Бразильские записки

Три весны видела я в этом году. Первую в Афинах, она пришла туда с опозданием и, на радость нам, северянам, была менее жаркой, чем ей положено. Вторую весну я застала в Пушкинских местах, где уже распустились дубы в Тригорском парке. Но самой удивительной была третья весна — бразильская. Мы настигли ее в Рио-де-Жанейро, в октябре, когда она уже переходила в тамошнее лето. В бразильский октябрь из московского октября мы летели почти сутки. Столько раз поднимались в воздух, шли на посадку и ждали нового взлета в переполненных аэровокзалах, что мне стало казаться, будто люди уже не ходят по земле, а передвигаются только по воздуху.

Лев Толстой говорит, что человек первую половину пути думает о том, откуда он едет, а вторую о том, куда направляется. Неоднократно я убеждалась в точности этого наблюдения, но на сей раз путешествовала не «по Толстому».С ого момента, как мы оторвались от московской земли, старалась себе представить — какая же она, эта Бразилия? Слышала и читала о ней много противоречивого. Думала — как пройдет конгресс? XIV по счету конгресс Ай-Би-Би-Уай и первый вне Европы! Тема его: «Книга как основной инструмент воспитания и образования». Восемь подтем будут обсуждаться в восьми комиссиях. Еще не видела страны, а в голове уже вертелись рифмы на слово «Бразилия» вперемежку с мыслью о предстоящем мне докладе, летевшем в чемодане, сданном в багаж.

Только мы вышли из самолета, как сразу же почувствовали, что находимся в тропиках. Слепящее солнце, тепличный, влажный воздух. И духота в здании аэровокзала! Из-за этой духоты казалась еще более тягостной долгая процедура прохождения паспортного контроля. Пассажиры со всех концов света, подолгу топчась на месте, время от времени ногами подталкивали вперед по каменному полу свою ручную кладь. Руки у всех были заняты, люди, изнемогая от жары, обмахивались кто платком, кто веером, кто газетой. Мои попутчики Игорь Мо-тяшов и Виктор Рамзес, подчиняясь общему вялому ритму, но не теряя оптимизма, так же подкатывали ногами по полу наши дорожные сумки, медленно продвигаясь к желанной цели, к окошку пасконтроля.

Поселились мы на тринадцатом этаже, Сергей Михалков, приехавший вчера, — на восьмом. Остановились все делегаты в центре города, в отеле «Глория»; здесь же будут проходить и заседания. И на этот раз, как в Греции, конгрессу Ай-Би-Би-Уай сопутствует капитальный ремонт. Но если в Афинах чинили асфальт под окнами делегатов, то теперь в самом отеле, под нашими дверьми ремонтируют полы. А под окнами грохот иного масштаба: в Рио строится метро открытым способом. Тут уж роптать не приходится — строительство всегда признак роста страны.

В своей комнате почти не бываю; уже повидалась с Беттиной Хюрлиманн (Швейцария), одной из самых увлеченных деятельниц Ай-Би-Би-Уай, с симпатичным Таренгером, библиотекарем из Швеции (вот уж кто убежденный противник «тривиальных» детских книг!). Встретились мы в лифте с Кармен Браво-Вильянсаи-те, она поэт, прозаик, известный литературовед, автор трехтомной истории Всемирной детской литературы, где сказаны добрые слова о советской книге для детей. Но с некоторыми взглядами Кармен я не могу согласиться.

Рада встрече с коллегами по Андерсеновскому жюри, немало пережито вместе, ведь иногда даже споры сближают. Лени Дорнелес, президент бразильской национальной секции, познакомила меня с некоторыми членами секции, самой многочисленной на конгрессе — 300 человек!

Встречи, встречи в холлах отеля, в коридорах на всех этажах, в лифтах. Смешная встреча произошла утром на улице. Игорь Мотяшов отправился купаться в бухту залива, она рядом. Вдруг он увидел Асена Босева, тот шел из болгарского торгпредства, где у него только что состоялась официальная встреча. Через мгновение кинулись друг Другу в объятия два человека, один одетый («по протоколу») в строгий костюм, при галстуке, другой — без рубашки, в трусах и тапочках. Прохожие заулыбались, вероятно, приняли нашего обстоятельного критика Мотяшова за пылкого бразильца.

