![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Дневники 1974 года Часть 15⇐ ПредыдущаяСтр 32 из 32
Читаю письма... Столько их накопилось... Одно из них поначалу почти детектив. Мать пишет: «Найдите двойник! Меня волнует, кем стал двойник моего сына, это хорошо, если хорошим человеком, а если кем другим!» Оказывается, много лет назад, когда ее сын Оллар, которому сейчас 43 года, ехал учиться на машиниста, у него украли документы и новые чувяки («остальная одежда не внушала доверия»). Имя Оллар дал ему отец-партизан, погибший в 1942 году. Сначала письмо вызывает недоумение, улыбку, а разберешься в нем, и почувствуешь уважение к матери, которая столько лет все тревожится: вдруг плохой человек живет по документам ее сына. Она хочет, чтобы было чистым имя, которое дал ему отец. Среди самых разных писем, деловых и личных, вдруг трогательно-смешная просьба: «Прошу вас побеседовать с моей супругой, воспитательницей детского сада, чтобы она не гуляла с посторонним завгаром». Тайно присутствовала на репетиции своей пьесы, тайно от актеров. Режиссер попросил написать eщe один смешной монолог для героини, мне надо было посмотреть, в каком ключе она играет. Вот и пришлось прятаться в глубине ложи, чтобы не смущать исполнителей. Перечитала пьесу, опять сижу над ней. Знаю, что буду вносить поправки до самого дня премьеры. И даже на следующий день. Еще одна история о краже в пути. В конверте — два письма. Одно — глубоко трагическое. Вот что пишет украинка Эмилия Александровна Шавдия: «...Я ехала по Кировской ж. д. с маленьким грудным ребенком, в вагоне ко мне подошла женщина, которая потом вошла в доверие, рекомендовалась матерью одного инженера, узнала, куда я еду, и стала нянчить моего ребенка. Увидала, что у него нет соски; я говорю ей, что мой Саша соску не берет, по-видимому, пахнет резиной, женщина мне говорит; вот через две остановки будет большая станция, там есть аптечный киоск, сходи купи соску, ты же в дороге измучаешься. Я так и сделала, Вернулась с покупкой в вагон, но ни ребенка, ни женщины, ни чемодана моего и денег,.. Я, конечно, в ужасе, представляете, что было! Прожила я три месяца в Кирове, но ни ребенка, ни этой гражданки нигде никто не нашел. Поиски продолжались, но безрезультатно, Я ушла на фронт, прошла войну, а теперь работаю в мирной обстановке. Конечно, боль в сердце не останавливается. Вдруг недавно получаю письмо, на родительский дом, на мою девичью фамилию, которая была в паспорте...» Письмо неизвестной женщины, вложенное в конверт: «...Прости меня за то, что я причинила тебе такое большое горе, лишила тебя грудного сыночка Саши, которого отняла у тебя ради наживы своей, когда ты ушла кой чего кушать купить и Саши соску, а я тогда за ребенка и чемодан с вищами и айда. Со слезами упросилась к машинисту в паровоз и доехала до Тбилиси, где его оставила на вокзале, и со стороны наблюдала до тех пор пока не подошли работники и не забрали с Медпункта и отправили в дет-дом, Я на второй день пошла в дет-дом и скапала, что зa6epy его, вроде, что он мой ребенок, но мне скапали, что приходил один мужчина и женщина хочут взять его сибе, я сказала, что его зовут Шуриком. А я бы тебе дорогая сообщила и раньше, но не представлялось возможности, за это время что я сбежала от тебя я просидела три срока по 10—12 лет, ходила на дела где не обошлось без убийства, была и на Колыме и на Белом море. А теперь я навязала, стала вже старая, хочу умереть честно, И как-то, делаю Шмот своим вещам, смотрю адрес выписан с твоего паспорта бо я паспорт твой уничтожила, а выписку сделала чтобы когда либо сообщить тебе место нахождения твоего ребенка Сашу. Он уже большой, прошло много, много лет возможно тебя вже на свете нет, война была, а если есть то пусть мое сообщение принесет тебе радость, я вже старая умирать надумала