Сентября 1992 года, 17.30

Откинувшись на спинку высокого кожаного | и кресла за овальным столом, Джордж Сорос созерцает в огромных окнах слева от себя завораживающий вид Центрального парка и лихорадочную суету на 33 этажах под собой. Его чрезвычайно возбуждает очередное вступление в Большую Игру.

Совсем недавно, входя в офис правления фонда в центре Манхэттсна, Сорос ощущал себя скорее гостем, а не хозяином. Но сегодня все вста­ло на свои места. Сегодня он покорит вершину. Или победит банк. Он уверен, что не разучился играть в Игру, и играет даже лучше, чем всегда. А может быть, и лучше всех.

Не скажутся ли его постоянные в недавнем прошлом разъезды по далеким странам? Деятельность фонда шла без потрясений с 1988 года, когда он доверил управление молодому, но зарекомендовавшему себя финансисту Стенли Дракен-миллеру. Когда Сорос появлялся в офисе, они занимались делами вдвоем, хотя иногда спорили о том, как следует понимать изменения на фи­нансовых рынках.

Однако тогда Сорос проводил намного боль­ше времени в Восточной Европе или бывшем СССР, помогая ставить на ноги благотворитель­ные фонды, учрежденные им в 80-х годах для превращения этих стран в образцовые демокра­тии. Годами отдавая все силы изучению финан­совых рынков, он заработал столько денег, сколько ему было нужно. Теперь, на закате жизни, он стремился почаще вырываться из конторской рутины. Ему намного интереснее проводить рабо­чие совещания своих фондов где-нибудь в Вен­грии или Румынии, месить грязь на боснийских улицах, искать приключений.

Но сегодня необычный день. Джордж Сорос готов заключить крупнейшее пари в истории финансов. Его сердцу положено учащенно бить­ся, а ему самому — расхаживать по офису и буравить взглядом испуганных служащих. Но это совсем не его стиль. Неспокоен только мозг Сороса. А сам он сидит, словно воплощенное спокойствие, и задает себе тот же вопрос, кото­рый всегда задавал накануне очередной сенса­ции: правильно ли я поступаю и что из этого получится?

Пока взор отрешенно блуждал по мерцающим белым огням большого города, мысль пребывала за тысячи миль отсюда. Может, стоило самому поехать в Лондон? Сорос не уверен в этом. Но сейчас уже все равно.

Соросу всегда хотелось оставаться вне запо­ведника Уолл-стрит. Его особенно вдохновляло сознание того, что именно он открыл, как грес­ти деньгк лопатой, не находясь под сенью Ныо-Йоркской фондовой биржи.

Учитывая способ инвестиционной игры — плыть против течения, — успешно примененный Соро­сом при оценке финансовых рынков, у него не было никаких оснований тосковать из-за отлу-ченности от «городского» стада. Он с удовольствием оставался, так сказать, на природе, наслаждаясь риском в самых рутинных операциях. Его офис излучал теплоту и уют: на стенах несколько картин, на столах семейные фотогра-фии. Но всего в двух шагах от кабинета Сороса сотрудники усаживались за бесстрастные мони­торы компьютеров и не отрывали от них взгля­дов, как будто поворот головы вправо или влево означал, что они заснули на посту. На стене висел набранный на компьютере плакат: Я ро­дился бедным, но не умру бедным.

Таково кредо Джорджа Сороса. На 62-м году жизни, несусветно богатый, он понял, что выиграл пари и наверняка не умрет бедным. Скорее всего, Сорос уйдет из жизни одним из богатей­ших американцев. Хотя до сих пор никто не заикнулся о том, чтобы убрать этот плакат. Ведь другим в этом офисе тоже нужен стимул. Мно­гие из них разбогатели, стали мультимиллионе­рами. Они тоже не умрут в бедности. Ведь все, кто подвизался рядом с Джорджем Соросом и участвовал в этой золотой лихорадке, научились превращать вес в золото. Офис не похож на Форт Нокс, где хранится золотой запас США, и туда гораздо легче проникнуть. Но в нем ощу­тим все тот же пьянящий запах денег.