![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Коммуникация и речевая активность 4 страница
Но, по-видимому, даже эта модифицированная модель не совсем полна. Так, следует допустить более тесное взаимодействие зрительного и фонологического анализа на входе системы. В самом деле, согласно, „„
Рис. 7.3. Логогенная модель Дж. Мортона (по: Morton, 1980): А. Первоначальный вариант; Б. Одна из последующих модификаций. данным А.Р. Лурия, подтвержденным и дополненным в последние годы, понимание сложных научно-технических текстов, по-видимому, требует участия артикуляционного и фонологического анализа — вводившиеся специально затруднения артикуляции нарушали понимание именно сложных текстов. Фонологический анализ играет ведущую роль и на самых ранних этапах формирования чтения, а также, например, при изучении математики. Приведенные результаты демонстрируют возможность сосуществования у взрослого человека нескольких механизмов, или «путей», чтения. Эта проблема интенсивно обсуждается в последние десятилетия в связи с попытками моделирования процессов чтения и, в особенности, интерпретацией различных форм дислексии — синдромов вторичного нарушения чтения, возникающих в результате локальных поражений мозга (например, Jackson & Coltheart, 2001). Как оказалось, существуют выраженные межкультурные различия в локализации и способах работы подобных механизмов (см. также 1.4.3). Исследования выявили, в частности, разную кортикальную локализацию механизмов чтения двух одновременно используемых в японской культуре вариантов письменности — логографического (преимущественно правополушарного) кан-жи и слоговых (левополушарных) хирагана и катакана (Sasanuma, 1994). Но и в культурах с единственной, алфавитной письменностью насчитывается не менее трех различных «путей» от текста к звуку. Это доказывается существованием нескольких закономерно отличающихся друг от друга нейропсихологических синдромов. Эти синдромы обычно возникают при поражениях задних отделов коры, причем характер нарушений зависит также и от латерализации, степени оносительной вовлеченности структур левого и правого полушарий. Например, при поверхностной дислексии на первый план выступает побуквенное, алфавитное чтение (английское «very much» читается пациентом, знавкомым лишь с латинским алфавитом, как «вери мух»). Возникающие при этом селективные затруднения чтения нерегулярных слов свидетельствуют о сохранности графемно-фонемного кодирования при нарушении контактов со зрительными компонентами внутреннего лексикона и с семантической памятью. При фонологической дислексии наблюдается достаточно сохранное чтение не только регулярных, но и нерегулярных знакомых слов на фоне значительных затруднений при произношении малознакомых слов и неслов. Едва ли не самым загадочным синдромом когнитивной нейропсихологии является глубокая дислексия, которая возникает при поражениях левых височно-затылочных областей. По профилю затруднений она напоминает фонологическую дислексию, однако чтение знакомых слов здесь часто сопровождается парасемантическими ошибками, например, при предъявлении слова «Голландия» пациентка старательно читает «Бельгия», а при показе имени ее мужа внезапно говорит, что видит что-то, похожее на мужской галстук — «как у моего мужа». По-видимому, в этом случае нарушены не только графемно-фонемные преобразования, но и в некоторой степени связи между внутренним лексиконом, репрезентирующим форму слова, и собственно концептуальными структурами. Наконец, весьма редко встречаются пациенты, у которых могут наблюдаться случаи нарушения доступа к семантической памяти при сохранности всех других перечисленных выше механизмов — пациент правильно читает любые, как регулярные, так и нерегулярные слова, но совершенно не понимает их смысла. Столь сложная микроструктура должна содержать множество автоматических компонентов, иначе она просто не могла бы функционировать. В самом деле, психология чтения представляет собой идеальную область для изучения перцептивных и когнитивных автоматизмов. Уоррен (Warren, 1974) в варианте задачи Струпа (см. 4.3.1) зачитывал испытуемым на слух некоторое слово, а затем предъявлял зрительно любое другое слово, напечатанное цветной краской. Оказалось, что в случае прямой ассоциативной связи между первым и вторым словом латентное время реакции называния цвета букв увеличивается. При этом испытуемые не имеют никакого намерения читать слова, устанавливать семантические связи между словами, запоминать или воспроизводить их. Этот факт считается одним из доказательств