Записываю на заседании. 10 утра по местному времени (в Москве сейчас семь вечера). Только что открылся конгресс.

Неисповедимы пути твои, детская литература, это по твоей воле собрались здесь делегаты почти всех континентов: Европы, Азии, Африки, Америки, тридцати стран: Аргентины, Венесуэлы, Перу, Уругвая, делегаты Европы, Америки, Советского Союза. Волнует самый факт, что в стране так называемого третьего мира обсуждаются сегодня пути развития детской книги — одна из самых важных и гуманных проблем духовного роста человека. Наверно, не легко было бразильским прогрессивным деятелям проложить путь этому конгрессу. Сейчас выступает Ниило Висапээ, Виктор Рамзес переводит советской делегации его речь.

Пишу в полночь. (в Москве уже утро.) Вернулись с открытия Международной выставки детской книги в Музее современного искусства. Кроме делегатов, было много бразильцев, семьи с детьми. Толпились у стендов ГДР и возле наших стендов. Как всегда на международных выставках, жалею, что показаны далеко не все наши лучшие издания. Некоторые посетители обращаются с книжками запросто — снимают книжку со стенда и просят автограф. Другие рассматривают книги, просят рассказать их содержание.

— О чем вы пишете стихи? — спросила меня одна из посетительниц.

— О том, что меня волнует.

Она удивилась:

— Но вы же для детей пишете?

— Но они-то меня и волнуют.

Возвращались в отель по шумному вечернему Рио. Быстрота движения машин под стать американской. Кажется, что главная задача водителей такси увернуться от городского транспорта, от вместительных автобусов, которые ходят почти один за другим, останавливаются по требованию любого прохожего и неожиданно срываются с места. Водители такси увертываются от них поистине виртуозно.

Вот и прошел второй день конгресса, самый нервный и ответственный для нас: день моего доклада. Волновалась я больше чем обычно, потому что все началось нескладно: зал восьмой комиссии, которую я возглавляла, был мало подходящим для работы. Широкие окна — целая стеклянная стена — выходили на шоссе, по которому в четыре ряда, в разных направлениях мчались громко сигналящие, гудящие машины. Казалось, что они сигналят прямо в нашем зале. За противоположной стеклянной стеной, выходившей в холл четвертого этажа, стучали отбойные молотки, грохотали железные трубы — ремонтируют бассейн. Лени Дорнелес извинилась за неудачное помещение, по ее предложению закрыли окна, чтобы было не так шумно, и принесли вентилятор. Но он только добавил шума, вертелся, но не работал. Пришлось снова открыть окна. Каждого входящего я принимала за участника совещания, не зная, что через наш зал — проход в бар и некоторые обитатели отеля с самого утра стремились именно туда.

Еще в Москве, когда я работала над докладом, меня беспокоила его тема, предложенная исполкомом Ай-Би-Би-Уай: «Подготовка специалистов, участвующих в создании, производстве и распространении книг для детей».

Сложность заключалась в том, что надо было рассказать не только о самой сути советской литературы для детей и не только о писателях, художниках, издателях, редакторах, но и о том, как поставлена работа на фабриках детской книги и как создаются кадры специалистов. Готовясь к докладу, я узнала много нового о работе наших полиграфистов, и мне захотелось расширить доклад. Трудно было найти ту меру, когда «ни прибавить, ни убавить». Найдена ли она, я так и не знала.

К началу доклада народу собралось много: делегаты Швеции, Норвегии, Ирана, Венесуэлы, Уругвая, Бразилии, Испании. Одними из первых пришли делегаты социалистических стран: Болгарии, ЧССР, Югославии. Я сказала несколько слов по-русски; доклад, переведенный на английский язык, прочел Рамзес. Ему было нелегко пробиваться через все помехи, но слушали внимательно, понимающе, многие что-то записывали в свои блокноты, чувствовалось, что всех интересует советский опыт, А самое ценное — что после доклада сразу начался горячий разговор, ведь для каждого пришедшего сюда детская литература была делом его жизни. Многие брали слово по нескольку раз.

