Счастливое открытие м-ра Генри Киддла 2 страница

И тогда Бог решил, что ему надлежит послать человечеству царя и учителя, который поведал бы людям о законах посвящения и указал бы путь к достижению их собственного Логоса. Невзирая на присутствие Атмы в своем сердце, человек может ничего не знать об этом священном присутствии до тех пор, пока духовный учитель не снимет с его глаз пелену невежества. Именно для того чтобы это стало возможным, Бог решил ниспослать миру та­кого учителя, а сетующим стихиям он дал следую­щее обещание:

«Из меня изойдет поток — чистое существо, ко­торое будет следить за всеми вашими деяниями, станет строгим и неподкупным судией всему живо­му; верховная справедливость распространит свою власть даже на царство подземных теней. И так каждый человек получит то, что заслужил».

Проявлением этого потока стали Озирис и его женская ипостась Изида.

Но рождение, тайну которого Изида отказалась открыть даже Гору, не следует смешивать с рож­деством Христовым.

Христос есть божественный голос, или Логос, проявляющийся в каждом человеке, а библейская история Христа — аллегорическое повествование о возрожденном духе. Для человечества важна не столько историческая ценность библейских сюже­тов, сколько их философское и оккультное значе­ние (с чем вполне согласны д-р Кингсфорд и м-р Мейтленд). Но было бы неправильно рассматривать воплощение Будды или рождение Озириса и Изи-ды в том же свете, что и рождество Христа. Каж­дый Будда является также и Христом, но не каж­дый Христос — Будда. Любой человек может стать Христом, отождествив себя с ним, но не всякий может эволюционировать до состояния Будды. Настоящий каббалист знает, что Христос — сын че­ловека, а не Эннойя — первозданный человек; или, излагая то же самое с помощью буддийской фразеологии, Христос — это бодхисатва, а не будда. Напомню, что термином Христос я обозначаю не какую-то конкретную личность, но духовную сущ­ность, которая как раз и придает философский смысл библейскому сюжету. В каждом человеке есть семя бодхисатвы, но не семя будды. А потому, когда человечество в процессе своего эволюци­онного продвижения рождает Будду, его появление становится историческим событием особой важ­ности. Таким же было и рождение Озириса, и имен­но в таком свете его рассматривали египетские по­священные. Озирис — не Логос, но нечто более воз­вышенное, чем Логос. Ведь сам Логос тоже имеет душу и дух, как и остальные проявленные объекты, и потому не будет ничего странного, если мы предположим, что Озирис и Будда могли быть олице­творениями души Логоса. Однако Сфинкс не может и не осмеливается продолжать разговор на эту тему. А читатель может отыскать весьма поучительные и интересные комментарии к вышеизложенным рас­суждениям во втором томе «Разоблаченной Изиды».

Вернемся к повествованию Изиды. Порядок и справедливость вернулись в мир вместе с появле­нием Изиды и Озириса, которые, помимо проче­го, открыли человечеству тайны оккультной науки и священных мистерий посвящения. А когда их ра­бота на земле была закончена, божественную пару снова призвали к себе «обитатели небес».

Описав таким образом нисхождение духа в ма­терию и предпринятые Богом меры к тому, чтобы человечество смогло обрести спасение, Изида отве­тила на несколько вопросов, которые задал ей Гор. Первый вопрос касался царских, или царственных, душ. Этот эпитет означает в данном случае духов­ную царственность. На земле время от времени появлялись люди, подобные Будде, Шанкарачарье, Христу, Зороастру и т.п., чтобы стать духовными учителями и правителями человечества. По уровню своего духовного развития и возвышенности мо­ральных принципов они уже достигли таких голо­вокружительных высот в сравнении с обычным че­ловечеством, что множеству людей они представля­лись воплощениями божества. Впрочем, Изида не поддерживает это распространенное верование, напротив, ее рассказ о появлении подобного рода людей согласуется с учениями оккультной науки. Она говорит Гору, что «души, призванные царствовать на земле, нисходят туда по двум причинам. Это могут быть те, кто в прошлых воплощениях вел жизнь безупречную и заслужил обожествление (для таких людей царственность является подготови­тельным этапом перед переходом в божественное состояние). Но есть и такие святые души, коим царственность даруется как средство смягчения позора и ужаса воплощения, полагающегося им за какое-нибудь незначительное преступление против внутреннего божественного Закона. Эти души по­лучают свои тела совсем не так, как прочие люди, и остаются такими же блаженными, как и в осво­божденном состоянии». Если бы этот ответ Изиды был правильно понят и принят большинством жи­вущих на земле людей, то такие вещи, как сектант­ская борьба, распри и фанатизм практически пере­стали бы существовать.