существования автоматизмов восприятия знакомых слов: семантический прайминг ускоряет чтение тестового слова, что ведет к интерференции с процессами называния цвета букв. С другой стороны, несомненно, что программы координации орфографической и фонологической обработок отчасти находятся под произвольным контролем, так как их использование зависит от сознательной установки читателя: одно и то же слово будет читаться различным образом в зависимости от того, считаем ли мы его словом английского или, скажем, немецкого языка20. Экспериментальное выделение и анализ особенностей автоматических компонентов чтения позволили подойти к решению такой крупной психолингвистической проблемы, как проблема снятия лексической многозначности. Наличие у слов естественного языка нескольких альтернативных значений, так называемая омонимия, представляет собой чрезвычайно распространенное, можно сказать, типичное явление (многозначность положительно коррелирует с частотностью слова), и вопрос состоит в том, как в таком случае может быть организован процесс понимания. В самом первом из релевантных экспериментов Конрад (Conrad, 1978) предъявляла испытуемым предложение, которое кончалось многозначным словом (например, словом «bank», имеющим в английском языке четыре различных значения). Контекст предложения жестко определял восприятие лишь одного из возможных значений. Вслед за этим показывалось напечатанное в цвете слово. Как и в экспериментах Уоррена, было установлено, что время называния цвета букв возрастает при наличии ассоциативной связи между двумя словами. Такое влияние оказывало каждое из значений многозначного слова независимо от того, соответствовало оно контексту предложения или нет. На материале русской лексики хорошим примером служит слово «ключ». В контексте
«На столе лежал ключ» оно примерно в одинаковой степени интерферирует с оценкой цвета слов «дверь» и «ручей». Поскольку контекст делает понимание этого слова однозначным и ассоциативный переход «ключ» (в значении «источник») — «ручей» совершенно не осознается испытуемым, можно сделать вывод, что непроизвольно и неосознанно (то есть автоматически — см. 4.3.2) осуществляется активация ряда областей внутреннего лексикона, соответствующих также не выявляемым данным контекстом латентным значениям слова21. Близкие результаты были получены в ряде ситуаций, предполагающих более непосредственную работу испытуемого со словом, например, в задачах называния слов и лексического решения. В последнем случае испытуемые должны были как можно быстрее определить, является ли предъявленная им последовательность букв словом (см. 4.1.2). Основной особенностью результатов этих экспериментов была выраженная зависимость динамики пред настройки от времени, прошедшего после предъявления предложения с многозначной лексической единицей: уже через 300—400 мс широкая активация автоматического типа сменяется здесь строго локальными эффектами, соответствующими лишь тому значению, которое выявляется контекстом предложения (см. 4.3.2 и 7.4.2). Эти данные свидетельствуют о том, что ранняя автоматическая активация в процессах чтения напоминает знаменитый принцип начального периода китайской культурной революции 1960-х годов — «Пусть расцветают 100 цветов», но точно так же заканчивается «массовыми репрессиями», направленными на выявление «единственно правильной» интерпретации. 7.2.3 Движения глаз при чтении Очевидным недостатком практически всех обсуждавшихся выше исследований зрительной обработки лингвистической информации является крайне искусственная ситуация разового (обычно очень непродолжительного, тахистоскопического) предъявления отдельных предложений или даже просто изолированных слов. Чтение, как развернутая во времени активность, давно изучается в психологии и физиологии с помощью разнообразных методик регистрации движений глаз (см. 2.4.2). Уже в начале 20-го века с помощью простейших из числа таких методик были установлены некоторые фундаментальные факты. Так, прежде всего оказалось, что движения глаз при чтении (как, впрочем, и при рассматривании любой статичной сцены) представляют собой чередование неподвижных фиксаций, продолжительностью от
