Глава 1. На крутом подъеме.

ДегтяревА. Я. Трудный век Российского царства: научно-художественное издание/Рис. и оформл. В. Цикоты. – Л.: Дет. лит.. 1988. - 239 с, ил.

Глава 1. На крутом подъеме.

СОБИРАНИЕ ЗЕМЕЛЬ

Московский князь Иван III пробыл на великокняжеском престоле 43 года. В далеком 1462 году он унаследовал от отца, Василия Темного, ослепленного в молодости сопер­никами, большое Московское княжество, территория ко­торого достигала 400 тысяч квадратных километров. А сыну своему княжичу Василию Иван III оставил огромную державу, ее площадь выросла в пять раз и превышала 2 миллиона квадратных километров!

Стремительное завершение формирования Русского государст­ва и длительное княжение Ивана III в старое время многим каза­лось тесно связанными. Ивана III долгое время прозывали Вели­ким. Лишь постепенно его фигура потускнела (может быть, и не­заслуженно) на русском историческом небосклоне и даже прозви­ще свое уступила другому. Великим стали именовать Петра I.

Думается, что Ивану досталось имя эпохи. Вторая половина XV века была великим временем, родившим достойных себя людей. Их бывает немало у каждой эпохи, но лишь немногим удается, со­вершив действительно выдающиеся деяния, выделиться барелье­фом на застывающем историческом времени. Ивану это удалось. Можно сказать, ему повезло — время позволило раскрыть многие, имевшиеся у него дарования: военные, государственные, диплома­тические... А родись он, к примеру, на полвека раньше, все они бес­смысленно сгорели бы в братоубийственной феодальной войне. [8]

Конечно, не нужно его фигуру идеализировать (так же как и всякую другую) — история сложна, соткана из противоречий. В ней нет одноцветья — ни парадно-золотого, ни черного. Князь Иван был сыном своего времени, нес в себе все его черты. Как вер­ховный правитель феодального государства он немало сделал для того, чтобы уже в обозримом будущем поднялось и окрепло, стало первым сословием государства русское дворянство, угнетавшее крестьян. Как полководец он воевал с подобными себе средневеко­выми правителями: великими князьями, королями, ханами. Но была одна существенная разница: бился Иван за возвращение в российское лоно земель древней Киевской державы, а не за куски чужих владений... Под знаком этой борьбы и прошел почти полуве­ковой срок его княжения. Московское княжество, хотя и было уже самым крепким из русских земель, в середине XV века еще подвер­галось многим опасностям и зависело от Орды. На его северной границе — всего в восьмидесяти верстах от Москвы — лежали вла­дения своенравных тверских князей, давних и упорных соперников Москвы. На юге — в ста верстах — тянулась вдоль Оки тревожная сторожевая линия, устроенная для защиты против татарских набе­гов, против Орды, не утратившей надежд возродить иго в былых батыевых масштабах. Беспокоил Ивана и западный предел княже­ства. Здесь тоже лишь в сотне верст от Можайска начинались вла­дения великого князя литовского, который захватил когда-то у Ру­си смоленские, брянские и прочие земли.

Московскому княжеству удалось во второй половине XV века не только ослабить и умалить опасность, но и изменить весь облик своего государства — превратиться из сильного княжества в мощ­ную централизованную державу.

В 1480 году окрепшая Русь сбросила ярмо ордынского ига. Одо­лев силы Орды в знаменитом «стоянии» на реке Угре, она добилась полной и окончательной независимости.

Ивану III удалось избежать больших потерь в решающем столк­новении с Золотой Ордой. Он прекрасно владел как искусством вой­ны, так и искусством дипломатии. Его отличительной чертой было великолепное умение превращать военные проблемы в дипломати­ческие, а уж если требовалось, то использовать военных средств столько, сколько было необходимо для достижения поставленной цели.

Выступая в поход против двинувшегося на Русь хана Ахмата и собрав для этого все имеющиеся силы, он одновременно предпри­нимал энергичные действия для того, чтобы, во-первых, не допу­стить соединения ордынских сил с польским королем Казими­ром IV, а во-вторых, замирить своих ударившихся в распри брать­ев —Андрея и Бориса. Первое удалось сделать с помощью крымцев, вторгшихся во владения Казимира IV, а второе — путем тер­пеливых и настойчивых разъяснений.

Но и после этого Иван не бросился всей тяжелой силой москов­ского войска на оставшегося без союзника Ахмата. Вновь взвесив обстановку, он понял, что наступление ордынцев можно отразить и без большого генерального сражения. Став на берегу Оки, русское войско вело упорные бои на переправах, где сотни пищалей исправ­но делали свое дело, отбивая у ордынцев охоту даже приближаться к берегу. Распри в стане врага, измена союзников, голод, холод и лошадиная бескормица довершили дело — Ахмат бежал на юг, бросив свое ослабевшее войско. Зависимость Руси от Орды пала.

