Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 30 страница

Многие политологи придали вере и надежде концептуальное оформление, согласно которому тип партикулярного государства может пониматься как универсальный именно тогда, когда проти­воречия в системе партикулярных государств если и не могут быть разрешены, то все же сглаживаются в ходе истории. Роль теорети-

позитивный сдвиг проблем (англ.) — термин Имре Лакатоса. — Прим. перев.

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ков международных отношений заключалась в том, чтобы напомнить нам об этом. Однако вопросы о том, как различные государственные типы могут сосуществовать друг с другом и друг против друга, причем не только краткосрочно, но и в длительной перспективе, как, следова­тельно, выглядит и поддерживается в равновесии мир, в котором у на­ционального государства уже нет монополии на идеал, в котором плю­рализация мира государств привела к системе взаимопротиворечащих концепций государства, — эти вопросы метатрансформации государст­венности еще не поставлены.

Что касается межгосударственных отношений, то между нацио­нально-государственным Первым модерном и плюрально-государ-ственным Вторым модерном имеется существенная разница. Если в Первом модерне в качестве предпосылки предполагалась принци­пиальная гомогенность глобально действующего идеала «националь­ное государство», то во Втором модерне государственность дифферен­цируется, и необходимо упорядочить мешанину взаимопротивореча­щих государственных форм и концепций государств (например, в тех случаях, когда этнические государства приходят к совершенно другим, по сравнению с космополитическими государствами, представлениям и оценкам границ, суверенитета, прав человека и связанных с этим международно-правовых норм и толкований). Это демонстрируется сегодня в отношении США к Европе, например, в вопросах защиты климата, а также в учреждении Международного трибунала. В обоих случаях Европа представляет космополитическую точку зрения, тогда как сша придерживаются идеала гегемонистского национального государства. Если в Первом модерне нестабильность межгосударст­венной системы заключалась в анархии в отношениях между нацио­нальными государствами, которая, однако, могла быть урегулирована благодаря однотипному пониманию государственности, то на место «анархии равных» приходит «анархия неравных концепций государ­ственности», которую гораздо труднее укротить.

Иными словами, в области государственности совершается то, что еще раньше практиковалось в иных сферах общественных наук. Место идеала «нормальная семья» заняла признанная плюрализация форм семейной жизни; место монополии идеала «нормальный труд» — все еще спорная плюрализация форм труда. Однако обеспечение стабиль­ности и безопасности в мире плюральной государственности остается открытой, доселе не познанной, не решавшейся проблемой.

Было бы, разумеется, абсолютно неверным допускать, что во Вто­ром модерне все государства или народы в мире имеют одинаковые воз­можности выбора между альтернативами государственности. (Точно

ГЛАВА vii. КТО ВЫИГРЫВАЕТ? О ТРАНСФОРМАЦИИ ПОНЯТИЯ И ФОРМ…

так же неверно было бы преуменьшать роль или отрицать отноше­ния исключения, с одной стороны, а с другой — побочные последст­вия и противоречия между отдельными стратегиями и группами стра­тегий.) Напротив, важно проанализировать вопрос о конфликте воз­можностей: как становится возможным, с одной стороны, заключение союзов между государствами, открытие космополитической перспек­тивы; а с другой стороны, сколачивание с помощью стратегий капи­тала коалиций, которое в космополитическом государстве должно быть прекращено?

Как становится возможным проводить этнизацию государства, но при этом оставаться пригодным для мирового рынка, если перед ли­цом мировой общественности акторы глобального гражданского обще­ства пригвождают этнический протекционизм к позорному столбу?

Как становится возможным добиваться в предвыборных кампа­ниях политической поддержки законодательства, открытого миру, если в результате этого делегитимируются глобальные неравенства?

Не следует ли различать стратегические властные возможности го­сударств, исходя из того, вторгаются активно отдельные государства и группы государств во властную метаигру мировой политики или не­обоснованными решениями других объявляются жертвами и неудач­никами глобализации?