Можно заметить, что между этими царственны­ми душами существуют различия, определяемые природою ангелов и духов, которые им помогают. Читатель не должен думать, будто речь в данном случае идет об элементалах; мы имеем в виду силы, которые являются охранителями этих душ, неизменно следующих их наставлению и руковод­ству. Так говорит Изида. Это тот ангелхранитель души, которого буддисты называют «Гуань-инь», а индусы — «читкала».

«Как души делятся на мужские и женские?» — спрашивает Гор, и Изида отвечает: «Нет ни муж­ских, ни женских душ: такое различие существует только между телами, а не между сущностями, ко­торые в них воплощены. Конечно, некоторые из них более энергичны, а некоторые — более нежны; и это различие определяется атмосферой, в кото­рой формируются все тела. Ибо душа окружена воздушным телом...» Вряд ли необходимо уточнять, что упоминаемый здесь воздух есть Лнима Мунди, астральный свет, а воздушное тело это астральное тело человека. Следующий вопрос, на который от­вечает Изида, связан с неравномерностью степени духовного просветления, наблюдающейся в человеческом обществе.

Источник различий между человеком, наделенным духовным зрением и опытом, и другим, не обладаю­щим этими качествами, не следует искать во внутренней природе души. И точно так же ясность духовно­го видения зависит не от скрытых внутренних спо­собностей души или разума, но от природы органа зрения и характера тех одежд, в которые душа обла­чена: иными словами, степень развития духовного восприятия, или способности к ясновидению, опре­деляется не природою души, но состоянием и струк­турой упадхи, в которых душа пребывает.

Таким образом, эволюционное развитие заклю­чается в совершенствовании упадхи; душа же со­вершенна с самого начала и не претерпевает ника­ких изменений в процессе эволюции.

Далее Изида описывает различия между нацио­нальными характерами, а также физическими, интел­лектуальными и духовными качествами разных рас, населяющих планету. Корень этих различий она ви­дит в несходстве климата и геофафического положе­ния тех стран, которые эти расы населяют. Ссылка на созвездие Большой Медведицы имеет мистичес­кое значение. Древние индусы вычисляли период одного из своих тайных циклов по движению звезд, составляющих это созвездие; а связан этот цикл с эволюцией различных рас и подрас планеты.

Говоря о факторах, вызывающих «в живом чело­веке во время затяжных болезней изменения, затрагивающие деятельность " разума" и даже самой души», Изида указывает на то, «что душа проявляет склонность к одним элементам и отвергает другие»; и потому ее функции могут иногда искажаться и из­меняться под влиянием изменений, происходящих либо в физическом, либо в астральном теле.

Последняя глава рассматриваемого трактата со­держит объяснения Изиды по поводу существова­ния в дэвакхане или сварге.

По словам Изиды, между землей и небом есть несколько сфер, приспособленных для различных уровней духовного развития. В них «обитают души, освободившиеся от тел и еще не воплотившиеся». Эти сферы соответствуют различным дэвалокам (у каждой дэваганы есть своя особая лока), о которых говорится в индусских книгах, и буддийским локам рупа и ару па. Двое таинственных стражей, упомяну­тых в предыдущей части статьи, обладают, как мы можем заключить, определенной властью наблюдать и контролировать состояние различных дэвакхани в соответствии с законом кармы. Этот закон приво­дится в действие двумя энергиями, именуемыми памятью и опытом. Первая «отвечает в природе за сохранение и поддержание всех прототипов, пред­писанных на Небесах». Это соответствует хроникам кармы, фиксируемым в астральном свете. «Задача опыта — подбирать для каждой души, нисходящей к рождению, подходящее для нее тело». Нет нужды говорить, что это и есть суть доктрины кармы, с точки зрения буддизма и индуизма.

