Мадрид, 1990 5 страница

— Однажды, — рассказывал он в день нашего знакомства, — дон Хуан попросил меня записать всё то, что мне не нравится во мне самом. После долгого размышления я составил длинный список моих недостатков, как, например, — при этом в его голосе зазвучали морализаторские нотки, — «Он не заботится о других», «Он очень упрям»... — Когда я показал написанное дону Хуану, он расхохотался и сказал: «Что за глупость! Тебе не нравится, что ты уродлив! Что ты маленького роста и некрасив!»

Возможно, он до сих пор продолжает бороться против маленькой части своего эго, которую дон Хуан оставил нетронутой, потому что его время было ограничено.

Джой Кортес был для Карлоса Кастанеды своего рода передышкой. Он использовал все полученные привилегии и одновременно избежал неприятного состояния быть знаменитостью. Ему не нужно было ни искать предлогов, чтобы удерживаться вдали от нежелаемых обязательств, ни беспокоиться о том, какое впечатление он производит на людей, ни защищать себя от нахальных и фанатичных личностей. И, если разобраться, он наслаждался анонимностью — позицией, имеющей множество преимуществ по отношению к остальным людям в мире.

— Однажды я отправился в гости к одному моему другу, — вспоминал он, — на юг Аризоны, почти на границу.

В пути он познакомился с мужчиной и женщиной, которые направлялись туда же, и они разговорились.

— Подойдя к дому, они вошли в него, а я остался в саду и стал сажать деревья. Через некоторое время они вышли наружу, и мой друг, увидев, чем я занимаюсь, закричал мне по-испански: «Я же тебе говорил, что ты не так должен делать!» Я отвечал, тоже на испанском, — он имитировал голос необразованного чернорабочего: «Но ведь я делаю точно так, как вы мне сказали!» «Я тебе приказал перенести эту землю в другое место», — ругался мой приятель, в то время как я на коленях, с испачканными руками и склоненной головой защищал мою работу перед предполагаемым хозяином. Сцена показалась гостям немного грубой, и они поспешно попрощались. «Знаешь, кто были эти люди?» — спросил он насмешливым тоном.

— Нет.

— Они представляли одну телевизионную компанию, — ответил он торжествующе, — и причиной их визита к моему другу были поиски Кастанеды.

Необходимость превратилась в игру. Ситуации, которых он мог избежать или устранить и без каких-нибудь трюков, служили ему возможностью проверить собственные способности и следовать избранной линии поведения — в одиночку или вместе с друзьями. Скрыть свою личность от тех, кто хотел его разыскать, было для него вершиной удовольствия. Я предполагаю, что сейчас он уже не играет в эти игры, потому что в качестве Нагваля имеет меньше времени и больше ответственности. Он сохраняет своё исключительное чувство юмора, но не для того, чтобы становиться участником «игр» других.

— Несколько дней назад, — рассказывал он, — одна организация прислала письмо моему адвокату, в котором они просили разрешения внести меня в список иностранцев, достигших успеха в Соединённых Штатах. Что бы ты сделала в таком случае? — спросил он серьёзно и одновременно снисходительно, в то время как я ждала, чтобы он высказался сам.

Ему не понравилось, что его до сих пор считают иностранцем, хотя он прибыл в страну ещё подростком, имеет американское гражданство и написал свои книги на английском языке.

Между тем мы прибыли в парк. Он плотно закрыл окна и оставил в автомобиле коричневый пакет из универмага. Я не знала, что в нём лежит. Во всяком случае, мы не собирались уходить далеко. Буквально через несколько шагов мы нашли скамейку, стоявшую под высокой сосной. Хотя она и находилась в тени и дул достаточно прохладный ветер, мы уселись на нее, потому что времени для поисков у нас не было. Я подготовила мои бумаги, чтобы продолжить интервью. Он сделался знаменитым благодаря его литературным произведениям, и это должно было стать темой нашей сегодняшней беседы. Я хотела полностью сконцентрироваться на этой теме, оставив все иные вопросы в стороне.

