Завещание Петра Великого».

Из лекции 9 декабря 1916 г. в Дорнахе. С А 173а.

...Посмотрим, каким образом через известные, внешне вполне различимые устремления и через факты настоящего времени проявляются определенные течения пятой послеатлантической эпохи. — На востоке

Европы мы имеем русский народ, о котором я уже в последний понедельник говорил, как он пришелся по душе всей Европе. В русском народе наряду с другими славянскими народностями живет, как я уже часто показывал, народный элемент будущего; ибо в народной общности, объединяемый славянским началом, живет то, из чего позже будет взят материал для духовного потока шестой послеатлантической эпохи.

В этом славянском элементе мы имеем дело, во-первых, с русским народом как таковым, затем — с отдельными славянскими народностями, которые хотя и отличаются от русских, но как славяне до известной степени все-таки чувствуют себя связанными с русскими. Из этой взаимосвязи и проистекает или проистекало то, что сегодня называют панславизмом, чувством взаимной принадлежности всех славян в духовной и душевной, в политической и культурной жизни. Поскольку что-то такое живет в народной душе, это конечно, совершенно честная, а в более высоком смысле человеческой эволюции — и правильная вещь, хотя словом «пан-» сегодня сильно злоупотребляют. Для тех, кто все это понимает, вполне допустимо — называть панславизмом ту духовную общность, которая охарактеризованным образом, я бы сказал, вибрирует в славянских душах. Говорить же о «пангерманизме» — не только безобразно, но и бессмысленно, ибо не все можно втискивать в одни и те же шаблоны. О том, чего нет, нечего и говорить. Иной раз, правда, что-нибудь в этом роде всплывает в теории, бродит, как призрак, в отдельных головах, но от такого рода вещей отличается то реальное, что вибрирует в разных славянских душах и что дифференцируется по отдельным славянским народам.

Все, кто с XIX века серьезно занимается определенными оккультными знаниями, знают о том факте, что на востоке Европы мы имеем дело с некоторым дифференцированным народным элементом. Что в славянском элементе живет нечто, принадлежащее народу будущего, оккультист знает и знал всегда. И если среди оккультистов Теософского общества утверждалось нечто иное, например, что этот элемент будущего для шестой подрасы заключен в американцах, то это только доказывает, что эти оккультисты никакими оккультистами не были или ими не являются, или же — что они хотят достигнуть иного, нежели то, что заложено в фактах.

Таким образом, мы должны считаться с тем, что на Востоке мы имеем дело с несущим в себе будущее, как бы выступающим из крови элементом, который сегодня, правда, еще часто наивен, еще не знает самого себя, однако профетически-инстинктивно содержит то, что из него некогда должно будет развиться. Оно часто присутствует в мечтаниях. — И как опять-таки хорошо известно каждому оккультисту, — я имею в виду теперь то, что известно не внешне, а как факт культуры, — как самый продвинутый, самый закаленный в культурном, то есть в религиозном и политическом отношении, совершенно определенным образом выделился польский элемент. Он отличается от других славянских народов по существу тем, что имеет единую, укрепленную в себе духовную жизнь, исключительную по силе подъема и размаха. Сегодня я хочу это только наметить, может быть мы еще остановимся на этих вещах далее.

Поставим перед душой то, что я только что охарактеризовал. Существует, я бы сказал, как бы противообраз к только что охарактеризованному, опять-таки хорошо известный оккультистам в его более глубоком значении, — духовная жизнь британского народа. Я имею в виду теперь тот род духовной жизни, какой предстает перед миром в британских учреждениях, в британской народной жизни. Этот элемент носит исключительно сильный политический характер, он политически одарен в самом значительном смысле. Следствием этого является то, что из этого элемента вышло вызывающее такое удивление всего остального мира политическое мышление, самое продвинутое, самое свободное политическое мышление. И всюду, где бы в остальных частях света ни искали политических учреждений, в которых могла бы жить свобода, как ее научились понимать с конца XVIII века по XIX включительно, всегда делали заимствования у британского мышления. Французская революция в конце XVIII века была, собственно, делом чувства, следовала скорее импульсу страстей, а те идеи, которые у нее были, были перенесены из британского мышления. Как формулировать политические понятия, как выстраивать политические объединения, как направлять волю народа в возможно более свободных организационных формах так, чтобы она могла действовать со всех направлений, — все это согласно своим первоначальным задаткам находит выражение в этом британском политическом мышлении. Отсюда — многочисленные подражания британским учреждениям у развивающейся государственности XIX столетия. Во множестве мест пытались что-нибудь позаимствовать у британского умения жить парламентарий, устраивать парламентские учреждения, ибо британское мышление является в этом отношении наставником Нового времени.