Некоторые делегаты узнали впервые, что для советских издательств вопросы выгодности издания не являются решающими. Мы-то настолько к этому привыкли, что по-другому не мыслим. Отношение нашего государства к литературе для детей вызвало естественную зависть многих участников совещания. Она не была эгоистической, люди думали о самих детях, особенно о тех, кто не только не может купить дорогую книгу, но и не имеет возможности посещать школу, остается неграмотным.

По расписанию мы должны были работать до полудня, но еще и к двум часам зал был полон. На столе лежали три высокие стопки с текстом моего доклада на английском, португальском и русском языках. Две стопки быстро уменьшались, из третьей был взят всего один экземпляр, русский язык знала только делегатка Ирана. Она предложила под эгидой «Ай-Би-Би-Уай» организовать международные учебные семинары для писателей, издателей, редакторов, которыми руководили бы мастера литературы из разных стран. Увы, тут сразу встает далеко еще не решенная проблема переводов детских книг на многие языки. Поднимались не только литературные, но и социальные, экономические вопросы.

В кулуарах подошла ко мне темноволосая женщина, протянула свернутый флажок своей страны — с такой надписью, сделанной от руки: «Привет из Уругвая, сердца Америки, которое бьется за справедливость, мир и любовь. Русскому народу и персонально его представителям. С сердечностью Мария Эльсиро Беррути Пеллег-рино. Уругвай, октябрь 1974».

Лили Айман (делегатка из Ирана), оказывается, в детстве жила в Москве, помнит и любит советские детские книжки, некоторые строчки стихов знает наизусть,

А вот с писателем из Сан-Паулу мы долго не могли понять друг друга. Подарив мне свою книжку, он сказал, что хотел бы издать ее в СССР, причем все расходы по изданию он взял бы на себя. Старалась объяснить, что издательства у нас государственные и не занимаются частными изданиями на средства авторов.

— Если вашу книжку сочли бы интересной для перевода, вы получили бы за нее гонорар, а издали бы ее на средства издательства.

Он недоумевал и продолжал приводить свои доводы:

— Но в Сан-Паулу я всегда издаюсь на сбои деньги, а у вас книжки охотнее покупают, моя книга скорее бы разошлась, чем в Бразилии.

Даем многочисленные интервью журналистам.

Рада, что центральная газета «Жорнал ду Бразил» поместила доброжелательное изложение моего вчерашнего доклада о нашем советском опыте.

В перерыве между заседаниями стояла на террасе четвертого этажа, с которого видна гора «Сахарная голова» и голубизна то ли океана, то ли неба. Спокойный южный пейзаж. Но ветви пальм вдруг закачались, небо потемнело и как будто опустилось на воду залива. В одно мгновение налетел ветер, да какой! Ураган! На террасе попадали столики.

Через несколько минут снова светило солнце, а час спустя по телевидению уже сообщили, что убиты три человека, ранено пятнадцать. Посреди тротуара лежат сбитые ветром толстые пальмовые ветви, бразильцы спокойно через них перешагивают.

Была на докладе француза Рауля Дюбуа. Конечно, разгорелся извечный спор: как соединить «коня и трепетную лань» — педагогику и поэзию и в чем вообще смысл поэзии. А сегодня Дюбуа прислал написанное им стихотворение. Оно мне понравилось, я его перевела.

Поэзия

Чему служит поэзия?
Поэзия не служит
Ничему.
Как шум ветра в листве,
Как пенье птиц после грозы —
Ничему.
Как улыбка ребенка,
Как слезы матери,
Поэзия не служит
Ничему.
Как первый труд первого крестьянина,
Как первый улов первого рыбака,
Поэзия не служит
Ничему.
Ничему,
Кроме жизни.

В уголке надпись: «Как воспоминание о конгрессе».

— Вы еще и поэт? — спросила я. Дюбуа засмеялся:

— Пишу, но на премию Андерсена не рассчитываю.

