Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 38 страница

Бек пишет: «Речь идет не о “стокновении цивилизаций” (име­ется в виду широко известная концепция С. Хантингтона. — Авт.), а о борьбе за человеческую культуру, в которой уживались бы самые раз­ные традиции. Никакая стена не защитит государства центра (курсив наш. — Авт.) от гуманитарных катастроф в других частях света. Новые угрозы существованию цивилизации не делают различий между на­циями, расами, континентами». Обратим внимание, что речь идет о Западе как центре, о том, что все неравномерности и коллизии гло­бализации не могут его не затронуть.

Карл Поланьи и Ульрих Бек

Книга Карла Поланьи «Великая трансформация. Политические и эко­номические истоки нашего времени» 7 имеет большое сходство даже с названием публикуемой работы Бека «Власть и ее оппоненты в эпоху

В. Г. ФЕДОТОВА, Н. Н. ФЕДОТОВА

глобализации» и тем более с ее направленностью на анализ социаль­ных трансформаций: «Новая всемирно-политическая экономия». По-литэкономические проблемы стоят в центре каждой из работ как ос­нова социальных трансформаций описываемых ими эпох. Поланьи изучает международную систему xix века и ее развитие в хх веке, со­отношение условий жизни и общественного прогресса, общества и экономических систем, эволюцию рыночной модели, рождение ли­берального символа веры, классовые интересы и социальные изме­нения, связь рынка и природы, рынка и человека, перенапряжения капиталистической системы, власть народа и рыночную экономику, свободу в сложном обществе. В поле зрения Поланьи первая глобали­зация — английский free trade 1885-1914 гг., в котором участвуют также Германия и Россия и который прерван Первой мировой войной. Все это «история под грузом перемен».

Бек изучает стратегии власти в связи со второй глобализацией, начавшейся в 90-е гг. xx века после распада коммунизма, глобализа­цию экономики и всемирно-историческую власть глобального капи­тала, факторы международной жизни в связи с этим, государственные стратегии ренационализации и транснационализации, демонополи­зацию и новые формы экономической рациональности, проникно­вение в государственную политику внешних факторов под влиянием глобализации, делегитимацию господства и проблемы свободы. В це­лом он считает это анализом глобальной стратегии космополитиза­ции, трансформации государств во Втором модерне, всемирного ка­питализма и вызванных им социальных трансформаций, изменения типологии политик для Второго модерна, перспектив новой крити­ческой теории, а также глобального гражданского общества. Словом, речь снова идет об истории под грузом перемен.

Бек сам отмечает, что Поланьи описывает Первую великую транс­формацию, в то время как он останавливается на Второй великой трансформации. Рассмотрим эти понятия и суть позиций того и дру­гого исследователя.

Согласно Поланьи, первая Великая трансформация — это переход к индустриальному обществу и первой глобализации.

Индустриализация рассматривается Поланьи как драматический процесс. Ему способствовало переселение больших масс населения в города, рекультуризация, коренное изменение жизни. Рост эконо­мики увеличил в конечном итоге продолжительность жизни и чис­ленность проживающих на Земле людей, их комфорт и социальные условия, хотя цена этого была чрезвычайно велика. Он вывел основ­ной закон социальных трансформаций: необходимость согласова­442

ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

ния скорости перемен и темпов адаптации населения к переменам. Политико-экономической основой мировой системы xix века стали равновесие сил, золотой стандарт и либеральное государство. Эти институты были производными рыночных отношений, делавших, по мнению Поланьи, цивилизацию xix века впервые в истории че­ловечества сугубо экономической, ориентированной на мотив при­были. Тема войны занимает большое место в работе Поланьи. Европу и мир не спас от войн даже имевший место столетний мир. В резуль­тате первая глобализация столкнулась с системным сопротивлением национализма и прекратила свое существование с началом Первой мировой войны.

