Глава 15 Ладанка на шее

Когда в конце марта – начале апреля 1945 года наши войска вышли к Дунаю в районе Вены, окружающие город альпийские вершины еще поблескивали на солнце чистым снегом. Наши армейские части сходу, с использованием паромов, начали охватывать и окружать засевшие в городе остатки эсесовских танковых дивизий. Войска переправляться на противоположную сторону реки, ближе к городским окраинам.

Однако взять город сходу никак не получалось. Немецкие наблюдатели-корректировщики, засевшие в тайных укрытиях по склонам гор, знали свое дело, и как только наши катера с «прицепами» приближались к середине Дуная, вражеская артиллерия открывала по нашим плавсредствам сильный прицельный огонь. Приходилось поворачивать назад.

Яшка, сидя в катере на втором номере, со страхом наблюдал, как немецкие снаряды ложились в воду совсем рядом.. Ух… Бррр!.. Нет, никак не мог привыкнуть он к этому противному, высасывающему все нутро ожиданию смерти, которая, совершенно невидимая, может прилететь откуда угодно и в какой угодно момент и еще юного, заметно подросшего и жизнерадостного парня, может в следующий момент не стать на этом свете.

Он всячески старался гнать это ожидание смерти заменяя его другими чувствами и любыми постоянными и случайными делами и заботами. На какое-то время становилось легче, еще свежие в памяти бои и горькие потери товарищей-однополчан уходили из головы в прошлое, уступая место повседневной батальонной суете, тому, что нужно было сделать сегодня, сейчас, сию минуту.

Но вот снова взлетала в небо сигнальная ракета, снова Яшка со своим первым номером прыгал в катер и снова где-то совсем рядом с бортом немецкие снаряды вздымали волны. И все начиналось сначала.

Вот и сейчас, когда очередной снаряд с шумом плюхнулся в дунайскую мутную воду, Яшка вздрогнул и подумал, что зря они, наверное, все это придумали. Столкнувшись с плотным заградительным огнем немецкой артиллерии, командование батальона решило прибегнуть к обманному маневру. Сначала катера, которые тащили тяжелые паромы с танками, пушками и десантниками, должны были идти против течения, все выше и выше вдоль своего берега, куда не доставали вражеские снаряды. Выйдя таким образом из зоны обстрела, катерники на максимально возможной ходу спускали свои посудины с «прицепами» вниз по течению.

Благодаря этим маневрам немцы не могли быстро и эффективно подавить наш десант, и постепенно советские войска и техника накапливались на противоположном берегу для решающего наступления. Такая игра со смертью продолжалась уже два дня…Второй номер поминутно оглядывался вокруг катера, отмечая про себя примерную дистанцию до последнего места попадания артснаряда в воду. Это занятие для него было гораздо важнее и интереснее, чем созерцание проступавших в стороне острых шпилей венских церквей. «Говорят, красивый город. Придется ли побывать в нем?» - мелькнуло в голове Яшки, но тут же внимание переключилось на большой столб воды, поднятый немецкой миной в самой близи кормы катера. От резкой и крутой волны катер сильно качнуло, и он стал терять ход.

- Ух ты, что-то уж совсем близко шарахнуло. Хреново…

Яшка поднял глаза к серо-мглистому небу, ожидая оттуда смертельной точки. Потом посмотрел на своего первого номера – боевого друга и настоящего мужика, сержанта Петунова:

- Что будем делать?

Петунов пристально, не отвлекаясь на столбы всклокоченной воды, уставился на корму катера, что-то металлическое стучало по борту.

- Яшка, а ну-ка метнись на корму, глянь на трос, вроде стойка оторвалась, - при этом он поворачивал руль влево, пытаясь удержать на середине реки переставший слушаться катер. – Как бы на винт трос не намотать, а то буксир может порваться…

Последние слова Петунов прокричал уже в спину Яшке. Второй номер сноровисто перебрался на корму, осторожно лег на живот, опустил голову и стал разглядывать винт. Да, стойка действительно оборвалась, но трос до винта не доставал.

- Тут все нор…

Он не договорил. В этот момент, обрывая его на полуслове, в катер попал немецкий снаряд. Он ударил именно в то место, где перед этим всего за две минуты до этого находился Яшка и где оставался за рулем катера сержант Петунов. Взрывной волной оглушенного Шевченко швырнуло в холодную воду, его шинель и сапоги моментально стали неимоверно тяжелыми. Хотя Яшка с детства хорошо плавал, ему оставалось надеяться только на Господа Бога и спасательный жилет.

