Глава 13 Скрипка, свет увидит твой скрипач

Мальчишке повезло: раны были не опасные, ни один из осколков мины не достал до костей.

- Эх… - протянул здоровый жилистый парень с перевязанной головой, который лежал напротив Яшки. – Домой бы сейчас…Там мать – она меня бы вмиг на ноги поставила, не то что эти!, и зло покосился на трех молоденьких медсестер, хихикавших в коридоре.

– Болит, зараза! – он осторожно дотронулся до головы, поморщившись. – Мама…у нее руки нежные, любую повязку наложит так, что за счастье почтешь. Солдат грустно вздохнул и отвернулся к стене.

- Малый… Как же ты на войне-то оказался?

Немолодой уже мужчина в коричневой пижаме, внимательно рассматривая Яшку, достал табак из кисета, его пальцы сами проворно набивали табаком тонко скрученную бумажную трубочку. Но, спохватившись – больничная палата все же! – раненый торопливо спрятал курево под подушку. У него не было правой ноги ниже колена.

Яшка поспешно перевел взгляд с забинтованной культи, на которой проступила свежая кровь, на окно, где бархатное солнце в конце лета переливалось спокойным вечерним багрянцем.

- Сбежал, - буркнул мальчишка.

- Ох, зря ты это… У меня сын твоих лет был, может, чуть младше. Тебе лет-то сколько?

Яшка промолчал. Безногий, откинувшись на спинку кровати, на минуту умолк, лицо его бледнело. Было видно, что его совершенно не заботит возраст Яшки.

Потом его голос еле заметно задрожал:

– Он в школу ходил, хотел быть ученым человеком, в институт поступить…Только вот…ни в какой институт он уже не пойдет, - мужчина опустил голову.

- А где он? Тоже на войну ушел? – оживился мальчишка. Но тут он посмотрел на раненого мужчину и понял, что лучше бы он этого вопроса не задавал.

- Нет его больше… Ни его, ни жены, ни матери с отцом… Погибли все. Фашисты, будь они прокляты, всю деревню сожгли, одни головешки оставили…

***

В противоположном крыле госпиталя располагались офицерские палаты. Они были рассчитаны не на 30 человек, как для рядового и сержантского состава, а на 12-15 раненых.

В еще жаркие по-летнему дни двери почти всех палат были раскрыты настежь, и Яшка, от скуки прогуливаясь по коридору мимо вечно мотающихся туда-сюда медсестричек, то и дело проходил мимо офицерских палат. Он не мог не заглянуть внутрь, там, казалось ему, текла совсем другая жизнь.

Однако то, что он мельком видел там, мало чем отличалось от того, что происходило в солдатской палате. Офицеры, в таких же пижамах и бинтах, так же лежали и сидели на кроватях, медленно бесцельно бродили в проходах между коек, болтали о том о сем. «Легкие» травили анекдоты лежачим, много играли в карты.

Правда, иногда он замечал, как офицерам приносили папиросы, шоколад и печенье. А мальчишке, так хотелось этого печенья! Казалось, он чувствовал этот сладкий и немножко пряный аромат через весь госпитальный коридор. Однажды ему даже приснилось, будто большая сердобольная нянечка Зоя принесла ему целый кулек этого печенья.

Порой он порывался, как когда-то в детдомовском прошлом, просто подойти к офицеру и попросить вкусного печенья, но каждый раз ему, рядовому бойцу, становилось неудобно и стыдно. Ведь взрослые солдаты не попрошайничают!

Правда, Яшка был не из тех, кто сдается после первой же неудачи и тогда он вспомнил, как когда-то в Харькове, пробираясь на фронт, вместе с кучкой таких же, как он, беспризорников зарабатывал себе на хлеб и конфеты – становился на людной дороге, клал перед собой старую потрепанную кепку и пел все песни, которые только знал. Некоторые прохожие улыбались, кто-то просто проходил мимо, а некоторые бросали в кепку мелочь.

