Часть первая 60 страница

В Пекине они встретились с председателем Госсовета КНР, а для Баффета Гейтс устроил матч по настольному теннису с местным двенадцатилетним чемпионом.

На третий день доктор Окснэм прочитал лекцию об истории Великой Китайской стены. Взобравшись на нее, они обнаружили ожидающее их шампанское и вишневую колу для Баффета. Осматривая самое крупное в мире сооружение, вобравшее в себя достижения 11 веков инженерной мысли, человеческого труда и истории Китая, все ждали, что Баффет произнесет что-то впечатляющее. Стена просто обязана была произвести на него сильное впечатление.

«Вау, хотел бы я владеть компанией, получившей подряд на кирпичи

для этой штуки», — съязвил Баффет.

Утром, пропустив урок боевых искусств, он поехал на завод Coca- Cola. А на следующий день военный самолет перевез их в Урумчи, город на северо-западе Китая, рядом с монгольской границей, который когда-то был важной остановкой Великого Шелкового пути. Там они сели в поезд, став первыми иностранцами с Запада, арендовавшими личный поезд председателя Мао. На нем они пересекли северо-запад Китая, следуя по Шелковому пути, делая остановки, чтобы покататься на верблюдах в пустыне, посетить древние города и пещеры, увидеть гигантских панд в Сиане, осмотреть терракотовых воинов и коней в императорской гробнице. Такое путешествие позволяло Баффету и Гейтсу часами вести разговоры, и они продолжили свою дискуссию о том, почему при торговле такими акциями, как Microsoft, у одних банков дела идут лучше, чем у

других⁴^.

На девятый день они осмотрели гигантскую дамбу в районе Трех ущелий, а потом сели на огромный пятипалубный круизный корабль M.S. East Queen, на борту которого были расположены танцзал, парикмахерская,

массажные кабинеты и музыканты играли Turkey in the Straw.

Корабль вошел в ущелье Силин, где компания надела спасательные оранжевые жилеты и села на баркасы, которые местные речники повели против течения реки. Группа из десяти мужчин на канатах тянула лодки вверх по течению, а юные (и предположительно невинные) девушки поддерживали их своим пением.

Баффет рассказывал анекдоты про девственниц. Тем вечером во время обеда в кантонском стиле ему явно вспомнилась «лотерея яичников», потому что он сказал: «Среди тех, кто тянул сегодня наши лодки, вполне мог быть еще один Билл Гейтс. Они родились здесь, и их судьба — тянуть такие же лодки, как наши. Им не повезло — в отличие от нас».

Из ущелья Силин корабль прошел в ущелье X проплывая мимо деревень и стоящих на берегу школьников, махавших руками странным американцам. Судно медленно шло вниз по Янцзы мимо шелковых заводов, покрытых туманом скал, деревенских домов, выстроенных из булыжников. В конце концов они добрались до Гуйлиня и совершили путешествие по реке Ли, где перед ними открылись одни из самых захватывающих пейзажей в мире. Чистая река и тысячи и тысячи известковых башен, покрытых мантией из травы, похожие на «нефритовые заколки» — такое сравнение сделал Хань Ю, поэт эпохи Тан. Большая часть участников путешествия проехалась на велосипедах вдоль реки, чтобы увидеть «парад» нетронутых доисторических каменных колонн, стоящих в воде. Пока корабль шел мимо всей этой красоты, Уоррен и оба Билла (старший и младший) получили разрешение от своих жен устроить «бриджевую оргию».

Как только они в конце своего путешествия приехали в Гонконг, Баффет среди ночи потащил Гейтсов в «Макдоналдс», чтобы купить гамбургеров. «Всю дорогу из Гонконга в Сан-Франциско, а потом и в Омаху я читал газеты».

Даже спустя длительное время после поездки в Китай Баффет часто вспоминал один из моментов этого путешествия. В его памяти отложились не пейзажи (на них он вообще мало обращал внимания), не катание на верблюдах и не бесконечное поедание картошки фри. Он вспоминал Три ущелья и баркасы в ущелье Силин. Но ему запомнилось не пение юных китаянок. Он думал о тех мужчинах, которые всю свою жизнь были вынуждены тянуть лодки против течения, о том, какая разная судьба может выпасть людям.

