Мадрид, 1990 4 страница

Он расхохотался. Да, без сомнения, дон Хуан применял драконовские методы, что видно и из книг Кастанеды.

— Почему дон Хуан заявлял, что сегодня, более чем когда бы то ни было, человек должен учиться находить дорогу к самому себе, к внутренней сущности? Это потому, что человек достиг более высокой ступени в интеллектуальном развитии?

— Куда там! — воскликнул он. — Причина в том, что мы — банкроты. Мы находимся, — продолжал он озабоченно, — в центре борьбы сверхмощных сил, которые грозят покончить с человечеством. Они уже пробили отверстие в озоновом слое. Думаешь, они будут эту дыру штопать? Станут ли они использовать свои огромные защитные силы, чтобы вновь восстановить Землю? Да, — заключил он с убеждением, — сегодня более чем когда бы то ни было человек нуждается в помощи магии.

По прошествии нескольких минут он спросил, который час. Было шесть часов.

— Я должен идти. Я позвоню тебе позже, чтобы сказать, когда мы встретимся завтра.

— Ты знаешь, что я улетаю послезавтра, — напомнила я.

— Не беспокойся, мы встретимся до обеда, и я принесу тебе книги, — успокоил он меня.

Путешествия

Я просматривала свои записи, чтобы определить, каких вопросов мы ещё не коснулись и какие аспекты требовали уточнения. Скоро мне стало ясно, что с Кастанедой было почти невозможно концентрироваться на какой-то одной теме долгое время. Можно сказать, что он постоянно смешивал грешное с праведным, потому что он прыгал с темы на тему, от самой настоящей серьёзности мгновенно переходил к анекдотам. Поэтому я попыталась как-то упорядочить полученную от него информацию по темам.

Я полностью согласилась с характеристикой, которую давали ему другие: он был интеллигентным, симпатичным и очень живым. И однако после ухода дона Хуана эта уверенность и жажда жизни, которые он демонстрировал сегодня, пошатнулись. Из того, что он мне рассказал, я заключила, что последующие годы были для него трудными, и хотя он чувствовал облегчение от того, что его учитель достиг свободы, оставалось и чувство одиночества. Это чувство заставило его искать людей с похожими интересами, так как было невозможно найти замену дону Хуану и его группе.

— После того как дон Хуан ушёл, — вспоминал он, не называя, однако, точной даты, — я решил совершить кругосветное путешествие. Я был повсюду, знакомился со всеми, кто объявляли себя посвященными, однако не нашёл никого, с кем бы стоило познакомиться поближе.

— Ты не нашёл никого? — спросила я, не веря своим ушам.

— По крайней мере, я не нашёл никого, с кем бы я сам захотел поближе познакомиться, — повторил он.

— Но ведь есть, конечно, и другие люди, и не только в Азии, наследнице многих древних традиций, но даже и в Европе...

— Что есть в Испании? — пренебрежительно перебил он и сам ответил на свой вопрос: — Испанцы! Что есть в Италии? Итальянцы!

И Кастанеда возвратился назад в Америку, туда, где он, как латиноамериканец, познал, по-видимому, на собственном опыте и расовую дискриминацию, что следует из одного его комментария, сделанного во время еды, когда он рассматривал меня и Флоринду:

— Для вас всё проще, ведь вы — европейцы.

Очень неожиданное заявление, ведь он всегда подчеркивал своё западное образование. Но это впечатление подтверждает и Анеис Нин, которая записала в своём дневнике: «Дина привела к обеду Кастанеду. Восхитительный человек, смесь примитивных и академических элементов. Он отрицает, что в нём течёт индейская кровь. Чувствуется, что он шизофреничен и раздвоен».

Но он неравнодушен к Европе, несмотря ни на что.

— Флоринда и я часто ездим туда, особенно в Италию, — с довольной улыбкой признался он.

В конце концов, один из его дедушек был итальянцем.

— Вы ездите в какой-то определённый город?

— Нам очень нравится Рим. Приезжая туда, мы всегда навещаем Феллини, который является нашим другом. Я говорю ему: «В твоем возрасте тебе бы пора оставить страсти, не растрачивай свою энергию, интересуйся другими вопросами». Но он не воспринимает мои слова всерьез, говорит, что не сможет жить, если он не влюблен.

— Вы встречаетесь всегда только в Риме?

