Практика как объект приложения теории

В общественной науке неоднократно предпринимались попытки создать специальную науку о человеческой практике. В качестве при­меров можно назвать тектологию (А.А. Богданов), праксиологию (Т. Котарбинский), а также более частные — эргономику, научную организацию труда. Что касается социологии, то здесь на многие вопросы практики все еще не найдены ответы. Нет, например, ответа на вопрос о том, имеет ли практическая социальная деятельность свою методологию, отличную от методологии и методов познавательной деятельности, науки.

Это довольно отрицательно сказывается на действительном взаи­модействии социальной теории и социальной практики. Разрыв между ними становится как никогда глубоким и разрушительным. У одних это вызывает вполне обоснованные сомнения в возможности социаль­ных наук (особенно социологии, на которую возлагались большие надежды) предложить что-либо серьезное для понимания и преодоле­ния социального кризиса. Другие не верят в возможность преодоления иррациональности самой социальной практики, ее стихийности и не­восприимчивости к рекомендациям социальной науки.

§ 1. ПРОБЛЕМА ПРАКТИКИ В СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКЕ*

Известно, что социология изучает и отражает социальную реаль­ность в свойственном только ей аспекте. Но совпадает ли социальная реальность с человеческой практикой, с практической деятельностью общества? Если совпадает, то социальная практика не может быть особым предметом социологии, в частности особой социологии прак­тики. Если не совпадает, то социальная практика может быть предметом специфической отрасли социологии или соответствующих наук: праксиологии, тектологии и др.

При первом подходе практическая деятельность людей предстает лишь иным обозначением социальной реальности — функционирую­щим обществом. Тогда практика будет не только входить в предмет социологии, но и составлять только ее единственный предмет. Так, содержащееся в марксизме обращение к производству и производи­тельным силам, к трудовой деятельности как определяющему фактору жизнедеятельности общества, общественного бытия было в свое время истолковано Д. Лукачем в том плане, что весь марксизм является не чем иным, как «только теорией практики».[211] Соответственно сама со­циальная действительность, поскольку она создается людьми, была представлена в своей основе деятельностью, исключающей допущение всякой иной, тем более, внешней по отношению к практике социальной действительности, деятельности. В последней работе «Онтология об­щественного бытия» Д. Лукач, хотя и допускает внешнюю природную реальность как предпосылку общественного бытия, все же теорию последнего сводит к онтологии практики, т.е. практическую деятель­ность рассматривает как онтологическую основу общественной жизни. «Если понимать практику правильно, в духе Маркса, — пишет он, — со всеми ее онтологическими предпосылками, то... практика объектив­но оказывается онтологическим центральным пунктом человеческого бытия человека... тем центральным пунктом его бытия как человека и общественного существа, исходя из которого только и могут быть адекватно поняты все другие категории в их развивающейся бытийности».[212]

Деятельность в форме осмысляемого человеком социального дей­ствия была представлена предметом социологии еще М. Вебером. Со­циология, по его мнению, есть «наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и, тем самым, каузально объяснить его процесс и воздействие».[213] Действие выступает в виде человеческого поведения, которое, чтобы быть социальным, должно иметь смысл для действующего лица и быть соотнесенным по смыслу с действиями других лиц. Смысловое значение социального действия образует со­ответственно сущность социальной реальности.

Сведение предмета социологии к изучению социального действия в социологии М. Вебера и в функциональных социологических тео­риях (Т. Парсонс) не дает возможности выделить социальную практи­ку в качестве особого предмета особой отрасли социологической науки. В нашей современной социологической литературе аналогич­ный подход представлен в работах по теории человеческой деятель­ности.[214] В них обычно категория социальной практики подводится под якобы более широкое понятие — категорию деятельности, включаю­щую в себя в качестве равноценных своих моментов как материаль­ную, так и познавательную (духовную) деятельность Анализ той и другой формы деятельности подгоняется под более общий объясни­тельный принцип — принцип человеческой деятельности вообще, которая по существу исчерпывает социальную реальность.

При таком подходе сама социальная реальность «распредмечивается», а вместе с ней социология лишается своего предмета, находя­щегося вне познающего и деятельного субъекта. Практика, в свою очередь, неизбежно субъективизируется, поскольку ее существование как объективного процесса обычно ставится в нерасторжимую зави­симость от субъективной познающей деятельности. В лучшем случае она оказывается синтезом естествснноисторического процесса как объ­ективного момента и человеческой деятельности как субъективного момента. В практике объективный процесс развертывается в соответ­ствии со своими законами, а субъект реализует свои жизненные смыс­лы по своем усмотрению.[215] В этом случае человеческую практическую деятельность можно легко отождествить с познавательной эмпиричес­кой деятельностью: рассматривать практику как обширную область фактического знания, описаний действительности и таким образом снять гносеологическую противоположность материальной практики и познавательной деятельности.