Рис. 7.4. Типичная картина движений глаз при чтении. 100 до 2000 мс, и чрезвычайно быстрых, порядка 500°/с и выше, сакка-дических скачков (см. подробнее 3.4.1). Скорость саккад настолько велика, что практически всякая рецепция зрительной информации в этот короткий отрезок времени (а также непосредственно перед и после сак-кады) отсутствует. Далее, для чтения характерен пилообразный узор последовательного сканирования текста слева направо и сверху вниз — либо в противоположном направлении, как в некоторых восточных культурах. При чтении обычно наблюдаются возвраты глаз к уже прочитанным местам, называемые регрессиями. Подобные регрессии могут составлять до 10% всех саккад, причем их число положительно коррелирует с субъективной сложностью текста. Другой фундаментальный факт состоит в существовании определенного опережения глазом голоса (eye-voice span) при чтении вслух: в то время когда мы читаем некоторое слово, наши глаза находятся на несколько слов дальше. Во временном выражении это опережение может достигать более 500 мс22. Современные методики исследования позволяют практически мгновенно менять текст в зависимости от параметров движений глаз,
22 Опережение глазом (и, по-видимому, зрительным вниманием) локуса текущей сознательной активности соответствует правилу «сознание медленное — внимание быстрое» (см. 4.3.3). Оно наблюдается и в ряде других случаев, например, при словесном описании предметной сцены или при игре на скрипке «с листа». Интересно, что это опережение характерно лишь для беспроблемной обработки — оно сокращается и даже совсем исчезает, если при описании сцены говорящим и/или при понимании такого описания слушателем возникают затруднения (Velichkovsky, Pomplun & Rieser, 1996). например, от положения точки фиксации или момента начала саккади-ческого скачка. С помощью таких зависимых от положения взора изменений удалось установить, что при чтении область внимания или, по крайней мере, зона детекции зрительных событий — «функциональное зрительное поле» — распределяется относительно точки фиксации не симметрично, а со сдвигом в сторону привычного направления сканирования текста: если в экспериментах одна из букв вдруг начинала вращаться на своей позиции, то такие изменения замечались на расстоянии четырех позиций слева и 14 (!) справа от точки фиксации (Rayner & Sereno, 1994). Исследования также выявили связь продолжительности зрительных фиксаций с общей частотностью слов в языке, трудностями их понимания и соответствием семантическому и синтаксическому контексту. Наконец, существенные результаты были получены с помощью подмены некоторого периферического слова в процессе «полета» глаза в его направлении. Оказалось, что только зрительное и фонологическое, но не семантическое сходство нового слова с подмененным сокращают, при прочих равных условиях, длительность следующей за саккадичес-ким скачком фиксации. Таким образом, в периферическом зрении процессы обработки слова, по-видимому, остаются относительно поверхностными, не достигающими семантического уровня анализа. Значительную часть известных на сегодня фактов объединяет модель E-Z Reader (от фонетического образа первого буквосочетания, произносимого как «easy» = англ. «легкий» и «reader» = англ. «читатель»), разработанная американскими психологами Э. Ричли, К. Рейнером и А. Полацеком (Reichte, Rayner & Polatsek, 2003). Эта постоянно модифицируемая авторами модель существует уже в 5-м поколении. Она, прежде всего, призвана объяснить следующие экспериментально установленные эффекты: 1) более продолжительную фиксацию редких (низкочастотных) слов; 2) частый пропуск высокочастотных, коротких и предсказуемых слов; 3) более продолжительную фиксацию слов, следующих за редким сло Модель постулирует целый ряд процессов во время фиксации, часть из которых осуществляется параллельно, а часть — строго последовательно. Обработка слова при его фиксации начинается, согласно модели, с фазы глобальной оценки его знакомости. Эта оценка осуществляется быстрее для частотных слов и ведет к последствиям двоякого рода. С одной стороны, ее завершение запускает процесс программирования следующей саккады, на который уходит порядка 150 мс. С другой стороны, обработка самого слова переходит в фазу более детального орфографического и фонологического анализа, ведущего к активации соответствующего узла внутреннего лексикона. Эта фаза обработки слова также протекает быстрее для частотных слов. Ее завершение — практически всегда до скачка глаза — инициирует сдвиг внимания и начало обработки (с оценки знакомости) следующего слова, пока еще находящегося в периферии зрения. То, что происходит дальше, целиком зависит от со-..п