— Нет, мы видимся и в Лос-Анджелесе. Однажды он пришёл ко мне с одним римским юношей, потому что путешествие было для него скучным, — как он выразился, он хотел наслаждаться во время путешествия красотой.

— Вы говорите с ним по-итальянски? — спросила я его, вспомнив его замечание о том, что он учился в Милане.

— Мой итальянский очень скуден, — признался он. — Я им недостаточно владею, чтобы чувствовать тонкости языка. С Феллини мы говорим по-английски.

Федерико Феллини заявил в 1989 году, что в 1985 он отправился в Лос-Анджелес, имея намерение снять фильм о доне Хуане. Кастанеда согласился сопровождать его в Мексику, но потом изменил своё решение. Феллини со всей своей съемочной группой отправился в Мексику, и из этой истории получилась комедия под названием «Путешествие в Тулум».

В 1980 году Кастанеда был в Испании и посетил Мадрид и другие города. Самые впечатляющие воспоминания остались у него от празднеств, во время которых он наблюдал поразившее его поведение людей.

— Вечером они все становились сумасшедшими! — вспоминал он с восхищением, имея в виду их совершенно неортодоксальное поведение и сексуальные наклонности. — Но, как уверяли меня хозяева, на следующий день они вновь становились вполне нормальными и превращались в серьёзных служащих бюро в галстуке и с дипломатом.

Воспоминания об этих людях лежали в основе часто повторяемой им шутки, когда он с испанским акцентом и высокомерным видом пародировал своё собственное представление, причем наделяя себя благородным титулом:

— Дон Карлос дель Валле де ла Херрадура.

— Какое впечатление осталось у тебя от Испании?

— В Испании очень сложное общество, — сказал он, подумав немного. — Я заметил там большое социальное напряжение.

— Был ты там позже?

— Да, в 1985 году, когда ушла донья Флоринда, мы решили отправиться на некоторое время путешествовать. Мы не знали, куда. У нас была лишь потребность уехать.

Группа, которую возглавляла донья Флоринда, по его словам, исчезла. Те же, кто воспринимал его как Нагваля, поехали с ним в аэропорт.

— И у вас не было ни плана, ни цели?

— Нет! В аэропорту мы спросили, какой первый самолет летит за границу. Девушка в окошке информации спросила: «Куда?» Мы отвечали, что это не имеет значения. Она была поражена и сказала нам, что первый рейс идёт в Южную Корею, но мы уже не успеем на него. Я спросил, куда отправляется следующий самолет, и она ответила, что в Хельсинки. Мы тут же купили билеты и сели в самолет.

— И вы полетели в Хельсинки?

— Да. Когда мы туда прибыли, там было ужасно холодно, — смеясь, вспоминал он.

— И вы оставались там продолжительное время?

— Мы объехали всю Скандинавию, пока нам не надоел холод и мы решили поискать тёплые края. Наконец мы прибыли в Барселону.

Карлос рассказал, что в этом городе он впервые почувствовал колющие боли, которые оказались грыжей. Он считал, что повреждение было вызвано резким движением, которое он сделал в момент исчезновения доньи Флоринды. Состояние ухудшалось, и он решил согласиться на операцию.

— Хирург пояснил мне, что я, по всей вероятности, не перенесу операции. И он попросил меня проявить понимание к той сложной ситуации, в которой он окажется, если я умру во время операции: в случае моей смерти ему придется заполнять целый ряд бумажек, и каждую в шести экземплярах.

С ироническим смехом он пояснил, что те сложности, которые он мог бы доставить врачу, умри он в Испании, заставили его срочно вернуться в Соединённые Штаты и искать подходящую больницу.

Медбрат, негр, который стриг мне волосы на лобке, спросил меня: «Что у тебя?» Я ответил: «Грыжа». А он возразил: «Это больше похоже на рак». Когда он это рассказал, он смеялся так, что слезы выступили у него на глазах. Он вытер глаза и досказал историю до конца.

— Когда я был уже в операционном зале, помощник хирурга, молодой гомик, успокаивающе сказал мне, подхватив меня сзади, чтобы уложить на операционный стол: «Не бойся, это вообще не больно».

То, как он рассказывал об этом случае, превращало всё происшедшее в забавную комедию, даже если иногда он немного и переигрывал. Говоря об этом, он вспомнил слова дона Хуана:

— Болезнь — это проявление дисгармонии между телом и окружающим миром. Тело — это наше осознание, и его надо содержать в безупречности.