В ходе первой глобализации «экономическое превосходство силь­нейшего вынуждает капитулировать слабейшего; отсюда, однако, не следует, будто непосредственная причина его бедствий имеет экономи­ческий характер: причина эта — в смертельном ударе, нанесенном тем институтам, в которых воплощено его социальное бытие» 8, — писал Поланьи. И далее: «Отделить труд от других сфер человеческой жизни, подчинив его законам рынка, означало полностью уничтожить все ор­ганические формы социального бытия, заменив их совершенно иным, атомистическим и индивидуалистическим типом общественной орга­низации» 9. Поланьи не радует, что либерализм и первая глобализация пали под ударом таких системных оппозиций как национализм, ком­мунизм, фашизм. Но он считает, что либерализм сам подготовил при­чины для своего крушения. Либерализм, по мнению Поланьи, при­вел к «гибельному перенапряжению» 10. Он считает его окончательно потерпевшим поражение, и потому особо интересно повторение тем и проблем, волновавших Поланьи, которые Бек рассматривает на но­вом витке либерализации — второй глобализации, принимаемой в ка­честве второй Великой трансформации. Глобализация уже не мыс­лится им в духе взаимозависимости между государствами, а рассмат­ривается как фактор глобализации самих этих государств.

В 1947 г. Поланьи писал: «Историку не составляет труда безоши­бочно определить станцию, на которую мы прибыли. Путешествие называется индустриальная цивилизация. Первая стадия нашего пу­тешествия уже позади, и мы находимся на второй. Машинный век или индустриальная цивилизация, начавшиеся где-то в xviii веке, все еще далеки от завершения. Первая стадия этого периода имела много на­званий, таких, как либеральный капитализм или рыночная эконо­мика; название следующей стадии мы еще не можем точно опреде­лить. Самое главное — провести различие между технологическим аспектом, общим для машинного века, или индустриальной цивилиза-

В. Г. ФЕДОТОВА, Н. Н. ФЕДОТОВА

цией в целом, и социологическим аспектом, отделяющим фазу, кото­рая уже позади, от фазы, которая еще должна наступить» 11 Станция, на которую прибыли в 1947 г., действительно известна — это место, где требование экономического роста предшествующего этапа начало сменяться социал-демократическими представлениями о справедли­вости распределения. В 50-е гг. Запад перешел к обществу потребле­ния, и старая проблема экономического роста соединилась с пробле­мой экономической справедливости. Пирог стал большим, и его надо было делить.

В условиях второй глобализации, которая явилась победой неоли­берализма в глобальном масштабе, социал-демократическая политика не могла обеспечить прежней социальной справедливости, т. к. капи­тал получил возможность убегать туда, где выгодно, где меньше на­логи. Налоговая база не позволяла обеспечить распределительную со­циал-демократическую политику. Левые идеи трансформировались. Например, «третий путь» Гидденса, друга Бека, лег в основу нового лейборизма Тони Блэра, пытаясь соединить признание глобализации, рынка, гражданского общества со справедливостью. Бек, как прежде Поланьи, оказался в центре этих новых поисков устройства мира, ко­торый должен соединять «экономическую эффективность с сохране­нием человеческого бытия и справедливости».

Станция, на которую мы прибыли сегодня, имеет много названий. Среди них — «индустриализм азиатских и латиноамериканских обществ», «постиндустриальное общество Запада», «информационное общество», «вторая глобализация» — конец 90-х — настоящее время. Все вместе со­храняет статус «техногенной цивилизации» (термин В. С. Степина), ко­торая вышла за пределы только индустриального производства.