Какая последовательность стратегий позволит государствам-жерт­вам войти во всемирно-политическую роль соучастника, в результате чего они смогут решать свои национальные проблемы также с помо­щью глобального содействия?

Насколько притязание наднациональных организаций, например МВФ, на власть и контроль противоречит возможностям отдельных государств взять на себя роль инициатора борьбы против неолибера­лизации и превращения мира в гигантский рынок?

Как организовать многосторонние глобальные политические ак­ции, если господствующие государства (прежде всего США), начер­тали на своих знаменах девиз неолиберализации мира государств?

Если властные интересы препятствуют стратегиям транснациона­лизации и космополитизации государств, разве эти стратегии в таком случае не исключаются из политики, пусть они, в принципе, и воз­можны?

Может быть, только следующая катастрофа (которая непременно разразится) сделает очевидным необходимость космополитической переориентации?

Или ситуация обратная: глобальные последствия мировой катаст­рофы как раз и уничтожат предпосылки космополитической смены

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

подхода и помогут этническому государству или транснациональному государству-цитадели осуществить прорыв?

Как оценить разрыв между намерениями и результатами во все­мирно-политических сценариях? Так, намерение обновить политику в духе космополитических государств и космополитической демокра­тии весьма легко может обратиться в свою противоположность и на­править ветер в паруса этнических сепаратистских движений и партий. Оказывается роль инициатора борьбы за космополитический подход снова в центре или находится только (или также) на периферии?

Какую роль могут играть азиатские государства-тигры, которые пе­ред лицом глобальных взаимозависимостей преодолевают свои исто­рические противоречия и табу и стремятся к региональным, мульти-национальным государственным моделям?

Является, с другой стороны, доминантной моделью будущего без­граничное и беспредельное насилие в израильско-палестинском конфликте или мультиэтническая, мультинациональная, космопо­литическая Европа, которая самоуверенно определяет и развивает свою всемирно-политическую роль? Может быть, инициативу кос­мополитического поворота все-таки подхватят, несмотря на их раз­нородность, бедные государства «семидесятисемерки» (G-77), кото­рые в июле 2000 г. во время встречи на высшем уровне в Женеве выступили с поддержкой налога Тобина? Или подобная роль ини­циатора борьбы не-западных государств может повлечь лишь штраф­ные санкции, которые ускорят и так уже давно назревающий эконо­мический спад, социальную имплозию и эскалацию политического насилия?

4. При глобальном восприятии риска утопия неолиберального государства утрачивает свою убедительность

В поисках контрвласти, которая могла бы противодействовать геге­монии неолиберализма, воплощенного, например, в политике США и мвф, оценивается и, как правило, отвергается целый ряд актантов — глобальные группы гражданского общества и сети антиглобалистских движений, государства Европейского союза или даже страны-неудач­ники, пострадавшие от глобализации в Южном полушарии. Как пра­вило, в поле зрения не попадает всемирно-политический движущий мотив цивилизационного восприятия рисков и защиты от них. Его политическая сила, пожалуй, лучше всего видна на примере эффекта «религиозного» обращения, порожденного восприятием террористи-

ГЛАВА vii. КТО ВЫИГРЫВАЕТ? О ТРАНСФОРМАЦИИ ПОНЯТИЯ И ФОРМ…

ческой угрозы правительством Буша, отличавшимся поначалу ультра­либеральными убеждениями. Под впечатлением от террористической опасности правительство США добилось от Конгресса принятия до­полнительного бюджета, этой насмешки над неолиберальным кредо, с которым правительство выступало на первых порах. На вопрос жур­налиста, не вступает ли эта расходная политика в явное противоре­чие с неолиберальным пониманием государства, исповедуемым пра­вительством Буша, пресс-атташе этого правительства лаконично от­ветил: «Национальная безопасность превыше всего».