Торжественное вручение медалей имени Ганса Христиана Андерсена Марии Гриппе (Швеция) и художнику Фаршиду Мизгали (Иран) происходило во дворце губернатора. Мария Гриппе приехала в Рио не совсем здоровой, простуженной, но речи президента Ай-Би-Би-Уай Н. Висапээ и президента жюри Хэвиленд, а главное — сама медаль имени великого сказочника подействовали на нее исцеляюще.

Радуясь за новых лауреатов, не могу не думать: когда же мы будем вручать медаль Андерсена нашим писателям и художникам? А что так оно и будет — не сомневаюсь. Но когда? Пока везу в Москву четыре почетных диплома. Уже не один, как в 1972 году, а четыре!

Губернаторский дворец удивил меня не блеском мрамора, а тем, что в парадном зале как бы три стены, четвертая словно отступила за фонтаны и цветущие деревья.

«Да это зимний сад!» — подумала я и тут же улыбнулась неуместности слова «зимний» в стране, где средняя температура +26 градусов. На том месте, где должна была бы быть четвертая стена, мраморный пол обрывается, и почти вплотную к нему примыкает широкая и длинная площадка для танцев. Тут я впервые увидела шествие танцоров самбы. До сих пор считала, что самбо - это борьба, и, когда мне сказали, что нам покажут школу самбы, я подумала: лучше бы показали обыкновенную школу. А речь-то шла о школе массового танца— самба, — поистине народного, национального. В Рио несколько таких школ, они соревнуются между собой, и ежегодно, в феврале, в дни карнавала, танцоры выходят на улицы, чтобы показать свое мастерство и перетанцевать друг друга. Два вечера подряд смотрели мы выступления двух разных школ самбы. Во дворце, на площадке, сначала появились многочисленные барабанщики, вслед за ними танцовщицы по пяти в ряд, шестая уже не поместилась бы — так необъятны их пышные юбки. Под все убыстряющийся ритм выбежали вперед солисты: бразильцы, мулаты, негры. Это были профессионалы, мастера, но плясали они так самозабвенно, что создавалось впечатление, будто они импровизируют. Все присутствующие были захвачены ритмами самбы, один за другим делегаты конгресса включались в танец, первой затанцевала бразильская национальная секция, а за ней даже шведы, финны...

А на следующий день, в пятницу, члены Общества Бразилия — СССР и студенты русисты пригласили нашу делегацию в рабочий клуб Мангейра. На этот раз мы подъехали не ко дворцу, а к небольшому стадиону, дорога к которому вела мимо фавел. " Фавела» — красивое слово. Оно могло быть именем женщины или названием цветка. На самом деле так называются убогие самодельные домики, громоздящиеся группами по склонам гор. Правительство пытается переселить жителей фавел в квартиры с водопроводом, но часто квартирная плата оказывается им не по карману, и снесенные было фаве-лы возникают вновь. Многие обитатели фавел пришли на стадион потанцевать самбу. На небольшой эстраде играл оркестр, гремели барабаны, выступали певцы, а танцевальной площадкой служил весь стадион под от-крытым небом. Здесь было понятно, что это школа танца, человек двадцать, встав в круг (в своих обычных, весьма скромных костюмах), отрабатывали одно и то же движение. Вместе со взрослыми танцевали дети. Чувствуя ритм и не сбиваясь с него, они покачивали плечиками, усвоив все повадки взрослых. Когда отец подхватил на руки трехлетнюю плясунью и хотел унести ее с поля танца, она стала яростно отбиваться, стуча кулачками по его плечу: хотела танцевать самбу. Я взглянула на часы, была почти полночь. Неожиданно музыка замолкла, и один из оркестрантов что-то громко объявил в микрофон, все горячо зааплодировали.

— Он говорит о вас, о вас, — закивали нам со всех сторон.

Оказывается, члены клуба Мангейра сообщили, что к ним приехала делегация советских писателей. Потом сам6а возобновилась, танцевало все больше людей и все с большим увлечением. Если кто-то из иностранцев начинал стоя или сидя на месте двигаться, покачивать головой и плечами в такт музыке, бразильцы расплывались в улыбке, уже готовые считать его чуть не своим другом, и втаскивали его в круг.

С гордостью танцоры клуба Мангейра показывали свое мастерство, ив двух последних карнавалах они завоевали призовые места.