Как и Поланьи, Бек испытывает разочарование в новом либера­лизме. Он утверждает, что «при глобальном восприятии риска уто­пия неолиберального государства утратит свою убедительность». Бека беспокоит не только нынешний вид второй глобализации с ее «дик­татом экономического над человеческим бытием», но и рождаемый этим правый популизм, с критики которого он начинает свою книгу. Его заботят вопросы о том, как переписать правила новой глобализа­ции, чтобы ее негативные свойства при Второй великой трансфор­мации не стали еще более губительными, чем при Первой. Отодви­гаемые глобальным капиталом труд и государство становятся главной проблемой глобализации. Кто будет работать в развитых странах, пе­ренесших свои производства в Азию, сосредоточившись на инфор­мации и менеджменте этих производств? Кто будет выполнять гряз­ную и тяжелую работу, какой поток иммигрантов для этого необходим

ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

и как этот поток совместит себя с чужими культурными и политиче­скими традициями? Что будет с государствами интегрирующегося За­пада, когда рост индустриальной мощи в Азии осуществляется не при поддержке либеральных режимов правления, а с помощью набираю­щих силу авторитарных и дирижистских государств?

Космополитизм, его трактовки и его враги

«Космополитизм» — это прежде всего термин повседневной речи, ко­торый в переводе с греческого (cosmo+polis) означает «гражданин мира». Он ассоциируется с отказом от своего, локального, националь­ного ради мирового гражданства, принадлежности ко всему челове­честву. Космополитизм противопоставляет себя патриотизму, считая, что именно патриотизм как приверженность локальным ценностям препятствует объединению человечества. Вместе с тем в этой расхо­жей формулировке космополитизм не мог ответить на вопрос о том, каковы общечеловеческие ценности, есть ли они, всегда ли они оди­наковы или меняются со временем.

Космополит — это тот, кто везде чувствует себя как дома. Но даже такой певец глобализации, как Т. Фридман, пишет, что если ты всюду чувствуешь себя как дома, то у тебя нет дома и ты ментально нездо­ров, не имеешь идентичности. Фридман убежден, что в глобализирую­щемся мире у каждого есть свое оливковое дерево или что-то другое сакральное из его родных мест 12. Но с другой стороны, человек чув­ствует себя как дома либо в Америке, либо в Европе, либо в Азии, тя­готея к какой-то культуре и идеологии. Он не может чувствовать себя как дома всюду. Часто он чувствует себя как дома в чужой стране по­тому, что ему не нравится своя страна. Представители догоняющих стран, сталкивающиеся с проблемой идентичности, хотят быть кос­мополитами, ориентируясь на неолиберальную идеологию. Широко образованный человек способен жить везде в мире, не становясь кос­мополитом и представляя культуру своей страны.

Однако в качестве идеологии космополитизм имеет разные ва­риации. В идеологии колониализма он перемещал людей из развитых стран в колонии, а местных людей обогащал новыми знаниями, пред­ставлениями и навыками, «смещая» их традиции и создавая у них бо­лее современные представления об их месте, доме, стране. Но коло­ниализм — это космополитический дискурс прошлого. Он приводил к конфликтам между космополитизирующейся модернизаторской элитой и более традиционными слоями. По существу, он был эвфе­мизмом слова «вестернизация».

В. Г. ФЕДОТОВА, Н. Н. ФЕДОТОВА

Термин «космополитизм», использованный стоиками и реаними­рованный Иммануилом Кантом, содержал возможность взглянуть на людей и события поверх их локальности и временности, найти уни­версальные характеристики их бытия. Но эти характеристики мыс­лятся здесь как западные, и по этому поводу в книге «Власть и ее оп­поненты в эпоху глобализации» Бек замечает: «Но чтобы из понятия космополитизма, который самое позднее с эпохи Канта принадле­жит к философски-политической традиции западной цивилизации, могла возникнуть реалистическая критика господствующего порядка вещей, его сначала надо очистить от хлама < …>. Под словом “космо­политический” я имею в виду не идеалистически-элитарное понятие, служащее в качестве идеологического оружия имперским притяза­ниям транснациональных элит и организаций; мне видятся ценности признанного, живого многообразия, пронизывающие все социаль­ные позиции и исторические контексты в духе космополитического здравого смысла, который касается больших групп людей < …>. В на­чале третьего тысячелетия основной принцип национальной реаль­ной политики: национальные интересы достигаются в национальных границах — следует заменить принципом космополитической реаль­ной политики: “наша политика тем национальнее и успешнее, чем она космополитичнее”». Старые значения термина «космополитизм» плохо сочетаются с тем, о чем говорит Бек. А слова «следует заме­нить» в приведенной цитате явно выдают в Беке сознательного идео­лога космополитизма, который он пытается поставить на место всех предшествующих идеологий. Однако он все же скорее глобализатор, чем космополит, если брать привычные значения этого термина.