В XIX столетии, скажем, — до последних его десятилетий, — это политическое мышление нашло выражение в Англии в ряде политически необычайно значительных личностей, формировавших свои идеи целиком в духе этого политического мышления. И тут обнаружилось, прежде всего, одно, — то, что мирового благоденствия с помощью этого политического мышления можно было бы добиваться, отдаваясь только ему и не позволяя ничему иному, кроме этого политического мышления, проявляться во внешних учреждениях различных организаций. Отсюда появляются личности, быть может в том или ином отношении односторонние, но ориентированные своими мыслительными формами только в духе этого политического мышления и пытающиеся этим способом действовать как совершенно выдающиеся, одновременно моральные личности. Я вспоминаю о Кобдене, о Брайте и так далее, не называя более великих, которых обычно упоминают, ибо в этой области легко заблуждаться, коль скоро человек поставлен на видное место. Поэтому я и называю тех, кто не отклонялся ни в каком направлении, а действительно был значителен в том смысле, какой я теперь имею в виду. Но можно было бы назвать еще много других имен. То, что я только что охарактеризовал, действительно существовало там как импульс до девяностых годов XIX века и составляет в определенном смысле противообраз того, что я охарактеризовал ранее как заключенное в славянском народе. Ибо это умение образовывать идеи для политической ориентации поистине заключено в характере пятого послеатлантиче-ского периода. Оно принадлежит ему, оно должно быть развито в нем. И люди, о которых я говорил, правильно овладели им. Итак, мы имеем, с одной стороны, то, что выявляется благодаря рассудку, благоразумию, политической морали, а с другой стороны, — то, что как народный элемент будущего заложено глубоко, не только в душах, но и в крови.

Мы должны ясно понимать, что рассказываемое мною вам сейчас — это не просто моя мудрость, но что так, как я это теперь описал, на это в течение всего XIX века смотрели люди, которых эти вещи занимали. В тех западных братствах, о которых я вам рассказывал, жило совершенно точное знание описанного, равно как и взаимосвязи этих вещей с эволюционным потоком пятой послеатлантической эпохи и переходом в шестую послеатлантическую эпоху. И у некоторых из них была воля к использованию соответствующих сил, — вы еще увидите, в какой мере во благо и в какой — во зло. Ибо это ведь на самом деле наличные силы, — с одной стороны, талант к подобному мышлению, с другой, — соответствующий народный элемент будущего.

Тот, кто захочет использовать что-либо подобное, может использовать. Конечно, существует не только то, что я вам описал, — эти течения, — наряду с ними есть и другие течения, и постепенно надо указывать и на эти другие течения. В мире есть средства для осуществления, я бы сказал, крупных внушений. Желая осуществить внушение в крупных масштабах, надо поместить в него что-нибудь, что произведет впечатление. С тем же успехом, с каким отдельному человеку можно что-либо, — как я это вам изобразил, — внушить, можно, применяя соответствующие средства, внушать что-либо целым группам людей, особенно когда знаешь, что конкретно соединяет этих людей между собой. Можно давать определенное направление силе, заключенной в отдельном человеке. Тогда он может быть убежден в глубоком собственном миролюбии, но то, что он будет делать, он будет делать потому, что подвергается внушению с какой-либо стороны, — он сам в таком случае — нечто совсем иное, нежели то, что он совершает. Но такое, — имея необходимые познания, — можно проделывать с чувствами (mit den Gemü tern) целых групп, надо только подобрать надлежащие средства. Надо посредством внушения крупных размеров, так сказать, подтолкнуть в определенном направлении силу, которая живет, но — как сила некоторых славянских народов, — имеет неопределенную направленность.