Вместе с освобождением шло объединение разрозненных рус­ских земель. Еще в начале правления Ивана присоединилось к Москве Ярославское княжество — местные князья сделали это добровольно. В 1472 году отошла к Москве Пермская земля. В 1474 году пришло под руку великого князя московского Ростов­ское княжество. В 1478 году настал черед Господина Великого Нов­города — богатейшая феодальная республика, владения которой обнимали весь восточноевропейский север, стала частью Русского централизованного государства. Еще через семь лет Иван III завер­шил борьбу с давней соперницей Москвы — Тверью. В 1485 году Тверское княжество, владения которого теперь оказались зажаты­ми между Москвой и Новгородом, склонило голову перед москов­ским князем. Правда, еще задолго до последнего натиска тверские бояре и дворяне группами и поодиночке «отъезжали» на Москву. А когда Иван III с войском в 1485 году подступил к Твери, возна­мерившись наказать ее за союз с враждебными Москве силами, целые толпы тверских дворян стали появляться в его стане — и все били челом о приеме на московскую службу.

В 1489 году был предпринят поход московского войска в Вят­скую землю. Обширная, богатая пушным зверем область присоеди­нилась к Москве. Еще позднее, в 90-х годах, один за другим при­сягнули на верность московскому князю удельные князья: вяземские, новосильские, мезецкие и многие другие — вместе со своими владениями вошли в растущую Московию.

Собирание русских земель пришлось не по душе литовским князьям, захватившим во времена ига многие исконно русские зем­ли. На грани нового, XVI века это привело к трехлетней войне меж­ду Литвой и Россией. Победу в ней одержала Москва, боровшаяся за воссоединение русских земель в едином государстве. Семьдесят волостей и двадцать пять городов — Чернигов, Брянск, Рыльск, Путивль и многие другие — вернулись в русское владение.

В эти годы завершалось огромное дело объединения, потребо­вавшее вековых напряженных усилий всего народа. Вокруг когда-то скромного княжества сложилась мощная держава, ставшая са­мой крупной в Европе.

Карл Маркс так писал о великом времени ее стремительного возникновения: «В начале своего царствования Иван III все еще был татарским данником; его власть оспаривалась удельными князьями; Новгород, стоявший во главе русских республик, гос­подствовал на Севере России; Польеко-Литовское государство стре­милось к завоеванию Московии; наконец, ливонские рыцари еще не сложили оружия. К концу царствования мы видим Ивана сидящим на вполне независимом тропе об руку с дочерью последнего визан­тийского императора. Мы видим Казань у его ног, мы видим, как остатки Золотой Орды толпятся у его двора. Новгород и другие республики покорны. Литва уменьшилась в своих пределах, и ее король является послушным орудием в руках Ивана. Ливонские рыцари разбиты. Изумленная Европа, в начале царствования Ива­на даже не подозревавшая о Московии, затиснутой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на ее восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надмен­ные речи».

В конце XV века появилось и новое имя Русского централизо­ванного государства — Россия. Оно впервые встречается в летопи­сях, составленных при Иване III. Возникнув, названия «Россия», «Российская земля» долго существовали рядом с прежними имена­ми страны — Русь, Русская земля. Но постепенно они становились все более распространенными. «Российский» стало означать при­надлежность к государству, а «русский» — к определенной народ­ности.

Такие изменения имели глубокую жизненную подоплеку. Централизованное государство изначально складывалось как госу­дарство многонациональное. Ядром России была великорусская народность, но вместе с ней в едином государстве жили многие дру­гие племена и народы. На севере — карелы, саами, коми, ханты и манси, на юго-востоке — мордва, удмурты, а позднее башкиры, чуваши.. Поэтому появление и постепенное распространение но­вого названия государства, уже не связанного с именем одной народности, имело глубокие основания. Оно тесно переплеталось с процессом складывания и укрепления централизованного госу­дарства.

С ростом могущества страны в ней крепла великокняжеская власть. Все более возвышалась она не только над простым народом— крестьянами и ремесленниками, но и над феодальной знатью — удельными князьями и боярами. Всех феодалов Иван III заставлял присягать себе на верность. Тех, кто не угождал ему службой и поведением, подвергал «опале» — отбирал владения, удалял от своего двора, а значит, и от выгодных государевых служб.

При Иване III возникла в России система службы с земли, то есть наделения феодалов поместьями за службу. Для своего време­ни это было прогрессивное нововведение, положившее начало фор­мированию дворянства — новой опоры великокняжеской, а затем и царской власти. О политической дальновидности Ивана III, о его умении верно угадывать назревшие потребности времени говорит уже то, что поместная система, видоизменяясь и приспосабливаясь к новым условиям, прожила более 400 лет.

Централизованное государство не могло существовать без обще­го правопорядка и законодательства. Поэтому в 1497 году был со­здан первый общерусский Судебник. Всячески защищая экономи­ческие интересы феодалов, Судебник установил для крестьян срок перехода от владельца к владельцу только один раз в году — за неделю до Юрьева дня осеннего и неделю после него. Уходя от од­ного владельца к другому, крестьянин выплачивал старому хозя­ину большое «пожилое» — платил за то, что он жил на земле фео­дала. Выплатить «пожилое» мог не всякий, поскольку брали с кре­стьянина полновесный серебряный рубль, а это примерно размер годового оброка с одного двора.