Глава 51. К черту медведей!

Омаха и Гринвич • 1994-1998 годы

Каждый день, независимо от того, посвящен ли он игре в бридж или гольф, путешествию в Ирландию или Китай, Баффет тщательно просматривал Wall Street Journal в поисках акций, которые стоило приобрести для Berkshire Hathaway. Но найти хороший бизнес за разумную цену становилось все труднее и труднее. Он по-прежнему вкладывал деньги в Coca-Cola, заплатив в общей сложности 1, 3 миллиарда долларов за 100 миллионов акций. Купил еще одну обувную компанию — Dexter. Здесь Баффет немного вышел за «рамки своей компетенции», сделав ставку на то, что спрос на импортную обувь будет снижаться¹. Ювелир Барнет Хельцберг-младший, знавший про Borsheim’s, встретился с Баффетом на Пятой авеню в Нью-Йорке и практически на месте продал ему Helzberg Diamonds. Баффет вновь стал покупать акции American Express.

И еще он хотел выкупить оставшийся пакет GEICO.

С сентября 1993 года GEICO управляли два топ-менеджера: директор по инвестициям Jly Симпсон и курировавший страховые операции Тони Найсли — мягкий, седовласый, похожий на плюшевого медведя человек, работавший в компании с 18-летнеш возраста. Найсли занялся делом всерьез, и GEICO после периода «спячки» начала увеличивать число своих клиентов на полмиллиона в год. В августе 1994 года Баффет встретился с Найсли, Симпсоном и Сэмом Батлером — председателем исполнительного комитета совета директоров, который много лет назад пригласил управлять GEICO Джека Бирна, спасшего тогда компанию от разорения. Найсли не нравилось иметь дело с Уолл-стрит. Он предпочитал работать на Баффета, а не на толпу аналитиков и финансовых менеджеров, и с тех пор, как стал одним из руководителей GEICO, добивался ее превращения в частную компанию².

Первым свое предложение сделал Батлер. Он хотел продать акции по цене около 70 долларов. Это предложение Баффет категорически отверг. За

акцию он готов был платить наличными около 60 долларов. Торговля шла целый год. Тогда Баффет решил воспользоваться «циркулярной пилой». С помощью этой своей излюбленной техники он выбивал почву из-под ног GEICO, убеждая Батлера в том, что компания очень уязвима и ее позиции слабы. «Рынок выходит из-под контроля», — говорил Баффет. Развитие технологичных интернет-компаний шло так быстро, что под ударом оказалась вся индустрия, включая и GEICO. «Ваше преимущество, ребята, сейчас состоит в том, что вы продаете по телефону. Но Интернет все это сведет на нет». Очевидно, что уже к 1994 году, когда мало у кого был адрес своей электронной почты, Баффет, который, казалось бы, ничего не понимал в компьютерах, осознал, насколько сильно в ближайшие десятилетия Интернет повлияет на авто страхование. Причем осознал гораздо лучше, чем сама страховая индустрия.

Но Батлер был твердым, опытным юристом и не поддавался «баффетированию». За два года стоимость акций Berkshire удвоилась. В апреле, когда акции BRK торговались по 22 ООО долларов, журнал Money процитировал информационный бюллетень Overpriced Stock Service, в котором говорилось, что «такая цена имеет смысл только в том случае, если компанией управляет Господь». Батлер отказывался сбрасывать цену. Он хотел получить столько акций Berkshire, сколько только было возможно. Переговоры зашли в тупик. В конце концов Баффет воспользовался своим последним оружием, назначив «злым следователем» Чарли Мангера. Применив этот подход в сделке с Salomon, он добился-таки ожидаемого успеха, но Батлер был настолько тверд, что даже Мангер не смог с ним справиться.