СИСТЕМА ВНИМАНИЯ ОКУЛОМОТОРНАЯ СИСТЕМА Рис. 7.5. Функциональная архитектура модели E-Z Reader. отношения частотностей, а также от предсказуемости актуально фиксируемого и нового слова. Допустим, что фиксируемое слово редкое, тогда практически все время фиксации уйдет на его обработку и работа с новым словом должна будет осуществляться по полной программе, а следовательно, в течение относительно продолжительного времени. Ясно, что в этом случае будет наблюдаться эффект «перелива». Предположим, что первое и особенно второе слово высокочастотные и легко предсказуемые, как в случае служебных слов: предлогов, артиклей и связок. Обработка второго слова тогда может быть завершена до скачка и необходимость фиксации этого слова отпадает. Действительно, лри чтении фиксируется лишь около 20% служебных слов23. Кроме частотности и предсказуемости, вероятность фиксации определяется также зрительным фактором длины слова: чем короче слово, тем больше вероятность, что оно будет пропущено. Этот фактор, очевидно, дополнительно ухудшает шансы служебных слов (обычно очень коротких) на фокальную обработку. С точки зрения общей архитектуры, данная модель предполагает взаимодействие трех уровней обработки, как это показано на рис. 7.5. Каждому из этих уровней, кстати, можно дать нейрофизиологическую интерпретацию (Price & Mechelli, 2005). Недостатком этой наиболее детальной сегодня модели движений глаз при чтении пока еще является отсутствие интегрированных модулей,
23 Это можно проиллюстрировать и без регистрации движений глаз, предложив испытуемым определить количество букв «F» в следующей фразе' FINISHED FILES ARE THE RESULTS OF YEARS OF SCIENTIFIC STUDIES COMBINED WITH EXPERIENCE OF YEARS. Наблюдения показывают, что чем лучше читатель знает английский язык, тем хуже он справляется с этой простой задачей — количество найденных букв оказывается заниженным. Ошибки возникают в силу автоматизации обработки служебных слов и отсутствия зрительных фиксаций на них при беглом чтении позволяющих предсказывать эффекты семантической организации текста. Споры вызывает также вывод авторов модели о невозможности восприятия семантики в периферии поля зрения. Быть может, как раз при достаточно полноценной обработке семантики слова периферическим зрением некоторое слово с относительно высокой вероятностью пропускается, что ведет к искажению статистики параметров фиксаций, так как эта статистика учитывает, главным образом, те случаи, когда слово фиксируется глазом. Значительно лучше обстоит дело с пониманием влияния синтаксических факторов. Так, в предложении «Though Peter often jogs a mile seems like a long distance» глаза англоязычного читателя надолго останавливаются на глаголе «seems», поскольку присутствие этого слова противоречит типичному объединению расположенных рядом слов «jogs» и «a mile» в одну синтаксическую группу при первом прочтении24. В ближайшем будущем следует ожидать расширения сферы действия подобных моделей, в основном еще центрированных на чтении отдельных слов, на фразы и связный текст, а также их соединения с уже существующими программами, имитирующими движения глаз человека (такие программы начинают использоваться в роботике — см. 9.2.3). Это приведет к появлению значительно более детальных моделей движения глаз при чтении у человека. Важное практическое значение может иметь и другая линия исследований. Речь идет о возникающих в настоящее время принципиально новых системах поддержки пользователя компьютерных систем, интеллектуальных или адаптивных интерфейсах. Эти интерфейсы, в частности, могут использовать знания о характере движений глаз при нормальном чтении и при возникновении трудностей понимания для обеспечения дозированной и своевременной подсказки (см. 7.4.3). Можно надеяться, что при дальнейшем развитии этого подхода обучение чтению на родном и даже неродном языке перестанет быть такой большой проблемой, как сегодня. 7.3 Когнитивные исследования грамматики 7.3.1 Проверка трансформационной модели «В течение более чем трех десятилетий главным препятствием на пути изучения психологических аспектов речевой компетентности была генеративная грамматика. В течение всего этого времени сторонники генеративной грамматики утверждали, а многие психологи им верили, что
