Эмоциональный тьюнинг в речевом общении

Теперь уже никем не оспаривается, что вся человеческая речь пронизана эмоциями. Как уже нами не раз отмечалось, что поскольку язык вплетен во все виды деятельности человека, то и эмоции также представлены не только в словах, но и в памяти, в звуке, в музыке, в металле, в ткани, в свете, в запахе и др. формах.

Понятие «эмоциональный интеллект», которое уже давно существовало в менталитете ученых-психологов, получило вербальное опредмечивание в трудах Д. Гоулмана. Благодаря этому наука приблизилась к ответу на вопрос о том, как же соотнести, соединить эмоциональную жизнь человека с его интеллектом, как привнести интеллект в эмоции [Goleman, 1997].

Интересно, что статистика выделяет непонятную тенденцию к меньшему успеху в жизни людей с более высоким IQ, в то время как некоторые люди со средним IQ более приспосабливаемы к разнообразным жизненным ситуациям и более успешны. Д. Гоулман объясняет этот факт эмоциональным интеллектом человека, специфической способностью человека управлять своими эмоциональными импульсами, считывать с вербалики и невербалики чужие эмоции и переживания, регулировать более деликатно свои эмоциональные взаимоотношения, способность мотивировать свои эмоции, сочувствовать, способность включено картировать человеческое сердце, сострадать. Можно привести слова Аристотеля о том, что самое редкое редкое качество – это уметь рассердиться на именно того человека, рассердиться до правильной степени, в правильное время, с правильной целью и правильным образом. И дело не в самой эмоции, а в ее соответствии конситуации и форме ее канализации, так как все эмоции дискурсивны.

Квинтэссенцией интерпретации понятия «эмоциональный интеллект» могут послужить следующие слова Д. Гоулмана: эмоциональный интеллект помещает эмоции в центр адаптивной способности человека к жизни.

Эмоциональный интеллект человека – это рационализация эмоций, а значит сознательное управление ими в любых КЭС, в том числе стрессовых.

Адаптация человека к жизни проходит в первую очередь через его вербальное и невербальное поведение. Особую роль в этой адаптации играет язык, и прежде всего эмотивный. Как утверждает Д.С. Деннет, биологическая природа сознания проявляется в его адаптирующей функции; она вступает в силу через врожденную способность человека приспосабливаться к условиям окружающей его среды, и это приспособление всегда сопряжено с переживаниями, т.е. эмоциями.

Среди различных функций языка эмоций его адаптирующая функция является наиболее коммуникативно значимой. Когда люди общаются, они транслируют друг на друга своё миропонимание в образах и картинках и индуцируют соответствующие образы-картинки у своих коммуникативных партнеров. Естественно, что эти образы-картинки эмоционально окрашены. Их эмоциональность более голографична, чем эмоциональность слов. Степень аппроксимации образных голограмм влияет на степень успешности вербальной эмоциональной коммуникации.

Вербальную и невербальную адаптацию коммуникантов друг к другу в КЭС мы предлагаем называть эмоциональным тьюнингом (настройкой).

Эмоциональный тьюнинг включает в себя следующие этапы:

1) осознание коммуникантами эмоциональности ситуации и чувственной температуры друг друга;

2) определение конкретного вида эмоций, на который надо настраиваться;

3) отбор из своей эмотивной компетенции необходимых вербальных и невербальных эмотивов и коммуникативных тактик для их презентации собеседнику;

4) замена их по мере необходимости на более успешные методом снятия «проб» друг с друга.