Как известно, Маркс отрицал все национальное во имя интер­национального, призывал к всемирному объединению рабочих как класса, поскольку при националистических подходах классовые про­тиворечия представляются менее важными, чем национальное един­ство. В этом отношении Маркс придерживался интернациональных или даже космополитических идей. Но Бек не видит в марксизме раз­новидности космополитизма, направленного против господствую­щего западного буржуазного космополитизма.

После окончания холодной войны неолиберальные теории стали про­водниками космополитизма, защищая глобализацию от провинциа­лизма и признавая Запад в качестве единственного образца развития. Неолиберализм исходил из такой универсальной единицы культур­ного обмена, как индивид.

Бек следует такой трактовке космополитизма, которая не совпа­дает ни с колониалистской, ни с неолибералистской, ни с марксист-

ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

ской. Экономика мирового рынка, по его мнению, обладает такой принудительной динамикой, что изменились даже правила политики. Второй модерн, Вторая великая трансформация осуществляются при одновременном существовании Вестфальской системы национальных государств и ослабляющей ее глобализации. Это противоречие раз­решается, согласно Беку, сознательной ориентацией познания, поли­тической практики, культурных отношений на многообразие, диалог и предотвращение общих для человечества угроз, а также на предот­вращение глобализации локальных несчастий.

Сегодня рождается новое, пятое (после колониализма, либера-лиз ма, марксизма и неолиберализма) понимание космополитизма, ко­торое основано не на признании унифицирующей роли Запада или ан­тибуржуазных коммунистических идей, а на идеях диаметрально про­тивоположного свойства — глобализации как вовлечения в капитализм самых разных народов, на признании мультикультурализма и глобаль­ной взаимозависимости национальных государств. В сознании многих космополитическое сообщество ассоциируется с международными организациями, в которых при всем многообразии представленных в них людей разных культур царит английский язык и западное объе­диняющее начало. Но Бек и не говорит о реальности космополитизма в данный момент. Он строит обширную программу и сценарный про­гноз, не имеющий обязательности, при котором космополитические методологии в социологии, в отличие от националистических (ори­ентированных на изучение обществ в рамках национально-государст­венных границ), получат преимущество, он надеется, что националь­ное государство претерпит внутреннюю глобализацию и сознательно перейдет на космополитические позиции, что сложатся институты глобального гражданского общества.

То, что глобализация не является унификацией и не может уст­ранить культурное многообразие, стало очевидным, и этому посвя­щено немало книг 13. Но наиболее близкие к концепции Бека прин­ципы трактовки космополитизма изложены американскими авторами А. Брекенриджем, Ш. Поллоком, Х. Вхабой и Д. Чакрабарти 14, двое из которых являются по своему происхождению индийцами. Они пишут: «Капитализм предусматривает, что он является широко распростра­ненной сетью рынков и доходов; коммунизм апеллирует к рабочим мира с целью их объединения; поздний либерализм страстно высту­пает против инструментализма или детерминизма и за признание за человеком статуса носителя универсальных прав. Но любое из назван­ных видений мира заключено в рамки идеала национального сувере­нитета < …>. Космополитизм наших времен не проистекает из капита-

В. Г. ФЕДОТОВА, Н. Н. ФЕДОТОВА

лизированных “доблестей” Рациональности, Универсальности и Про­гресса, он также не воплощен в мифе о нации в самом широком ее понятии и в фигуре гражданина мира. Космополиты сегодня — часто жертвы современности, капиталистической вертикальной мобильно­сти < …>. Беженцы, представители диаспор, мигранты, изгнанники выражают дух космополитического сообщества» 15. Авторы этих строк говорят также о новом, или постуниверсалистском, космополитизме, па­раметрами которого становятся нации, мультикультурализм и глобали­зация. Западный космополитизм отвергается в этой формуле. Проти­востояние двух мировых систем, национализмы составляли препятст­вие космополитизму, который перед лицом этих противников не мог организовать себя.

