Джаз у нас. Солнечным утром 1970 года группа еще молодых людей тепло встретилась у гостиницы Березка

Солнечным утром 1970 года группа еще молодых людей тепло встретилась у гостиницы " Березка", чтобы отметить джазовым сейшном возвращение из армии автора этих строк. Здесь были научный сотрудник Валерий Коваленко, несгибаемый пижон Толик Предтеченский, новоявленный саксофонист Виктор Сафаров и еще несколько личностей, которые всегда сопровождают музыкантов. Где поиграть? Ноги сами понесли во Дворец к Трайтелю. Борис Исаакович любил и уважал музыкантов, можно было прийти " с улицы" и всегда рассчитывать на заинтересованный прием.
Та встреча стала скорее расставанием. Прощанием с джазом на несколько лет. Когда вскоре случилась разовая халтура на старой родной Горбуновке, то там, где в 68-м году нас принимали " на ура", в 70-м чуть не побили за " весь этот джаз". Всего за два года мы из героев превратились в изгоев. Народ ловил кайф от какого-то певца, случайно попавшего к нам, и от его песни под гитару о том, как " на ветру поют провода".
Приметами того времени стали массовый исход музыкантов с танцплощадок в рестораны (благо рестораны на проспекте РККА плодились, как грибы) и появление немереного числа гитаристов, половина из которых играла на свежевыструганных " самопалах".
И все-таки послушать джаз живьем возможность еще была. Вкрапление джазовых композиций угадывалось во всех ресторанных программах. Однако джаз противоречил " русскому духу" наших кабаков. И если в первом отделении народ еще кое-как выдерживал пытки джазом, то спустя час мог и лицо набить. Впрочем, многое зависело от класса ресторана.
На мой взгляд, самым уютным и интеллигентным был ресторан " Север", ведомый твердой рукой директрисы Александры Степановны. Если она и испытывала слабость, то только к двум людям - Юрию Салищеву и, конечно, к пришедшему позже Виктору Афанасьеву.
Юра Салищев, трубач и скрипач, имел талант не только ладить со " Степановной", но и окружать себя хорошими музыкантами. Кто же были эти достойные люди?
На клавишах играл Юра Суднов. Всегда с идеальной стрижкой, один из очень немногих, кто умел правильно повязать галстук - он по велению времени отрастил длинные волосы (" хипню", как сам иронизировал) и приобрел престижный по тем временам орган " Вельтмайстер".
Его друг, студент-художник Анатолий Красников играл на гитаре. По мастерству уступал, наверное, только Володе Раку. Свободно импровизировал, но в отличие от Владимира фанатом джаза не был.
Новой фигурой среди лабухов был тенор-саксофонист Виктор Сафаров - человек, не лишенный некоторой светскости. Он красиво говорил, а когда в пиджачной паре " с искрой" скользящей походкой проплывал через ресторан, народ " хавал": артист идет!
Он, как настоящий музыкант, был не лишен эксцентричности. Как-то вышел из ресторана и заиграл на саксофоне " Разлука ты, разлука". Чем очень порадовал бомжей, в большом количестве обитавших у соседнего гастронома.
Виктор был очень толковым духовиком: за плечами у него была кларнетовая школа, да еще и с отличием. Мне он помог приобрести мой первый саксофон. Дай Бог им здоровья - Сафарову и саксофону.
Барабанщик Валера Шинкаренко по прозвищу " Жора" был несомненно романтиком музыкального образа жизни. Из тех, кто начинал играть джаз в эпоху тотальных запретов, кто через слово повторял обращение " чувак", кто на коленках или на спинке стула мог выбить такой смачный ритм, какой сегодня не снился многим, играющим на полных ударных установках самых крутых фирм. В аккуратном костюме, с джазовой бородкой " а ля Телониус Монк" Жора был подвижным, как ртуть, и приятным в общении человеком.
А потом пришел Кожухарь. Молодой специалист, выпускник мехмата МГУ, Сережа попал в " Север" по протекции Коваленко. Приход нового музыканта - событие. В ресторан сразу потянулись лабухи со всей округи. И не пожалели. Скромный внешне новичок мастерски играл на красной бас-гитаре.
Стоявший рядом со мной в фойе меткий на слово Гена Токарев прокомментировал: " Заметь, он играет широко, по всему грифу. Но как! Верхние звуки, нижние звуки, а между ними вдруг воткнет такую ловкую нотку, которая их, как узлом, свяжет".
Впрочем, умелая игра была важным, но далеко не единственным достоинством Сергея. Венцом всего был абсолютный слух, непостижимая способность " на салфетках" за ресторанным столом нарисовать ноты какой-либо джазовой пьесы и украсить ее гармонией, которую другой бы и на рояле не сразу подобрал. А его собственные самобытные пьесы сразу стали изюминкой программы. Чем ближе я его узнавал, тем больше удивлялся: он снимал диковинные для тех лет цветные слайды, писал картины маслом, сплавлялся на байдарках. Воистину, талантливый человек талантлив во всем.
Для меня было удовольствием не только послушать коллектив этих музыкантов или иногда сыграть с ними (практичный друг Суднов не упускал возможности изредка заменить себя мною, как когда-то в парке), но и просто пообщаться с этими приятными людьми. Короткие минуты отдыха часто проходили в свободном по вечерам кабинете Степановны, выгороженном прямо в фойе. Здесь курили, пили кофе, играли в шахматы, просто болтали, а нередко ужинали за фантастическую цену в двадцать пять копеек!
Меня, молодого и голодного студента-медика, друзья иногда баловали. Как-то в очередной мой визит внимательный Жора усаживает меня за столик, а сам через мгновенье появляется с подносом на высоко поднятой руке, изображая из себя халдея. Ставит знаменитый ужин на стол и чуть ли ни с поклоном исчезает. Сидевший напротив меня (да еще и с очередной красоткой!) полукриминальный авторитет Коля " Глаз" аж весь вскинулся: " Слушай, а ты кто такой? " Мне стало смешно - куда уж ему было понять, что такое Великое Братство музыкантов!
Грянувшая рок-лавина чуть не похоронила под гитарными риффами это чудесное Братство. Музыкантов стало очень много, мест для работы всем не хватало. Начались " подсидки". К счастью, до крайностей не дошло. И сегодня, спустя десятилетия, чувствуется притяжение между всеми, кто делал музыку в те славные времена, вне зависимости от того был ли он рокер, джазист или эстрадник.