Книги

Во время своей учебы Кастанеда постоянно делал записи, часто даже при самых невообразимых обстоятельствах. Он писал свои заметки на испанском, а затем ночью переводил их на английский. Вначале он писал тайно, даже не вынимая тетради из кармана куртки, что позволило дону Хуану высказаться, что тот занимается совсем иной, менее интеллектуальной деятельностью. Когда старый индеец позволил ему открыто делать записи, Кастанеде пришлось выслушать немало шуток о себе, причем не только от дона Хуана, но и от дона Хенаро и других, которые не понимали, какую цель он преследует.

Но дон Хуан знал совершенно точно, что делает: он делал из Кастанеды будущего Нагваля, которого он должен был поддержать в его деятельности. Со своей стороны, Карлитос надеялся, что он выудит у этих индейцев неоценимую информацию для своей работы о лекарственных растениях. Так каждый вел свою собственную игру. Но в определённый момент, когда дон Хуан заметил, что страсть Кастанеды делать записи не стихает, он посоветовал ему написать книгу, использовав всю полученную до сих пор информацию, чтобы освободиться от этой зависимости, так же как он избавился от курения. Он тогда ещё не знал, что написание книг превратится в страсть, от которой он не сможет избавиться. Это было началом его прославленной литературной деятельности.

Однако Кастанеда отказывался на первых порах: он не писатель, его устремления направлены только на академическую карьеру и научные исследования. Дон Хуан успокоил и заверил его, что ему не нужно ничего придумывать, он должен только вспоминать пережитое, видеть его в своих сновидения х. Это будет вовсе не литературный, а магический опыт. Хотя он был хорошо подготовлен, задание оказалось не из легких. Профессор Гарфинкель не соглашался снизить свои требования. Он продемонстрировал свою поддержку тем, что не скупился на критику и замечания, чтобы улучшить рукопись. Кастанеда трижды переписывал «Учение дона Хуана», прежде чем Гарфинкель был удовлетворен. Книга была опубликована в 1968 году, очень мифическом году как для Америки, так и для Европы. Психоделики и поиски общественных и индивидуальных альтернатив образовали краеугольные камни тогдашней контркультуры. «Учeние...» стало вскоре символом этого молодежного движения и неожиданным бестселлером. Кастанеда написал книгу в нужное время, в нужной стране и на нужную тему.

Когда он после трехлетнего перерыва вновь посетил дона Хуана, он привез ему книгу. Дон Хуан перелистал её и нежно погладил в знак признания, однако отказался оставить её у себя. Большое уважение, испытываемое Кастанедой к учителю, понуждало его к честности. Поэтому он описал в начале «Сказок о силе» реакцию дона Хуана, когда он посетил его в 1971 году и хотел рассказать ему о своей второй книге «Отдельная реальность», которая была опубликована за несколько месяцев до того:

«“Я закончил работу над книгой”, — сообщил я. Он пристально посмотрел на меня, так что у меня заныло под ложечкой, словно он чем-то мягким толкал меня в живот... Я хотел поговорить о своей новой книге, но он сделал знак, что ему это не интересно...»

Хотел ли дон Хуан показать этим движением, что он больше не поддерживает то, что он предложил как средство, а не как цель? Во всяком случае, Кастанеда опубликовал при жизни дона Хуана ещё одну книгу — «Путешествие в Икстлан».

Когда я спросила Кастанеду, почему название его восьмой книги «Сила безмолвия», вышедшей на английском языке, отличается от названия мексиканского издания, он пояснил мне саркастическим тоном:

— Потому что издатель решил назвать книгу «Сила безмолвия», по его мнению, это звучит более впечатляюще и выгодно с точки зрения коммерции.

Собственно говоря, коммерческие соображения были излишни для книг Кастанеды. Автор имеет прочный круг своих почитателей, некоторые из них принадлежат к этому кругу уже двадцать лет и, как и автор, имеют седые волосы. Они вновь и вновь страстно перечитывают его переживания, в надежде однажды суметь повторить их. Однако книги почти никогда не могут заменить учителя, который, как описал Кастанеда, не только хотел изменить его поведение в повседневном мире, но руководил им и направлял его во время переходов в иные состояния сознания.

Дон Хуан утверждал, что никто не нуждается в том, чтобы его учили магии, потому что тут нечему учить. Дословно он говорил: «Единственное, в чем мы нуждаемся, — это в учителе, который убедит нас, что в нашем распоряжении имеются неисчерпаемые силы».