Объединение разрозненных и к тому же часто враждовавших меж собой земель дало резкий толчок экономическому развитию. Росли города и села. По полям и лесам, вдоль рек и дорог возникали сотнями каждый год мелкие деревни-починки. Жили в них обычно одна-две крестьянских семьи, человек но десять — пятнадцать вме­сте с детьми.

С исчезновением мелких границ-перегородок пошел в гору тор­говый обмен. По большим и мелким ярмаркам звенело серебро, кричали-зазывали, нахваливали товар торговцы.

«Край этот, — писал о России возвращавшийся в 1476 году из Персии итальянский дипломат Амброджо Контарини, — чрез­вычайно богат всякими хлебными злаками... Русские продают огромное количество коровьего и свиного мяса... Сотню кур отдают за дукат. За эту же цену сорок уток... Продают очень много зайцев... Торгуют также разными видами дикой птицы в большом количестве».

Особенно славная и богатая торговля была в Москве. Тот же Контарини, проживший в русской столице осень и зиму, о москов­ских базарах писал восторженно:

«В конце октября река, протекающая через город, вся замер­зает. На ней строят лавки для разных товаров, и там происходят все базары.

Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых това­ров. В течение всей зимы эти товары не иссякают.

К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на продажу в город. Так цельными тушами доставляют для сбыта на городской рынок. Чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на ноги на льду реки! Таким образом люди могут есть мясо более чем три месяца подряд! То же самое делают с рыбами, с курами и другим продовольствием.

На льду замерзшей реки устраивают конские бега и другие увеселения... Русские очень красивы, как мужчины, так и женщи­ны... У них нет никаких вин, но они употребляют напиток из меда, который они приготовляют с листьями хмеля. Этот напиток вовсе не плох, особенно, если он старый!..

В город в течение всей зимы собирается множество купцов как из Германии, так и из Польши. Они покупают меха — соболей, ли­сиц, горностаев, белок, иногда рысей. И хотя эти меха добываются за много дней пути от города Москвы, больше в областях на северо-востоке и на севере, однако все съезжаются в это место, и купцы покупают меха именно здесь».

Растущее могущество страны более всего заметно было по рас­ширявшемуся год от года «каменному строению» в городах. Здесь и там укреплялись новыми башнями и стенами, украшались высо­кими храмами старые города. Немало возникло и новых. В 1492 го­ду, например, был заложен новый град на реке Нарве — прямо на­против ливонского замка, — названный в честь великого князя Ивангородом. Мощная крепость его выросла буквально на глазах у изумленного рыцарства.

Работали на строительстве Ивангорода и несколько псковских артелей. Трудолюбивый Псков и себя строил и других не забывал. Артели мастеров неутомимо укрепляли окружавшие город оборо­нительные сооружения. Почти все деревянные стены Пскова во второй половине XV века были заменены на каменные. Теперь и пушки Ордена не страшны были псковичам.

Из камня возводились здесь и многие общественные здания. А вот жилых хором из него не строили, считая, что каменное жилье вредит человеческому здоровью.

Особенно много строилось каменных храмов. За XV век их было воздвигнуто около шестидесяти. В среднем каждые полтора-два года появлялся во Пскове новый храм. Слава об искусстве псков­ских каменотесов шла по всей Руси. Работали они по многим горо­дам, даже Москва-столица охотно их приглашала, доверяла воз­ведение важных построек в самом Кремле.

О столице Иван III заботился неустанно. Неузнаваемо изменил­ся в эти годы Кремль — резиденция великого князя всея Руси. Строительство новых зданий велось в нем непрерывно. Еще не за­канчивали одно, а уж новые артели мастеров начинали следующее, одно величественней другого. Никакие препятствия и неудачи не останавливали Ивана III. Первым начали строить грандиозный Успенский собор. Князь нетерпеливо подгонял строителей, но их постигла неудача: недостроенный собор рухнул во время неболь­шого землетрясения. После этого по указанию раздосадованного Ивана за дело взялся приглашенный из Венеции архитектор Ари­стотель Фиораванти. Он, как и многие другие иноземные мастера, использовал в своей работе русские традиции, сочетая их с чертами стиля эпохи Возрождения.

В 1479 году великолепный собор был закончен и занял главен­ствующее место в кремлевском ансамбле.

Следом за Успенским собором артель энергичных псковских ма­стеров поставила новую церковь на кремлевском подворье митро­полита, а едва закончив ее, принялась возводить трехглавый Благо­вещенский собор. Итальянские зодчие тем временем занялись строительством большого великокняжеского дворца. Возведение его заняло почти 30 лет — с 1485 по 1514 год. Начали с парадной ча­сти. Итальянцы Марко Фрязин и Пьетро Антонио Солари за четыре года возвели знаменитую Грановитую палату.

Одновременно со строительством дворца и соборов денно и нощ­но отстраивались вокруг Кремля новые башни и стены. Обветшав­шие от времени и вражеских осад белокаменные укрепления заме­нили новыми, сложенными из прочного, хороню обожженного крас­ного кирпича. Треугольник красных стен длиной почти в два с по­ловиной километра прочно оградил новый Кремль от возможных опасностей. Восемнадцать прекрасных и в архитектурном и в воен­ном отношении башен — каждая из них имела свой неповторимый силуэт — защищали подходы к главной цитадели государства. Именно в эти годы Кремль приобрел очертания, сохранившиеся и до наших дней.