Через год стало понятно, что если Баффет действительно хочет заполучить GEICO, ему придется согласиться на цену Батлера. И он капитулировал. В августе 1995 года Баффет заплатил 2, 3 миллиарда долларов за 52 процента акций GEICO. Первые 48 процентов обошлись ему в 46 миллионов. Кроме того, Баффет расплачивался тогда наличными, а не акциями Berkshire, как сейчас. Но в целом, особенно учитывая условия покупки первой половины акций, Баффет рассматривал заключенную сделку как вполне выгодную.

Покупка GEICO была поворотным моментом. Вслед за успешным 1993 годом в 1994-м фондовый рынок разогревался все новыми предложениями неожиданно ставших популярными акций³. В феврале 1995 года индекс Доу-Джонса достиг 4 тысяч пунктов. Объем первого дня продаж операционной системы Windows 95 производства Microsoft составил 700 миллионов долларов. Очень быстро у каждого офисного работника появился собственный компьютер. Люди стали покупать компьютеры для детей, чтобы те делали на них домашние задания. Мамы мальй детсадовского возраста обзавелись электронной почтой, чтобы договариваться о совместной развозке детей. Дизайнеры веб-сайтов не справлялись с наплывом заказов. Компьютерные хакеры превратились в излюбленных героев газетных публикаций.

В августе 1995 года на фондовый рынок вышел интернет-провайдер Netscape, жаждавший получить средства для расширения бизнеса. Хотя с продуктом Netscape были знакомы многие, компания до того момента не зарабатывала вообще ничего. Теперь же на банк Morgan Stanley обрушилось такое количество звонков желающих купить акции, что для их обработки пришлось установить специальную «горячую линию». Компания, которая вначале собиралась продать 3, 5 миллиона акций, получила заказов на 100

МИЛЛИОНОВ.

Баффет слабо разбирался в технологиях, хотя играл на компьютере в бридж и даже прогнозировал быстрое развитие Интернета, когда вел переговоры о покупке GEICO. Все вокруг обзаводились компьютерами, но он оставался к ним равнодушным. Билл Гейтс воспринял такое отношение как настоящий вызов. Он настоял, чтобы Баффет и Мангер приехали в Microsoft на круглый стол, где речь шла о будущем электронных технологий. Перед обсуждением Билл и Мелинда пригласили их на обед. Мангера усадили рядом с ведущим специалистом Microsoft по технологиям Натаном Мирвол-дом. Они разговорились об особой породе крыс — гладкошерстных слепышах. Такие крысы выглядят, как французские молочные сосиски, только с зубами. Мангер, интересовавшийся научными исследованиями, прекрасно разбирался в этом вопросе. Сэнди Готтесман когда-то финансировал лабораторию по разведению мышей и крыс, полагая, что сделает деньги на большой востребованности животных для научных экспериментов. Но план не сработал, и он не знал, что делать с набитым грызунами зданием рядом с одним из мостов в Нью-Йорке. Гладкошерстные слепьбыли потрясающими созданиями: они оказались не только совершенно нечувствительны к боли, но и партеногенетичны, то есть могли оплодотворяться без участия мужских особей. Итак, Мангер и Мирволд оживленно беседовали о половой жизни слепышей, а все сидевшие рядом слушали их в недоумении⁵.

На следующее утро Гейтс привел Баффета и Мангера к своему ближайшему помощнику Стиву Баллмеру. Баллмер вместе с десятком инженеров, почти как антропологи, устроили гостям настоящий допрос с пристрастием. Они пытались понять, почему такие блестящие бизнесмены, как Баффет и Мангер, до сих пор не пользуются преимуществами компьютерной техники. Эта пара напоминала им обнаруженных учеными в саванне дикарей, которые увидели самолет, но отказываются на нем лететь. Баффет, чувствовавший значимость Интернета, так и не распорядился, чтобы GEICO как можно скорее разработала план внедрения продаж страховок через Сеть. Пока что он воспринимал компьютер лишь как посредника, который позволял находить партнеров для игры в бридж.