Однажды утром, дождавшись, пока военврач в сопровождении медсестры покинет офицерскую палату, Яшка проскользнул в двери, несмело остановившись на пороге. Несколько пар глаз обратились к нему, заставив покраснеть.

- Тебе чего, парень? – спросил один из пациентов.

- А… а давайте, я вам спою, - выдохнул Яшка.

Раненые офицеры дружно повернули головы в сторону вошедшего. Один из них, молодой летчик с рукой и плечом в сером затертом гипсе, подмигнул мальчишке:

- Ну, давай, спой!

Яшка сглотнул слюну, тихонько кашлянул пару раз, приосанился и запел первую попавшуюся песню, которая пришла ему в голову.

- Рано на свита-а-анке зашли в дере-е-евню танки… - не очень умелая, но бодрая песня полилась по притихшей палате, и только зелено-изумрудные ветви яблони покачивались за окном.

«Бои вокруг идут страшные, людей молотит – спасу нет, а яблоки, то яблоки вон все равно растут, поспевают, ребятушки. Как будто и нет никакой войны… М-да, интересная штука жизнь – ничто ее не берет…» - худощавый капитан-танкист сидел на подоконнике, опираясь на свой костыль.

Он, слушал хрипловатое пение незнакомого пацана и смотрел в окно, переливающееся предвечерними солнечными зайчиками. Он все еще не в мог понять, как это ему удалось почти невредимым выбраться из горящего танка.

- Молодец, парень, - смешливый летчик встал с койки и подошел к Яшке. – Может, хочешь чего, а? Ты говори, не стесняйся.

- Пе… печенья…

Несколько рук разом потянулись к своим тумбочкам – к офицерским доппайкам. Вскоре перед Яшкой лежала небольшая горка из печенья, галет и прочих угощений. Яшка слегка опешил.

- Сынок, а сынок, - вдруг позвал его кто-то. Яшка повернулся на голос и в дальнем углу палаты увидел пожилого человека. Тот кашлянул два раза, провел по губам ладонью и осторожно скосил на нее глаза. – А ты что, только одну эту песню знаешь?

- Не-а, - гордо ответил подросток.

- Так спой нам еще что-нибудь!

Яшка с минуту раздумывал, а потом запел:

- Музыкант с ослепшими-и-и глазами-и-и, я бы ваши руки целовал…

Яшка хорошо помнил эту жалостливую песню про молодого младшего сержанта, которая очень подходила и для уличных попрошаек в Харькове, и для такой вот госпитальной обстановки.

- …Только с переби-и-итыми ногами-и к койке он прикованный лежа-ал. Скрипка, родная-я скрипка-а-а, успокой душу, не пла-ач, помни, скрипка-а, свет уви-и-идит твой скрипа-ач…

В палате, пропитанной едким запахом лекарств, повисло молчание. И среди этого молчания послышался тихий сдавленный стон. Яшка оглянулся и увидел у стены человека.

Его лицо было почти полностью забинтованным; открытым оставался только рот да часть левой щеки, почерневшей от страшного ожога. Человек лежал неподвижно, лишь его тонкие бледные пальцы осторожно ощупывали краешек кровати.

Мальчишка вдруг почувствовал, что этот человек зовет его. Он склонился над раненым, и тот, часто-часто задышав, тихо спросил:

- Так что? Свет увидит скрипач? – в голосе раненого звучал не вопрос, а надежда.

- Да, увидит, - уверенно ответил Яшка.

Через несколько дней его выписывали из госпиталя. Рядовой Шевченко, уже в форме, с гвардейским значком и медалью за боевые заслуги на груди, зашел к раненым офицерам – попрощаться. Его новые друзья, которым он приходил петь, были потрясены:

- А ты что, солдат? Да еще и гвардеец! Ну, сынок, счастливо тебе…

Так Яшка вернулся на фронт. И до самого конца войны пули и снаряды облетали его стороной…