Глядя на танцующих жителей фавел, я думала: что это — беспечность молодости? Но танцевали люди разных возрастов, буквально стар и млад. Нет, пожалуй, самба для них — забвение завтрашних забот. Если бы в Рио-де-Жанейро мы не увидели ничего, только эти две самбы — во дворце и в районе фавел, у нас создалось бы представление о душе народа.

Самба

ПОСВЯЩАЮ ЮНЫМ ТАНЦОРАМ КЛУБА МАНГЕЙРА

Худой мальчишка
В рубашке рваной,
Он пляшет самбу
Под барабаны.
Самозабвенно,
Со знаньем дела,
А сквозь рубашку
Темнеет тело.
Горячий воздух
Пропитан серой,
В горах — фавелы
Громадой серой...
Но пляшет, пляшет
Под барабаны
Худой мальчишка
В рубашке рваной.
Пусть он не часто
Бывает сытым,
Но слышен самбы
Кипучий ритм,
И он беспечен,
И пляшут плечи.
Босые пятки
Стучат по плитам.
И в ритме самбы
Идет прохожий,
Не знает сам он.
Что пляшет тоже.

Последний день в Рио. Перевыборы прошли без особых страстей. Президентом Международного совета избран Ганс Хальбей (ФРГ), человек внимательный, приветливый и, кажется, объективный. Душан Ролл остался вице-президентом (по большинству голосов). Михалков избран на второй срок в состав исполкома, куда вошли представители разных стран. Президентом жюри стала Лючия Биндер, главный редактор журнала «Букбёрд». Выработана резолюция конгресса, в ней есть и выводы нашей восьмой комиссии. Неожиданно для нас вся советская делегация награждена почетными дипломами. Предложение, выдвинутое еще в Греции, учредить специальную медаль Андерсена за творчество поэта не прошло, отклонено большинством голосов. Сожалею об этом, ведь Ай-Би-Би-Уай пользуется большим, заслуженным авторитетом, и почетная высокая медаль могла бы убедить издателей разных стран снять свое вето с поэзии. В наши дни она необходима детям всего мира. И самый девиз Ай-Би-Би-Уай — «Детская книга — путь к миру и международному пониманию» стал бы еще более действенным, потому что именно поэзия готовит ребенка с малых лет воспринимать добро, справедливость, дружбу, человечность.

Завтра утром все делегаты на весь день уезжают в автобусах в дальнюю экскурсию. Жалею, что мы не поедем, летим дальше. Нас пригласили в новую столицу.

В БРАЗИЛИА

Впервые увиденный город, его улицы или берег моря, очертания гор всегда невольно хочется сравнить с чем-то уже знакомым. То восклицаешь: «Правда, похоже на Кавказ?» То говоришь: «Посмотрите, лес совсем как наш, подмосковный!» Но вот для столицы Бразилиа, где мы пробыли несколько дней, я не смогла найти сравнений. Пожалуй, в юности мне таким представлялся первый город на Луне: белые здания, вертикальные линии, уходящие ввысь, огромные причудливые конструкции. В архитектуре столицы, право же, есть что-то от лунных фантазий: переплетения прямых горизонтальных линий с вертикальными, устремленными высоко в небо, металлические конструкции, к примеру, условные фигуры двух гигантских воинов, возвышающиеся над Дворцом юстиции. Красиво, но удивляет, почему архитекторы совсем отказались от национального колорита? Да и в Рио-де-Жанейро национального мало. Американский «небо-скребный» стиль вперемежку с колониальным. В Бразилиа, в буквальном смысле слова, яркая особенность здешней земли — краснозем. Первое, что замечает глаз, когда самолет начинает снижаться, — красные холмы, красные полосы и квадраты земли. Они оживляют пустынное пространство вокруг новой столицы. Краснозем — почва благодатная, как говорится: посадишь оглоблю, вырастет тарантас, но она страдает жаждой, требует много влаги. Потому в ухоженных садах министерств, посольств, в военном секторе Бразилии цветущие кроны деревьев, пышные кустарники, клумбы самых разных окрасок. А за пределами города — краснозем, поросший желто-серой травой, выжженной солнцем, и одинокие низкорослые деревья. Не знаю, чем объяснить, но и от города остается ощущение безлюдности, хотя народа не так мало. Может быть, потому, что на улицах машин больше, чем людей? Или оттого, что нам, привыкшим видеть детей с толстыми ранцами и портфелями, — множество детей, идущих из школы, здесь их не хватает. Чаще встретишь мальчишек школьного возраста с надетыми на них лотками — продавцов кукурузы в пакетиках, или мальчиков, предлагающих связки сухих растений, которые здесь в ходу. Несмотря на закон об общем начальном образовании, жизнь узаконила другое; очень многие дети — вне школы. Озабочены этим и деятели культуры, и печать.