Кастанеда пришёл к этому убеждению не посредством чтения книг и даже не на основании учения, о котором он узнал, но в процессе собственного опыта под чётким руководством дона Хуана. Только он получил эту привилегию. Его сторонники хотели бы точно так же пройти путь воина, но у них нет учителя, в их распоряжении только несколько сотен книжных страниц. Возможно, это знание и может оказать помощь некоторым читателям, тем, кто находятся на пути исследования неизмеримых возможностей человека и кто открыли свой разум воздействию интуиции. Одна мистическая заповедь гласит: «Когда ученик готов, является учитель».

Мы знаем впечатление, которое книги Кастанеды произвели на общество. Но как повлиял успех на самого Кастанеду?

— Я стал менее общительным, — ответил он без колебаний.

Он написал некоторые книги спустя годы после своего обучения, но прошедшее время не уменьшило их свежести, точности и интенсивности. Перерабатывал он только свою первую книгу — так, по крайней мере, он говорил, другие были написаны на одном дыхании. Хотя дон Хуан предложил наиболее подходящую технику написания, он не мог её вначале правильно применить и должен был посвятить длительное время переработке первой книги вместо того, чтобы писать новые. Он подтвердил это моё мнение, и я спросила его:

— Как тебе удавалось реконструировать и систематизировать твои разговоры с учителем?

— Чем больше силы имеет текст, тем больше соответствует он тому, что ты сам видел. Этого достигают, передвигая точку сборки точно в ту позицию, которую она занимала во время описываемого события.

Возможно, объяснение показалось ему чересчур абстрактным, потому что он подскочил, прошёл три-четыре шага и сказал:

— Иди сюда, я покажу тебе кое-что.

Я оставила свои бумаги на скамейке, подошла к нему и стала следить, как он рисует носком своих спортивных ботинок овальную фигуру на сырой земле. Это была точно такая же фигура, какую он нарисовал в моей записной книжке в первый день знакомства. Неожиданно прибежала белочка и стала спокойно искать себе корм, как будто нас тут и не было. Кастанеда поднял с земли маленькую зеленую пуговицу, которую, должно быть, потерял кто-то из игравших в парке детей, положил её на правый край фигуры и пояснил:

— Представь себе, что это точка сборки. — Он взглянул на меня, чтобы удостовериться, что я понимаю объяснение.

— Понятно, — заинтересованно ответила я.

Потом он взял полную горсть сухих сосновых иголок, часть их положил на пуговицу, а другие рассыпал внутри фигуры.

— Предположим, что это энергетические нити, — объяснял он, присев на корточки и дотронувшись пальцами до сосновых иголок. — Если точка сборки сдвигается внутрь светящегося кокона, — при этом он передвинул пуговицу внутрь фигуры, — то появляется возможность проникнуть в другие миры, к другим энергетическим полям. Эти поля изменяются в той степени, в какой точка сборки проникает в глубину и задействует их. Так получают необычные восприятия.

Мы знаем круг Леонардо да Винчи с нарисованной внутри фигурой человека; полуовальные формы в церквах ордена тамплиеров; мифы о первородном яйце; сказание о Леде, зачавшей ребёнка от Зевса-лебедя... В одном восторженном эссе под названием «Энергия сознания» французская кардиолог Тереза Броссе пишет, что «...в Советском Союзе разработан электрический прибор, позволяющий локализовать каналы акупунктуры, а также особые точки, активизация которых вызывает парапсихологические феномены, — точки, имеющие отношение к ментальной активности и её энергетическому потенциалу». Это открытие имеет отношение ещё к одному феномену, известному как «Кирлиан-эффект»: если фотографируют организм в высокочастотном электрическом поле, то можно увидеть на фотографии «биоплазматическое энергетическое тело», которое можно далее исследовать под электронным микроскопом. Это силовое поле поляризовано и имеет структурированный вид. Оно воспроизводит весь организм (например, лист) и сохраняет свою форму, если даже отрезать часть листа. Это поле чувствительно к краскам и метеорологическим влияниям; похоже, что оно имеет связь с Универсумом и лежит в основе телепатии и других парапсихологических эффектов. При психосоматических нарушениях это биоплазматическое тело имеет патологические отклонения в своём внешнем виде. Следовательно, подобные нарушения могут быть определены ещё до наступления соматического заболевания.