«Для Билла все это было очень любопытно. Он увидел, как интерес к компьютеру для конкретного человека проявляется благодаря одному из видов его применения. Все вокруг “запали” на компьютеры, а для меня важно только это приложение. Поначалу вы продаете свою продукцию тем, кто интересуется компьютерами, а потом — тем, кому на них наплевать».

Баффет, не считавший компьютеры входящими в «рамки его компетенции», по-прежнему оставался бы самым богатым человеком Америки, если бы в свое время купил акции Microsoft и Intel. Но теперь он был лишь вторым после Гейтса. Впрочем, его это мало волновало. Конечно, он очень хотел бы быть «номером первым». Но его гораздо больше заботило, как избежать излишнего риска. Он не знал, какая компания превратится в «следующую Microsoft или Intel», а какая разорится. Он никогда бы не отказался от своего принципа «запаса прочности». Баффет знал, что жизненный цикл многих технологичных компаний так же короток, как и у гладкошерстных слепышей.

Он не нуждался в рискованных ставках, хотя темперамента для этого у него хватало. Принятые много лет назад решения до сих пор приносили плоды. Прием на работу Аджита Джейна обернулся тем, что, когда в 1992 году ураган «Эндрю» опустошил Южную Флориду, Баффет смог запустить новый бизнес под названием «перестрахование от катастроф», взимая с клиентов огромную плату за страхование от крайне маловероятных

событий. Потом случилось землетрясение в Нортридже*. Практически ни у кого не было миллиардов долларов капитала, необходимых, чтобы страховать от подобных рисков. У Berkshire Hathaway такой капитал был.

Хорошие отношения с Блюмкиными позволили Баффету купить R.C. Willey, сеть мебельных магазинов со штаб-квартирой в Солт-Лейк-Сити. Поиски в бюллетенях Moody’s Manuals молодых перспективных компаний давно закончились. Вместо этого Баффет вновь взял на себя роль «рыцаря на белом коне» и спас от корпоративного рейдера компанию Flight Safety. Это была уникальная и прибыльная компания, которая занималась подготовкой пилотов, используя огромные тренажеры, которые сама же и производила. Баффет купил мебельную компанию Star Furniture и производителя молочных продуктов International Dairy Queen. Впрочем, большинство предложений, появлявшихся у него на столе, он отвергал, говоря, что это «кокер-спаниели», а ему нужны «колли». «Если у вас не звонит телефон, знайте — это я», — саркастически писал он в годовом отчете Berkshire, рассказывая о подобных предложениях.

Некоторые думали, что если Баффет приобрел Dexter Shoe, то теперь он купит все что угодно. Он уже сожалел об этой сделке. Компанию «убивали» иностранные конкуренты, а американцы так и не потеряли интереса к импортной обуви. Но подобных ошибок было немного, а вот удачи, наоборот, были многочисленны. Cap Cities/ABC договорилась с Disney о собственной продаже за 19 миллиардов долларов, и Berkshire получила два миллиарда — в четыре раза больше вложенной суммы. Том Мерфи стал членом совета директоров Disney. Через Мерфи Баффет получил прямой выход на исполнительного директора Disney Майкла Эйзнера. В Солнечной долине Баффеты теперь свободно общались с множеством разных людей — от руководителей Coca-Cola до кинозвезд. Баффет опять вошел в совет директоров газеты Washington Post, которой управлял Дон Грэхем, один из его любимых менеджеров. Так Баффет вновь присоединился к своей любимой компании в своей любимой отрасли — печатной прессе.

В начале 1996 года акции Berkshire взметнулись в цене до 34 ООО долларов за акцию, общая капитализация достигла 41 миллиарда. Тот, кто в 1957 году вложил в компанию тысячу долларов, сейчас получил бы 12 миллионов — в два раза больше, чем еще пару лет назад. Состояние самого Баффета оценивалось в 16 миллиардов. На руках у Сьюзи теперь находилось акций Berkshire на полтора миллиарда долларов, к которым

она обещала не прикасаться”. Будучи миллиардерами, она и Чарли Мангер входили в список четырехсот самых богатых людей по версии Forbes. На Berkshire обратили внимание люди, которые об этой компании никогда не слышали. На ежегодное собрание акционеров в 1996 году (оно же — распродажа) собрались пять тысяч человек из всех пятидесяти штатов Америки.