А в это время то, что осталось от развороченного мощным взрывом катера, стремительно уходило на дно Дуная. Вокруг продолжали реветь моторы и с пронзительным воем сыпаться бомбы. Но там, где над Яшкиным катером уже смыкалась дунайская волна, царила удивительная извечная тишина. Эту тишину уже не в силах был нарушить никакой самый жуткий грохот войны.

Не было ни предсмертных человеческих криков, ни человеческих останков – будто и не было его друга Петунова на этом свете. И только черный едкий дым, оторвавшись большим неправильным шаром от еще по-зимнему стылой реки, стремительно поднимался над Дунаем, унося в поднебесье, подальше от боли и лжи, душу погибшего русского солдата.

Оклемавшись от первого потрясения, Яшка принялся лихорадочно грести. Первая же его мысль была – надо во что бы то ни стало грести. Грести, чтобы не замерзнуть совсем. Но куда плыть? На том берегу немцы, на этом… на этом уже не видать наших. Густые заросли кустарников и почерневший топляк, дунайские плавни.

Но где же наши?

Яшка отчаянно барахтался, пытаясь хоть как-то согреться. Борьба за остатки тепла, стремительно улетучивавшихся из его тела, стала его главной целью. Он совсем не задумывался над тем, что у Дуная быстрое течение, и оно стремительно относит его далеко от основной переправы советских войск.

Не в силах перебороть течение, он все больше и больше удалялся от того места, где был подбит его БМК. Рядового Шевченко неотвратимо несло к Вене. Вена… Красивый город… Так говорил Петунов… Там немцы… Там тепло…

Чтобы добраться до своих, ему нужно было грести к берегу. Но это, особенно учитывая безнадежно отяжелевшие сапоги и шинель, было невозможно. К тому же спасательный жилет – с одной стороны, он не давал окончательно обессилевшему бойцу камнем пойти ко дну, но с другой, жилет значительно затруднил борьбу с течением, которое делало с Яшкой все, что хотело.

В какой-то момент показалось, что он быстро и неминуемо теряет сознание. Не в силах разогнать по жилам кровь, резко замедлившую свой ток, он совершенно выбился из сил. Борясь с ледяной массой воды, парень начал сдавать.

Удивительно, но вопреки ожиданиям, он явственно ощутил, как тело, которое через каких-нибудь десять-пятнадцать минут должно было распрощаться с душой, перестало реагировать на ледяную весеннюю воду, а ведь вот только что был он, этот холод, и десятки, а может сотни его острейших иголок безжалостно кромсали все тело, и кости ломило изнутри.

Совершенно не отдавая себе отчет в том, что делает, не сгибающимися пальцами стал на плаву стаскивать с себя сапоги и шинель. Дунай понес его к берегу. Впереди замаячили крыши каких-то домов.

...Марта, охая и причитая на ходу, поминутно оглядываясь туда, откуда докатывался в их сторону сильный грохот артиллерийской канонады, спускалась к берегу за водой. Рядом молча, думая о чем-то своем невеселом, позвякивая ведрами, шла ее единственная дочь Агнесс.

Несмотря на приблизившиеся вплотную бои, жизнь в венском курортном пригороде Флорисдорфе продолжалась, и каждый день необходимо было думать о тепле, еде, воде. Водопровод, правда, уже давно не работал в их маленьком дачном доме, куда женщины перебрались из своей квартиры в самом центре Вены, спасаясь от уличных боев, в последние недели в городе стало совсем туго.

Марта зачерпнула ведром холодную речную воду, то же сделала и Агнесс. Тонкие пальцы девушки, коснувшись стылой дунайской воды, вздрогнули. Сильный озноб побежал от рук по всему ее телу: - Холодно, сказала девушка. Нынешней весной холода почему-то слишком долго не покидают теплую и жизнерадостную в это время года Австрию.

Женщины набрав ведра воды отправились к своему домику.