Больше в этом трактате нет ничего, что можно было бы назвать действительно интересным. А те его учения, которые мы уже упомянули, ясно ука­зывают на то, что в основе каждого экзотеричес­кого догмата как древних, так и современных ве­роучений лежат одни и те же доктрины древней Религии-Мудрости. М-р Герберт Спенсер был не совсем прав, когда говорил, что единственным пунктом, по которому все народы мира согласи­лись бы друг с другом в вопросах религии, явля­ется существование во Вселенной неведомой и не­познаваемой Силы. Религиозная история челове­чества свидетельствует о том, что, помимо этого пункта, есть еще немало в высшей степени фило­софичных и достаточно сложных учений, касаю­щихся происхождения, природы и конечной цели человеческой души, которые составили фундамент всех экзотерических религий, влияя на религиоз­ные чувства человечества с незапамятных времен. Чем же можно объяснить существование этих уче­ний? Связаны ли они неразрывно с самой чело­веческой природой? Или же они являются след­ствием божественного откровения, переданного человеческой расе в период младенчества послед­ней, — откровения, влияние которого смогло пе­режить уже немало цивилизаций? Если же ни одна из этих гипотез не выглядит правдоподобной в глазах современного агностика, то, возможно, нам следует признать, что эти учения эволюцио­нировали из нескольких простейших идей, свой­ственных всему человечеству в целом, и их появ­ление объясняется действием уже известных зако­нов психологии? Но если это так, то почему эти продукты человеческого опыта не претерпели ни­каких изменений, невзирая на огромные переме­ны и усовершенствования в материальной циви­лизации и ментальной культуре?

В настоящий момент я не ставлю себе целью об­суждать сформулированные выше вопросы или же предлагать собственные варианты ответов на них. Я лишь хочу обратить внимание читателя на те важ­ные проблемы, которые они затрагивают; дабы чи­татель помнил о них, рассуждая о происхождении и истории религиозных верований человечества и о перспективах обнаружения единой, общей платфор­мы, встав на которую последователи различных ре­лигий планеты смогут обратиться к братской любви и взаимной привязанности, позабыв о мелких раз­ногласиях своих экзотерических, догматических религий. Сфинкс также не считает нужным говорить что-либо о содержании кратких философских трак­татов, прилагаемых к тексту «Девы Мира», так как они заключают в себе скорее греческие спекуляции, нежели египетскую мудрость.

«ДЕВА МИРА»

Редактору «Theosophist»

В своих замечаниях по поводу моего вступи­тельного очерка к «Деве Мира» вы утверждаете, что Персефону нельзя называть Космической Де­вой. Однако именно таковой ее считала вся шко­ла неоплатоников, представитель которой Томас Тейлор приводит в своем «Трактате об Элевсин-ских и Вакхических мистериях» множество цитат из сочинений греческих герметических авторов, подтверждающих справедливость этого предполо­жения. Было бы лучше, если бы мой рецензент, прежде чем брать на себя смелость делать заявле­ния, подобные тем, что были напечатаны на стра­нице 97 в ноябрьском номере «Theosophist», озна­комился с этим образцовым трактатом, а также с некоторыми фрагментами из сочинений Прокла, Олимпиодора, орфических гимнов, Клавдиана, Апулея и других общепризнанных классических авторитетов, каждый из которых недвусмысленно утверждает, что миф о похищении Персефоны (сюжет мистерий) символически изображал нисхождение Души в Материю (или Рождение) и эпитет «Kore Kosmou» на протяжении всего мифа присваивался именно Персефоне, дочери Деметры, или сверхчеловеческого Разума.