Второй подход к практике представлен в ее трактовке как особой формы социальной реальности, не совпадающей с обществом в целом. Ей придаются свойства особого предмета исследования как со стороны философской и социологической наук, так и специально научных отраслей знания. В истории философии, например, исследование прак­тики выделялось в специфическую отрасль философии со специфичес­кими, только ей присущими особенностями. У И. Канта практика оказалась предметом практического разума (в отличие от предмета чистого разума), у Г. Гегеля — предметом практической идеи (в от­личие от проблематики теоретической идеи). У И. Канта практический разум реализуется в форме категорического императива — поступать так, чтобы принципы индивидуальной воли могли иметь всеобщую силу. Это — требование не к теоретической, а к практической дея­тельности. Соответственно, практический разум имеет дело с прави­лами, непосредственно воздействующими на поведение эмпирического человека.[216]

Практический разум и его воплощение в мыслящем волении пред­полагают действие императивных, объективных законов, которые ука­зывают не на то, что есть мир, что есть истина, а на то, «что должно делать».[217] Практический разум предъявляет требование, чтобы принцип добра (его высшее определение) осуществлялся в действительности, обладал объективностью, т, е. чтобы мысль была не только субъективной, но и объективной.[218]

Гегель в своей логике практическую идею поместил после теоре­тической идеи и рассматривал первую как звено на пути перехода познания к конечному результату — к познанию абсолютной идеи, обладающей абсолютной объективностью. В «Феноменологии ду­ха» — это переход от субъективного к объективному духу. Воление, в котором реализуется практическая идея, снимает субъективность цели. «Если интеллект старается брать мир лишь так, как он есть, воля, напротив, стремится к тому, чтобы теперь сделать мир тем, чем он должен быть».[219]

В социологии подход к практике как к предмету особой области знания представлен в концепциях авторов, признающих необходи­мость практической, прикладной социологии. П.А. Сорокин, напри­мер, выделял из социологии ту ее часть, которая призвана обслуживать социальную политику. В такой роли, по его мнению, выступает «тео­рия должного социального поведения». «Эта дисциплина должна быть прикладной дисциплиной, которая, опираясь на законы, формулиро­ванные теоретической социологией, давала бы человечеству возмож­ность управлять социальными силами, утилизировать их сообразно поставленным целям, подобно тому, как прикладная химия, техноло­гия, агрономия, медицина, санитария, опирающиеся на соответствую­щие теоретические науки — физику, химию, биологию и т. п., отдали на служение человечеству силу пара, электричества, воды, ветра, теплоты, короче, силы неорганического и, в меньшей мере, силы органического мира».[220]

Нередко практика как предмет изучения вообще выводится из предметной области философии и социологии. Она объявляется пред­метом исследования особых наук — или общей организационной науки (тектология у А.А. Богданова), или праксиологии (Т. Котарбинский), или таких наук, как исследование операций, теория решения задач, эргономика и др.

В последнее время сходные позиции занимает этнометодология. Она претендует на альтернативное положение по отношению к тради­ционной теоретической социологии; вместо социальной реальности, изучаемой теми или иными познавательными средствами (теориями), выдвигаются «явные и неявные методы людей для создания предпо­ложений о социальном порядке... Для этнометодолога то, что является непосредственно наблюдаемым, представляет собой усилия людей по созданию общего смысла социальной реальности. Субстанция этой реальности рассматривается как нечто менее интересное, чем методы, используемые группами людей, как социологами, так и неспециалис­тами, для построения, подтверждения и изменения видения и образа того, что существует " вне''».[221]

Речь идет о методах, создаваемых и используемых всеми людьми (народом), независимо от того, ученые они или рабочие, домохозяйки и т. д. Это методы, основанные на общем восприятии определенных понятий, определений, ценностей и используемые при создании образа того, что имеется в реальном мире. Люди, например, создают види­мость согласия друг с другом относительно черт, присущих обстановке их взаимодействия, в частности относительно установок, верований, межличностной практики. Эти наблюдаемые методы созидания образа внешнего мира, представлений об этом мире важнее для понимания социальной организации людей в обществе, чем субстанция и содер­жание этого образа и этих представлений повседневной жизни. Формулировки социологов, с этой точки зрения, суть их рабочие пред­ставления о том, что есть «вне» нас. Для них используются те же методы, которыми пользуются все.

Мы исходим из того, что практика должна стать предметом изу­чения особой отрасли социологической науки — социологии практи­ки. Она, с одной стороны, представляет собой отраслевую социологию по отношению к общей социологии, с другой — должна стать одной из общих основ всей прикладной социологии, ее специальных облас­тей, продолжить дело прикладной социологии.

Необходимость социологии практики как особой науки может быть обоснована, если практика не отождествляется со всей социаль­ной реальностью (обществом) и со всей деятельностью, т, е, если кроме деятельности признается наличие еще и ее основы — области социальной предметности, субстанции, по отношению к которой прак­тическая деятельность является способом существования, т, с спосо­бом общественного бытия, а не самим этим бытием.

