Буржуазные уловки НЭПа

Одной из таких «уловок*- явилось признание важности принципов личной заинте­ресованности и пропзнодстве и личной ответственности индивида за свою хозяп ственную судьбу, признание, радикально отступающее от эгалитарной идеи социа­лизма. Эти «буржуазные принципы*', принципы «хозяйственного неравенства» «должны сыграть роль того целительного возбудителя, того мышьяка, который при правильной дозировке может поднять тонус социалистической хозяйственной жизни, не убив самого социализма» '".

Отказ от эгалитарной идеи и переход к дифференциальной оплате труда, по справедливому мнению П. Струве, детерминирован самой природой хозяйствова­ния, в соответствии с которой «начало расценки людей но их личной годности сечь необходимый двигатель всякой экономической деятельности, которого нельзя устранить, не подрывая в корне всей хозяйственной жизни»³³. Об этом же, как мы только что видели, писал и Б. Бруцкус.

Русский опыт показал бесперспективность попыток соединить эгалитарный, «уравнительный» мотив социализма с его организационно технической идеей, или, иначе, пафос социализма — с его техникой. Именно русский опыт воочию обнаружил, что организационно-техническая идея социализма «для своего эконо­мически успешною осуществления требует величайшего напряжения буржуаз­ных антиэгалнтарньтх мотивов»-⁴.

Однако эта «буржуазная уловка», внесенная коммунистической властью в хозяй­ственный строй, по мнению П. Струве, бесплодна, ибо дать буржуазным началам действенную для хозяйства силу нельзя, дозируя их как сильнодействующие яды. «Фармацевты и лекари коммунистического хозяйства хотят хлеб и молоко применять так, как, быть может, имеет смысл применять мышьяк или морфий. Пафос социализма или коммунизма в уравнительности, и буржуазные начала суть начала инородные, разлагающие для социалистического духа, для коммунистичес­кого замысла, и потому действие этих начал... встречает в социалистической психологии многообразные сопротивления, низводящие их полезную работу до минимума» ^ь.

Другой подобной «буржуазной уловкой» советской власти П. Струве называл «свободу торговли», подчеркивая, что на самом деле речь идет лишь о разреше­нии «изголодавшемуся потребителю покупать у непосредственного производи -\ е* ля», о вынужденной легализации примитивного товарно-денежного обмена ^л\ Но при этом большевистский режим продолжал поносить торговлю, мечтая о скорей­шей гибели рынка и реставрации прямого продуктообмена.

К этому же ряду «уловок» П. Струве относил и концессии иностранным пред­принимателям. «Обездолив, истребив и изгнав свою национальную буржуазию, коммунистическая власть призывает из-за границы буржуазных парягов... В этой системе концессий обнаруживается и крайняя слабость, и глубокий цинизм со­ветской власти. Это политика двойной измены: циничной измены национально­му началу и национальному достоинству и столь же циничной измены социали-

Идеи экономистов русского зарубежья_______________________________ 335

стическому идеалу. Системой концессий коммунистическая власть низводит Рос­сию и в национальном, и в социальном отношении на уровень экзотических колоний»-³⁷,

Надо сказать, что не только П. Струве, но и другие экономисты-эмигранты чут­ко уловили фальшь и непоследовательность НЭПа, справедливо полагая, что коммунистическими руками нельзя строить рыночное хозяйство. Так, Л. Пум­пянский прямо указывал, что вместо радикального пересмотра принципа нацио­нализации НЭП ограничивается пересмотром лишь методов управления госу­дарственной промышленностью. Подобно П. Струве, Л. пумпянский расценивал переход от доктринального принципа централизации управления, воплощенного в «главках» и «центрах», к принципу сочетания централизма с относительной хозяйственной самостоятельностью производственно-коммерческих единиц, но­сителями которого становились «тресты» и «синдикаты», как одну из многочис­ленных «уловок» советский власти, а точнее, «новой выдумкой российской эко­номической бюрократии» ^ Наши «тресты» так же похожи на промышленные организации, сложившиеся под этим наименованием на Западе и органически выросшие из ожесточенной конкуренции, как «карточные домики похожи на железобетонные сооружения» ^и. И дело не только и искусственности наших трестов, в крайней дезорганизации всей хозяйствен ной жизни страны, в дефор-мнрованности рынка и т. д. Дело еще и в том, что во главе трестов стоят назначенные правления, состоящие из коммунистов и «спецов», или, по выраже­нию В. Ленина, «приказчиков». Этот термин, но мнению Л. Пумпянского, удачно характеризовал положение членов правлений трестов. «Но могут ли приказчи­ки вести хозяйство промышленных предприятий, а особенно крупных промыш­ленных объединений?»¹⁰