Баффет гордился тем, что ни разу не делал «сплит» по акциям, и поклялся никогда этого не делать. «Мое эго заключено в Berkshire, — говорил он. — Вся моя жизнь накрепко связана с ценой Berkshire»⁶ Теперь акции BRK стоили так дорого, что подражатели стали основывать собственные инвестиционные трасты. Идея заключалась в том, чтобы, подобно Berkshire, сформировав акционерный портфель, дать возможность клиентам покупать в меньших масштабах — как будто это был инвестиционный фонд. Но Berkshire не была обычным инвестиционным фондом. Это был беспрерывно работающий пылесос, засасывающий бизнесы и акции и выплевывающий капитал, чтобы купить еще больше акций и компаний. Эту схему нельзя было скопировать только за счет покупки и продажи акций. К тому же никто не знал точно, по какой логике действует Баффет.

Более того, фонды-подражатели покупали акции по значительно более высокой цене, чем Berkshire, взимая при этом с клиентов высокие проценты. Они попросту обманывали инвесторов. В Баффете проснулся дремавший доселе полицейский.

«Я не хочу, чтобы тот, кто покупает акции Berkshire, думал, что быстро заработает кучу денег. Этого не произойдет. Некоторые будут винить самих себя, некоторые — меня. Но разочарованы будут все. А я не хочу разочаровывать людей. Сама мысль о том, что я даю людям необоснованную надежду стать сказочно богатыми, пугает меня с тех пор, как я стал торговать акциями».

Чтобы избавиться от подражателей, Баффет решил выпустить особый класс акций. Каждая В-акция — или «бэйби Би» — стоила 3, 33 процента (одну тридцатую) дорогостоящей А-акции.

Ему доставляло огромное удовольствие написать про В-акции: «Ни мистер Баффет, ни мистер Мангер не будут за эту цену сейчас покупать акции Berkshire или рекомендовать своим друзьям сделать это». И добавил, что «цена бумаг, принадлежащих нынешним акционерам, не снизится независимо от того, сколько акций класса В компания решит продать»⁷.

Продавая неограниченное количество акций, они ликвидировали угрозу роста цен из-за превышения спроса над предложением. «Мы не хотим, чтобы кто-либо думал, что наши акции за год удвоятся в цене. На рынке можно добиться лишь временного успеха. Вместо этого мы говорим, что продадим столько, сколько мир захочет, и таким образом эти акции ни в коем случае не будут пользоваться чрезмерно раздутым спросом».

«В то же время мы вывернули наизнанку логику продаж акций, согласно которой компания не покупает сама себя». Эта мысль, высказанная публично, доставляла Баффету особое удовольствие. Более того, выпуск акций класса В стал выполнением обязательств перед «партнерами» его акционеров. Поток денег от продажи В-акций оказался для них неплохой сделкой.

Никто из топ-менеджеров до сих пор ничего подобного не делал. На бумагу для газетных статей, рассказывающих о честности Баффета, потребовалось, вероятно, вырубить небольшой лес. Но инвесторы все равно хватали В-акции. Баффет считал их идиотами и часто об этом говорил в узком кругу. Хотя, конечно, ему льстило, что люди покупают акции только из-за его имени. Он не показывал этого, но был бы расстроен, если бы выпуск акций класса В провалился. В-акции были безрисковой операцией — он сам и его акционеры выигрывали независимо от того, как бы ни повернулось дело.