По мнению этих авторов, космополитические идеи представляют собой вызов традиционному академическому анализу и политической практике. При этом им, очевидно, не хватает детальной разработки и свойств проекта. Не вполне хватает этого и Беку.

Какого же типа космополитизма придерживается Бек? Его космо­политизм противостоит неолиберальному пониманию. В статье «Кос­мополитическое общество и его враги», о которой мы уже упоминали, он прямо пишет: «Монологическое национальное воображение в со­циальных науках предполагает, что западный модерн — это универ­сальная структура, а модерн “других”, не принадлежащих западной ци­вилизации, можно понять только в сравнении с идеализированной западной моделью. Господствующая концепция современности, сфор­мировавшаяся в Северной Америке, в том виде, как она представлена в старых теориях модернизации и в теориях развития, помещает не-Запад в самом низу эскалатора, движущегося вверх по направлению к Западу. Запад же находится на пике современности с точки зрения капиталистического развития, секуляризации, культуры и демократи­ческих государственных образований. В космополитической перспек­тиве нам, скорее, следует заниматься вопросом, как цивилизации, не принадлежащие Западу, по-иному, чем он, планируют и представляют себе свои особые сочетания культуры, капитала и национального го­сударства, а не предполагать, что они являются недоразвитыми ва­риантами некого западного первообраза. Таким образом, космополи­тическая социология находится в оппозиции к универсализирующей теории, которая создается в башне из слоновой кости» 16. Поэтому те, кто исходит из универсализации опыта Запада и смотрит на нацио­нальную жизнь как на варварскую, приходят в радикальное противо­речие с пониманием космополитизма у Бека, имеющим тот же деуни-версализированный характер, что и у упомянутой группы исследо-

ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

вателей. Их основания, повторим, совпадают: глобализация, нация, мультикультурализм.

Наиболее агрессивно универсализирующая мир категория «капи­тал», нечувствительная к историческим различиям, сегодня не явля­ется столь универсалистской и функционирует в хозяйственных сис­темах новых капиталистических стран посткоммунистического мира и Азии, а также в странах хозяйственной демократии Азии, таких, как Китай и Вьетнам, вполне сочетаясь с их собственными культурами и хозяйственными мотивациями. Существуют космополитические го­рода в Европе и Азии. Многообразие является признаком Второй реф­лексивной современности. Вышеупомянутые авторы считают главным «парадоксом эпистемологически-исторической траектории космопо­литической практики» то, что «чем более недавними являются эти практики, тем более интенсивно и рефлексивно опосредованными они являются…». Культуры сегодня, говорят они, не подражают куль­туре некоего центра, чтобы стать космополитическими. Просто центр возникает всюду. Именно об этом пишет и Бек. Космополитизм он рас­сматривает не только как идею, но и как «незавершенный путь суще­ствования», в котором различия культур противостоят универсализи­рующей функции капитала в условиях глобализации.

Те, кто готов противопоставить национальной жизни как варвар­ству космополитизм, не могут сослаться на Бека, который пишет: «Я сомневаюсь в том, что космополитические общества даже нена­много менее этничны и историчны, чем национальные общества» 17.

Сегодня прогресс не проект, а ход истории, при котором лидеры прогресса меняются. Подъем новых индустриальных стран Азии про­исходит не под антизападными лозунгами. Напротив, идет активная вестернизация в форме заимствования западных технологий, массо­вой культуры и ее собственного производства, формирования совме­стных предприятий, аутсорсинга и пр.