Конечно, признавал Л. Пумпянский, НЭП с его хозрасчетом и децентрализацией частично раскрепостил промышленность, ослабил вожжи централизма, по не влил, да и не мог влить в экономику подлинно живую струю. Для этого должна быть создана «нормальная хозяйпненип-пснхологическая атмосфера», связанная с «ра­дикальным пересмотром принципа национализации»", с возрождением частной собственности и конкурентно-рыночных отношений.

Аналогичные выводы мы находим у другого представителя русского зарубежья профессора М. Бс'рнацкцго, крупнейшего специалиста п области финансов. Вос­становление института денежного обращения требовало, по его мнению, не фор­мального, а реального «свободного народного хозяйства», ибо только при этой хозяйственной форме деньги выполняют роль связующего социального элемен­та между индивидуальными экономическими единицами, без этого фермента пли при его разложении неминуемо следует распад всего хозяйства в целом. Если же при введении денежного аппарата пытаться сохранить централизованное хозяйство, то подобная попытка неминуемо потерпит фиаско, поскольку п таком хозяйстве присутствие денег не только не нужно, но даже вредно, здесь доста­точно «повесток на исполнение трудовых повинностей» и «ордеров» на полу­чение пайка ¹-. Отсюда, отмечал М, Бернацкий, следует, что эффективное функ­ционирование денежного аппарата, на который делает ставку НЭП, требует

, 3.30

соблюдения нескольких условгпт, а частности,

индустрии и транспорта, отмены монополии внешней торговли, замены химер ПЛЯввв К4НШ№№$В@Щ№7ЯШ Шф& ЯеяЯЯЯЯ. ^лбшьности, возрожД' частно-хозяйственной стихии'•*

С этой точки зрения судьба денежной реформы, червонца и самого НЭПа вну. ла М. Бернаикому серьезные опасения. Он понимал несовместимость трсбова] укрепления денежного аппарата с требованиями решительного сокращения ч; ного сектора хозяйства. «Само собой разумеется, ~ шкалой, комментируя '\ досгь" А. Рыкова, связанную с неуклонным падением доли частной торговли, что борьба с частником равносильна ударам по денежной системе» **. Либо,; ключал ученый, частная стихия и полная хозяйственная свобода агентов рыт обеспечивающие «здоровье» червонца и денежного обращения, либо — «бол или менее быстрая порча денежной системы с перспективой катастрофы»^{4: >} .

Еще более интересно отношение к рассматриваемым вопросом Б. Бруцку< В своих эмигрантских работах ^1Й Б. Бруцкус, как и П, Струве, блестяще показ; что истинным генетических кодом хозяйственной системы социализма являеп централизованное плановое начало, неизбежно подминающее под себя и раз] тающее «вольный> > рынок, со свойственными ему конкуренцией, игрой спрос предложения, свободным ценообразованием, а потому у НЭПа не было и могло быть будущего.

Любопытна полемика Б. Бруцкуса с другим видным экономистом русского за бежья — Семеном Осиповичем Загорским. По мнению С, Загорского, не еле вало верить большевикам, будто НЭП есть лишь маневр, временная останови движении к коммунизму. На самом деле, это естественные силы социальной п роды берут верх над искусственным большевистским вмешательством и оттор ют чужеродный экономическому телу общества плановый, безрыночнып ме НН.5М. Россия, считал С. Загорский, неудержимо идет к капитализму, кото; одерживает в ней победу за победой. «В промежутке между двумя кризисами писал он, -- под прикрытием " планового хозяйства" происходит усиленп укрепление частно-капиталистических форм хозяйства» ". За последние пять. продолжал автор, вновь восстановлены все старые общественные классы, сое ляющие характерную черту и основу буржуазно-капиталистического строя Словом, капитализм в России, по С. Загорскому, совсем уже готов, — лог обманчивая оболочка советского социализма, н он, капитализм, вылетит из ку! ки, как бабочка.