Если до 11 сентября 2001 г. действовал девиз «Меньше государства!», то после 11 сентября он изменился на противоположный — «Больше государства!», причем во всем мире. Утопия неолиберального госу­дарства разом политически устарела. В самом деле, общественное вос­приятие и рефлексия по поводу опасности терроризма в США при­вели к тому, что триумфальное шествие экономики было расколдо­вано и завершилось. Повсюду в мире после 11 сентября снова входит в моду примат государства.

Вспышка глобального террора подобна «чернобылю» глобали­зации. Если в одном случае были похоронены радужные надежды на ядерную энергетику, то в другом — посулы счастья в неолибераль­ном государстве. Террористы-смертники, виновники массового убий­ства, не только вскрыли уязвимость западной цивилизации, но поро­дили предчувствие того, к какого рода конфликтам приведет неоли­беральное заблуждение по поводу глобализации. В мире глобальных рисков девиз неолиберализма — «заменить политику и государства экономикой» — стремительно утрачивает свою убедительность.

В той мере, в какой утверждается понимание этого, разрушается гегемонистская власть, которую неолиберализм завоевал в умах и де­лах. В этом смысле кошмарные картины Нью-Йорка несут еще не рас­шифрованную весть: государство, страна может неолиберализиро-вать себя до смерти. Характерно, что под впечатлением опасности терроризма, потрясшей общественность, Конгресс вынудил прави­тельство Буша подтвердить верность неолиберальному кредо, так как оно взяло под государственный контроль безопасность полетов!

В кризисные времена перед угрозой глобальных рисков неолибе­рализм явно не в состоянии дать какой-либо политический ответ. Те­рапия, которая, когда происходит катастрофа, только увеличивает дозу горького лекарства, представляет собой опасную иллюзию, за ко­торой следует расплата. Террористическая угроза заставляет заново осознать элементарную истину, которую вытеснило триумфальное шествие неолиберализма: кто проповедует отсоединение мировой

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

экономики от политики, тот подвергает опасности всё — в том числе основы мировой экономики. Вот почему неудивительно, что принцип, противоположный неолиберальному государству, — необходимое рас­ширение государства — внезапно снова стал вездесущим, причем в са­мом старом варианте Гоббса — в смысле обеспечения безопасности. То, что было немыслимо до 11 сентября, — практика выдачи европей­ских ордеров на арест, которые ставятся выше освященных нацио­нальных суверенитетов и вопросов права и полиции, — осуществилось после 11 сентября. Но это только один пример. Возможно, вскоре мы станем свидетелями аналогичного события, если глобальное воспри­ятие всемирно-экономических рисков потрясет мир. В этом смысле 11 сентября символизирует, разумеется, не конец неолиберального госу­дарства, но конец убедительности его утопии.

5. как правый, так и левый:

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ВТОРОГО МОДЕРНА

Наши усилия классифицировать метаигру мировой политики, ис­ходя из ее контингентности, и таким образом, разделить разные иде­альные типы государственности Второго модерна логично приводят к пониманию того, что политику и политическое действие в этих ус­ловиях следует воспринимать как медиум, благодаря которому эти противоположности, противоречия и амбивалентности организо­ванно сталкиваются и разрешаются. Это значит, что на уровне поли­тических программ они обостряются, воспроизводятся или слива­ются со старыми противоречиями национального и интернациональ­ного пространства. На вопросы, кто выигрывает властную метаигру мировой политики, кто принимает решения по поводу выбора стра­тегий государства, как при наборе разнородных шансов в мировой политике, при конкуренции программ этнической, неолиберальной и транснациональной цитадельной и космополитической государст­венности становится возможным космополитическое правление, оче­видно (до сих пор) ответа нет.