Общественное бытие не исчерпывается способом, формами суще­ствования общества — деятельностью, процессом деятельности и его протеканием во времени и пространстве.[222] В качестве своей основы оно имеет предметность, не сводимую к социальному движению, так же как и материя вообще не сводима к движению. Обычно авторы, отождествляющие социальную реальность с практикой, деятельнос­тью, исключают из характеристики этой реальности ее субстанцио­нальную основу, материальность явлений общественной жизни, соци­ального мира. По существу это приводит к отрицанию материального существования носителей самой деятельности — людей. Между тем сам человек, рассматриваемый как наличное бытие рабочей силы, есть предмет природы, вещь, хотя и живая, сознательная вещь, а самый труд есть материальное проявление этой силы.[223]

Аргументом для отрицания социальной субстанции обычно слу­жит специфически вулыаризованная ее трактовка как исключительно вещного, природного образования. Д. Лукач, например, считает при­знание овещсствленности, или, как он выражается, «овещнения», со­циальных явлений первобытным предрассудком, фетишизмом. Для него никакой проблемы различения вещного и процессуального не существует: они сливаются в процессу альности. Последняя, по его мнению, составляет не способ, а основу бытия, и потому первичными элементами бытия выступают некие комплексы.[224]

Мы подчеркиваем необходимость признания субстанциональнос­ти общественного бытия не только для выделения практики как пред­мета социологии, но и для указания на ее объективность. Практика, соответственно, является не только предметом исследования, но и объектом: недостаточно признать практику предметом социологичес­кого познания, необходимо еще его представить объектом познания, независимым от самого познания.[225] Это исключает не только субъективизацию практики, но и понимание ее объективности в кантианском и гегелевском смысле — как общезначимости принципов воления, нравственности, морали или как их обусловленности движением аб­солютного духа, его стремлением к необходимой объективизации в процессе своего саморазвития.

Из признания объективности практической деятельности вытекает важное для трактовки предмета социологии практики обстоятельст­во — он не должен ограничиваться изучением проблематики приклад­ных, практических форм социального познания, преобразованием тео­ретической идеи в практическую, чистого разума в практический. Главная задача социологии практики — поиск и формулировка прин­ципов методологии и методов самой социальной практики, их свое­образия по сравнению с методологией и методами познавательной деятельности, если даже речь идет о ее прикладных формах.

Что касается исходных принципов социальной практики, то кри­тическому обсуждению с позиций социологии подлежат уже выдви­нутые концепции относительно основ организационной деятельности и организации социальных систем, а также правил хорошей работы, научной организации труда, управления социальными процессами и т.д. В известной мере к этой сфере можно отнести методы, непосредственно сопровождающие социальную практику: проектирование со­циальных мероприятий; разработку долгосрочных и краткосрочных социальных программ и планов социального развития, механизмов их реализации; проведение социальных реформ, экспериментов и других социальных преобразований. Необходимо серьезно заниматься изучением социальных технологий, процедур и техники воспроизводства и созидания социальных форм жизни.

Анализ многообразных форм и методов социальной практики не должен заслонять то обстоятельство, что лежащие в их основе законы, выступающие на поверхности в виде правил и норм человеческого поведения, образа жизни, являются законами функционирования и развития общества как объективного естественноисторического про­цесса. Нет двух независимых друг от друга рядов законов: один ряд для практики как объективного процесса, другой — для практики как субъективной целесообразной деятельности людей. Эти законы явля­ются одновременно, именно одновременно, законами практики и как объективного процесса и как целесообразной деятельности людей, их действий, их поведения независимо от того, что эти действия сопро­вождаются сознанием, волей, чувствами.

Действительная сущность практики не дуалистична: объективно закономерные процессы деятельности и сама целесообразная деятель­ность не две противоположные сущности, а формы существования одной и той же сущности. Законы практики как объективного процесса в то же время выступают и ее законами как целесообразной деятель­ности, т.е. последняя осуществляется по этим же законам. Дело лишь в том, что под влиянием неокантиантства естественноисторический процесс развития общества долгое время от имени марксизма пред­ставлялся не как процесс деятельности живых людей, а как нечто принципиально отличное от нее, как некая особая сущность, социаль­ная «вещь в себе», противоположная являющемуся, феноменологичес­ки данному субъекту миру, миру его опыта. Этот субъективный мир, в свою очередь, превращался в единственную данную человеку дей­ствительность, состоящую из психического «я» и того, что ему дано.

Преодоление этого дуализма в теории и на практике (дуализм субъективистских решений и слепого следования за стихией) в конеч­ном счете должно привести к следующему выводу: то, что есть соци­альный мир и истина о нем, должно совпадать с тем, что должно быть, что должно делаться людьми, и, наоборот, делаться должно быть так, как мир устроен, т.е. по его законам, открываемым разумом.