честно... Если ты жива, то постарайся искать его в Грузии, в Тбилиси это оттуда конец ни-точки... Возможно кто и правда его усыновил... Подпись не делаю, ибо я не та, за которую себя выдавала». Это анонимное письмо, пожалуй, можно принять за позднее раскаяние... На мой взгляд, здесь ни тени раскаяния! Об отпущении своих грехов («умирать надумала честно») заботится женщина, укравшая ребенка, а не об его матери. Ей она вторично наносит жестокий удар. Женщина не может не понимать, что если ребенок усыновлен, то найти его невозможно: он носит не свою фамилию, вырос в семье, которую считает родной, а в тайну усыновления вторгаться никто не имеет права. Будь ее раскаяние искренним, она хоть попыталась бы сама разыскивать ребенка, ведь она, единственная, могла восстановить, в какой детдом его приводила. Не верится мне, что она там была! Если бы она действительно назвала себя матерью мальчика и обещала взять его, ею заинтересовались бы, попросили паспорт, или она должна была официально отказаться от ребенка. А привлекать к себе внимание было не в ее интересах. Думаю, что попросту бросила она грудного ребенка на вокзале, а через тридцать с лишним лет, случайно обнаружив адрес (кто знает, с какой целью он был переписан?), послала матери «радостное» сообщение. «У меня этот второй удар забрал все силы, — пишет мать, — за слезами строк не вижу, руки трясутся... Прошу вас, помогите мне найти сына, Саше в то время было семь месяцев. Вы, наверно, мать и поймете меня, бедную мать, как я вся в тревоге и горе». А как найти? Время от времени мне снится один и тот же сон: веду я на поводке собаку по Малой Никитской, на повороте собака вырывается и мчится вперед, а я испуганно кричу: «Наль, Наль, остановись!» И просыпаюсь в страхе, что собака не вернется. Однажды так случилось на самом деле. Давно, еще до революции, у отца был большой сенбернар Наль, и как-то мне разрешили вывести его на прогулку, а он вырвался и убежал. И вот до сих пор во сне я бегу по Малой Никитской и кричу: «Наль! Наль! Остановись». Но вижу себя не десятилетней, а такой, какая я сейчас, и оттого, что я, сегодняшняя, не в силах преодолеть чувство детского страха, каждый раз просыпаюсь в тревоге. За что многие взрослые любят стихи детских поэтов? За улыбку? За мастерство? А может быть, за то, что стихи для детей способны вернуть человека в его детские годы и в нем самом оживить свежесть восприятия окружающего мира, открытость души, чистоту чувств? Как-то в детстве, услышав слово «душа», я спросила няню: — Что это такое — душа? — Кто ж ее знает? Ее ведь не разглядишь, —сказа-зала няня. И засмеялась: — Тебе рано о душе думать. Может быть, теперь мне было бы самое время подумать о душе, но меня интересует другое: как представляют себе понятие «душа» наши нынешние дети? И вот несколько разговоров; — Саша, ты можешь мне сказать: что такое душа? Саша (ему семь лет): — Не знаю. — Но все-таки, как ты думаешь, она у тебя есть? Саша (пожав плечами): — Не знаю. Наверно, нету. — А у мамы? Саша: — У мамы, наверно, есть. Вы стихи хотите сочинять? Я сам могу вам сочинить про душу. Только не сразу. Минут через десять он протягивает мне листок бумаги: — Пишите! Я сочинил.— Читает с пафосом:
— Постой, у кого же душа на небе? Саша не теряется: — У космонавтов. Это я сказочно написал, понимаете? — Ну, если сказочно, тогда понятно. Разговор с Юлией. — Ты можешь мне сказать, Юля, — что такое душа? Юлия (ей восемь лет): — Не знаю, ну это — человеческая душа. Ну, вообще, кто добрый. — А душа у всех есть? Юлия: — У всех. — А где она, по-твоему, находится? Юлия, не задумываясь: — Возле сердца. Разговор с Ксенией (ей восемь лет): — Я хочу тебя спросить, Ксения, где у человека душа? Ксения: — В теле. — А душа у всех есть? Ксения: — У всех. — А как же иногда говорят: «он бездушный»? Ксения {негодующе): — Бездушный! Очень злой! Жадный! — А ты сказала, что у всех есть душа? Ксения: — У всех, кто добрый. Разговор с Антоном: - Как по-твоему, Антон, что значит «человек большой души»? Антон (ему девять лет): — Ну, кто живет для людей.