Итак, мы, люди, представляем собой не что иное, как эту энергию осознания, и она является также причиной и источником нашего существования. Согласно эзотерической традиции, эта энергия является также и сознанием; не существует такой энергии, которая не обладала бы сознанием. Поэтому внешняя граница человеческого существа, а также животных, растений и минералов, проходит не по поверхности физического тела, а по границе ауры. Известны случаи, когда люди ощущали боль в той части тела, которая была ампутирована. Эксперименты с движениями тела, с другой стороны, позволяют сделать выводы, что определённые, едва заметные движения человека, находящегося в непосредственной близости от нас, вызывают ответные жесты с нашей стороны. Кастанеда говорит, что у каждого человека есть точка сборки, или точка связи с космической энергией. Он пытался повлиять на эту точку, чтобы вызвать те состояния, о которых он писал в своих произведениях.

В «Силе безмолвия» читатель узнает, что Кастанеда не всегда мог применить этот метод. Вероятно, некоторым переживаниям нужно время, чтобы укрепиться и потом выплыть наружу. К этому относился мой следующий вопрос:

— Во введении к «Силе безмолвия» ты утверждал, что до сих пор не описал искусство сталкинга и овладение намерением, потому что ты до этого времени не мог размышлять об этом корректным способом.

— Об этом будут две следующие книги, — быстро ответил он, — и этим я плачу мой долг дону Хуану.

Я не знала, что ему нужно было оплачивать долг дону Хуану. Таким образом, книг будет десять. Однако в данном случае нельзя ничего знать наверняка, ведь в своё время после опубликования «Путешествия в Икстлан» он объявил, что это последнее сообщение на тему магии. Возможно, тогда он был деморализован исчезновением дона Хуана. В то время он резко отклонял предложения снять фильмы по его книгам.

После того как он доверительно сообщил мне, что выйдут ещё только две книги, он вдруг ошеломил меня заявлением:

— А потом я буду писать о других опытах...

Его читатели могут быть спокойны: Кастанеда их не оставит. Пока что не похоже, чтобы он собирался поменять области. Если даже за день до того он и сделал странное заявление. Мы были вместе с Флориндой в этом парке, когда я передала ему визитную карточку Барбары Робинсон и сообщила о её просьбе.

— Она надеется, что ты ей позвонишь, как ты это предложил, и передашь книги для её института.

Кастанеда сунул карточку в карман, взглянул на Флоринду с понимающей усмешкой и сказал:

— Мы отдадим ей книги, когда будем уходить, правда?

Это «уходить», сказанное весёлым тоном, как мне показалось, не означало, что они планируют путешествие. Тогда куда же они собрались уходить? Кастанеда долго жил в других странах, однако никогда не отдавал оставшиеся у него свободные экземпляры, которые, как я поняла, имели для него большую ценность. Если он подумывал о том, чтобы их подарить, и уже указал на такую возможность, тогда, вероятно, это могло означать, что он не собирается возвращаться назад. Как можно заключить из его ответа, они уже раньше обсудили этот вопрос с Флориндой, потому что она склонила голову и кивнула. Но что бы ни было целью, они тщательно заранее планировали это путешествие. Я решила больше не спрашивать об этом.

— Сколько ещё свободных экземпляров твоих книг есть у тебя? — спросила я.

— 257, — с поразительной точностью ответил он.

Я хотела округлить число и предложила:

— Я напишу для простоты, что у тебя ещё более 250 книг.

— 257, — настойчиво повторил он. Очевидно, ему было бы приятнее, если бы я указала точное количество экземпляров.

— Сколько экземпляров твоих книг уже продано? — поинтересовалась я.

— Восемь миллионов только в Соединённых Штатах, не считая последнего тома.

Однако указать точное количество книг было невозможно.