Наиболее адекватной формой развития сегодня многие теоретики считают национальную модель модернизации, возникающую на не­котором уровне уже достигнутой вестернизации 18. Каждое общество само решает, в каком типе модернизации оно нуждается. Появляется множество «модернизмов», складывающихся на локальном уровне. Это множество модернизмов ведет к многообразию форм прогресса, к воплощению других разумов в сообразное традиции и приемлемое для других политическое устройство, обеспечивающее глобальную от­крытость, в цивилизационно различные капитализмы. Запад пятьсот лет пребывает в состоянии Первого модерна, который стал для него самого традиционным обществом. Желая модернизироваться, он со-

В. Г. ФЕДОТОВА, Н. Н. ФЕДОТОВА

вершает теперь переход к новой современности — Второму модерну, к капитализму, основанному на информационных технологиях, на всеобщем признании глобального рынка, на развитии гражданских инициатив, ограничивающих засилье рыночных отношений. Новые азиатские страны вступили в индустриальное развитие, в капитализм, упакованный в традиционные, коммунистические оболочки, в капи­тализм как хозяйственную систему западного капитализма, наконец, в капитализм, строящийся на рациональности этих народов, отлич­ной от западной.

Мы оказались сегодня в начальной точке модерна для незападных стран. Перед лицом их подъема Запад с его капитализмом окажется одним из относительно локальных капиталистических образований, и именно в этом смысле, снова, как в Средние века, исчезнет разли­чие между Западом и не-Западом. До сих пор казалось, что капитализм перемелет любую культуру, сегодня кажется, что пятитысячелетняя цивилизация Китая, тысячелетняя культура России и других стран пе­ремелет капитализм, использует его для себя. Это не значит, что ка­питализм здесь будет лучше западного или что это следствие созна­тельного выбора. Выбор при «простой модернизации» состоял в до­гоняющей модели развития, но погоня за чужим будущим толкнула в сторону своей архаики, чуть ли не по закону Ньютона о действии и противодействии. Произошло это потому, что ни российское, ни китайское, ни индийское, ни другие общества не обладали способно­стью реализовать капитализм западного типа.

Вся книга Бека преисполнена понимания, что глобальный капита­лизм, включивший в себя страны и народы самых разных культур и на­циональностей, может создать условия не только для господства капи­тала, но и для взаимодействия обществ и роста человеческой цивилиза­ции как целого. По существу, это альтернативная модель глобализации, заданная на абстрактном уровне, не являющаяся ни сценарием-трендом, реализуемым по объективным причинам, ни сценарием-проектом, ко­торый можно предложить. Это образ желаемого будущего и сценарий-идеология, который может собирать своих сторонников. Пока среди них преимущественно теоретики, и альтерглобалистские движения весьма локальны и причудливы, не менее, чем антиглобалистские.

Итак, кто же сегодня носитель власти и кто ее оппонент? По мне­нию автора, власть принадлежит сегодня глобальному капиталу. Изуче­ние его и есть «глобальная политэкономия». Оппонентом капитала Бек считает глобальное гражданское общество. Это во многом опережаю­щая жизнь точка зрения, т. к. глобальное общество, в отличие от гло­бальной экономики, пока не существует. Человечество, или все че-

ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

ловеческое общество, потенциально выступает как наиболее совер­шенное и позитивное (данное как факт), устремленное к развитию, прогрессу, порядку. Это не виртуальная характеристика, а то, чем че­ловечество может стать, осознав свои угрозы и проблемы. Это не со­брание индивидов, а особое бытие, которое еще не достигнуто. По­литический потребитель, в отличие от экономического, может сдер­жать капитал тактикой отказа от покупок. Если сегодня мы не знаем, как убедить консьюмеристски настроенного индивида и доказать ему ошибочность подобной ориентации, заполняющей его время, то Бек считает, что именно потребитель, осознавший свою зависимость от капитала, способен стать силой преобразования обществ: «Потре­битель находится по ту сторону диалектического двуединства “хозяин — батрак”. Его противодействие власти вытекает из того, что он везде и в любое время может отказаться от покупок. “Оружие непокупания” нельзя сократить ни в пространстве ни во времени, ни материально < …>. Фатальным для интересов капитала является то, что против рас­тущей власти потребителей не существует контрстратегии: даже все­могущие мировые концерны не могут уволить своих потребителей. Потребители — в отличие от рабочих — не являются членами корпо­рации и не желают ими быть < …>. Протесты потребителей сами по себе транснациональны. Потребительское общество — это реально сущест­вующее мировое сообщество. Потребление не признает никаких границ — ни границ производства, ни границ потребления. Потребители — это совсем не то что рабочие. Это делает опасной для капитала их еще не развитую силу противодействия». Это необычное и интересное сооб­ражение важно тем, что, хотя мировая игра идет по новым правилам, из них нельзя исключить наличие социальных движений, способных преобразовать жизнь. Некоторые авторы, например Александр Бузга-лин, Андрей Калганов, ищут их в неомарксистски понятых силах про­теста, направленных на поиски альтернативной глобализации. Аль-терглобализм вызывает интерес многих исследователей 19.