И подобная точка зрения, допускающая развитие капиталистических рыноч отношений под: > гидой советской власти, говорил Б. Бруцкус, отнюдь не едини Вот и известный писатель-эмигрант В. Шульгин, недавно съездивший в Росс делился своими впечатлениями: оказывается, в России «все как у людей: з, деньги — там деньги, здесь магазины — там магазины, здесь банки — там ба здесь безработные — там безработные». Иными словами: «Все то же са только немножко хуже»^1Е).

Такая позиция чрезвычайно удивляла Б. Бруцкуса. Ее можно было понять е первые два с половиной года новой экономической политики, когда действш

336___________________________________________________________ Глава 12

соблюдения нескольких условий, в частности, принципиальной денационализации индустрии и транспорта, отмены монополии внешней торговли, замены химерных планов и отчаянного бюрократизма соображениями прибыльности, возрождения частно-хозяйственной стихии ".

С этой точки зрения судьба денежной реформы, червонца и самого НЭПа внуша­ла М. Бернацкому серьезные опасения. Он понимал несовместимость требований укрепления денежного аппарата с требованиями решительного сокращения част­ного сектора хозяйства. «Само собой разумеется, — писал он, комментируя " ра­дость" А. Рыкова, связанную с неуклонным падением доли частной торговли, -что борьба с частником равносильна ударам по денежной системе» ^. Либо, за­ключал ученый, частная стихия и полная хозяйственная свобода агентов рынка, обеспечивающие «здоровье» червонца и денежного обращения, либо — «более или менее быстрая порча денежной системы с перспективой катастрофы» ^4: \

Еще более интересно отношение к рассматриваемым вопросом Б. Бруцкуса. В своих эмигрантских работах ^ю Б. Бруцкус, как и П. Струве, блестяще показал, что истинным генетических кодом хозяйственной системы социализма является централизованное плановое начало, неизбежно подминающее под себя и разру­шающее «нольный» рынок, со свойственными ему конкуренцией, игрой спроса и предложения, свободным ценообразованием, а потому у НЭПа не было н не могло быть будущего.

Любопытна полемика Б. Бруцкуса с другим видным экономистом русского зару­бежья — Семеном Осшювичем Загорским. По мнению С. Загорского, не следо­вало верить большевикам, будто НЭП есть лишь маневр, временная остановка в движении к коммунизму. На самом деле, это естественные силы социальной при­роды берут верх над искусственным большевистским вмешательством и отторга­ют чужеродный экономическому телу общества плановый, безцэыночный меха­низм. Россия, считал С. Загорский, неудержимо идет к капитализму, который одерживает в ней победу за победой. «В промежутке между двумя кризисами, -писал он, — под прикрытием " планового хозяйства" происходит усиление и укрепление частно-капиталистических форм хозяйства» ¹⁷. За последние пять лет, продолжал автор, вновь восстановлены все старые общественные классы, состав­ляющие характерную черту и основу буржуазно-капиталистического строя» ^1М. Словом, капитализм в России, по С. Загорскому, совсем уже готов, — лопнет обманчивая обо.чочка советского социализма, н он, капитализм, вылетит ил кукол­ки, как бабочка.

И подобная точка зрения, допускающая развитие капиталистических рыночных отношений под эгидой советской нласти, говорил Б. Бруцкус, отнюдь не единична. Вот и известный писатель-эмигрант В. Шульгин, недавно съездивший п Россию, делился своими впечатлениями: оказывается, в России «все как у людей: здесь деньги — там деньги, здесь магазины — там магазины, здесь банки — там банки, здесь безработные — там безработные». Иными словами: «Все то же самое, только немножко хуже» *'.

Такая позиция чрезвычайно удивляла Б. Бруцкуса. Ее можно было понять еще в первые два с половиной года новой экономической политики, когда депспштель-

Идеи экономистов русского зарубежья_______________________________ 337

но казалось реальным возрождение капитализма, ростки которого пробились благодаря допущенной с известных пределах частно-хозяйственной стихии. Но суждения о движении России к капитализму, высказываемые в 1927 г., выглядят достаточно инфантильными, ибо «к 1927 г. цветы капитализма уже давно облете­ли, и его огни уже давно догорели», а следовательно, говорить «о победе капита­лизма можно... только игнорируя тот большой путь, который прошло русское народное хозяйство за трехлетие с 1924 года по 1926 год»-'".