«Бэйби Би» навсегда изменили суть «клуба» Баффета. После мая 1996 года 40 тысяч новых владельцев могли называть себя акционерами. На следующий год он провел собрание в старом Ak-Sar-Ben Coliseum с участием 7, 5 тысячи человек. Посетители собрания потратили в Nebraska Furniture Mart не меньше пяти миллионов долларов. Собрание превратилось в Вудсток для капиталистов, или BRK-фест. На собрание акционеров в 1998 году съехались уже 10 тысяч человек. Но пока количество акционеров, капитал, а с ними и слава Баффета росли, в мире, в котором он работал, произошли изменения, оказавшие серьезное влияние как на самого Баффета, так и на всех остальных.

Такого понятия, как Уолл-стрит в его обычном понимании, больше не существовало. Финансовые рынки превратились в цепочку мигающих терминалов, соединенных компьютерами, которые теперь были подключены к Интернету, способному достичь любой точки земного шара. Человек по имени Майкл Блумберг, которого Salomon имел глупость уволить в 1980-х годах, создал особый компьютер, фиксирующий всю финансовую информацию, которая когда-либо кому-либо могла понадобиться. Компьютер строил графики, таблицы, подсчеты, сообщал новости, цитировал, проводил исторические параллели, сравнивал показатели разных компаний и целых индустрий, курсов акций, валют и цен на товары широкого потребления. Все это было доступно для любого, кто имел терминал Блумберга у себя на рабочем столе.

К началу 1990-х годов терминалы Блумберга уже использовались повсеместно. Менеджер по продажам Блумберга три года подряд звонила в Berkshire Hathaway, предлагая купить их продукт. И каждый раз следовал ответ: «Нет». Баффет считал, что поминутное отслеживание рынка и компьютерные манипуляции — не лучший способ при выборе объекта вложений. Но в конце концов даже Баффету стало очевидно: для торговли акциями такой компьютер необходим.

Терминал Блумберга был-таки установлен, правда, не в кабинете Баффета. Он никогда не смотрел на его экран — это было работой трейдера Марка Милларда⁸.

э4- 54-

Пришествие в Berkshire символа компьютеризации фондовых рынков отражало проблемы, с которыми продолжала бороться Salomon. Ее бизнес оставался неповоротливым, и компания так и не могла опять встать на ноги. В 1994 году Мохан попробовал увязать компенсационный план с теорией, согласно которой сотрудники компании должны делить риск с акционерами. Это означало, что в хорошие времена служащие получали бонусы, в плохие, как и акционеры, теряли деньги. В Salomon были те, кто

согласился с этим планом. Но подобная система оплаты была совершенно нетипична для Уолл-стрит, поэтому из Salomon сразу же уволились 35 топ-менеджеров. О тех, кто ушел, не желая принимать на себя риски, Баффет говорил с отвращением.

Осиротевшие без Мэриуэзера арбитражеры боролись за свою долю. Баффет хотел платить за результат — большую часть денег компания зарабатывала на скупке и продаже ценных бумаг, — но увеличивающаяся конкуренция приводила к тому, что делать это становилось все сложнее и сложнее.

Арбитражеры исходили из того, что разница в цене между похожими или связанными между собой активами в конце концов уменьшится. Например, они делали ставку на то, что две очень похожие акции через

некоторое время будут торговаться по более схожей цене”. Но с ростом конкуренции на рынке подобного рода операции стали редкостью. Поэтому арбитражеры стали увеличивать ставки, идя на все больший риск.

Если они проигрывали, то удваивали ставки или увеличивали объем торговых операций. В обоих случаях они шли на это потому, что прибыль от продаж сокращалась и приходилось увеличивать объем торговли, часто занимая для этого деньги.

Правила ипподрома говорят, что так поступать нельзя, потому что невозможно получить деньги назад тем же способом, каким ты их потерял. Математически это можно объяснить так: если у кого-то есть доллар и он теряет 50 центов, он должен удвоить количество денег, чтобы вернуть потерянное, а это сложно сделать. Между тем всегда есть соблазн занять для следующей ставки 50 центов. Но тогда, чтобы вернуть потерянное, нужно заработать 50 процентов от имеющегося плюс сумму на выплату процентов за долг. Вроде бы все просто. Но заем денег удваивает риск. Если ты опять теряешь 50 процентов, то полностью выбываешь из игры, проигрыш высасывает весь твой капитал. Поэтому Баффет говорил: «Правило № 1 — не теряй денег. Правило № 2 — не забывай про правило № 1. Правило № 3 — не бери в долг».