Я думаю, что ежедневные занятия кунг-фу имели своей целью достижение этой гармонии. Флоринда тоже занималась борьбой. В своей книге она пишет, что долгие годы занималась каратэ и даже показывала индейцам в джунглях своё умение.

Кастанеда и Флоринда частенько путешествовали, иногда просто ради удовольствия, а иногда в связи с публикацией их книг. Однако этой возможности менять место своего обитания способствует и весь их образ жизни. Как мне пришлось самой убедиться в начале моих поисков, они очень часто меняли своих агентов. Если другие проявляли слишком большое любопытство к его жизни, то вполне логично, что он предпочитал сам улаживать свои дела — особенность, которая требовала, чтобы он лично знал своих издателей. Помимо пребывания в Италии и других странах Европы, Кастанеда по неизвестным мне причинам не только долгое время жил в других странах, но и отказывался на это время от некоторых своих обычных занятий. Например, в связи с темой перевода его книг на испанский язык он три года жил в Гватемале и мог там лично контролировать качество переводов.

В начале октября, через пять недель после нашей встречи, Карлос и Флоринда собирались отправиться в Аргентину. И они очень удивили меня, когда сказали, что, возможно, посетят меня в Испании. Естественно, они не назвали при этом никакого конкретного срока — в точном соответствии с их привычками. Они ещё могут приехать. Однако очень сложно предсказать что-то в жизни Кастанеды заранее, во всяком случае, если верить его словам, сказанным Сэму Кину:

«Я живу в Лос-Анджелесе и открыл тут способ, как я могу использовать этот мир, чтобы удовлетворить мои потребности. Жизнь без привычек в мире привычек — это большой вызов, но это возможно. Я вспоминаю, что раньше был человеком привычек, но я начал в 1965 году бороться с рутиной. Я писал во время тихих ночных часов, и я спал и ел, только когда чувствовал в этом потребность. Я уже отказался от очень многих моих привычек и скоро стану непредсказуемым и ошеломляющим для самого себя».

Дать объяснения этой свободе передвижения, которой он хотел для себя и которую он воплотил на практике, он не считал необходимым — точно так же как и своим внезапным отказам от заблаговременно запланированных встреч. Эта особенность бросилась мне в глаза ещё при разговоре с Барбарой Робинсон, когда он отказался выступить с докладом, если срок будет назначен более чем за один день. Поэтому не удивительно его высказывание об одном ученом, на чьем докладе в Соединённых Штатах он присутствовал:

— Ученый уверял, что он внес дату этого доклада в свою записную книжку ещё в предыдущем октябре. Представь себе, какая важность!

Он произнёс последнее слово голосом, полным сарказма. И потом продолжал, раздумывая, как бы обращаясь к самому себе:

— Планировать за целый год, даже не зная, будем ли мы через год живы! Какая глупость! — казалось, он поражен таким принуждением, которое притом ещё и добровольно берут на себя.

Времена, когда Кастанеда был связан точными академическими учебными планами, давно прошли. Достаточные финансовые средства и интеллектуальная независимость позволяют ему воздерживаться от такой деятельности, которая не соответствует его собственным интересам. Казалось, только индейцы из Соноры своим поведением ограничивают его свободу действий. По его реакции можно было заключить, что это его сердит.

В понедельник Флоринда позвонила мне около девяти часов вечера.

— Мы не можем прийти завтра. Индейцы из Соноры хотят сновидеть, — сказала она упавшим голосом, которым она уже несколько раз говорила, подчеркивая настойчивость индейцев. Она спросила меня, знаю ли я, что значит сновидеть. Я подтвердила, поскольку читала об этом в книгах Кастанеды. Но я не хотела более говорить об этом, так как не владела темой. В этом отношении я была более осторожна с Флориндой, чем с Кастанедой. Несколькими часами позже Карлос рассказал мне о своей практике сновидения, которой в группе занимались ежедневно.

— Он заедет за тобой в три часа и привезет тебе книги, — объявила Флоринда. В этот момент мне пришло в голову, что она ни по телефону, ни в его присутствии ни разу не назвала его ни Карлос, ни Кастанеда. Она употребляла только личные местоимения, в то время как Кастанеда очень часто использовал её имя — разве что имя дона Хуана звучало чаще.

— А ты не придёшь? — немного разочарованно спросила я.

— Нет, я не могу оставить индейцев.