На основе огромного фактического материала Б. Бруцкус блестяще доказал, что НЭП действительно активизировал товарно-денежные отношения, но ни и городе, ни в деревне капитализм не только не получил развития, но и не мог его получить, поскольку он «совсем не есть бурьян, который растет в каждом грязном углу. Это очень сложная и нежная организация, и необходимой ее предпосылкой является правовое государство, и потому только в ее рамках мог развиться капитализм. Но последний не имеет почвы под диктатурой коммунистической партии, как он не имел почвы под режимом турецких султанов {.курсив наги. -- Авт.)»¹¹. Конечно, сравнение большевистского режима с султанатом малоприятно, пожалуй, даже обидно, но исключительно метко! Сохранив незыблемой «диктатуру пролета­риата», В. Ленин предрешил ответ на им же сформулированный знаменитый воп­рос «Кто кого?»

Таким образом, хотя НЭП и разбудил рынок, последний не привел к развитию капитализма в России и не отвратил большевиков от главной идеи «научного» социализма — планово-централизованного хозяйства. Так, в письме Г. Кржижа­новскому, опасавшемуся за судьбу планомерной организации общественного про­изводства, В. Ленин специально подчеркивал: «...новая экономическая не меняет единого государственного плана и не выходит из его рамок, а меняет подход к его осуществлению» Я Вождь революции оказался прав - НЭП не дезавуиро­вал идею единого плана. Зато воплощенная в жизнь плановая идея уничтожила НЭП, что ярко и убедительно показал Б. Бруцкус.

Пороки планового хозяйствования

Объявив новую экономическую политику при сохранении незыблемых ценнос­тей марксизма: в идеологии и теории — диктатуры «научного» социализма: в политическом строе — диктатуры коммунистической партии; в экономи­ке — диктатуры централизованного управления, В. Ленин и его соратники с самого начала оказались в плену неразрешимого противоречия. Указанные «ценности» органически несовместимы с рыночной экономикой и частным пред­принимательством. Ибо, если рыночную экономику оставить действительно сво­бодной, она рано или поздно приведет к коррозии всей «диктаторской триады», к идеологическому, политическому и экономическому плюрализму. Этого правя­щая элита допустить не могла, а следовательно, она не могла допустить и подлин­ной экономической свободы. Указанное противоречие носило принципиально неразрешимый, антагонистический характер (в духе жесткой альтернативности «или-или»), оно-то и привело к ликвидации НЭП и установлению необходимого

338___________________________________________________________ Глава 12

соответствия между всеми этажами социалистической формации: идеологией, политикой, экономикой.

Следует сказать, что в западноевропейских и американских научных кругах Б. Бруцкус завоевал себе имя лучшего знатока советского хозяйства. Здесь, по­жалуй, уместно привести характеристику, данную авторитетнейшим экономистом мирового масштаба, лауреатом Нобелевской премии Ф. Хайеком в предисловии к книге Б. Бруцкуса «Экономическое планирование в Советской России»- (Лондон, 1935): «Можно, по-прежнему, поражаться той экстраординарной ясности, с кото­рой он (Б. Бруцкус. — Авт.) уловил действительно центральные моменты. Вме­сте с трудами проф. Л. Мизеса и М. Вебера, вышедшими в Германии несколькими месяцами раньше, эта книга... должна рассматриваться как одно из главнейших исследовании, вызвавших нынешние дискуссии об экономических проблемах со­циализма...

Читатель, принимающий во внимание время, когда это было написано, будет снова и снова поражаться исключительному предвидению ее автора и той мере, в кото­рой это предвидение подтвердилось реальными событиями. Не только трагичес­кие перемены в экономической политике, произошедшие за это время, но также многие второстепенные события в истории российского эксперимента были чет­ко предсказаны в этих рассуждениях... Мне представляется, что Бруцкус преус­пел в освещении истории этого эксперимента больше, чем это сделано было в какой-то известной мне другой работе... Я не колеблюсь отнести его труды... к наилучшим образцам актуальной научной литературы о России сегодняшнего дня» '^! . Думается, столь высокой оценки Ф. Хайек удостаивал немногих экономи­стов.

Действительно, Б. Бруцкус дал обстоятельнейшую критику марксистской идеи централизованного планового управления народным хозяйством, способного пре­одолеть «анархию капиталистического производства* и «установить такую гар­монию между производственной организацией и общественными потребностями, которая в капиталистическом хозяйстве недостижима» -^ч. Однако, сломав чуткий барометр свободных рыночных цен и взвалив на себя непосильную ношу -плановое управление всей национальной экономикой, — социалистическое госу­дарство вынуждено обзавестись громадным учетно-статнстическим аппаратом и обязать его априорно определять всю чрезмерно многоцветную гамму обществен­ных потребностей, в согласие с которыми должно приводиться общественное производство и, следовательно, сверстываться соответствующий народнохозяй­ственный план.