Адаптирующая роль языка в общении соотносится с его тьюнинг-функцией. Приспособление (настройка / тьюнинг) речевых партнеров друг к другу в прагматических целях приводит к взаимному коммуникативному успеху, поскольку их языковая адаптация к коммуникативному стилю друг друга формирует у них общий эмоционально-координационный центр и делает их общение гармоничным. Адаптация и тьюнинг соответствуют принципу кооперативности эмоционального общения. Нередко такая настройка / адаптация / тьюнинг начинается на фатическом уровне, на котором происходит «снятие эмоциональных проб» речевых партнеров друг с друга. Примером может служить текст интермедии Аркадия Райкина о пожаре на его даче или текст перевода песни «Всё хорошо, прекрасная маркиза», в которых происходит поэтапная подготовка адресата к неприятному известию через постепенную адаптацию его к всё ухудшающейся информации и через настраивание его на адекватное восприятие финальной совсем неприятной новости.

В эмоциональной коммуникации особенно релевантным является осознание различия между эмоциональной прагматикой говорящего (инициальная интенция) и эмоциональной прагматикой слушающего (терминальная интенция). Они часто не совпадают, поэтому важен ещё и эмоциональный тьюнинг, в терминах М.Е. Литвака [Литвак, 2000], моделирование эмоций у собеседника, то есть эмоциональное манипулирование человеком.

Практика эмоциональной коммуникации, как реальной, так и художественной, показывает, что адаптация (тьюнинг) практически невозможна в условиях эмотивной экстремальности: адресат не успевает рационально среагировать, инстинктивно включает защитные механизмы, в том числе, речевые и теловые, и поэтому зачастую реагирует неадекватно. В таком общении наблюдаются истерики, срывы, бурная «канализация» эмоций с использованием инвективов. Такой вид общения происходит в КЭС конфликтного типа, когда агрессия обоих коммуникантов не подчиняется разуму, интеллекту и осуществляется только на инстинктивном уровне самозащиты или мести. Нередко такое общение называют виндиктивным дискурсом, для которого характерны следующие эмоциональные маркеры: отчаяние, ненависть, отвращение, ужас, страх, бешенство, ярость.

Эмотивный экстрим реализуется с помощью языка. Его причиной является ответная психическая реакция на сильный эмоциональный раздражитель социума или конкретного коммуниканта. Примером такой эмоциональной ситуации может служить конфликт в кулуарах палаты депутатов Аргентины, где случилась драка, в которой пострадал конгрессмен Доминго Кавалло, занимавший в своё время пост министра экономики. Он вступил в перебранку с коллегой от правящей партии Хуаном Карлосом Аяла, когда тот обвинил бывшего министра в фальсификации налоговых деклараций. Кавалло ответил обидчику ругательствами и оскорблениями [см. также Глава 3, §1 ниже], и тогда Аяла пустил в ход кулаки. После стычки рассерженный Кавалло назвал драчуна трусом, потому что Аяла ударил его и убежал, побоявшись продолжения драки (хотя очевидцы отмечают, что удар был слабым, синяка не осталось). Такая ситуация является конфликтной и время от времени повторяется в разных парламентах, в том числе и отечественном. И это обязывает лингвистов разрабатывать проблему этики пользования языком, т.е. его экологии, а это требует введения в коммуникативную компетенцию политиков знаний об адаптирующей функции языка.

В разных языковых культурах существуют различные правила социального подавления эмотивного экстрима, однако можно назвать и наиболее универсальные способы его нейтрализации. В эмоциональной коммуникации исключительно важно знание коммуникативного правила «психологического айкидо» - сознательного эмоционального отступления, тактического согласия даже с оскорбительным высказыванием. Применение такого правила в эмоциональной ситуации смягчает или снимает её конфликтность. Не менее эффективными являются правила снятия эмоционального экстрима при помощи вежливых, эвфемистических, смягчительных громоотводов – средств митигации: скромность, вежливость, толерантность, искренность и др.