Стратегия арбитражеров предполагала, что их оценки верны. Поэтому, когда рынок повернулся против них, им ничего не оставалось, как ждать момента, чтобы иметь возможность вернуть деньги. Но «риск» в таком понимании — с точки зрения волатильности — подразумевает, что инвестор будет терпелив и согласится ждать. А те, кто занимает деньги для инвестиций, далеко не всегда находятся в благоприятной для себя ситуации. Более того, чтобы увеличивать объем торговли при потерях, нужно иметь под рукой дополнительный капитал, который можно было бы немедленно использовать в подходящий момент. Кроме того, в отношении капитала применимо понятие «альтернативные издержки».

Ларри Хилибранд потерял огромную сумму — 400 миллионов долларов, пытаясь сыграть на разнице по процентам на ипотечные облигации. Он был убежден, что сможет вернуть потери, если компания удвоит ставку. Баффет согласился с доводами Хилибранда и дал ему денег на продолжение торговли, которая действительно принесла прибыль.

У арбитражеров была какая-то сверхъестественная вера в собственные способности, и когда в их секторе рынка стало тесновато, они захотели занять другие, где было меньше уверенности и устойчивости. Они во многом опирались на просчитанные компьютером модели, хотя и говорили всегда, что это лишь «дорожные указатели». Но Баффет и Мангер полагали, что полагаться на такие «указатели» — это все равно что использовать круиз-контроль, управляя автомобилем. Водитель может считать, что все вокруг в полном порядке. Но если вдруг подует сильный ветер, дорога станет скользкой или возникнут пробки, ситуация может

обернуться совсем по-другому

Еще больше, чем капитала для инвестиций, арбитражеры хотели возвращения J. М. Во время попыток восстановить устойчивость Salomon, когда арбитражеры умоляли вернуть Мэриуэзера, Баффет первое время «стоял над схваткой». Но когда Дерик Мохан что-то вежливо, но уклончиво забубнил, все поняли, что он не желает возвращения Мэриуэзера. Несмотря на это, Баффет и Мангер все-таки дали свое согласие, оговорив его несколькими условиями. Мэриуэзер должен будет работать под наблюдением. Он может вернуться на свое старое место, но будет обязан отчитываться перед Моханом, у него будет меньше свободы при ведении бизнеса. Не желавший работать на коротком поводке Мэриуэзер прервал переговоры и в 1994 году основал собственный хедж-фонд Long-Term Capital Management. Фонд занимался теми же арбитражными операциями, что и соответствующий отдел Salomon, с одной только разницей, что Мэриуэзер и его партнеры оставляли себе всю прибыль.

Один за другим соратники Мэриуэзера покидали Salomon, чтобы занять места в кабинетах с видом на залив в новом здании Long-Term Capital Management в Гринвиче. Лишившийся своих лучших работников, Дерик Мохан стал готовить продажу акций Salomon, принадлежащих Баффету, и гадать, в какой именно день тот скажет, что «умывает руки»⁹.

X- X- X-

В своем письме к акционерам в 1996 году Баффет указал, что «практически все акции» переоценены, а каждый разогрев рынка связан со всплеском роста популярности Уолл-стрит. В тот год Мохан решил: настало правильное время для того, чтобы убедить исполнительного директора Travelers Insurance Сэнди Уэйла в том, что «ресторан напротив казино Salomon — это якорный арендатор в глобальном финансовом торговом центре», который мог бы соперничать с Merrill Lynch. Предполагалось, что Уэйл все еще обижен на Баффета за сделку с Berkshire Fireman’s Fund, совершенную больше десяти лет назад, когда Уэйла оставили ни с чем. Уэйл, конечно, не верил в «арбитражное казино», но в «сети ресторанов» по всему миру видел потенциал. И когда он купил Salomon для Travelers, некоторые наблюдатели посчитали, что «Солли», не сумевший успешно поработать на Баффета, в этой покупке видит шанс победить Баффета в его собственной игре. Баффет приветствовал решение Уэйла, назвав его «гениальным» с точки зрения увеличения благосостояния акционеров¹⁰. Travelers заплатила 9

миллиардов за Salomon, избавив Баффета от проблемного актива.