Однако первые соображения могут помочь концептуально скроить это поле возможностей и решить, какую альтернативу (какие альтер­нативы) надо отбросить. Здесь следует различать два толкования от­ношений национального и космополитического подходов, а именно «или — или» либо «как…, так и». В соответствии со сценарием «или — или» институты и партии национального и космополитического под­хода соотносятся эксклюзивно (взаимоисключающе) и логика космо­политического подхода заменяет логику национального подхода. Это

ГЛАВА vii. КТО ВЫИГРЫВАЕТ? О ТРАНСФОРМАЦИИ ПОНЯТИЯ И ФОРМ…

видение радикального разрыва непрерывности остается, в конечном счете, привязано к либеральному мышлению и не учитывает реаль­ных смешанных форм, в которых проявляется новое качество космо­политической эпохи.

Эту эпоху следует, напротив, осмыслять в соответствии с прин­ципом «как…, так и». Это означает, что два регистра политического мышления и действия (политических институтов) сосуществуют, абсорбируются, связываются, маргинализируются: национальное и транснациональное, устоявшееся и альтернативное, завершающее и открывающее. Космополитический подход не заменяет националь­ный, обе логики сосуществуют, конфликтуют, пересекаются или свя­зываются и действуют в разделенных пространствах и мирах.

В политических партиях, правительствах, бюрократиях, союзах и т. д. эти конфигурации нового — хотя и не абсолютно нового — каче­ства космополитической эпохи могут и должны быть концептуально обозначены, эмпирически вскрыты, исследованы, подтверждены или опровергнуты. Новая критическая теория утверждает, что рас­крытие контингентностей навстречу космополитическому остается принципиально амбивалентным, причем с разных точек зрения. Суще­ствует «объективная возможность» (Макс Вебер) такого раскрытия. «Открывающая политизация под знаком “и” не исключается — в том числе не исключаются устоявшиеся формы политики» [Palonen 1998, 328]. Иными словами, уточняется вопрос о разрыве между Первым модерном и Вторым, о разрыве непрерывности. Глобализация кон­тингентности предлагает возможность того, что новые перспективы и понятийные аппараты абсорбируются образцами устоявшейся поли­тики. Однако вероятно и то, что из антагонистического поля нацио­нализма и космополитизма в ситуации глобальной напряженности вырастают противоречия и слияния политических программ внутри и между устоявшимися организациями и институтами.

Метафорой двойной игры, однако, подчеркивается та контин-гентность на метауровне, «которая требует политического освоения по крайней мере двух видов игры и выборе — в зависимости от ситуа­ции — того или другого. Выбор вариантов игры не сводится к выбору между однозначными противоположностями. Более того, устоявшаяся и альтернативная, привязанная к правилам и изменяющая правила политика и поле субполитики предлагаются как конкуренты» [Palonen 1998, 328]. При этом по-новому формирующиеся поля властной игры и линии конфликтов перекрывают различение policy и polity 8.

политики и государства (англ.).

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Национальные космополитические партии

Для того чтобы космополитический подход обрел политическую форму и силу он нуждается в обосновании и создании нового поли­тического субъекта — национальных партий космополитов или «ми­ровых партий» [Beck 1998, 43]. Эти новые космополитические партии представляют транснациональные интересы транснационально, но также и внутри национально-государственных политических сфер. Они, таким образом, программно и организационно возможны только во множественном числе — как национально-глобальные дви­жения, как партии космополитов, граждан мира. Они конкурируют с национальными партиями — в области лишь мнимо национальных тем и конфликтов — из-за консенсуса и власти. Речь идет о мировых партиях в трояком смысле:

- во-первых, их ценности и цели являются не национальными, а кос­мополитическими, поскольку они ссылаются на ценности и тра­диции человечества во всех культурах и религиях и ощущают себя обязанными всей планете как целому — в противоположность на­циональным партиям, которые ссылаются на национальные цен­ности, традиции и солидарность;