«Из 100 учеников, поступающих в начальную школу, лишь 26 переходят в четвертый класс» («Жорнал ду ко-мерцио»). «5 миллионов ребят покидают ежегодно школу, не научившись читать и писать» («Жорнал ду Бра-зил»).

Записываю бегло, ни на что не хватает времени. К тому же изнуряюще действует жара. В Рио-де-Жанейро было легче — более влажный воздух, здесь сухость, почти такая же, как в Сахаре. Сотрудники Советского посольства {мы там выступали перед детьми и взрослыми) говорят: «Ну что вы, в октябре еще хорошо, а вот в феврале, в разгар лета, — вот это жара!» Оказывается, краснозем высыхает и, превращаясь в красную пыль, забивает горло, глаза, ноздри.

Встречи у нас, главным образом, официальные, чувствуется, что Бразилиа — административный центр. Были приняты губернатором, были у директора института культурного федеративного округа. Он хорошо знает русскую классическую и советскую литературу, и потому сразу возникает к нему благодарная симпатия.

Вчера члены советской делегации встретились с бразильскими журналистами. Ко мне пришли три корреспондента центральной газеты. Один из них, седой, опытный журналист, второму пятнадцать лет, но он, как выяснилось, уже автор восьми пьес о молодежи, а третьему десять лет. Подумала было, что он пришел по поручению школы, нет, он тоже постоянно сотрудничает в центральной газете. Любопытно! Особенно здесь, где столько ребят вообще не знают грамоты. Все трое заинтересованно расспрашивали о советской книге для детей, но по их вопросам можно было понять, что наша детская литература для них «терра инкогнита». А уж когда речь зашла о тиражах, началось полное взаимонепонимание.

— Тираж книг поэта сто восемь миллионов? Не может быть! Тысяч?

— Миллионов, — подтверждает переводчик.

Немая сцена: все три корреспондента в изумлении разводят руками.

Сегодня в газете уже появилось интервью в трех частях, под каждой стоит имя одного из трех корреспондентов. Все трое интересно и даже взволнованно написали о советской литературе для Детей. Вполне толково написал и десятилетний Андрэ.

Бразильскую журналистку, с которой мне довелось познакомиться, зовут Соня. Она сразу же сообщила, что знает по-русски несколько слов. Кто-то из ее родных жил в Ленинграде, и она мечтает там побывать. Жадно расспрашивала о ленинградцах.

Встретились мы с известным писателем Херберто Са-лес, он возглавляет национальный институт книги в Бразилиа. Рассказал нам, что для начальной и средней школы ежегодно издается семь миллионов экземпляров учебников и книг для чтения.

Какое обидное несоответствие: семь миллионов учебников, а пять миллионов учеников бросают школу, не научившись читать!

Узнав, что меня интересует бразильский фольклор, Салес подарил мне хорошо изданную серию сказок. Попробую перевести одну из них, но не в прозе, а в стихах.

Вечером накануне отъезда долго глядела с балкона на столицу, ярко освещенную огнями. Но несмотря на огни и подсвеченные фонтаны, ощущение безлюдности, пустынности не проходит.

Наш обратный путь был нелегким. Домой летели через Ямайку, Панаму, Нью-Йорк, Лондон. В долгом полете было время немного разобраться во всем том своеобразном и сложном, что мы увидели. На этот раз с половины пути думала «по Толстому» — о том, куда я лечу, — о Родине, о доме.