Во всех формах межкультурного внутриязыкового общения важное место занимает эмоциональный хронотоп: место и время эмотивного экстрима, и его интенсивность корректируются фактором адресата. В частности, это может корректироваться эмоциональным индексом и эмоциональным интеллектом человека говорящего (homo sentiens) или их отсутствием (в случае эмоциональной тупости адресата или сознательной эмоциональной интенции «стоять насмерть и не поддаваться», как это показано на примере Стрикленда – персонажа романа С. Моэма «Луна и грош»). Хронотопно маркировано и то, как говорят о своих / чужих эмоциях разные языковые личности, принадлежащие к одной или разным языковым культурам. Примером может служить особое использование инвектив опричниками Ивана Грозного и роль современных инвектив в речи некоторых российских политиков и бизнесменов как средства выдвижения их эмоционального состояния.

Хотя лингвисты утверждают, что люди общаются не словами, а картинками, однако картинки они создают друг у друга всё-таки с помощью слов и их сплетений. Эти сплетения сопровождаются в различных видах общения эмоциональностью различной яркости. На уровне простого наблюдения эти различия очевидны, общеизвестно, что к своим собственным переживаниям мы более чувственны, чем к чужим, и вербализуем их более дифференцированно, красочно и болезненно. Психологами установлено, что вербальная коммуникация эмоций (выброс эмоций через вербалику) снижает эмоциональное напряжение коммуниканта или смягчает его. Такой выброс может менять эмоциональный вектор коммуниканта даже на противоположный.

Всё это говорит о громадном прагматическом потенциале самого процесса коммуникации эмоций и о тяге homo loquens к эмоциональному общению. Достаточно вспомнить задушевные дружеские и праздные беседы, в ходе которых происходит освобождение от эмоциональной напряженности. Философы утверждали: «сказал – и облегчил душу». В русской лингвокультуре это называется «выговориться», «поплакаться в жилетку», в том числе, в письменной форме, особенно со своим «тайным другом» - дневником, куда коммуникантом чаще всего сбрасываются негативные эмоции и негативная информация о самом себе (см., например, дневники Л.Н. Толстого и комментарии к ним в книге М. Жданова «Любовь в жизни Толстого»).

Противоположным примером может стать синопсис известного художественного фильма «Жизнь прекрасна». Отец и его маленький сын попадают в контрационный лагерь. Отца ожидает неминуемая смерть, но он скрывает это от своего сына, скрывает всю серьёзность ситуации. Он придумал игру, для того чтобы пощадить чувства своего мальчика и изображает перед ним большую радость и счастье от того, что они попали в такое чудесное место. Отец в присутствии мальчика всегда весел, жизнерадостен, он превращает их нахождение в концлагере в веселую, увлекательную игру. Имитирование радостных эмоций отцом было настолько искусно-естественно на протяжении длительного времени, что мальчик уверовал в их прекрасную жизнь. В этой своей игре отец использовал веселые, теплые, радостные слова, такую же интонацию, мимику и жестикуляцию, и этим включил своего сына в радостную перспективу их жизни в концлагере.

Адекватное вербальное и невербальное поведение человека, умеющего завуалировать собственные эмоции и переживания и сымитировать те, которые являются более прагматичными в данной ситуации по отношению к данному адресату, свидетельствует о его высокой эмотивной / эмоциональной компетенции и его эмоциональном интеллекте, об умении менять вектор эмоции в конкретном дискурсе. Эта компетенция отчасти дается человеку от рождения, на инстинктивном уровне, но большая ее доля формируется вместе с опытом эмоционального общения: как подражание эмоциям персонажей художественной литературы, как закрепление опыта поведения в эмоциональных ситуациях реальной коммуникации, как навыки, которые можно получить в обучающей коммуникации в виде правил и приемов эмоционального взаимодействия и, прежде всего, правильное пользование адаптирующей функцией языка.

Таким образом, отметим, что успех дискурсивных практик эмоциональной коммуникации во многом зависит от когнитивных ресурсов эмоциональной языковой личности, динамики эмотивного компонента коммуникации и различных форм его представления в тексте и дискурсе, наличия эмоционально-культурной памяти социума.