По мнению Бека, государства подвергнутся макиавеллистски-кос-мополитическим преобразованиям, чтобы ответить на политические и экономические вызовы глобализации и вместе с гражданским обще­ством взять власть в свои руки. Это опять же не вяжется с представ­лениями тех, кто жаждет распада Вестфальской системы националь­ных государств. Космополитизация государства — это не его исчезнове­ние, а появление у него новых функций. Возникают новые глобальные акторы, среди которых — территориальные объединения. Все акторы и игроки объединены метаигрой глобальной политической экономии. Ограниченный космополитизмом национализм дает новые источники

В. Г. ФЕДОТОВА, Н. Н. ФЕДОТОВА

легитимации власти. Тут все зависит от «адекватности» и «правиль­ности» самого космополитизма, который не должен возвращаться к своим предшествующим формам. Космополитическая теория должна быть критической как в отношении к реальностям, так и к своим тео­ретическим построениям и эмпирической базе. В ее поле зрения на­ходится в том числе проблема роста социальных неравенств в мире. Связь между глобализацией и бедностью мало исследуется в нацио­нальных социологиях. Методологический национализм становится источником ошибок. Бек предлагает таблицу смены парадигм соци­альных наук при переходе от Первого ко Второму модерну. Он ищет альтернативы метавласти экономического глобализма, рассматривает шансы различных акторов на заметное участие в глобальной политико-экономической игре, анализирует транснационализацию права и со­кращение правовых функций национального государства. Им оцени­ваются стратегии капитала, среди которых отмечается формирование «конкурентного государства». Особое внимание автора вызывает про­блема трансформации понятия и формы государства и политик во Вто­ром модерне. Здесь важно то, что наступает конец «концу политиче­ского», что люди снова хотят решать свои проблемы политическим путем, не полагаясь на их видимую и не устраивающую их квазипри-родность. Томас Гоббс, переписанный для общества риска, — это не «че­ловек человеку волк», а «человечество человечеству волк», утверждает Бек. Поэтому государственные формы Второго модерна должны быть направлены против войны и самоистребления человечества. Ожида­ется формирование национальных космополитических партий, плю­рализация правого и левого полюсов политического спектра. Поли­тика прав человека начинает преобладать над господством нацио­нально-государственных интересов. Таким образом, автор отбирает из стратегий капитала и политических стратегий те, которые больше соответствуют космополитическому реализму его концепции.

Космополитизм признает инакость другого. Он предполагает ин­дивидуализацию, мультикультурализм и усиливает их.

И все же последняя глава книги называется «Маленькая надгроб­ная речь у колыбели космополитической эпохи». В ней показывается, что старые антиномии живы, а институционализация космополи­тизма в понимаемом автором смысле слаба. Эти антиномии присут­ствуют в качестве норм речевой коммуникации и делают устойчивыми космополитические принципы. Здесь автору кажется — и возможно, так оно и есть, — что он перестарался с применением выдвинутого им принципа критики и самокритики к своей теории космополитиче­ского реализма. И в ответ на это подозрение он предлагает список ин-

ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