Какого цвета у меня глаза?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я не помню, какого цвета у меня глаза, а тут нет зеркал.

— Не помнишь?

— Мне не нравится смотреть на себя, — признался я.

— Почему? — думаю, Патрик и так знал ответ.

— Потому что мне не нравится то, что я вижу.

Очень странно на меня посмотрев, мужчина немного посидел, а потом поднялся с кресла и подошел к книжному шкафу. Взяв с полки маленькое карманное зеркальце, он протянул его мне.

— Какого цвета у тебя глаза? — спросил Патрик.

— Странного.

— Они карие. Иногда они коричневые, а иногда светло-серые. Сегодня твои глаза серые.

— Серые, — повторил я, впервые за несколько месяцев увидев свое лицо.

— Что ты видишь?

— Я не хочу смотреть на себя, — я вернул ему зеркальце.

— Почему?

— Мне больно.

— Больно смотреть на себя? — Патрик выглядел таким грустным, что, казалось, мог заплакать.

— Да.

— Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на тебя?

— Да, — но я боялся ответа.

— Я вижу парня, который пытается вспомнить, кто он такой. Я вижу парня, который очень старается, сильнее, чем многие. Я вижу парня, который испытывает сильную боль, но пытается ее побороть. Я вижу парня, который может вылечиться, потому что хочет этого, — выражения лица мужчины было добрым, но серьезным. Я не хотел слышать его слова. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты красивый и сильный парень?

— С чего бы кому-то говорить мне такие вещи? — я отвернулся, чтобы Патрик не увидел, что у меня глаза на мокром месте.

— Хочешь знать, что я думаю, Фрэнк?

— Нет.

— Я считаю, что ты думал о наших глазах, потому что они видят красивого и сильного парня, за которого мы волнуемся и любим.

— Не говорите так, — мой голос дрогнул. — Никогда так не говорите, — а потом я заплакал, слезы свободно стекали по щекам.

— Фрэнк, посмотри на меня.

Я повернулся к мужчине, обнаружив, что он снова сел за стол.

— Когда последний раз кто-то говорил, что любит тебя?

— Я не помню.