Мэриуэзер же, зная, что Баффету нравится владеть «казино», приехал в Омаху с одним из своих партнеров, чтобы убедить того вложиться в запуск Long-Term Capital в феврале 1994 года. За ставшим уже обязательным ужином в Gorat’s J. М. показал Баффету свои расчеты, которые демонстрировали, сколько при разных обстоятельствах Long-Term может заработать, а сколько потерять. Зарабатывать планировалось понемногу на тысячах небольших операций, с кредитным плечом в 25 раз больше капитала компании. Предполагалось, что риск потери 20 процентов капитала составляет всего 1 процент¹¹. Никто на рынке не предлагал столь малого риска. (А если бы предложил, то не получил бы инвестиций. Цифры были бы просто бессмысленными.)

Название Long-Term (долгосрочный) подразумевало, что инвесторы не смогут сразу выйти из бизнеса, даже если захотят. Мэриуэзер знал, что при финансовых потерях ему будет необходимо, чтобы инвесторы не уходили до тех пор, пока деньги не удастся вернуть. Но такой размер кредитного плеча вкупе с отсутствием реального способа полностью защититься от риска не понравился Баффету и Мангеру.

«Мы, несомненно, имели дело с очень умными людьми, — рассказывал Мангер. — Но нам казались подозрительными и сложность всей конструкции, и размер кредитного плеча. Мы знали, что если мы войдем в дело, за нами последуют другие». Мангер считал, что Berkshire нужен был для Long-Term как козел-провокатор, ведущий стадо на убой. «Сам козел, — говорил Мангер, вспоминая встречу в Омахе, — прожил бы свои 15 лет, а вот обманутые им животные погибали бы каждый день. Хотя, конечно, мы были восхищены сообразительностью людей из Long- Term)¹².

Long-Term брал со своих клиентов по два цента в год с каждого доллара инвестиций за управление капиталом плюс четверть всей прибыли. Клиентов вообще привлекала престижность, а уж подход «инвестируйте вместе с гением» оставил бы позади все фонды и фирмы Уолл-стрит. Так или иначе, но Long-Term собрал 1, 25 миллиарда долларов

— самый крупный в истории начальный капитал для хедж-фонда. Бывшая команда арбитражеров из Salomon теперь работала в обстановке секретности, без внешнего вмешательства и необходимости делиться с другими — «паразитическими» отделами, как в Salomon. Фонд сделал резкий рывок, увеличив вложения инвесторов за первые три года в четыре раза. К концу 1997 года Long-Term Capital оценивался уже в семь миллиардов. Потом конкуренция со стороны других появившихся хедж- фондов снизила прибыльность. 2, 3 миллиарда Мэриуэзер вернул своим клиентам — эти деньги рынок уже не мог впитать. Таким образом, хедж- фонд в Гринвиче теперь управлял активами на 129 миллиардов долларов, имел долг приблизительно на такую же сумму и лишь 4, 7 миллиарда собственного капитала. С помощью волшебной палочки под названием «гонорар», за счет полученных в долг денег, почти мгновенно были заработаны средства, равные по объему богатству Баффета, которое он накапливал многие годы. Самим же партнерам принадлежала половина этого капитала¹³. И хотя пятидесятилетнему Мэриуэзеру с трудом удавалось смотреть собеседникам в глаза, он и его компании выглядели достаточно солидно, чтобы поддерживать свою блестящую репутацию. И партнеры вовсю пользовались этим, диктуя условия клиентам, почти пятидесяти банкам, у которых они занимали средства, и брокерам.