Изида никогда не олицетворяла душу, или шес­той Принцип (третий) Вселенной, но воплощала только восьмую сферу; не сам Принцип, но его влияние. В подтверждение этого факта я приво­жу в своем очерке цитаты из сочинений извест­нейших авторов, к которым можно добавить еще множество других. И если Изида тождественна Луне (а это совершенно точно) и носит в качестве символа раздвоенные рога Селены, то не остает­ся никаких сомнений, что она символизировала оккультную силу возрастания и убывания, добра и зла и потому никак не может идентифицировать­ся с душой, которой она сулит радость или скорбь, следуя неизменному закону. Я также не могу по­нять, в чем смысл упоминания вашим рецензен­том египетского пантеона в связи с Дионисом Загреем. Я и не пыталась утверждать ни в своем очерке, ни где бы то ни было еще в тексте кни­ги, что Дионис связан с этим пантеоном, хотя, конечно, какое-то соответствие у него там все-таки должно быть. Однако мои комментарии це­ликом и полностью посвящены греческим мис­териям и воззрениям греков. И то, что Дионис Загрей олицетворял в этих мистериях седьмой Принцип (герметически — четвертый), не следу­ет считать моей собственной гипотезой или догад­кой, ибо это установленный факт, который пред­ставлялся вышеупомянутым авторитетам неоспо­римым. Этого Диониса Загрея, (Dionusos Chthonios) мистического Диониса, не следует смешивать с более поздним богом, идентичным Вакху, сыну Семелы. К сему я хочу добавить также, что рецен­зент моего очерка заблуждается, усматривая в нем какую-то непоследовательность. Дионис символи­зирует Дух, или седьмой Принцип (четвертый), как макрокосмически, так и микрокосмически; и как таковой вполне может быть отождествлен с Озирисом — египетским отображением этого же самого Принципа. Точно так же и Персефона мо­жет рассматриваться в обоих аспектах — как великая и малая Душа. Но греческие мистерии явно отображали макрокосмический аспект божествен­ной драмы, тогда как индивидуальный аспект в них только подразумевался. И следовательно, Персефона рассматривалась в большинстве случаев как символ Души во вселенском масштабе — «Коге Kosmou»; а ее сын Дионис, таким образом, сим­волизирует скорее сына Бога в Мире, нежели сына Бога в Человеке.

В связи с вышесказанным и с целью пролить дополнительный свет на роль и положение Изи-ды в макрокосме (с точки зрения герметистов и неоплатоников), я могу добавить, что ее аналогом в микрокосме (или индивидуальности) является Гений — ангел-хранитель христианской теософии. Этот Гений может быть добрым или злым, полез­ным или вредным, светлым или темным, благо­желательным или враждебным, сообразно степе­ни благодати (кармы), которую снискала себе Душа. Гений озаряет Душу светом, заимствованным у ее собственного небесного Солнца. (См. с. 88 и 89 «Совершенного Пути».)

В рассуждении, посвященном аллегории «Девы Мира», Изида олицетворяет, по моему мнению, Просветительницу, или Истолковательницу, Ози­рис — Спасителя, или Искупительный Принцип, а Гор, Посвященный, — плод доброй «кармы», или состояние Благодати, и Божественный Прилив, что в точности отражает происхождение каждого ис­тинного «Иисуса».

К сожалению, пока что я вынуждена ограничить­ся простым выражением несогласия с мнением ре­цензента по поводу соотношения, существующего между мистериями египетского и греческого проис­хождения. Разумеется, я настаиваю на этом, по­скольку своим знанием мистической доктрины и просветлением я обязана главным образом возвышенным арканам, которым ваш рецензент не дал ни­какой объективной характеристики (о чем я, впро­чем, нимало не жалею), ограничившись фразой, явно направленной на их уничижение, коль скоро в ней они названы «мифологическими баснями».

Анна Кингсфорд, доктор медицины,

член Теософского Общества.

Рождество, 1885 г.

Сэр,

Я благодарю вас за то внимание, которое вы уде­лили моей книге в ноябрьском номере «Theosophist», но я хотел бы исправить превратное впечателение, которое может вызвать у читателей заявление вашего рецензента по поводу того, что изданные нами кни­ги нельзя назвать действительно герметическими. Дело в том, что эта фраза звучит так, как будто рецензент противопоставляет свое мнение моему. Однако в действительности его мнение по данному вопросу вполне согласуется с моим, ибо единствен­ный вывод, к которому я пришел в этом отношении, заключается в следующем: «Учения, изложенные в герметических книгах, являются, по крайней мере отчасти, наследием Древнего Египта; и в этом пла­не их можно признать действительно герметически­ми». Я не произнес ни единой фразы, из которой следовало бы, что я считаю эти книги сочинениями самого Трисмегиста или что термин герметический подразумевает нечто иное, нежели просто опреде­ленную школу, или систему учений, исходящих (во всяком случае, для западного мира) из Египта и носящих имя Гермеса Трисмегиста, уже давно ставшее для западного мира синонимом интеллектуального принципа.