— Если мы вдруг забудем об этом во время интервью и моих предотъездных хлопот, — я попыталась оправдать свой вопрос, — можешь ли ты дать мне сейчас твой адрес или я получу его завтра от него?

— Нет, записывай сейчас, потому что он, конечно же, забудет.

Таким заявлением Флоринда заметно развенчала Нагваля. Она продиктовала мне почтовый адрес, однако не была уверена, что правильно назвала номер почтового ящика, и попросила немного подождать, пока она удостоверится. Было похоже, что она очень редко пользуется этим адресом. Она вернулась, подтвердила номер, который я записала, и пояснила, что почтовый ящик снят на её имя. Да, непросто было добраться до самого Кастанеды!

Мы попрощались. Я поблагодарила её за все, и она пожелала мне счастливого пути. Мы сказали друг другу, что встретимся в Мадриде. Я вспомнила, что Кастанеда санкционировал намерение Флоринды дать мне их общий адрес словами «Ты мне напишешь, и я тебе позвоню». И, хотя Флоринда координировала наши встречи в эти дни, из чего я заключила, что он не любит звонить по телефону, всё же именно он позвонил в первый раз, поэтому я не сомневалась, что он выполнит своё обещание. Но, с другой стороны, моё впечатление о нём было неоднозначным, и я не могла забыть его недвусмысленное предупреждение: «Скоро я стану непредсказуемым даже для себя самого...»

Позже я узнала, что некоторые из его издателей в Европе, получив его личный телефонный номер, часто звонили ему в Лос-Анджелес и вели с ним долгие переговоры. И вдруг все контакты оборвались, и никто не мог найти этому никакого объяснения. По тому номеру, что они получили от Кастанеды, их уверяли, что не знают тех, кто жили здесь раньше, и понятия не имеют, что делать с огромным количеством поступающих писем и телеграмм. В этот момент я чувствовала себя неспокойно. На следующий день у меня была назначена встреча с Карлосом, чтобы продолжить наш разговор.

***

Человек приспосабливает свои способности к окружению, в котором он существует. Для дона Хуана домом были пустыня и горы, он мог использовать по своему усмотрению флору и фауну и дурачиться, как ему вздумается. Кастанеда был горожанином и прекрасно знал западное общество. Он мог оставаться при своём мнении, удовлетворять свои потребности и заметать в конце концов следы. Но для этого ему пришлось потрудиться. Были времена, когда его очень ранили нападки толпы клеветников.

По его книгам можно понять, что Мексика была для него далеко не просто местом для туристических путешествий. Там чувствовалась связь с миром магии, который был надеждой для многих североамериканцев, желающих открыть нечто большее, чем удобства их общества потребления. Другие, напротив, видели ущемление их представлений о ценностях и даже основ религии, которые основывались на чувстве экономического и духовного превосходства над своим южным соседом. В центре этих устремлений находился Карлос Кастанеда, символизирующий другую культуру и вызвавший своими заявлениями широкий спектр реакций от возмущения до энтузиазма. Распри устилали его путь, и, даже не имея такого намерения, он принудил ученый мир занять по отношению к нему определённую позицию.

Существовал ли дон Хуан в действительности? Было ли всё только выдумкой? Кто был и откуда родом этот человек, пошатнувший антропологию в самих её основах и давший крылья силе воображения бесчисленного количества людей?

Под чужим именем

Точно в три часа Кастанеда позвонил из холла гостиницы, и я спустилась к нему. Он, улыбаясь, приветствовал меня. Когда мы вышли, я непроизвольно поискала глазами коричневый автомобиль, но вновь увидела автомобиль для сельской местности. Вероятно, он использовал большой автомобиль только в том случае, если пассажиров было много. Когда мы уселись, он несколько мгновений раздумывал, а потом спросил громким голосом, как будто разговаривал сам с собой:

— И куда же мы направимся?

Поскольку у него было совсем немного времени в связи с приездом индейцев, я предложила не ездить далеко, а просто пересечь улицу и продолжить интервью на набережной. В ответ он напомнил мне историю с тремя индейцами, которые когда-то подсели к нему там на скамью. Тронувшись с места, он предложил:

— Поедем в парк, где мы были вчера? Это очень приятное место. Там спокойно.