Он был задуман и построен как сильнейшая крепость своего времени. И действительно стал образцом фортификационного ис­кусства, превосходившим любую европейскую крепость. В непри­ступности с ним могли соперничать только некоторые горные зам­ки Северной Италии.

К началу нового века Иван III находился в зените своего могу­щества, один политический успех сменялся у него другим. Внешние противники, потерявшие надежды на ослабление растущей России, пошли на мировую. Весной 1503 года согласилась на перемирие Литва. В эти же месяцы запросил у России мира сначала один союз­ник литовского князя — Ливонский орден, а потом второй — Тев­тонский орден. Мирные переговоры велись с Османской империей.

Решительно и резко прекратил Иван III и разгоревшиеся было придворные распри — из-за власти соперничали его сын от второго брака Василий и внук Дмитрий, сын умершего лет за десять до это­го первого великокняжеского сына Ивана Молодого. Решив оста­вить престол Василию, Иван отправил 19-летнего Дмитрия в зато­чение.

И тут обрушились на великого князя беды нежданные! 17 апре­ля умерла его жена София Палеолог. Л в июле 1503 года и сам он начал «изнемогати тяжелой болезнью». Тяжело переживавший смерть жены и собственный недуг, Иван III немного оправился лишь к концу лета и ранней осенью решил совершить богомольную поездку по монастырям. Но после нее пришел новый приступ бо­лезни. «Пришло посещение от бога на великого князя-самодержавца, — записал суеверный летописец, — отняло у него руку, ногу и глаз». Судя по описаниям, у 63-летнего Ивана III произошло кровоизлияние в мозг.

Болезнь заставила князя задуматься о приближающейся смер­ти. Он принялся составлять завещание. Львиная доля владений передавалась Василию — он получил шестьдесят шесть городов, а остальные четыре сына только тридцать. Столица страны Москва впервые в истории полностью передавалась наследнику престола. А в прежние годы каждый из сыновей великого князя получал часть стольного града. И другие части завещания всячески ограни­чивали власть младших сыновей. Им запрещалось торговать на Москве, собирать некоторые налоги, чеканить монету.

Княжич Василий в последние годы жизни отца был уже факти­ческим соправителем страны. Чтобы подчеркнуть свою самостоя­тельность, он решил жениться. Пышная церемония свадебных тор­жеств должна была возвысить его авторитет. Василий отказался от женитьбы на иноземной принцессе и устроил смотрины знатным русским невестам.

В августе 1505 года привезли в Москву полтысячи девиц самых знатных родов. После тщательного отбора осталось десять пре­тенденток на руку княжича. Василий выбрал в жены Соломонию Сабурову, происходившую из старинного московского боярско­го рода.

4 сентября 1505 года сыграли пышную свадьбу.

А еще через полтора месяца, 27октября 1505 года, умер великий князь Иван III, и на московский престол код именем Василия III вступил только что женившийся княжич.

Он пробыл на троне 28 лет и все это время верно следовал заве­там Ивана Ш. Всячески кренил свою державу, заботился о йоды мающемся поместном дворянстве, зорко следил за происками ко­варных соседей, но без крайней нужды не воевал с ними, стараясь закрепить то, что сумели сделать его предшественники.

В эти годы продолжался стремительный процесс собирания зе­мель, складывания единой России. В 1510 году присоединился к Москве гордый и самолюбивый Псков. В 1514 году открыли во­рота московским войскам жители Смоленска, захваченного ко­гда-то Литвой. В 1521 году окончательно и органично воссоеди­нилась с отечеством Рязанская земля. Наконец, в 1517 — 1523 го­дах присоединились к Москве княжества Черниговское и Се-верское.

Но основное внимание Василий III уделял внутренним делам. В централизованном государстве интенсивно устанавливались и развивались товарно-денежные отношения. Росла торговля, множилось число ярмарок, расцветало ремесло. Города росли как на дрожжах, обрастали посадами и слободами. Иностранных путешественников поражали российские масштабы. Сигизмунд Герберштейн сообщал, что в Москве насчитывалось 41 500 дво­ров, то есть жило не меньше 100 000 жителей! Другой путешест­венник, много повидавший Михаил Меховский, писал, что в 20-е годы XVI века Москва была «вдвое больше тосканской Флоренции и вдвое больше, чем Прага в Богемии». В эти же го­ды немец Иоанн Фабр утверждал, что «город Москва вдвое боль­ше Кельна. Почти равную с Москвой величину имеют города Владимир, Псков, Новгород, Смоленск и Тверь... Прочие города, коих находится бесчисленное множество, не столь знамениты». Другого западного путешественника, П. Иовия, поразило уви­денное в Новгороде «невероятное количество зданий».

Самым ярким свидетельством экономического подъема городов оставалось каменное строительство. Оно шло во всех крупных цент­рах. Возводились новые крепости, перестраивались старые, укреп­лялись обогатившиеся монастыри.