Высказывание вашего рецензента по поводу «за­блуждения, коему подвержено большинство запад­ных герметистов», также представляется мне неудач­ным, поскольку содержит в себе утверждение, что «западные герметисты» превратно понимают свое собственное учение. В действительности единствен­ное, на что имел право ваш рецензент, — это ука­зать на существование различий между той систе­мой, которой придерживается он сам, и западной. И мы — «западные герметисты» — с готовностью признали бы, что такие различия вполне могут иметь место. Но мы не можем согласиться с тем, что во всех ошибках, если таковые действительно были до­пущены, виноваты исключительно мы. Напротив, мы скорее склонны полагать и утверждать, что на­блюдающийся ныне процесс возрождения оккульт­ного знания рано или поздно выявит в нашей запад­ной системе такие широкие горизонты восприятия, о которых восточная система (во всяком случае, в том ее виде, в каком она изложена на страницах «Theosophist») до сих пор даже не помышляла.

Эдвард Мейтленд

P.S. Дабы отвести возможное обвинение от себя и своего соредактора, сразу же скажу, что неточ­ности на титульном листе и в оглавлении были до­пущены не по нашей вине, так как нам не предста­вили их для корректирования, перед тем как книга была отправлена в печать.

Сэр,

Я прошу вашего позволения сказать несколько слов по поводу двух писем, присланных д-ром Кингсфорд и м-ром Мейтлендом после публикации моего отзы­ва о книге «Дева Мира».

Если бы мои критики помнили о том, что моя рецензия была посвящена непосредственно тексту «Девы Мира», а не их вступительным очеркам об эллинских мистериях, то они, я уверен, воздержа­лись бы от тех малоуместных замечаний, которые они высказывают в своих письмах. В своей статье я особо упоминал эти вступительные очерки толь­ко дважды. Причем одно из моих возражений так и осталось без ответа, а второе было прокоммен­тировано так, что, по сути дела, не было сказано ничего нового (что я и намерен доказать в ниже­следующих строках).

Разумеется, никто не утверждал, что опублико­ванная «Дева Мира» — подлинное сочинение Гер­меса, но зато она названа трактатом о египетских мистериях. И потому, изучая ее содержание, я счел необходимым анализировать ее в свете герметичес­кой науки, а не греческой философии. Что же ка­сается заглавия этого герметического фрагмента, то в своей статье я высказал на его счет следующее замечание: «...Необходимо еще раз уточнить, что Персефона — это не Космическая Дева и не может рассматриваться как таковая с точки зрения гер­метической философии». Д-р Кингсфорд возража­ет против этого утверждения, ссылаясь на авторитет различных сочинителей, писавших о греческой фи­лософии. Но даже если греческие авторы приписы­вали этот титул Персефоне, это ни в коей мере не означает, что египетские авторы делали то же самое. Персефона могла быть Kore Kosmou в эллинских мистериях, но она не была Космической Девой у египтян. В египетском пантеоне сложно даже отыс­кать соответствующую богиню. Плюс ко всему, мы не можем считать «Деву Мира» подлинно египет­ской книгой, так как написана она была каким-то греческим автором, который хотя и старался следо­вать египетским образцам, вполне мог использовать заголовок, соответствующий традициям греческих сочинений. И если это так, то между содержанием трактата и предложенным для него названием может вообще не быть никакой связи. Кроме того, в той форме, в какой он был опубликован, трактат не со­держит вообще никаких ссылок на Персефону или какую-то соответствующую ей богиню. Единствен­ное женское божество, которому в трактате отведе­на ведущая роль, — это Изида. Следовательно, при данных обстоятельствах было бы крайне неразумно с моей стороны истолковывать упомянутый заголо­вок точно таким же образом, как это делает мой критик, т.е. стараясь, с помощью притянутых за уши интерпретаций и сомнительных аналогий, припи­сать учениям Изиды совершенно посторонние идеи, связанные с положением Персефоны в греческих мистериях. Я также беру на себя смелость заявить, что текст книги, если судить о нем по его собствен­ному содержанию, а не по интерпретациям некото­рых авторов, указывает скорее на египетскую Изиду, чем на греческую Персефону.