Поездка продолжалась долго, и, хотя я намеревалась сразу приступить к вопросам, он начал рассказывать мне анекдоты и случаи из жизни, которые не были мне известны ни по статьям о нём, ни по интервью, которые он давал. Возможно, вcе эти события произошли уже в то время, когда он «ушёл в подполье» под чужим именем. Может быть, под впечатлением философии дона Хуана он решил удовольствоваться в общественной жизни самой скромной ролью и таким образом хотел защитить свою личную жизнь. Было не так-то просто стереть личную историю, если одновременно оставляешь следы, по которым она может быть реконструирована. Но теперь для него настало более спокойное время, и, казалось, он даже находил удовольствие в том, чтобы разделить эту радость с другими.

— Долгие годы, — вспоминал он, — я легально жил под именем Джой Кортес. На это имя у меня были водительские права, страховка — в общем, все документы.

Он не стал углубляться в причины такого изменения жизни, хотя можно предположить, что его популярность стала для него слишком тяжёлым грузом. Он превратился в миф, преследуемый читателями, которым хотелось стать его учениками, и журналистами. Некоторые люди даже обвиняли его в том, что после прочтения его книг сделались наркоманами. Его исчезновение подкрепило слухи о его предположительной смерти. Лишь очень немногие знали о «рождении» Джоя Кортеса, личности, восстановившей демографическое равновесие и позволившей Кастанеде продолжать свой путь.

— Я расскажу тебе одну историю, — объявил он. — Очевидно, я должен был тогда выдержать очередной экзамен. Донья Флоринда сказала мне, что этого требует Дух. Я решил поработать поваром в Аризоне, в одном очень расистском городе, — добавил он. — Я представился в одном ресторане, и меня спросили, умею ли я eggcooking. Представь себе: варить яйца! — Он засмеялся над своим переводом. — Поскольку я не умел «варить яйца», я пошёл на три месяца в ученики и в конце концов нашёл работу в качестве шеф-повара в кафетерии. Там работала официанткой одна девушка, которая помешалась на том, чтобы познакомиться с Кастанедой. Я спрашивал её: «Ну скажи мне, зачем тебе знакомиться с этим идиотом?» Девушка возмутилась, но терпеливо ответила: «Ты ничего не понимаешь, Джой. Ты слишком необразован».

Карлос расхохотался. Он ещё и сегодня наслаждался этим перевоплощением.

— Однажды жарким летним днём возле кафетерия остановился очень дорогой белый автомобиль — лимузин или что-то подобное. В нём сидел мужчина и писал что-то в свою записную книжку. И девушка сразу решила: «Ну кто ещё может сидеть при такой жаре в автомобиле и что-то писать? Только Кастанеда!» И она подошла к автомобилю и хотела заговорить с мужчиной.

— Знаешь, что сделал мужчина? — спросил он сконфуженно. — Он прогнал её прочь и закричал вслед: «Fuck you!»

Он сказал это по-мексикански: «Vete al carajo!»

Как и при других историях, он хохотал, пока у него не выступили слезы на глазах. Он вытер глаза и продолжил рассказ: — У девушки были на глазах слезы, когда она вернулась. Она разрыдалась, — вспоминал он наполовину нежно, наполовину садистски. — Она была убеждена, что он прогнал её только потому, что она была толстая. И она обнимала меня и жаловалась на свою внешность, в то время как я пытался её успокоить и сказал: «Он дурак, не принимай всё это близко к сердцу».

— Сказал ли ты ей, кто ты был на самом деле? — спросила я.

— Я не мог, — ответил он.

— И как всё это закончилось?

— Через некоторое время донья Флоринда решила, что Дух освобождает меня от этого экзамена. Я хотел было остаться ещё на несколько дней, пока они не найдут мне замену, но донья Флоринда пояснила, что никто не ждал меня, когда я пришёл, и поэтому нет ничего страшного, если я исчезну, не предупредив. И я ушёл. И та девушка, — заключил он, — и не подозревала, что находилась в объятьях Кастанеды.

Он сказал это не так, как если бы он был донжуаном, но в том смысле, что девушка могла бы успокоить свою страсть, даже если она этого и не осознавала. Эта история показалась мне скорее разрывающей сердце, чем гротескной, и я подозреваю, что эта девушка — если она вдруг случайно прочитает эти строки — будет чувствовать себя удовлетворенной — или осмеянной, если у неё нет чувства юмора. В пограничных городах Аризоны искали Кастанеду-мага и не могли его обнаружить в личности простого повара. Однако Кастанеда, если верить другим версиям, использовал свою известность и мог быть истинным донжуаном.