— Несколько лет назад я узнал, что мои книги тайно распространяются в Китае в виде фотокопий, — улыбаясь сообщил он. В данном случае было бессмысленно спрашивать, нарушены ли его авторские права. Видимо, он был очень доволен, что его философия проникла даже на родину Лао-цзы. Я представила себе опасности, которым подвергались жаждущие знаний китайцы, чтобы тайком следить за переживаниями, описываемыми учеником дона Хуана, — китайцы, над которыми угрожающе нависала «банда четырех», стремящаяся выкорчевать контрреволюционные мысли. Собрание опытов Кастанеды было для многих людей во всем мире подобно новой «Красной Книге», которая состояла из многих томов и была по крайней мере более проникновенной, чем книга Мао. С фанатичной страстью тысячи молодых североамериканцев пересекали границу Мексики и исследовали там различные области в надежде выследить дона Хуана. Эта лавина из Соединённых Штатов заставила правительство Мексики на долгие годы запретить перевод книг Кастанеды на испанский, потому что оно боялось, что эти книги точно так же повлияют и на их граждан. До 1974 года книги Кастанеды не были опубликованы в Мексике, а в это время дон Хуан уже исчез. Только тогда «Учение...» вышло с благоприятным предисловием.

Мы беззаботно сидели на скамейке в парке, и ответственный за весь этот бум дружески отвечал на мои вопросы. Как всегда, он использовал любую возможность, чтобы перевести разговор на тему, которая в это мгновение его интересовала. Время от времени я бросала отчаянные взляды на подготовленные листы с вопросами. Он заметил моё внутреннее состояние и пошёл мне навстречу:

— Ну, продолжай дальше.

Прежде чем вернуться к теме его книг, я хотела ещё спросить его о другом аспекте энергии.

— Если верить тому, что ты написал, люди в далёком прошлом определили, что Земля может чувствовать и что есть определённые места на поверхности, пригодные для посвящения.

— В некоторых местах, — отвечал он, — пучок энергии гуще, необычный феномен, в то время как в других местах он более рассеян. Маги, которые ощущают своё тело как расширяющийся организм, чувствуют, что заряжаются в таких местах энергией, и используют это для своих действий. — Он привёл один пример: — Дон Хуан искал по привычке такие места, как кошка, которая никогда не уляжется на отрицательно заряженном месте.

Способность, которую Кастанеда приписывает кошкам, объясняет, почему эти животные считались в Древнем Египте священными. Их мумифицированные тела укладывали в гробницу рядом с телами значительных личностей, полагая, что они являются надежными проводниками на полном опасностей пути в иной мир.

После разговора о влиянии Земли мы перешли к небу:

— Какое влияние оказывают на человека звёзды?

— Притягивающая сила, исходящая от огромных небесных тел, оказывает влияние на магов. Они притягивают сознание и могут переносить магов в иные, необычные миры.

— Как ты относишься к толкованиям знаков Зодиака?

— В общем-то знаки Зодиака — это совсем слабые и случайные образы, которые мы не можем уверенно классифицировать.

Он спонтанно добавил:

— Я очень хорошо знаю звёздное небо северного полушария, но практически ничего не знаю о южном.

Казалось, эта тема очень его интересует. Он привёл названия некоторых созвездий и точное время, когда они видны. Я очень скоро поняла, что его знания имеют своим источником не пустое любопытство, а настоятельную потребность.

В тенистой части парка стало к этому времени прохладно. Кроме пяти-десяти минут, которые мы провели у светящегося кокона, мы вообще не двигались с места. Ветер усилился и стал неприятным, белочек больше не было видно. Кастанеда стал беспокоиться, что уже поздно, и предложил:

— Поехали?

Мне оставалось только согласиться. Мы поднялись, и, пока я складывала свои листки, Кастанеда с наслаждением потянулся. Чтобы избежать того, что сейчас он отвезет меня прямо домой, я предложила:

— Выпьем где-нибудь капучино, чтобы согреться?

Он согласился без колебаний и добавил:

— Охотно. Мы поедем сейчас в одно местечко, которое я знаю.

Когда мы шли к автомобилю, он вдруг схватил мою руку и, смеясь, заявил:

— Ты и я, мы прекрасно понимаем друг друга!

Да, мне было легко с ним, было только очень трудно на него выйти. Когда я садилась в машину, я нечаянно наступила на пакет. Мне стало страшно, что я раздавила что-нибудь, но Кастанеда пояснил:

— Открой, это для тебя.

Я наклонилась, открыла пакет и увидела, что в нём находятся английские издания всех его книг.

— Ты заберёшь этот пакет с собой, — добавил он.