единственно интересным аспектом языка является синтаксис и что синтаксическая структура целиком определяется математическими алгоритмами, независимыми от значения, коммуникативных интенций и других психологических процессов» (Tomasello, 1996, р. 275). Это признание Майкла Томаселло — одного из представителей когнитивной психолингвистики, хорошо известного своими работами по развитию речи ребенка, свидетельствует о, по крайней мере, неоднозначной оценке вклада лингвистической школы Хомского в когнитивные исследования онтогенеза речевых процессов. Действительно, гипотезой, определившей на десятилетия вперед тематику и проблемы исследований в этой области, была гипотеза Хомского—Миллера о том, что понимание предполагает переход от поверхностной к глубинной структуре, или так называемой «ядерной репрезентации». Под ядерной репрезентацией предложения понималась его простая, утвердительная, активная и повествовательная форма (см. 1.3.3). Иными словами, понимание включает две более или менее последовательные фазы. Сущность первой, синтаксической фазы составляет применение правил трансформационной грамматики и построение репрезентаций, состоящих из дискретных логических утверждений — пропозиций. Возможная проверка истинности или ложности этих пропозиций есть суть более поздней, семантической фазы понимания25. На протяжении последних десятилетий Хомский неоднократно модифицировал свою теорию, в результате чего она, во многих отношениях, изменилась до неузнаваемости. Так, на смену единому списку грамматических трансформаций пришло описание нескольких модулярных субтеорий, а само понятие трансформации было заменено понятиями принципов, то есть правил универсальной грамматики, и параметров — специфических особенностей данного конкретного языка (Chomsky, 1981; 1986). Еще более радикальное изменение во взглядах Хомского произошло примерно 10 лет назад (Chomsky, 1995), когда он выступил с так называемой минималистской программой изучения языка, в которой фактически отказался от представления о глубинной и поверхностной структуре26. Вместе с тем, неизменным осталось предположение о центральной роли синтаксиса. Вокруг данного предположения и развернулись основные дискуссии. В этом разделе мы сначала рассмотрим эксперименты, направленные на выяснение сравнительной роли синтаксиса и семантики в понимании предложений, а затем
26 Краткое изложение этого развития на русском языке может быть найдено в обзоре обратимся к данным о возможном существовании специализированного модуля синтаксической обработки и проблеме его нейроанатомичес-кой локализации. По схеме хронометрических опытов Дондерса в 1960-е годы было проведено множество работ, призванных показать, что постулируемые генеративной грамматикой трансформации требуют дополнительного времени переработки предложений. Две другие линии исследований в рамках данной гипотезы были связаны с изучением локализации внешнего звукового стимула — щелчка — относительно элементов предложения по ходу его восприятия, а также с анализом запоминания поверхностных и глубинных форм языкового материала. Но как попытки выявить хронометрические эффекты синтаксических трансформаций, так и эксперименты с локализацией щелчка не дали однозначных результатов. Данные о систематическом изменении времени в зависимости от синтаксических переменных реакции были получены только в искусственных условиях, когда предложения были лишены осмысленного контекста, а их компоновка и инструкция буквально навязывали испытуемым осуществление таких трансформаций. Эксперименты показали, что в некоторых ситуациях сложность понимания отрицательных высказываний уменьшается или исчезает. Существуют как бы «естественные» отрицательные высказывания, которые обрабатываются быстрее, чем утвердительные. Одна из соответствующих ситуаций очень напоминает ситуацию вьщеления фигуры из фона: если в поле зрения есть восемь мячей — семь синих и один красный, то высказывание «Третий мяч не синий» подтверждается быстрее, чем высказывание «Третий мяч красный». С такой же легкостью, как и утвердительные конструкции, понимаются «отрицательные формы в контексте вероятного отрицания», примером которых может быть высказывание «Я не хочу пить» в ответ на предложение воды. Предложения, отрицательные в их поверхностной форме, но положительные по содержанию («Не открыть ли окно?»), воспринимаются за то же время, что и утвердительные предложения. Напротив, положительные по форме, но отрицательные по содержанию высказывания понимаются с некоторой задержкой. В целом ряде прикладных работ по когнитивной эргономике анализировалась зависимость понимания инструкций (типа «Не снимать крышку, не убедившись в отключенности питания») от контекста, числа и характера отрицаний, модальности и задержки возникновения события, на которое нужно было адекватно инструкции реагировать. При этом была выявлена столь сложная картина взаимодействия факторов, что авторы ограничились выводом о необходимости эксплицитного включения ситуации и задачи в психолингвистические объяснительные схемы. Этот вывод ставит под сомнение универсальную