Повсюду сооружались каменные церкви, в боярских усадь­бах городились каменные хоромины. Мостились новые дороги, оживали древние речные пути. На бойкой торговле богатели в Москве и Новгороде первые купеческие фамилии: Сырковы. Хозниковы, Таракановы. Самый знаменитый из них, Василий Тараканов, попал даже в былинные песни, где его именовали «гостем-заморянином Таракашкой». А на дальних восточных промыслах Соли Вычегодской начал богатеть, превращая серую соль в звонкое серебро, пронырливый Аника Строганов, родоначальник богатейшей купеческой фамилии. Но главной заботой князя были не купцы, не ремесленники или крестьяне. Главной была забота об укреплении и росте широких кругов феодалов-помещиков.

Наблюдательный путешественник Герберштейн легко и точно подметил это. «Всех одинаково гнетет великий князь жестоким рабством. Исключение составляют дети боярские — дворяне. Таких лиц, придавленных своей бедностью, он ежегодно принимает к себе и содержит, назначив жалованье, но неодинаковое». За это они должны были по первому зову являться на службу с полным военным снаряжением и несколькими лошадьми. «Бедность» дворянская, о которой пишет Герберштейн, конечно, никогда не напоминала полуголодное существование крестьянина. Бедность дворянина — это нехватка денег на хорошее дорогое оружие, на боевых лошадей, на покупку боевых холопов, которые в сражении окружали господина и защищали его, жертвуя жизнью. Это — недостаток денег на строительство хором в городе, на заморские материи для парадных кафтанов, дорогих бархатных или парчовых с золотым шитьем охабней и ферезей.

Денег в казне для раздачи жалованья дворянам не хватало, поэтому все шире и шире практиковалась великим князем раздача поместий, начавшаяся еще при Иване III. Поместья при Василии III постепенно появились во всех концах страны. В отличие от переходивших по наследству вотчин поместье давалось феодалу под условием службы великому князю. Если он не являлся по указу на службу, уклонялся от походов, то поместье у такого нерадивого «нетчика» отбиралось и передавалось другому, более ревностному служаке. Земли, населенной крестьянами, тоже не хватало, помещики часто вступали из-за нее в тяжбы, доносили друг на друга. Приказы были завалены челобитьями и просьбами. Если по доносу одного помещика выяснялось, что другой, желая уклониться от службы, с помощью подкупа или обмана «живущие земли в пусто записал», то поместье у такого отбиралось и передавалось доносчику. Обязанные пожалованием и благосостоянием только центральной власти, помещики-дворяне быстро стали главной опорой расту­щей самодержавной власти.

Энергично выколачивая деньги из своих поместий, владельцы
заботились и об их расширении, переманивали к себе крестьян —
«от отцов детей и от дядь племянников». Давали крестьянам на первые годы освоения новых роспашен «льготу», то есть освобо­ждали от платежей или заметно понижали их. Это побуждало воз­делывать новые земли, ставить новые деревни. Деревни тогда суще­ствовали в основном маленькие, но были разбросаны по земле очень часто: многие местности были буквально усеяны ими — «от дерев­ни до деревни верста». Три четверти деревень насчитывали всего по одному-два-три двора, жили в них пятнадцать — двадцать чело век — одна-две семьи. Больших сел было немного, укрупнение по­селений началось позже, только в XVII веке, когда изменились условия хозяйства, а закрепощенное крестьянство потеряло свобо­ду перехода. Но пока она существовала, и крестьянский труд мед­ленно, по верно двигал страну, увеличивал ее экономическое могу­щество.

Крепла армия, неплохо шли международные дела.

Одно беспокоило великого князя: долго не было у него сына — наследника. Лишь во втором браке с дочерью знатного литовского князя Еленой Глинской, когда Василию 111 минул уже 51 год, ро­дился наконец долгожданный наследник престола. Произошло это грозовой, прочерченной молниями ночью 25 августа 1530 года. По русскому обычаю сына-первенца назвали именем деда — Иваном, надеясь, что вместе с именем перейдет к нему и ум, и государственная мудрость, и военная доблесть умершего 25 лет назад Ивана III. Вырастить и воспитать сына Василию не довелось.

В конце сентября 1533 года, когда Ивану едва минуло три года, после одной из охотничьих потех на бедре у Василия появился небольшой нарыв. То ли поцарапал он кожу в пылу погони за зверем, то ли натер, когда скакал на коне. Василий сначала не обратил на это внимания, но спустя несколько дней почувствовал себя плохо, а через неделю ослабел совсем — только «великою нужею дошел до бани-мыльни». Правда, и чувствуя, что болезнь стала серьезной, Василий бодрился и в один из октябрьских дней даже снова собрался на охоту. По. проехав пару верст, вынужден был вернуться в подмосковное село — боль стала нестерпимой. Лечили его, как могли, — прикла­дывали к растущему нарыву «муку пшеничную с медом пресным и лук печеный». Но болезнь усиливалась, князь не мог уже ни на коне ездить, ни ходить — его переносили «на носилах дети бояр­ские и княжата на собе». Даже в церковь на молебны о выздоровле­нии его водили под руки. В конце ноября Василия III тайно, чтоб не посеять в столице смятения, доставили в Москву. Он скончался в Кремле в ночь с 3 на 4 декабря 1533 года.