Я всегда обращала внимание, что дону Хуану нравились стихи. Поэтому я спросила Кастанеду:

— Дон Хуан думал, что поэты интуитивно ближе к Духу, чем простые люди?

— Поэты хотят идти по пути воина, — коротко пояснил он, — хотя и не понимают этого.

В одной из своих книг он рассказал, как они попеременно с женщиной-Нагваль Кэрол читали дону Хуану стихи испанских поэтов. Кастанеда говорил мне, что благодаря своему североамериканскому происхождению дон Хуан прекрасно говорил по-английски. Поэтому меня поразил его следующий комментарий:

— Дон Хуан хотел, чтобы я переводил для него стихи. Это была очень трудная, но полезная работа.

Прежде чем я успела спросить, с какого же языка он переводил стихи, он пояснил, что каждый язык имеет определённые свойства и не все языки могут выразить определённые чувства или состояния. Потом он решительно добавил:

— Например, французский язык не подходит для стихов.

— Тут я не могу согласиться, — возразила я.

Мы прекратили разговор, потому что он как раз остановился на заправке. Пока он заполнял бак бензином, он снял свой пиджак и повесил его на спинку сиденья. Затем он поехал по одной из улиц, пересекающих главную улицу. Я вновь вернулась к прерванному разговору, при этом пригрозила, что сейчас начну читать стихи на французском.

— Ты знаешь французский? — удивленно спросил он, из чего я заключила, что он совсем не знал этого языка. Я пояснила, что хотела бы жить в Париже, и напомнила ему строки из стихотворения Сесара Вальехо, которые он цитирует в «Сказках о силе»:

Я умру в Париже, когда идёт дождь,

В день, который я уже помню.

Я умру в Париже — и не убегу прочь

Может быть, осенью, в среду, как сегодня...

Он молчал, а я не знала, понял ли он французские слова, если считал, что французский язык не подходит для стихосложения. Поэтому я решила рассказать одно стихотворение на испанском.

— Это стихотворение Жака Превера, оно очень короткое, — успокоила я его. — Оно называется «Аликанте»:

Апельсин на столе,

Твоё платье на ковре,

а ты в моей постели:

Сладость настоящего в настоящем.

Свежесть и ночь.

Жаркое лето моей жизни.

И, хотя содержание стихотворения, по-видимому, означало лишь банальное растранжиривание сексуальной энергии, Кастанеда сразу сказал:

— Дону Хуану оно бы понравилось.

Да, это могло соответствовать действительности, потому что спустя несколько месяцев я прочитала в одной из его книг, какие стихотворения нравились дону Хуану: компактные, короткие, точные, с яркими образами. Но его ученик не признался, нравятся ли ему самому стихи. Как и в других случаях, он ограничивался лишь мнением своего учителя. Такая непрерывная связь с доном Хуаном и сегодня была поистине поразительна. Было нелегко верить в существование столь необычного человека, как дон Хуан. Однако после нескольких часов разговора с Кастанедой в это стало ещё более сложно поверить. Именно этот упрёк всегда бросали ему: он выдумал дона Хуана, потому что для индейца последний слишком умен и поэтичен. В самом начале энтузиазм побеждал любой скепсис.

— Как это произошло, что после стольких похвал твоей первой книге вдруг началась жёсткая критика и полное неприятие?

— Вначале, — пояснил он с серьёзным выражением на лице, — те, кто читали и анализировали мои книги, думали, что я обращаюсь к ним как ученый к ученым. — Он продолжал описывать свой крестный ход: — Я выступал с докладами в университетах и библиотеках, однако то, к чему я призывал, вызвало враждебную реакцию. Я говорил о том, что мы должны преодолеть наше чувство собственной важности.

Как только он начал в своей личной и общественной жизни вести совсем другой образ жизни, который нарушал правила игры в обществе, к которому он принадлежал, он не мог более оставаться сообщником большинства. В конце пояснения он заговорил о себе в третьем лице:

— Кастанеда сделался опасным, потому что он требовал разрушения существующих способов поведения.

Они не могли отнять у него титул доктора, но поставили под сомнение достоверность сообщаемых им сведений. Похоже, сегодня его это уже не волнует. Во время рассказа у него был серьёзный тон, однако сразу после этого он вновь заулыбался и отбросил грустные воспоминания, как бабочка оставляет ставший бесполезным кокон.