- во-вторых, они являются мировыми партиями потому, что объяв­ляют вопросы глобальности центром политической фантазии, политического действия и организации и, таким образом, своей политикой конкретных альтернатив противоречат твердо уста­новленным и постоянно используемым приоритетам националь­ного — как в отношении программ, так и в отношении институтов;

- в-третьих, они возможны только как мультинациональные партии. Это значит, что должны существовать космополитические движе­ния и партии французского, североамериканского, польского, не­мецкого, японского, китайского или южноафриканского происхо­ждения, которые в общей игре друг с другом в различных нишах мирового общества и с разных точек зрения борются за утвержде­ние космополитических ценностей и институтов. В мировых пар­тиях, таким образом, бьется вавилонское сердце космополитизма.

Плюрализация левого и правого

Второй сценарий исходит из «политического парадокса глобализа­ции» [Grande / Kriesi 2002, 775], согласно которому на новые космопо­литические конфликтные динамики сначала и прежде всего «влияние может быть оказано только в национальных рамках и в националь-

ГЛАВА vii. КТО ВЫИГРЫВАЕТ? О ТРАНСФОРМАЦИИ ПОНЯТИЯ И ФОРМ…

ных политических процессах». Смена ориентации, необходимая для того, чтобы, к примеру, раскрыть транснациональные и космополи­тические стратегии государства и их властные возможности, должна сначала утвердиться в борьбе и осуществиться внутри установившегося партийного спектра, а также внутри существующих правительств или союзов правительств. Спектр альтернативных государственных транс­формаций — от национального государства до этнического, неолибе­рального транснационального государства-цитадели или космополи­тического государства — должен разрабатываться в рамках глобальных взаимозависимостей экономического, культурного, военного и эколо­гического плана, однако обретает свое конфликтное местоположение прежде всего внутри устоявшихся политических организаций и инсти­тутов. Борьба за эксплицитно новые партии могла бы начаться лишь потом и в той мере, в какой становится публично зримым и признан­ным, что эта модель устоявшихся политических организаций терпит крах перед вызовами космополитического модерна. Именно потому, что господствует национальный подход, т. е. не признается провал на­циональной политической аксиоматики, следует исходить из того, что программные противоречия космополитического модерна будут раз­решаться в космополитической борьбе внутри организаций, более или менее лишенных своего ядра, при неизменных названиях-фасадах.

Эта дифференциация разных «программных пакетов» проясняет одно: попытки встраивания всемирно-политических противоречий в национально-государственную арифметику Первого модерна ме­няют привычное противопоставление левого и правого до неузна­ваемости. Деление на две таблицы будет понято неправильно, если отсюда сделают вывод о возрождении полярной противоположно­сти левого и правого. Напротив, эта форма изображения внутренней плюрализации право-левого и лево-правого призвана сделать более наглядными их пересечения и слияния (табл. 10, 11).

Протекционистская левая отстаивает национально-государственную модель политики, веруя прежде всего в то, что эта модель явилась необходимой предпосылкой для двух центральных завоеваний Пер­вого европейского модерна — парламентской демократии и государ­ства «всеобщего благоденствия». Исповедуя эту национально-государ­ственную веру, сторонники противоположных позиций — социал-де­мократические защитники государства «всеобщего благоденствия», коммунисты и защитники окружающей среды — оказываются в одной лодке. Эта позиция встречает сильное одобрение в послевоенном по­колении политологов потому, что в ней национально-государственная

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Таблица 10. Типология политик для Второго модерна: плюрализация левых

Таблица 11. Типология политик для Второго модерна: плюрализация правых

вера, присущая нерушимому единству нации, демократии и социаль­ной безопасности, научным образом социализировалась как проти­воядие от тоталитаризма.