— Однажды я вошёл в здание, где размещалось бюро моего адвоката, и встретил молодую женщину, которая выходила с расстроенным выражением лица. В бюро адвокат спросил меня: «Видел ли ты женщину, что только что вышла?» «Да, — ответил я, — она прошла мимо меня и казалась очень расстроенной». «Она приходила, чтобы отыскать тебя, потому что, — говорит она, — ты переспал с ней, пообещав за это ввести её в мир магии, и не сдержал своё обещание».

Кастанеда был серьезен, рассказывая об этом.

— Я пояснил моему адвокату, что видел эту женщину впервые в жизни. Вдруг она вернулась назад, и адвокат спросил её, указывая на меня: «Вы знаете этого человека?» Женщина ответила, что никогда меня не видела, и тогда он сказал: «Позвольте представить: Карлос Кастанеда». Кто-то переспал с нею, выдав себя за меня.

Другие похожие истории только подтверждают подозрение, что этот случай был далеко не единственным. Во время нашей встречи он рассказал следующее:

— Мне и моим друзьям доставляло удовольствие немного попроказничать.

К тому времени он уже сказал мне, что у него нет друзей. Я предполагаю, что его отношения с друзьями изменились с тех пор, как он стал известным автором. Об этом говорит и следующий эпизод:

— Мы вели дневник, куда записывали, что больше всего злит наших знакомых. Однажды вечером мы посетили психиатра, который ненавидел, если его посещали без предупреждения. Хотя было уже одиннадцать часов вечера, нам не удалось рассердить его, потому что как раз в этот день он устроил праздник и дом был полон гостей. Когда он меня увидел, он потребовал: «Пойдем скорее, я хочу тебе кое-кого представить».

— Это был мужчина, — вспоминал далее Кастанеда, — высокий, с приятной внешностью, одетый в белый костюм. Он занимался тем, что подписывал в этот момент мои книги, как будто он был их автором. Психиатр представил нас друг другу — меня под чужим именем — и затем оставил нас одних. Мужчина начал спрашивать меня, читал ли я его книги? Я ответил, что читал все.

Кастанеда повторил вопрос представительным тоном, а ответ — весьма скромным.

«И вы поняли, о чём в них идёт речь?» — продолжал этот мужчина. «Да, думаю, что понял», — отвечал Кастанеда, ещё более впечатляюще представив этот разговор, когда он указал на меня пальцем. — Он вот так направил на меня палец, — пояснил он рассерженно.

Вероятно, чтобы представить всё ещё более драматически, он повторил все вопросы, щелкнув в конце языком, как будто производил выстрел, и сделал движение указательным пальцем, будто он нажал на курок пистолета. Однако у него хватило сил быть вежливым и сказать лжецу: «Был очень рад познакомиться с вами, господин Кастанеда». И этот мифоман поправил его: «Доктор Кастанеда».

Доктор Кастанеда не рассказал мне конца этой истории, но, похоже, он позволил обманщику и далее наслаждаться этой ночью славы.

Я представила, какие конфликты это могло означать для него, если кто угодно мог выдать себя за него — например, для того, чтобы соблазнить женщину, как в том случае, когда молодая женщина была бессовестно обманута; или чтобы представить себя в такой манере, которая была совершенно чужда Кастанеде, как тот мужчина, что высокомерно надписывал его книги. В этом случае риск был той ценой, которую ему приходилось платить за свою анонимность.

Долгие годы он скрывался под чужим именем. Он изменил не только своё имя, но и внешность. Сегодня он может вполне свободно передвигаться, потому что существует очень мало людей, которые могут его узнать. У других остались лишь воспоминания о том, как он выглядел много лет назад. Он читал доклады, выступал с лекциями, время от времени давал интервью. Он не хотел прятаться, но не хотел и быть узнаваемым повсюду, хотя он и не мог избежать того, что время от времени один из его студентов тайком вытаскивал фотоаппарат и делал пару снимков.

Когда Кастанеда ушёл в подполье, он оставил свободным место для всевозможных наглых выходок той части общества, которая идентифицирует себя со знаменитостями вплоть до парадоксов. Как он мне рассказывал, другие выдавали себя за него не только для того, чтобы соблазнять женщин или купаться в лучах славы, подписывая его книги, но и для финансовых предприятий.