По моему скромному мнению, мой критик непра­вильно представляет себе роль египетской Изиды. Сложно также понять, что она в действительности имеет в виду, когда говорит, что Изида олицетворяет «Восьмую сферу». Далее автор говорит, что Изида — это не принцип, а влияние. Но, несмотря на все ее уверения, я так и не смог найти ни одного источ­ника, который подтверждал бы эти заявления, сде­ланные во вступительном очерке. И хотя слово прин­цип отвергается как некорректное, на с. 27 того же самого очерка сказано, что Изида — это «принцип», олицетворением которого у каббалистов является Малкут, или Луна. Контраргумент, выдвигаемый против моего заявления в пользу того, что Изида представляла 6-й принцип Космоса, выглядит сле­дующим образом: «И если Изида тождественна Луне (а это совершенно точно) и носит в качестве сим­вола раздвоенные рога Селены, то не остается ни­каких сомнений, что она символизировала оккульт­ную силу возрастания и убывания, добра и зла и по­тому никак не может идентифицироваться с душой, которой она сулит радость или скорбь, следуя неиз­менному Закону». Начнем с вопроса: какие суще­ствуют доказательства того, что египетские авторы действительно отождествляли Изиду с Луной? Мы не можем ссылаться на то, что греческие авторы отождествляли ее с Дианой, или Артемидой. Если правильность истолкования греческими авторами герметических доктрин Древнего Египта до сих пор точно не установлена, то мы не должны полагаться исключительно на их собственное мнение. Знак по­лумесяца также не доказывает тождество Изиды с Луной. Этот символ, имеющий очень глубокое зна­чение (что подтвердит каждый истинный оккуль­тист), сопряжен в индусской религиозной филосо­фии со множеством мужских и женских божеств, однако ни одно из них не связывается из-за этого с Луной. Изида не обладает всеми признаками Диа­ны, или Артемиды. Например, она никогда не изображалась как охотница с луком и стрелами в руках. Этими атрибутами владеет другая египетская боги­ня — божественная Нейт*. Но в египетской доктри­не Нейт явно была солнечным божеством. Для ис­следователя, изучающего сравнительную мифоло­гию, было бы крайне неосмотрительным делать вы­вод об идентичности двух божеств, принадлежащих к религиозным концепциям двух совершенно раз­ных народов, основываясь исключительно на на­личии у них некоторых сходных черт. Даже если мы предположим, что луна действительно была симво­лом Изиды, разве это доказывает, что египтяне счи­тали ее «оккультной силой возрастания и убывания, добра и зла»? Сам текст на это никак не указывает;

и во всех сочинениях египтян ничего не сказано о том, что они наделяли луну такими качествами. Даже если допустить, что приведенные выше выво­ды были сделаны на основании убедительных ло­гических рассуждений и что влияние, именуемое Изидой, действительно приносит душе радость или скорбь, разве это заявление хоть в чем-то противо­речит тому, что Изида — это космическая Душа, или 6-й принцип Вселенной? Заставляет ли Изида (или закон кармы) скорбеть или радоваться 6-й принцип, или духовный разум Космоса? Если да, то для по­стижения смысла этой фразы и в самом деле потре­буются такие «широкие горизонты восприятия», о которых восточная система «до сих пор даже не по­мышляла». А если нет, то высказывание теряет вся­кий смысл. Закон кармы и его влияние являются такими же проявлениями энергий 6-го космического Принципа, как и все остальное во Вселенной; и никакие скорби и радости заключенной в материю души не опровергают исконные и законные претен­зии Изиды на роль духовной Души Космоса.

Что бы ни думала на сей счет д-р Кингсфорд, я ничего не говорил о том и даже не намекал на то, что она позволила себе какие-то некорректные за­явления по поводу Диониса Загрея. В своей статье я только указал на то, что сопоставляемый с Ози­рисом Дионис не имеет точного соответствия в египетском пантеоне, дабы тем самым исключить воз­можность превратного истолкования подлинной роли Озириса на основании некоторых пассажей вступительного очерка; и сейчас я могу повторить, что, оставляя в стороне Озириса, отыскать в египет­ском пантеоне точный эквивалент Диониса не пред­ставляется возможным.

То несоответствие, на которое я обратил внима­ние в своей статье, приведенные в последующем письме пояснения никоим образом не устраняют.

В подтверждение этому я хотел бы еще раз обра­тить внимание читателей на некоторые фразы из вступительного очерка.

«...Воплощение, мученичество и воскресение Диониса Загрея».

«...Поскольку Озирис — это солнце микрокосма, заключенный в человеческой системе аналогмакрокосмического Диониса, или Сына Божьего.
Следовательно, те авторы, которые связывают Изиду с Деметрой, точно так же (и вполне обоснован­но) связывают Озириса с Дионисом...