Как только Яшкины ноги нащупали дно, страстная жажда молодого организма жить, жить и жить толкала тело интенсивно двигаться, скорее на сушу. Песчаная полоска берега была все ближе, хоть тело и было промерзшим до самой глубокой клеточки, голова соображала ясно. Яшка увидел двух женщин идущих с ведрами и сообразил, значит тут рядом есть люди, это означает теплая одежда, значит спасение.

Женщины почему-то обернулись, Агнесс всмотрелась в даль берега, судорожно принялась дергать мать за рукав:

- мама, мама, посмотри, кто это?

Марта повернула голову в сторону куда указывала Агнесс.

- Для купания еще слишком рано... О, Боже, кто это?! Женщины бросили ведра, а потом не раздумывая кинулись бежать движимые страхом, что же первобытные инстинкты порой это единственное что может спасти человека, тем более во время войне.

Плюхнувшись животом на чистый песок и сделав несколько глубоких вдохов Яшка бросился к ближайшему дому, не думая даже, кого он там встретит и встретит ли вообще. Главное, чтобы дверь была открыта. Хотя, по правде говоря, в тот момент и закрытые двери не стали бы большим препятствием для умирающего от переохлаждения человека.

К счастью для него, дверь в дом была не заперта. Отчаянным ударом он распахнул ее и ворвался в первую попавшуюся на его пути комнату. «Никого! Это плохо? Хорошо? А-а…» - и Яшка стал срывать с себя все – гимнастерку, штаны, подштанники. Он срывал обмундирование с себя неистово, таращась во все глаза на красивую, красную с голубыми и желтыми цветами скатерть на круглом столе посреди комнаты.

Скатерть была совсем сухой и, наверное, теплой. Мягкие ворсинки бархатной материи, как показалось Яшке, сами собой излучали тепло и уют. Что еще надо было для уставшего, продрогшего и все еще не верящего в спасение человека?

Но вот с плеч сброшена последняя казенная тряпка, и совершенно голый, но живой, он наконец укутался в волшебную скатерть. О, какое это блаженство – каждой клеточкой ощущать ее тепло!

Блаженство было недолгим. Через минуту Яшка снова почувствовал холод. Он посмотрел на бесформенную кучку из мокрых и грязных гимнастерки, штанов и еще больший озноб пробежал по спине. Как появишься во всем этом в австрийском местечке, в котором, возможно, еще и какая-нибудь немецкая часть стоит? А фрицы сейчас ой какие злые: поймают – даже до стенки не доведут, шлепнут на месте…

- М-м… - промычал себе под нос, ощущая, как с макушки за ухо медленно скатывается холодная капля. Он еще не понял, вернулась ли к нему способность членораздельно говорить. Но это и все прочее – потом. Сейчас надо как можно быстрее найти более-менее нормальную одежду, самое главное - сухую.

Оглянулся по сторонам, но в комнате, из которой, собственно и состоял практически весь этот небольшой дачный домик, ничего подходящего не заметил. Надо было искать одежду в другом месте.

«Черт, сапоги!..» - подумал Яшка, выглянув в окно. Он представил, как сейчас босыми ногами ступит на эту холодную, местами раскисшую почву, и его еще больше затрясло, но делать было нечего во имя спасения нужно было двигаться и парень как мог, начал быстрее перебирать застывшими конечностями. Добрался до другого дачного домика...

Женщины опомнившись от неожиданности, остановились в отдалении и с безопасного расстояния наблюдали, как несчастный, едва не утонувший мальчик в военной одежде, стремительно заскочил в начале в один дом, затем выбежал из него обмотанный чем-то цветастым и направился к следующему дому.

- Агнесс, давай подойдем к парню, похоже ему очень нужна помощь, предложила Марта.

- А это не опасно?

- Не знаю, но не черт же из воды вылез.

Парень весь трясся от холода, несмотря на сухое покрывало. Глаза дико блестели полуоткрытый рот судорожно подергивался – несчастный не мог сказать ни слова.

- Wer bist du? Was brauchst du in unserem Haus? Warum warst du im Fluss? – Марта старалась на всякий случай говорить спокойно.

- М-м-м… а-а-а… м-м… - только и мог промычать Яшка. Его знаний немецкого языка, полученных еще в оккупированном Доброполье, было достаточно, чтобы понять, что пожилая женщина хочет знать, как он здесь очутился. И он бы ответил ей, но мышцы на лице отказывались слушаться.