Но возможно ли измерить потребности людей, вычислить перечень необходимых хозяйственных благ? И дело не только в технических трудностях. Как можно априорно вычислить, сколько и какой пищи нужно произвести для населения? Сколько и какой одежды нужно людям? Вряд ли в этом вопросе можно дове­риться заявлению пролетарского поэта В. Маяковского, которому было доста­точно «одной свежевымытой сорочки». Однако, допускал Б. Бруцкус, пусть уж «мы, мужчины, помирились бы на самой элементарной одинаковой одежде, по могучий инстинкт не позволит женщинам помириться с таким положением... Вира-

Идеи экономистов русского зарубежья_______________________________ 339

ве ли наша республика даже в том тяжелом положении, в каком она сейчас находится, подавить этот инстинкт? Мы думаем, что нет. Но производством како­го количества необходимых предметов республика должна пожертвовать для удовлетворения минимальных потребностей женщин в украшениях: в лентах, и кружевах, в перьях?!»⁵-¹

Нет, социалистическое государство, даже вооруженное громадным у четно-статис­тическим аппаратом, не в силах измерить потребности своих граждан, а следова­тельно, не может дать надлежащих директив производству. Но даже не в этом усматривал Б. Бруцкус главный порок планового хозяйствования. Его самая слабая сторона заключалась, по мнению автора, «в стремлении централнзировать в руках своей бюрократии все распределительные функции»-'⁶. Ведь, определи и характер и количество благ и услуг, необходимых для удовлетворения потребно-с к'Н, Центр должен учесть наличные средства производства и распределить их между отраслями народного хозяйства и далее — между отдельными предприя­тиями.

Б. Бруцкусу удалось с неопровержимой достоверностью показать, что даже в слу­чае самых благих и искренних намерений Центра обеспечить справедлииую связь между результатами деятельности предприятия и его снабжением неизбежны субъективизм и произвол. Ученый приводил многочисленные факты, подтвержда­ющие этот тезис. Так, Грозненский нефтяной район работал лучше других — и остался без продовольствия. Астраханские рыбные промыслы, важнейшие в Рос­сии, — остались без... сетей, а страна — без миллионов пудов рыбы. Таким образом, делал вывод Б. Бруцкус, у социалистического хозяйства в действительно­сти «нет никакого механизма для координирования каждого отдельного произ­водства с народным хозяйством»³⁷.

Весь последующий опыт реального социализма не в состоянии поколебать этот замечательно меткий вывод. Национализировав собственность на средства про­изводства, социалистическое государство передало в руки бюрократического аппарата собственность на распределительные и перераспределительные процес­сы, то есть право владения и распоряжения ими. При этом собственник процес­са, в отличие от собственника средств производства, присваивает результаты процесса, ничего не вкладывая. Поэтому и в настоящее время так стремительно разрастается бюрократия всех мастей, которая ни при каких обстоятельствах не отказывается добровольно от своей собственности, что крайне разорительно для страны.

Совершенно очевидна, таким образом, историческая правота Б. Бруцкуса, вынес­шего вердикт, согласно которому «экономическая система, которая не располагает механизмом для приведения производства в соответствие с общественными по­требностями, несостоятельна. Стремясь преодолеть " анархию капиталистического производства", социализм может ввергнуть народное хозяйство в " суперанар­хию", по сравнению с которой капиталистическое государство являет собой кар­тину величайшей гармонии»*.

И в более поздних работах Б. Бруцкус вновь и вновь возвращался к критическо­му рассмотрению идеи планового хозяйства. Ему удалось доказать, и доказать

340___________________________________________________________ Глава 12

блестяще, что разрушение стихийных рыночных регуляторов «является делом очень опасным», ибо в них заключается -«бездна целесообразности, которую даже и осознать не легко, а тем более заменить от разума сконструирован­ным механизмом. Общее разрушение в революционном порядке автоматических регуляторов экономической жизни таит в себе величайшие бедствия, в этом и лежит причина тех совершенно исключительных катастроф, жертвой которых Россия стала со времени войны» '^и.