Перед смертью Василий составил завещание. Он создал при малолетнем князе Иване, которому завещал княжество, совет опе­кунов из самых видных бояр, а главой его оставил Елену Глинскую.

Но после смерти Василия III совет не просуществовал и полу­года. Своенравная и вспыльчивая красавица Елена упразднила его. Фактическим правителем страны стал ее новый возлюбленный боярин и князь Овчина-Оболенский-Телепнев.

Но старомосковское боярство и удельные княжата не хотели подчиняться великой княгине и ее фавориту и ждали удобного случая для выступления. Причем не просто ждали. В 1538 году Елена, которой не исполнилось и 35 лет, неожиданно умерла. По всей видимости, она была отравлена боярами. Сразу пришел конец и могуществу Овчины — его схватили и бросили в темницу. Власть захватила Боярская дума. Внутри нее шли постоянные распри: одни бояре стояли за продолжение централизации, другие — за удельную старину и разновластие. Верх брали то те, то эти. По все одинаково жадно обирали крестьян — и в урожайные, и в голодные годы, когда богатеи непомерно вздували цены на хлеб.

Придворные интриги, ссылки, предательства, казни шли на гла­зах у подраставшего великого князя Ивана. В годы детства и ран­ней юности он часто пребывал в большом «страхованье» от бояр. В конце концов это обернулось против них. 29 декабря 1543 года 13-летний Иван вдруг приказал «поимати первосоветника боярина Андрея Шуйского». Никто не посмел ослушаться малолетнего князя — Андрей был тут же убит псарями. «От тех мест, — записал летописец, — начали бояре от государя страх имети».

Подраставший великий князь постепенно начинал входить в го­сударственные дела, в чем помогала ему группа бояр, сторонников сильной великокняжеской власти.

К 1547 году созрело среди них намерение — венчать Ивана па царство и тем усилить центральную власть.

ПЕРВЫЙ РОССИЙСКИЙ ЦАРЬ

Великий князь Иван Васильевич 16 января 1547 года, не до­стигший еще и семнадцати лет от роду, венчался в Кремле «на царство». Торжественный колокольный звон поплыл по Москве, достиг границ города, где его подхватили звонари окраинных монастырей. Отсюда он полетел в белоснежные подмосков­ные ноля и там встретился с колокольным звоном, доносившимся из ближних сел.

Праздник был велик! Никогда не видела Москва такой нарочито подчеркнутой пышности. Торжественно двигалась по Кремлю чин­ная процессия. От великокняжеских хором разряженное в замор­ские сукна и бархат да в драгоценные русские меха, сверкая золо­тыми украшениями и переливчатым драгоценным каменьем, двига­лось боярское множество к огромному собору Успения святой Бого­родицы, поставленному дедом молодого великого князя Ивана Ва­сильевича, шагавшего сейчас в голове этой богатой толпы.

Вокруг процессии стыла в восторге и изумлении огромная толпа московского люда и служилых людей, купцов, заезжих иностран­цев, ремесленников, крестьян.

В соборе перед самыми почитаемыми иконами, в блеске золотого алтаря, при сиянии тысяч толстых свечей началась долгая служба, которую вел митрополит Макарий. После богослужения Макарий возложил на Ивана шапку Мономаха. Легенда гласила, что эта рас­шитая золотыми бляшками, украшенная жемчугом и драгоценны­ми камнями, подбитая самым дорогим мехом шапка была получена древним киевским князем Владимиром Мономахом от его деда — византийского императора. Она как бы символизировала верхов­ную императорскую или царскую власть. Теперь спустя более че­тырех столетий, прошедших с мономаховских времен, шапка слу­жила службу новым устремлениям московских государей, став главным политическим знаком в грандиозном венчании «на цар­ство».

После завершения церемонии «боговенчанный» царь но алому бархату, брошенному на свежие снега, устилавшие простор Крем­ля, возвратился в свои хоромы.

Что значил царский титул в тогдашнем европейском и восточ­ном мире? Был ли он прихотью своенравного юноши или имел реальное политическое значение?

Короткое слово «царь» впервые появилось в официальном титу­ле русских правителей, до этого именовавших себя великими князьями. Именовать себя царем, императором или, на восточный манер, ханом мог в феодальном мире только правитель независимо­го, самостоятельного и сильного государства. Носитель царско­го титула по чину своему был выше многих. В Европе ему рав­нялся лишь император священной Римской империи, а па Вос­токе — ханы, унаследовавшие право верховной власти от Золотой Орды.

Таким образом, в «венчании на царство» отразилась выросшая экономическая и военная мощь России, се устоявшаяся независи­мость, самостоятельность и сила. Принятием царского титула за­креплялась и сильная политическая теория того времени, нашедшая краткое, но очень емкое выражение в лозунге-послови­це: «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать!» Под первым Римом подразумевалась древняя Римская империя, под вторым — Византийская. Византии окончательно пала под ударами турок-османов в 1453 году, как раз в годы возмужания и освобождения от ордынского ига централизованной Руси.