применимость синтаксических моделей. Аналогичное развитие имело место и в отно- шении оценки психологической реальности других трансформаций, например, перехода от пассивной к активной форме. Исследования локализации щелчка по ходу восприятия предложения, начатые Т. Бевером и Дж. Фодором, показали, 'что феноменально, с точки зрения испытуемого, щелчок смещается в сторону ближайшей границы между единицами организации глубинной структуры: процессы синтаксической группировки «вытесняют» посторонние события. Однако последующие работы выявили ряд осложняющих обстоятельств. Обычно сдвиг локализации наблюдается только тогда, когда испытуемые должны записывать предложение после прослушивания и отмечать положение щелчка. Если же им заранее даются бланки с текстом, то вместе с нагрузкой на память исчезают и сдвиги в локализации щелчка. Первоначальные результаты можно объяснить в терминах семантической, а не синтаксической группировки: «Щелчки, которые объективно предшествуют окончанию восприятия единицы значения, задерживаются, пока слушатель не разберется в ней, а щелчки, которые объективно следуют за началом некоторой смысловой структуры, воспринимаются раньше, в то время как слушатель накапливает информацию о ее значении» (McNeil, 1979, р. 20). Во многих работах характер внутренних репрезентаций изучался с помощью задач на запоминание. В исследовании Ж. Закс (Sachs, 1967) испытуемым зачитывался текст, за которым следовало тестовое предложение. Оно было либо идентичным одному из предложений текста, либо представляло собой трансформацию его поверхностной или глубинной структуры. Например, если в тексте была фраза «Письмо об этом он послал Галилею, великому итальянскому ученому», то тестовое предложение в отрицательных пробах могло звучать так: «Он послал Галилею, великому итальянскому ученому, письмо об этом» либо «Письмо об этом ему послал Галилей, великий итальянский ученый». Когда число слогов, расположенных между исходным и тестовым предложением, становилось больше 80—100, испытуемые практически переставали замечать поверхностные грамматические изменения, хотя сразу же отмечали подмену глубинной структуры. Сам по себе этот результат еще не позволяет развести подходы, ориентированные на синтаксис или на семантику, так как глубинные изменения в данной работе также всегда меняли смысл фразы. Свидетельства анализа и запоминания глубинной структуры были получены Левелтом (Levelt, 1974), просившим испытуемых оценить степень связи пар слов в предложении. В простейшем случае предложение «Анна берет учебники и идет в школу» должно было бы на этапе глубинной репрезентации превратиться в два более элементарных высказывания «Анна берет учебники» и «Анна идет в школу». Испытуемые устойчиво отмечали, что «Анна» и «берет» связаны между собой в исходном предложении так же, как «Анна» и «идет», хотя в терминах поверхностной близости во втором случае связь должна быть менее выраженной. Используя аналогичные соображения, Ваннер (Wanner, 1974) показал, что эффективность слова в качестве подсказки зависит от того, сколько раз оно входит в глубинную структуру. Два из предложений были следующими: «Губернатор попросил детектива прекратить пьянство» и «Губернатор попросил детектива предотвратить пьянство». В первом из этих предложений слово «детектив» входит в три различные глубинные пропозиции, а во втором — только в две27. Как и ожидалось, в первом случае это слово было более эффективной подсказкой, чем во втором (39% правильных воспроизведений против 30%). Эффективность слова «губернатор» в этих случаях не различалась (соответственно 27 и 25%) Близкие результаты были получены и другими авторами, однако вскоре были выявлены осложняющие эту картину моменты. Так, Ааронсон (Aaronson, 1980) обнаружила различия в репрезентации текста в зависимости от характера задачи. Испытуемые получали задачи понимания или запоминания текста, скорость предъявления которого на экране монитора они сами произвольно, слово за словом, контролировали. При установке на запоминание чтение действительно отражало синтаксическую организацию предложений и сопровождалось продолжительными остановками на границах отдельных грамматических групп. В задаче понимания время чтения возрастало только при появлении важных в семантическом отношении слов и уменьшалось при росте общей смысловой избыточности текста. Очевидно, испытуемые опираются на грамматический каркас при запоминании предложений, но в задаче понимания могут использовать и другие формы репрезентации, например зрительные представления.
|