Он сделать два нетвердых шага навстречу. Потянулся рукой к женщинам. И в этот момент он почувствовал, как его ноги предательски подкашиваются.

Марта с Агнесс, забыв об осторожности, бросились к падающему парнишке. Тут в дачном поселке они ничем не могли ему помочь, нужно было идти в Вену, благо -то всего километра два. Подхватив обмякающее тело под руки, Марта встряхнула парня, нужно идти и Яшка побрел, придерживаемый под локти женщинами и завернутый в скатерть. Они двигались осторожно, стараясь не привлекать к себе особого внимания, так и добрались до города. Марта уложила его на небольшой диванчик и стала раскутывать. Яшка едва ли мог хоть как-то сопротивляться, да и не хотел он этого.

- Мама, да он же совершенно голый! – прыснула Агнесс и попробовала отвести в сторону смущенный взгляд.

- Ну и что? – Марта строго посмотрела на свою дочь. Потом ее голос стал мягче. – Понимаешь, ему надо помочь, краснеть и стесняться будем потом, девочка моя. Он хоть и молодой совсем, но все правильно сделал, когда сбросил с себя всю мокрую одежду. Военный какой-то, наверное.. Не оттуда ли, где стреляют?

Она взяла в руки бутылку со шнапсом, которую принесла Агнесс, налила в стакан и протянула солдату. Яшка опрокинул противную горькую жидкость в рот.

Словно огнем опалило горло и грудь, но от этого огня стало легче и спокойнее. В это время в печке у стены затрещали разгоравшиеся дрова и Яшка стал постепенно оттаивать. А когда Марта начала энергично растирать его тело чем-то спиртным, то и вовсе провалился в сон.

- О, даст ист гитлерюгенд! – Марта, чьи толстые грубые пальцы энергично растирали спиртом грудь блаженно засыпающего Яшки, увидела висевшую у него вместо крестика ладанку с ликом Божьей Матери, по кругу на латыни было написано аве Мария. Простая австрийка, никогда раньше не встречавшая русских, но наслышанная об их безбожности, не могла даже представить себе, что перед ней мог быть советский солдат.

Ладанку ему подарили в Белграде, во время митинга посвященному освобождению Югославии выступал маршал Толбухин и Иосиф Броз Тито, какая-то пожилая сербка, не сдерживая слезы, схватила его крепко за руки и повела к себе домой. Там была девочка лет 10, чернявая и застенчивая, она все время краснела и прыскала в ладони, почти не отрывая глаз от пола. Старушка достала из сундука маленькую ладанку с ликом Божьей Матери и передала ее девочке, та торопливо и молча повесила парню на шею. Сербский язык похож на украинский и Яшка понял что она говорит ему - " ты очень младый, очень. Ты молись, молись Богу тогда и останешься в живых"

Яшка, возвращаясь из неожиданных гостей к своим, думал незаметно снять ладанку. Что если увидят, особисту доложат, но закрутились события, батальон снова подняли по тревоге, и забыл он про ладанку у себя на шее. Так и провез ее сотни километров по дорогам Европы.

…По носу скользнул солнечный луч, и этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы Яшка окончательно проснулся. Он не мог понять, сколько времени проспал на диванчике в домике где-то на окраине Вены. Долго и жестоко мучившие его во сне кошмары, смысла которых он так и не уловил, только запутали ощущение времени.

- и все же, как долго я спал? Ночь, сутки, двое суток? Сколько? проносились мысли в Яшкиной голове.

«А ведь это я сейчас у австрияков. Или у немцев? Черт… Что же делать? Мама родная, во дела! Гм, раскусили они меня, поняли, откуда я? И почему нет никого? Может, за фрицами побежали? А если нет? Им-то зачем сейчас выслуживаться перед фрицами, скоро же Вена наша будет. А если не сдали, если вот сейчас придут, то что? Что я им говорить буду? И на каком языке, на русском? Не, надо скорее делать ноги. Еще бы как-то узнать, где наши…»

- То есть … то есть сделать вид, что он свой, не русский! Вот ведь и про гитлерюгенд что-то та тетка лопотала. Видно, все же про него это говорилось, а значит, будем «косить» под мальчика, которого насильно мобилизовали фашисты.

И еще молчать. Нет, не молчать, а … мычать. Да, мычать ну, вроде немого. Именно, именно немой. Вот он, вариант – злобные фрицы, чуя свой близкий конец, мобилизуют всех вокруг, кто может держать винтовку, даже немых мальчишек...