Вокруг рояля
Не стреляйте в пианиста!

Что верно, то верно - в начале 70-х электрогитара загнала в угол духовые. Как ни странно, благородное фортепиано устояло под этим натиском. Правда, в виде разнообразных клавиатур.
В любой книжке можно прочесть, что фортепиано может заменить целый оркестр. Что из маршей и кэйкуока получился рэгтайм. Что, оплодотворенный блюзом, рэг превратился в фортепианный джаз. Что... Вообще, при рассказе об истории серьезного инструмента, есть опасность написать реферат. Если забыть, что история джазового рояля делалась живыми людьми.
Они были честолюбцами. Джелли Ролл Мортон. " Профессор" рэгтайма (о, эти " профессора" начала века с их непомерными амбициями!). Достаточно посмотреть на фото этого креола с гордо вздутыми ноздрями, чтобы поверить - это он, как сам утверждает, изобрел джаз в 1910 году в ново-орлеанском баре! Или Эдвард Эллингтон. Когда старые мастера сочиняли свои шедевры, он был еще ребенком. Но свой день он начинал почти ритуальной фразой: " Вот и я, великолепный, грандиозный Дюк Эллингтон". Фразой, ставшей пророческой.
Они были чудаками. Великий Эрролл Гарнер вместо нот всегда возил на гастроли телефонную книгу Нью-Йорка. Ее толщина, когда ее клали на сиденье, компенсировала небольшой рост пианиста. Впрочем, ноты ему были не нужны - он их не знал совсем.
А слепой пианист Джордж Ширинг славился своеобразным чувством юмора. Пришедший к нему в гостиничный номер критик Уиллис Кановер, застал Ширинга в полной темноте. " Джордж, ты спишь? " - окликнул он. " Нет, я читаю", - был ответ.
Кстати, и Гарнеру, и Ширингу можно было бы поставить памятники только за то, что первый сочинил " Мисти" (1954), а второй - колыбельную " Lullaby Of Birdland" (1952).
Увы, сегодня даже джазмена не особенно занимает, что, допустим, Эл Хайнс изобрел " стиль трубы", в котором играют все современные пианисты. Нынешний джазмен не сентиментален. Его вдохновляют на импровизации две-три темы Фэтса Уоллера (" Чайная роза", " Не недостойно..."), хотя последний, вдохновляясь неизменным стаканчиком джина, всегда стоявшим на крышке рояля, написал более восьмисот первоклассных мелодий.
Сегодня, спустя восемьдесят лет с момента своего рождения, джазовый рояль дает каждому страждущему колоссальный выбор. Тут тебе и первозданный рэгтайм в исполнении Юби Блэйка, который был ему верен до последних дней (и ушел в мир иной столетним в 1983 году), и необъяснимая смесь импрессионистического звучания и свинга у Эллингтона, и скупая манера игры Каунта Бэйси и шутливые " навороты" супервиртуоза Арта Тэймута, и изящная игра Тэди Уилсона, и головокружительные октавные унисоны Оскара Питерсона, и легкие коктейли из джаза и классики Дэйва Брубека, и гремучая смесь из полиритмов и наслоений звуков Маккоя Тайнера.
Да разве все и всех перечислишь! Честолюбцы и чудаки, гении и неудачники, всемирные знаменитости и безвестные таперы, цветные и белые, ученики Дариуса Мийо и алкоголики... Впрочем, какое все это имеет значение? Важнее то, что стараниями всех этих людей получилось то, что мы сегодня называем фортепианным джазом.
История его продолжается, чему свидетельством - явные или тайные споры вокруг рояля. Дело в том, что академическое и джазовое фортепиано на вид неотличимы.
Но только на вид. Берусь утверждать, что это два совсем разных инструмента.
Джазовый рояль обращается не столько к чувству, сколько к чувственности. Даже к " телесности". Поэтому наличие у пианиста высокой техники желательно, но необязательно. Не напрасно видный эксперт по джазу Хьюго Панасье говорит, что музыка Оскара Питерсона скучна, а его исполнение - механистично.
По другую сторону баррикад находятся ревнители академической девственности фортепиано. Которые готовы забраковать и Эллингтона и Чика Кориа в придачу с Херби Хэнкоком. Что уж эти снобы говорят между собой о Телониусе Монке, этом " великом пианисте без техники", лучше не догадываться.
Роднит оба рояля одно (но главное): как нет духовика без " опертого" дыхания (" самбы без пандейро", Моцарта без Сальери, Предтеченского без Макарова, а джаза без свинга), так нет пианиста без туше, без " веса в руке". Того, без чего ни одна фирменная " фишка" попросту не зазвучит.
В споре между джазовыми " раблезианцами" и академическими снобами лично мне по душе мнение третьего неизвестного. Того, кто на заре освоения американского дикого Запада написал на стене заплеванного салуна гениальное: " В пианиста не стрелять - он играет как может! "