Считалось, что от византийских императоров перешла в Москву «боговенчанная» царская власть и здесь она останется навечно.

МОСКОВСКИЙ БУНТ И НАЧАЛО РЕФОРМ

Год 1547-й запомнился не только венчанием на царство и женитьбой молодого царя. Еще крепче врезался он в память людскую великим пожаром и восстанием московского черно­го люда. 3 июня случилось взволновавшее суеверных москвичей предзнаменование: сорвался и упал большой колокол с благоностной колокольницы.

Тревожно вел себя, словно чуял скрытое в народе напряжение, и самый известный в Москве юродивый — Василий Блаженный. За его поведением многие следили внима­тельно, считая, что этот «божий человек» наделен даром прорица­ния грядущих событий. 20 июня Василий сидел и плакал у стены Воздвиженского монастыря, притулись к нагретой солнцем стене деревянной церкви. И именно эта церковь на другой день взяла да и загорелась, бог весть от чего! Сильный ветер стал быстро разно­сить пламя — «потече огнь яко молния!».

Один дом загорался от другого — по сухому дереву тесной хаотичной застройки огонь бежал, словно по пороховой дорожке. Скоро занялся огнем весь Китай-город, Большой посад и многие улицы. А спустя час-другой огонь перекинулся па Кремль. Здесь чуть ли не разом вспыхнули от жара все деревянные здания — Казенный двор, Оружейная и Постельная палаты. Едкий дым за­полнил все соборы. Митрополит московский Макарий чуть не задохнулся в самом большом из них Успенском. «Дымный.дух тяжек и угар велик» объяли Кремль. Ослепленного и полузадохшегося митрополита стали на веревках спускать с кремлевской стены ни в один ворота было уже не выйти. Веревки оборва­лись, и Макарий сильно расшибся. Полубезумного от страха и едва живого, с опаленной бородой главу московской церкви вывезли за город.

А в Кремле тем временем стали рваться пороховые погреба. Одна за другой разлетались от взрывов кремлевские стены, под которыми они были устроены.

Паника охватила город. Несколько тысяч человек погибли в давке и задохнулись от огня. Пламя бушевало десять часов. «Же­лезо рдело, как в горниле, а расплавленная медь текла по земле, записал после пожара пораженный очевидец. — Таков пожар не бывал на Москве, как и Москва стала именоваться!» Сгорели хлебные житницы, амбары и лавки с припасами, погиб или разбежался скот. Простые москвичи оказались перед угрозой скорого голода.

Через несколько дней в царствующем граде начались народные волнения. Поползли слухи о «зажигальниках». Подозрения пали на родственников царя но материнской линии князей Глинских и бабку царя Анну. Говорили, что бабка эта «волхованием сердца человеческие вынимала и в воде мочила, и тою водою кропила, и от того Москва выгорела!» Эти фантастические слухи казались на­пуганным москвичам правдивыми еще и потому, что дворы Глин­ских каким-то чудом уцелели в море огня.

26 июня, на пятый день после пожара, черный люд двинулся в Кремль. Опасаясь народного гнева, один из Глинских спрятался в Успенском соборе. Его выволокли оттуда и убили прямо на площади. Затем народный гнев выплеснулся в город — восставшие разгромили дворы Глинских, а заодно и некоторых других бояр. Москва оказалась в руках восставших.

29 июня толпы вооруженного всяческим оружием от простой крепкой палки до меча — народа двинулись к подмосковному се­лу Воробьеву, куда предусмотрительно уехал уже в самом на­чале восстания царь Иван. «Узрев множество людей», царь ужас­нулся.

Позднее, вспоминая этот день, царь признавался: «Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои!» Но восставшие искали не царя, а остальных Глинских, уже сбежавших из столицы.

Еще несколько дней качала город стихия неуправляемого восстания. Тем временем пришедший в себя от страха 17-летний Иван приказал «сыскать» и казнить всех, кто звал в эти дни народ к «возмущению».

Восстание угасло. Но оно не прошло бесследно. Феодальная верхушка России поняла, что необходимы перемены. Царь Иван вместе с советниками стал искать пути для них. А советники у царя в это время появились новые — протопоп кремлевского Благове­щенского собора Сильвестр; неродовитый, по умный и энергичный костромской дворянин Алексей Адашев; ученый иностранец Максим Грек да еще несколько знатных молодых бояр. Постепенно возник вокруг' царя круг ближних советников, прозванный Избран­ной радой.

Деятели Избранной рады хотели упорядочить законы, воз­высить власть монарха, укрепить армию и оборонить государство от недругов, унять алчность церкви, а главное — укрепить положение верной опоры царя — дворянства.

В феврале 1549 года но совету Избранной рады был созван первый в истории страны Земский собор. С тех пор соборы ста­ли собираться регулярно — для решения важнейших дел. На пер­вом соборе и была намечена обширная программа реформ в госу­дарстве.

За короткий срок был переработан весь свод законов, и в 1550 году появился новый Судебник, заменивший полувековой давности Судебник 1497 года. Он еще больше укрепил власть феодалов над крестьянами, всячески защищал интересы дворян.