Довольный собой, Яшка притих под одеялом на застланной постели, под головой белая подушка, ему тепло, о таком он на фронте и мечтать-то уже давно перестал. Хорошо…

Яшка полежав так еще какое-то время медленно, с трудом выбрался из постели, только теперь он явственно ощутил слабость, которая возникла после сильного жара, вогнавшего его в длительный сон. На стуле рядом с диваном аккуратно весели брюки, рубашка и не много потрепанная курточка. Он не спеша надел на себя одежду все оказалось ему впору. Постоял немного перед зеркалом. Ноги по-прежнему держали плохо, и он снова сел на край дивана.

И тут резко распахнулась входная дверь, и на пороге он увидел двух женщин с раскрасневшимися лицами от быстрой ходьбы. Марта и Агнесс были заметно взволнованы. Яшка понял, что произошло что-то очень важное, такое, что, возможно, резко изменило и его положение в этом доме, а, может быть, и в его жизни.

- Криг капут! Гитлер капут! – не удержалась молодая девушка, увидев, что молодой человек окончательно пришел в себя после трех очень тревожных ночей с высокой температурой и болезненным бредом.

- Варум? Почему? – прохрипел Яшка смотрел на своих спасительниц широко раскрытыми глазами, уже совершенно не скрываясь.

- О, русиш? – удивительное открытие, похоже, оказалось приятным для Марты.

- Я… я…

Слов не было. Он только широко улыбнулся и кивнул головой:

- Их нихт гитлерюгенд! Их бин сталинюгенд!

Эта шутка юноши в приличной цивильной одежде, совсем не похожего на недавнее замерзающее, умирающее существо, вызвала настоящий восторг у Марты и Агнесс, они бросились обнимать Яшку.

Вскоре за окном маленького венской квартиры Марты и Агнесс снова стало тихо. Над остывающей, еще задымленной после ожесточенных боев Веной вставало ласковое апрельское солнце…

***

Как оказалось, Яшка после своего вынужденного заплыва по Дунаю провалялся с высокой температурой трое суток, изредка приходя в сознание и не ведая счета времени. Однако солнце, теплая погода и забота Марты и Агнесс очень помогли быстрому выздоровлению нежданного гостя.

Всего рядовой Шевченко пробыл в квартире австриянок около недели. Но вот настал день, когда больше оставаться было нельзя, и он засобирался в путь. Накануне он все же сделал вылазку на улицу, чтобы, как учили его старшие однополчане, осмотреться на местности. И надо же было так случиться, что в каком-то тупичке соседствующего двора рядом с квартирой Марты и Агнесс Яшка зачем-то полез в здоровенный ящик для мусора, удивлению его не было предела в ящике кто-то заботливо припрятал новенький мотоцикл.

Мотоцикл завелся с первого же раза. «Ух ты, классная машина! Наши увидят – обзавидуются», - Яшка просто отказывался верить в свою удачу. Он даже мысленно представил, как поглазеть на трофейное чудо германской техники сбежится полбатальона, не меньше.

От такой картинки ему стало и приятно, и немного грустно. Наши… Где они сейчас? Что там с Петуновым? Неужели погиб?.. Ох, надо, надо возвращаться к своим…

Теперь, с таким мощным мотоциклом это сделать будет куда легче. О том, что по пути в родную часть могут возникнуть какие-либо проблемы, он даже и не подумал. Да и времени не было - счастливый от того, что все складывается как нельзя лучше, Яшка тут же помчался прощаться со своими благодетельницами. Те, видя решимость русского солдата, не стали больше уговаривать его остаться. Главное ведь было сделано – он жив и почти здоров.

- Ну, бывайте здоровеньки, фрау Марта. И вы, фройляйн Агнесса, берегите себя. Спасибо вам за все…

Яшка, засмущавшись, осекся. Он не знал, что надо говорить в таких случаях, и немного суконные слова благодарности слетели с его губ сами собой.

Он поморщил лоб, пытаясь подобрать еще какие-либо теплые слова для этих двух женщин, совершенно случайно ставших для него близкими, однако мысли его были уже далеко в голове его уже рисовался маршрут, которым он проедет до того места, где находились передовые позиции его батальона.