— Есть люди, которые присылают моему издательству гостиничные и ресторанные счета, утверждая, что это мои. Но моё издательство никогда не платит, потому что они знают, что я никогда так не поступаю.

Но, похоже, недоступность, которую обеспечивает ему анонимность, перевешивает все эти сложности.

Другой анекдот, который он рассказал мне днём ранее в парке, куда мы и сейчас направлялись, относился к прошлому и пояснял причины, по которым он столь часто менял своих агентов. Один агент, который некоторое время представлял его интересы, неожиданно преподнес ему сюрприз.

— Он получил предложение, что мне заплатят миллион долларов, если я выступлю на телевидении с рекламой кредитных карточек.

Это было бы для него совершенно несложно:

— Мне нужно было только сказать: «Хeлло! Меня зовут Карлос Кастанеда, и я тоже использую эту карточку»...

Он назвал имя, известное всему миру, и при этом сделал движение рукой, будто он вытаскивает из внутреннего кармана пиджака кредитную карточку и держит её, довольно улыбаясь, перед воображаемой камерой, роль которой в этот момент исполняла я.

— И что ты сделал? — спросила я.

— Договор был уже у него в бюро, всё было готово к подписи. Когда я ему объяснил, что я не делаю таких вещей, он впал в отчаяние, — вспоминал он. — Он рвал на себе волосы.

Кастанеда произнёс это не в переносном смысле, а действительно изобразил движения, как будто рвёт на себе волосы.

— Но это же ясно, — бросила Флоринда, — представь себе, бедный парень потерял сто тысяч долларов своего гонорара за посредничество!

Имя агента, который стал в этот день беднее, чем рассчитывал, они мне не назвали. Конечно, он не забудет имя Кастанеды. Похоже, эти отношения не закончились добром. Разочарование агента в своём «не понимающем выгоды» клиенте с его отказом было, вероятно, столь же велико, как и разочарование Кастанеды непониманием агента: он потратил годы, чтобы стать незаметным, чтобы проникать в другие миры и оставлять их, как ласка... Он отказывался фотографироваться для прессы, даже изменил своё имя... а его агент хочет, чтобы он «всего лишь» появился на экране телевизора перед всей Америкой!

В иных случаях, о которых он тоже рассказывал в предыдущий день, ему удавалось вызвать разочарование одним только своим присутствием, ничего не предпринимая.

— Меня пригласили на одну вечеринку, — вспоминал он. — ещё у порога я услышал, что кто-то говорит обо мне в очень хвалебных выражениях. Этот человек заявил, что я посвятил свою жизнь тысячелетней культуре индейцев и их духовным практикам, и представлял меня как героя и защитника презираемых индейцев. Но, когда я вошёл, этот человек был так разочарован моей внешностью, что перестал замечать меня и за весь вечер не сказал мне ни одного слова.

— Не принимай это слишком серьёзно, — перебила его Флоринда, — это не соответствует действительности. Я думаю, что тот человек совсем по-другому рассказывает об этом случае.

— Нет, нет, — подчеркнул Кастанеда, — он не хотел со мной говорить, поскольку был разочарован. Возможно, они ожидают высокого, с благородной осанкой мужчину...

Но Флоринда осталась при своём мнении и отрицательно покачала головой. Чтобы ещё более доказать свою точку зрения, Кастанеда рассказал следующий случай:

— Однажды я шёл по территории Калифорнийского университета. Вдруг один студент, который знал меня в лицо, крикнул девушке, с которой он только что распрощался: «Эй, вон идёт Карлос Кастанеда!» Девушка повернулась, смерила меня взглядом и ответила парню: «Ну и шуточки же у тебя!» — Кастанеда залился смехом.

Несомненно, тема его внешности имела для него некоторое значение. Не только потому, что он сам жаловался на свою внешность. Когда он говорил о Флоринде Доннер, он описал её как маленькую и уродливую. Хотя он и шутил, но предметом шутки была внешность. Когда он говорил о другой женщине, с которой был тесно связан ранее и в некоторой степени и поныне, он прежде всего подчеркнул её красоту. Несколько раз в разговоре он связывал высокий рост с достоинством и величием. Возможно, его внешность действительно является недостатком в мире стереотипов, где внешнее проявление ценится более, чем внутренняя сущность. Однако, судя по возражению Флоринды, на Кастанеду, похоже, влияет чужое мнение. Возможно, он до сих пор работает над задачей, поставленной перед ним доном Хуаном.