Герметические книги различают три ипостаси божества: во-первых, верховного, абстрактного и бесконечного Бога — вечного, самосущего и непро-явленного; во-вторых, Единородное проявленное Божество во Вселенной и, в-третьих, Бога в чело­веке, искупителя, или Озириса».

Сравнивая эти заявления друг с другом, мы ви­дим, что Дионис, называемый макрокосмическим солнцем, или Единородным Сыном Бога, проявленным во Вселенной, проходит через воплощение, мученичество и воскресение, как будто речь идет о воплощенном духе. Иными словами, Дионис оли­цетворяет дух, или 7-й принцип, как в макрокос­ме, так и в микрокосме. И если это так, то он дей­ствительно идентичен Озирису (что, собственно го­воря, и подразумевается). Но почему же тогда во вступительном очерке сказано, что некоторые ав­торы связывают Диониса с Озирисом и Изиду с Де­метрой? Если Логос, проявленный в Космосе, и Логос, проявленный в человеке, — это один и тот же принцип, то откуда взялись три вышеописанных ипостаси божества? Если греческие мистерии были посвящены макрокосмическому аспекту Божествен­ной драмы, а ее персональный аспект лишь косвен­но подразумевался (как это теперь утверждают), то это полностью противоречит нижеследующей фразе из вступительного очерка: «Греческие мистерии были посвящены только двум сюжетам: первым была драма с похищением и возвращением Персе-фоны, а вторым — воплощение, мученичество и воскресение Диониса Загрея». Разумеется, эти сю­жеты никоим образом не могут быть признаны макрокосмическим аспектом Божественной драмы, а ведь нам говорят, что никакие другие сюжеты в эллинских мистериях не использовались. И если это так, то мы должны говорить о преимуществен­но (если не исключительно) микрокосмическом ха­рактере Диониса, а та макрокосмическая роль, ко­торую ему приписывают и на основании которой во вступительном очерке формулируется его отли­чие от Озириса, похоже, вообще не имела места в греческих мистериях. Точка зрения д-ра Кингсфорд имеет еще немало слабых мест, а дополнительные пояснения лишь еще больше запутали дело.

Что же касается ангела-хранителя христианских теософов, то я считаю своим долгом заявить, что этот ангел не является аналогом Изиды. Если Изида не принцип, а только влияние, как утверждает мой кри­тик, то невозможно понять, как это влияние может иметь все те признаки и атрибуты, которые христиан­ское вероучение приписывает ангелу-хранителю, и выполнять все возложенные на него обязанности.

По поводу письма д-ра Кингсфорд я могу доба­вить, что процитировал фразу из него вовсе не для того, чтобы принизить значение греческих мисти­ческих доктрин. Просто это была единственная на­писанная простым и конкретным языком фраза, которую я смог выбрать для краткого изложения идей, присущих той части греческой литературы, которая была посвящена мистическим и оккульт­ным темам. Но я также убежден в том, что в ал­легорических притчах египтян гораздо больше ок­культного смысла и эзотерической глубины, чем в греческих преданиях, и потому было бы крайне несправедливо по отношению к египетской док­трине интерпретировать ее в соответствии с пред­ставлениями греков.

Письмо м-ра Мейтленда не требует пространного ответа. Он даже не пытается чем-то подкрепить свое утверждение, что число Вед и их подразделений рав­няется 42, но начинает совершенно неуместную и не­нужную дискуссию. Не понимаю, почему он считает меня виноватым в тех недоразумениях, которые мо­гут вызвать его собственные слова. Похоже, что, по мнению м-ра Мейтленда, у меня нет никакого права говорить о тех заблуждениях, которые, как мне ка­жется, существуют в умах так называемых «западных герметистов», изучающих герметическую доктрину, поскольку упомянутая доктрина — «их собственная», и из этого, видимо, следует, что они знают о ней аб­солютно все. Если под герметическим учением м-р Мейтленд подразумевает всего-навсего ту доктрину, которую исповедуют в наши дни так называемые «за­падные герметисты», тогда его заявление можно при­знать в какой-то мере справедливым. Однако этим термином обыкновенно называют оккультную фило­софию и мистические доктрины древних египтян; и когда я говорил в своей рецензии о возникших во­круг герметической системы заблуждениях, я имел в виду именно эту философскую систему, а не какую-то иную доктрину, о которой, вероятно, ведет речь в своем письме м-р Мейтленд.