Он решительно перекинул ногу через мотоциклетное седло и в последний раз посмотрел на Марту и Агнесс.

Вот и все. Яшка поплотнее запахнул куртку и резко, налегая всей массой своего исхудавшего тела, надавил на газ.

Рядовой Шевченко гнал трофейный мотоцикл на такой скорости, какую только можно было выжать из этого чуда технической мысли Третьего рейха. В лицо бил теплый весенний воздух, по краям отличной асфальтовой дороги, кое-где покрошенной небольшими воронками от снарядов и пуль крупнокалиберных пулеметов, периодически мелькали бесформенные обуглившиеся остовы подбитой военной техники – советской и немецкой.

Вскоре он подъехал на свирепо тарахтевшей машине к тому месту, где катера его батальона несколько дней назад во время десантной операции цепляли на буксир паромы с пехотинцами, танками и гаубицами. Но ничего похожего ни на свою часть, ни на свои катера Шевченко не увидел. Неделя на войне, да еще такой, как эта, тем более когда победа не ждет, - слишком много. И с чего он взял, что его должны непременно ждать на том же месте? Если вообще однополчане надеются увидеть Яшку на этом свете.

От таких мыслей почему-то стало немного не по себе. Но делать нечего – и Яшка, решительно вдавив ногой рычаг газа, помчался туда, откуда слышался мерный низкий рокот тяжелой техники.

Мотоцикл двигался по автодороге, обстрела которой уже никто не опасался. Непрерывная колонная танков, самоходок, грузовиков с прицепленными орудиями неподалеку от берега Дуная разделялась на две потока. Одна часть техники поворачивала влево, в сторону Вены, к понтонной переправе, которая временно заменила взорванный мост. Другая уходила правее по шоссе, на северо-запад, вслед отступавшим из австрийской столицы остаткам немецких частей. На берегу Яшка заметил знакомые очертания катеров и трехосных «студебекеров» с понтонами. Сердце екнуло – свои?

Но это оказались коллеги-понтонеры из 100-го батальона. Кое-кого из этой части Яшка знал лично, и знакомые сообщили ему, что 130-й батальон отвели на отдых в городок Энцерсдорф, что примерно в сотне километров отсюда.

Сто километров! Всего-то! Да для такого мотоцикла, какой был под Яшкой, это расстояние – легкая прогулка. Главное было не «зацепиться» за какой-нибудь патруль…

Но армейские колонны текли своей дорогой, а Яшка мчал своей. И никому, кажется, не было дела до одинокого странного штатского на новеньком немецком мотоцикле, носившегося по австрийским дорогам…

А вот часовому на въезде в расположение его батальона еще как было дело до него. В общем, все правильно, по уставу:

- Стой, зараза! Щас стрельну! Стоять! – рядовой Джусумбалиев, стоявший на часах, вскинул карабин и заорал на незнакомого парня в темно-серой гражданской куртке и широких штанах, лихо затормозившего возле батальонного КПП на сверкающем мотоцикле. Тот широко улыбался и совсем не обратил внимание на окрик тощего рядового-казаха.

- Гражданский в части! – кому-то невидимому крикнул часовой в толстую трубку полевого телефона.

- Братцы, я ж свой! Яшка Шевченко… рядовой Шевченко! Вы что, не узнаете меня?

Его недоуменный вопрос буквально потонул в радостных криках сбежавшихся на КПП бойцов. Обескураженный часовой, недоумевая, как это он сразу не узнал всем известного Яшку, виновато хлопал глазами. В это время однополчане бросились обнимать нашедшегося и рассматривать его двухколесный трофей.

Особенно радовался сказочному возвращению живого и невредимого Яшки рядовой Курочка. Этому солдату было уже за 40 лет, и он для Яшки был как отец родной:

- Яшка, бисова твоя голова! Живой, черт! А мы ж тебя похоронили уже. Тут многие видели, как ваш с Петуновым катер снаряд хлопнул…

- Да что со мной станется, Андриан Саввич. Живой, как видите.

В это время к ним подбежала ефрейтор Люська из штаба:

- Шевченко, ну ты даешь! С того света вернулся, что ли? – и она протянула Яшке чистый лист бумаги и карандаш. – На, пиши немедленно, пиши, что ты живой. Пиши сейчас же, а то мы уже похоронку твоим родным отправили…