— Размышляет вслух: — Бывает большая душа, добрая душа. — У больших — большая? У маленьких — маленькая? Антон: — Сказали! Вы меня нарочно путаете? Ум у человека растет, а душа, с какой родился, такая есть. — Вот здесь ты неправ. И душа растет. Антон: — Растет? Ну, пожалуйста! Разговор с Наташей: — Скажи мне, что такое душа? Наташа {ей девять лет): ~ Не знаю, как сказать... Душа — это нe руки, не ноги, а сам человек. ~ А вот раньше было выражение: «душа общества». Как по-твоему, что это значит? Наташа: — Не знаю... наверно, стараться для общественности. По душе пришлись мне ответы наших детей. Мне кажется, что человечество не должно быть особенно обеспокоено перенаселенностью нашей планеты, пока в некоторых странах, в Бразилии например, каждые три минуты умирает ребенок. Сегодня прочла, что убит Уберто Альварадо. Перед смертью его подвергли чудовищным пыткам. Он был секретарем ЦК Гватемальской партии труда и писателем. Трагична его смерть и возвышенна, если так можно сказать о смерти. — Вы слишком много работаете, у вас утомленный вид, вам надо отдохнуть, — качая головой, говорит мне представительница Дома учителя. — Надо бы! Да вот не выходит. — Будьте решительней! Скажите себе — я отдыхаю. — Но вы же сами просите меня завтра выступить. — Но это другое дело! Очень важное мероприятие: для будущих учителей. В виде исключения! Для каждого его дело самое важное, вот так и носимся в виде исключения. Соскучилась по снегу. Погода у нас: «то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет»... А вот в Париже — неожиданно снег, снег по колено. (Показывали по телевидению.) Москвичи шутят: международное сотруд-ничество — обмениваемся погодой. Была в Доме Горького. Вошла и остановилась на пороге, услышав голос Алексея Максимовича, доносившийся из столовой. Не сразу сообразила, что это запись его речи на Первом съезде писателей. Сотрудники Музея Горького {не хочется называть его музеем) вчера устроили вечер в честь главного литературного события уходящего года, в честь сорокалетия Первого съезда. Сидели мы, несколько участников съезда, в той самой комнате, где когда-то у Горького за чайным столом собирались многие прозаики и поэты. Здесь они читали свои новые произведения и прямо и откровенно высказывали свое мнение в глаза друг другу. Подчас спорили и с самим Горьким. Возобновить такие вечера, возродить их дух — вот что задумали сотрудники музея. Не только вспоминать о встречах с Алексеем Максимовичем, но и читать друг другу еще неопубликованное, говорить о замыслах, о судьбах произведений, приглашать сюда молодых. Горький всегда интересовался молодыми. Хорошее начинание, я всей душой - за него. Одно дело — обсуждать произведения в творческих секциях, на сове-щаниях, и совсем другое — размышлять, спорить, высказывать свое мнение о литературе в Доме Горького, где, как говорится, и стены обязывают. Помню, моя мать, если ей предстояло заняться чем-то для нее неинтересным, часто повторяла: — Ну, это я сделаю послезавтра. Ей казалось, что послезавтра все-таки еще далеко. У меня всегда есть список дел на послезавтра. Но не потому, что мне не хочется взяться за них. Времени не хватает, и послезавтра — это все-таки не сию минуту, есть еще завтра, когда многое можно успеть. Но часто неожиданные дела перебегают дорогу, и опять что-то откладываешь. И вот не успела оглянуться, а послезавтра уже Новый год. И столько еще не сделано... Зима. Пушистое белое Подмосковье. Особенно люблю его в новогоднюю ночь. Заснеженные елки под звездным небом торжественнее, чем в празднично убранных залах.
|