Мне хотелось также узнать причину, по которой он впервые сам занялся переводом одной из своих книг — занятие, очевидно бесполезное и необъяснимое для того, у кого не так много времени и кто собирается написать ещё две новые книги о доне Хуане и, возможно, ещё несколько по другим темам. Когда я спросила Кастанеду днём раньше, получив от него рукопись, о причинах этого, он пояснил мне следующее.

— Это было очень трудно, — подчеркнул он и указал на Флоринду. — Мы сделали это вместе.

Флоринда покачала головой и возразила:

— Нет, нет, я высказала ему только моё мнение по некоторым вопросам. Он переводил сам.

Я поверила Флоринде. Я всё больше убеждалась, что она молчит лишь тогда, когда полностью согласна с его словами. Иначе она горячо возражала. И на этот раз она не потерпела, чтобы Кастанеда в своём великодушии погрешил против истины. Я была почти уверена, что Флоринда лучше промолчит, чем скажет неправду, в то время как Кастанеда не был столь скрупулезным и действовал согласно представлениям дона Хуана: «Если у человека нет личной истории, ничто из того, что он говорит, не может быть ложью».

Я вновь вспомнила противоречивые пояснения, почему они решили ответить мне, и склонилась к объяснению Флоринды, будто они решили вытащить одно письмо изо всей почты, что у них собралась. Возможно, Кастанеде показалось неудобным рассказать, что наша встреча была следствием игры случая... хотя случай всегда направляется Духом. Мне, напротив, это казалось очень приятным. Собственно говоря, такая система больше подходила к их образу жизни, чем рациональный выбор, при котором журналистка имела бы совсем немного шансов.

Кастанеда припарковался на обочине и, как всегда, убедился, что все дверцы закрыты. Затем он сказал:

— Мы пойдём во французскую кондитерскую. Она очень хорошая.

Мы находились на Montana Avenue. После нескольких домов, мимо которых мы прошли в западном направлении, мы оказались у входа в кондитерскую. Почти всё помещение занимали витрины со сластями. Перед нами ожидали ещё несколько посетителей, и, пока их обслуживали, Кастанеда спросил меня:

— Что ты хочешь?

Я осмотрелась и решила взять ореховый торт; он уже знал, что он возьмет, потому что, когда подошла наша очередь, он сразу заказал бриоши — четыре штуки! Продавщица пошла взять товар, и Кастанеда, вероятно знаток, сказал:

— Вот эти. Здесь самые лучшие.

Нагруженные сластями, мы пошли в кафетерий самообслуживания, где три или четыре столика стояли у большой стеклянной витрины. Здесь было приятно и спокойно. Мы заказали у стойки капучино, и пока его готовили, заняли место. Я очень хотела узнать, почему же он решил самостоятельно перевести свою последнюю книгу.

— Я всегда оставлял за собой право контролировать переводы моих книг на испанский язык, — пояснил он. — Когда я вернулся назад из Гватемалы, я прочел переводы, сделанные в моё отсутствие, и некоторыми был недоволен.

— В каком отношении?

— Ну, например, я писал «у него была мускулистая спина», а перевели «у него была прекрасная задница», — возмущенно пояснил он.

Возможно, он будет и в дальнейшем сам переводить свои книги. Было ясно, что ему хочется, чтобы перевод был абсолютно точен. В этом отношении он был столь чувствителен, что даже не колебался сам взять на себя эту работу, хотя и признавался, что она трудная.

Капучино так и не принесли. Мужчина, принявший у нас заказ, казалось, имел не особенно большой опыт в деле. Кастанеда встал, чтобы пожаловаться, и вскоре вернулся назад с горячим напитком и парой салфеток. Он взял бриош и начал макать его в капучино. И хотя я и захватила с собой записную книжку и листки с вопросами, чтобы продолжить интервью, я не решилась его прервать, когда увидела, с каким наслаждением он ест. Несколько минут мы молчали, сконцентрировавшись на еде и питье. Время от времени он внимательно разглядывал людей, которые входили и выходили или просто проходили мимо окна. Это был очень тонкий наблюдатель, как будто он хотел запомнить всё происходящее вокруг.