Любопытно и другое его положение, в соответствии с которым опасность заклю­чается не только в разрушении автоматических регуляторов, и не только в том, что планы чаще всего остаются невыполненными. «Не менее опасные послед­ствия имеет очень часто и осуществление планов»™. Б. Бруцкус признает несом­ненными известные успехи планового хозяйства. Но именно в этих успехах он усматривал причины будущего развала народного хозяйства России. «Осуще­ствить планы еще можно, но учесть все неисчислимые, и подчас роковые, послед­ствия осуществляемых планов крайне трудно» ^е|. Трудности усугубляются еще п тем обстоятельством, что в условиях «планового хозяйства» происходит перепле­тение экономики и политики. Планы не диктуются и не могут диктоваться чисто экономическими соображениями, они формируются с учетом политических инте­ресов. «И поэтому планы слишком часто и слишком грубо нарушают самочинное развитие экономической жизни к величайшему вреду для народного хозяйства. А в революционные эпохи, когда правительство находится во власти фанатизиро-ванных групп, " плановое хозяйство" представляет сугубую опасность. Не " орга­низованный разум", а " организованное безумие" находит себе тогда отражение в планах» ^щ.

Последовавшие десятилетия дали немало свидетельств «организованного безу­мия». Чего стоят, например, хрущевский план «сплошного окукурузивания» стра­ны, брежневско-черненковская программа «поворота рек», горбачевская програм­ма «отлучения» народа от алкоголя, повлекшая за собой массовое истребление виноградников, и т. д, Увы, все или почти все явления и процессы, гениально предсказанные Б. Бруцкусом, пришлись на эпоху «строящегося», «построенного в основном», «победившего окончательно» и «развитого» социализма.

На тему соотношения экономики и политики, хозяйствования и властвования, как уже отмечалось, немало размышлял и П. Струве, пришедший к весьма интересным выводам. Оказывается, тотальная централизация управления, полное удушение экономической и личной свободы привели хозяйство советской России к небыва­лому упадку, к «призрачному существованию». Но в то же время именно эта централизация и это удушение были безусловно необходимыми условиями реаль­ного существования и безраздельного политического господства коммунистичес­кой власти. «Вся сложная система экономических ограничений, свободы передви­жения, собственности, хозяйственного оборота теперь уже существует не столько ради экономических и социальных целей данной системы, сколько в силу полити­ческой и полицейской необходимости этих ограничений для самой власти»^г>:).

Иными словами, на ином, более прочном хозяйственном фундаменте больше­вистский режим существовать попросту не мог. Чем же объясняется эта еще

Идеи экономистов русского зарубежья ____________________________________ 341

никогда в истории не встречавшаяся степень гнета и тирании коммунистической власти? — спрашивал П. Струве, А тем, отвечал ученый, что «советский режим отменил не только свободу публичной жизни, посягнул не только на так называе­мые субъективные публичные права, но упраздни;! индивидуальную собственность, уничтожил частное хозяйство и тем подорвал эти подлинные глубинные корни личной свободы и личного достоинства»'". Русский коммунистический опы г, за­ключал П. Струве, ценен уже хотя бы потому, что он подтверждает социологиче­скую и политическую истину, гласящую: «собственность и экономическая свобо­да есть основа и палладиум личной свободы во всех ее проявлениях, даже наиболее тонких и вершинных *^ь~. Сказанное и сказано —прекрасно!

Завершая рассмотрение критики централизованной системы хозяйствования, пред­принятой выдающимися российскими экономистами в эмиграции, еще раз отме­тим, что она характеризуется большой глубиной и проницательностью. Экономи­сты; -мого направления уже в самом начале 1920-х годов убедительно показали, что в рамках жесткой многоуровневой централизованной системы с ее насиль­ственной дисциплиной и репрессивным инструментарием нет места экономичес­кой свободе, самостоятельным решениям, предпринимательству, самодеятельности и саморазвитию.

Управление, как известно, предполагает знание, для того чтобы управлять хозяй­ством огромной страны, центру необходимо учесть и переработать определен­ным образом всю экономическую информацию, которая и виде представлений и связей, количественных показателей и параметров содержится и циркулирует и обществе. Реально ли это? Разумеется, нет. Но, не располагая необходимой информацией, центру нередко приходится действовать наугад, делая, однако, при этом вид, что он действует сознательно, разумно и целеустремленно.