Сильно вырос и укрепился государственный аппарат. Появи­лась Челобитная изба для разбора дворянских жалоб. Ею ведал сам Алексей Адашев. Иностранными же делами занималась Посоль­ская изба.

В 1550 году появилась Ямская изба. Она энергично занялась ямским делом — набором ямщиков, строительством ямских дворов.

В 1555 году появилась Разбойная изба, которой были «разбой­ные дела приказаны».

Много усилий положила Избранная рада на укрепление армии. В 1550 году были сформированы первые стрелецкие сотни, во­оруженные огнестрельным оружием. Они размещались рядом с резиденциями царя, загородными и городскими. Видно, страх июньских дней 1547 года не прошел для Ивана даром: он решил теперь постоянно иметь под рукой грозную военную силу. Стрель­цы получали жалованье из царской казны — 4 рубля в год — и были по сути дела личной гвардией монарха, зачатком будущей регулярной армии.

В 1555 году было принято Уложение о воинской службе. Теперь каждый помещик или вотчинник не только сам должен был являть­ся на царскую службу, но еще и с каждых ста четвертей (примерно пятьдесят — шестьдесят гектаров) «доброй и угожей земли» вы­ставлять конного воина. Когда после введения этого правила соста­вили новые списки служилых людей-дворян, то выяснилось, что на Руси «множество воинства учинилося». Армия достигала те­перь 150—200 тысяч человек. Такой не располагала ни одна евро­пейская страна. Может, лишь турецкий султан мог собрать подоб­ное войско.

Это была огромная сила. Она позволила сокрушить Казанское ханство, с которым Россия вела борьбу больше полустолетия. В честь этого события был сооружен на Красной площади зна­менитый Покровский собор. Песенное многоглавие собора ярко передавало радость победы. Победа эта действительно была важной. Она подняла международный вес России, в которой многие народы увидели силу, противостоящую ханствам-вассалам агрес­сивной Османской империи, зарившейся на многие европейские государства.

Молодой царь ликовал: дела шли хорошо, одна удача, кружа голову, сменяла другую. Спустя короткое время после «казанско­го взятия» последовало новое — астраханское. Расположенное в низовьях Волги Астраханское ханство было одним из последних осколков Золотой Орды. С его падением открылись широкие воз­можности для торговли с восточными странами, уменьшились опасности вторжений.

В эти же годы в состав России добровольно вошли Чувашия и Башкирия, народы которых постоянно страдали от набегов агрес­сивных соседей-степняков.

Россия стала страной, населенной многими народностями. Во многих областях население было смешанным. Трудовой люд разных народностей мирно соседствовал на обширной земле, делил­ся трудовым опытом, выручал друг друга в беде. Одинаково тяжело угнетали его феодалы разных мастей во главе с верховным прави­телем — царем.

Русские помещики получали владения под Казанью, а татар­ские мурзы, перешедшие на службу к царю, помещались в Новго­роде, Пскове и под Москвой.

Централизованная русская держава росла и крепла. Даже по дальним углам кипела теперь хозяйственная жизнь. В городах процветало «каменное строение»: повсюду сооружались каменные укрепления, возводились храмы и боярские хоромы. Тут и там стучал в глухих местах крестьянский топор — то ставились новые дворы и деревни-починки. Около них появлялись росчисти «на диком лесу», буйно вспыхивал огневой «пал» — выжигались участки под новые поля.

От маленьких деревень тянулись дороги-тропинки к большим селам. Осенью ползли по ним груженые телеги: крестьяне везли продукты на малые и большие ярмарки. Во многих местах шла бойкая торговля. Густо звенело серебро. У оборотистого торговца серебряная деньга быстро превращалась в алтын, алтын в полтину, а полтина в полновесный рубль.

Да и крестьян теперь заставляли торговать хозяева-помещики, заменявшие в оброках натуральные продукты на денежные пла­тежи. Тугой помещичий кошель, набитый оброчным серебром, раскрывался в городских лавках, где богатевший государев слуга покупал у купцов и искусных ремесленников оружие — от простого боевого ножа до дальнобойной ручной пищали, доро­гие заморские ткани, тщательно выделанную утварь, меха, статных лошадей и разукрашенную упряжь.

Что ни год, то новые и новые товары появлялись в купеческих лавках, разжигали охоту у помещиков. Насмотревшись на них да наслышавшись о заморских диковинах, алчный и завистливый владелец спешил в свое поместье. Ездил по дворам, высматривал, где бы чего прибавить в платежах, понуждал крестьян расширять пашни, разводить скот, затевать промыслы — рыбный, соляной, бортный и прочие. Разными способами сманивал на свою землю крестьян из других волостей — вотчинных, монастырских и даже царевых. Кого уговорами брал, кого меньшим платежом перемани­вал, а через год-два снова повышал его.

Самые разворотливые хозяева затевали разные новые дела. Кто мельницу поставит, кто промысел откроет, рассчитывая с его помощью увеличить доходы. Царь и правительство поощряли их в этом. «А что на своей земле помещик ни примыслит, — не раз заявлял царь Иван IV, — то все божье да ево!»