Так вот, есть одно такое внушение крупного размера, которое совершенно поразительно действовало, действует и будет действовать далее, это — так называемое «Завещание Петра Великого». Вы знаете историю Петра Великого, вы знаете, как Петр Великий старался ввести западный образ жизни в России. Мне нет надобности вам описывать это, вы можете об этом прочесть в любом энциклопедическом словаре. Я не стараюсь здесь описывать внешнюю историю, а также развивать симпатии к тому или иному, но хочу прежде всего элементарным образом указать на некоторые факты. Многое можно сказать об этом Петре Великом, но только не то, что он составлял это завещание. По отношению к Петру Великому это завещание подделка, оно исходит не от него, но появилось так, как из различных подполий появляются подобные вещи. Оно было вброшено в развитие человечества, осталось в нем, конечно, не имея ничего общего с Петром Великим, но имея другие подосновы, и действует весьма убедительно, ибо взыскивает с России, — я не говорю, со славян, но с России, — ее будущее так, что Россия должна простереться на Балканы и Константинополь, на Дарданеллы и так далее. Все это находится в «завещании Петра Великого». «Завещание Петра Великого» затрагивает настолько, что говоришь себе: это вовсе не какая-нибудь неумелая подделка, нет, оно внесено в мир великим гениальным ходом! — Я порой все еще вспоминаю о впечатлении, произведенном «завещанием Петра Великого», когда в одном читанном мной учебном курсе я прорабатывал его с несколькими учениками как бы в порядке семинара, чтобы показать, какова сила действия отдельных параграфов этого «завещания» и их влияния на культурное развитие Европы.

Так вот, когда хотят действовать при помощи таких средств, дело всегда состоит в том, чтобы не просто вызвать некоторое течение, но чтобы одно течение заставить все время пересекаться с каким-нибудь другим и чтобы оба течения каким-либо образом оказывали влияние друг на друга. Следуя вместе с одним течением как бы только напрямик, достигнешь не многого; иногда на это течение нужно суметь бросить свет со стороны, иное запутать, иные следы замести, чтобы кое-что затерялось в непроницаемых дебрях. Последнее очень важно. Отсюда проистекает и то, что некоторые оккультные течения, ставящие перед собой ту или иную задачу, порой ставят себе совершенно противоположные задачи. Эти противоположные задачи действуют так, что теряются все следы. Я бы мог указать одно место в Европе, на которое в определенное время, когда речь шла кое о чем важном, большое влияние оказывали так называемые масоны, так называемые тайные общества, то есть определенные люди совершали поступки под суггестивным влиянием определенных масонских обществ, за которыми, однако, находился оккультный второй план. Тогда речь шла о том, чтобы сделать эти следы в этом месте неотчетливыми. Поэтому к этому месту направили некоторое иезуитское влияние, так что масонское и иезуитское влияния встретились, ибо существуют совершенно высокие инстанции, одинаковые что у масонов, что у иезуитов, главенствующие власти, которые могут пользоваться как инструментом иезуитизма, так и инструментом масонства, чтобы посредством взаимодействия обоих достигнуть того, что хотят достигнуть. Не следует думать, что в мире нет людей, которые являются одновременно тем и другим — иезуитом и масоном. Но они как раз выше того, чтобы действовать просто в одном направлении. Они знают, как надо с разных сторон овладевать обстоятельствами, если хочешь подтолкнуть их в определенном направлении. Я говорю это, опять-таки элементарным образом, чтобы указать на существующие взаимосвязи.

Итак, Петр Великий, — вернемся к нему еще раз, — ввел в Россию западную культуру. Многие подлинно славянские души глубоко ненавидели все, что именно Петр Великий внес в Россию как западный элемент, они питали к нему глубокую антипатию. Она стала, пожалуй, особенно сильна в нынешнее военное время, но существовала всегда. С одной стороны, существует «завещание Петра Великого», которое хотя и не происходит от него, но как-то всплыло, и которое в то же время пригодно к суггестивному использованию не отдельного человека, а всего славянства, развертыванию великого суггестивного воздействия на все народные массы, в которых живет одновременно антипатия к Западу, символизируемому для них именем Петра Великого. Мы имеем здесь, я бы сказал, исторически гениальным образом две вещи в одно и то же время — симпатию к «завещанию Петра

Великого» и антипатию ко всему западному, действующие вперемешку столь замечательно, что именно это действие одного сквозь другое может оказаться необычайно эффективным. В дальнейшем я покажу, как после многолетней подготовки подобного течения, оно с определенного момента может быть использовано. Тогда имеют одно такое течение, в которое можно дать втекать как бы двум сопутствующим течениям. Там считались, — это я сказал сразу при начале, — с долгими промежутками времени. Дав направление такому течению так, чтобы оно сделалось чем-то, его затем можно использовать.

3.