Неолиберальная левая всерьез принимает вызов глобализации, который превентивно отрицается протекционистской левой. Здесь намечается синтез между национальным государством и мировым рынком — син­тез, который в форме политической программатики «третьего пути» был сформулирован главным образом в среде новых лейбористов. У Гидденса [ Giddens 1998, 26] речь идет о новых «рамках для рассуж­дений и политических формулировок, которые социал-демократия стремится приспособить к миру, коренным образом изменившемуся за прошедшие три десятилетия». Это притязание пытаются реализо­вать, например, с помощью двух программных изменений: в форме новой концептуализации понятий «общество», «нация» и «граждан-

ГЛАВА vii. КТО ВЫИГРЫВАЕТ? О ТРАНСФОРМАЦИИ ПОНЯТИЯ И ФОРМ…

ство» в глобализирующемся мире и в попытке продвигать интерна­ционализацию национального государства путем его интеграции во всемирно-экономические связи и наднациональные организации.

Политическая программа транснациональной цитадельной левой обозна­чена менее четко. Она же обнаруживается и выкристаллизовывается там, где в строительстве и перестройке Европы принцип социальной государственности более или менее принудительно связывается с от­сечением культурно иных (миграционная политика) от «крепости Ев­ропы». Космополитическая левая сражается за утверждение космопо­литического подхода внутри национально-государственных действий. Здесь на место веры в национальное государство вступает вера в воз­можность космополитического расширения демократии, а на место образования национального сообщества — представление об образова­нии космополитических идентичности и сетей. В центр программно выдвигаются цели другой глобализации, что приводит к двойному кон­фликту: во-первых, выступают против гегемонии неолиберальных по­литических идей, а во-вторых, против правопопулистских и ксено­фобских движений и партий антиглобалистов. Пример — одновремен­ная борьба за введение налога Тобина и за соблюдение прав человека. Наднациональные организации должны демократизироваться и про­граммно, и политически. Тематизация глобального неравноправия за пределами национального подхода, а также примыкающие к этому вопросы «глобальной справедливости и свободы», занявшие приори­тетное место в программах всемирно-экономической политики и по­литики развития, относятся к ключевым задачам.

Сила космополитического движения существенно зависит от того, насколько удается сколотить для политической работы альянс «Се­вер — Юг». Это вызов, ответить на который мешают не только серьез­ные препятствия транскультурного диалога и координации; этот вы­зов предполагает роль инициатора во всемирно-политических деба­тах. Когда мир социальных неравенств и демократических институтов уже проектируется в рамках не национального, а космополитического подхода и должен привести к соответствующим транснациональным организационным и эффективным мероприятиям, обнаруживаются мировые противоречия внутри политических движений. Уже не су­ществует «больших ответов», но существуют попытки сколотить по­литику из промежуточного пространства, пространств «здесь и там». Космополитический подход делегитимирует глобальные неравенства; тут заложен мощный источник конфликтов. Космополитическая ле­вая последовательно впутывается в амбивалентные мировые отноше-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ния. Ориентиром для этого служит властно-созидательное регулиро­вание и формирование многообразия на основе признания послед­них, которое обретает свою специфику и привлекательность, будучи направленным против фундаментализмов, провозглашающих новые однозначности. Для представителей новой космополитической левой, таким образом, характерно объединение во взаимных пересечениях в политических партиях («зеленых», а также во фракциях других пар­тий), программное и организационное формирование себя поверх всех границ в транснациональных союзах, множественных движе­ниях и группировках гражданского общества.

Этническая правая реагирует на глобальные взаимозависимости двойным отграничением — экономическим и культурным протек­ционизмом. Здесь явно или тайно правят ксенофобские идеологии и практики. Ориентир здесь — этническое государство, доводящее до совершенства изоляцию культурно иных.

В противоположность этому неолиберальная правая ратует за по­литику, в которой открытая экономика (неолиберализм) сочетается с культурным отграничением (ксенофобией). Последнее прослежи­вается в случае транснациональной цитадельной правой не на нацио­нальном, а на транснациональном уровне — к примеру, в Европе. От­куда следует, что границы между транснациональными левыми и пра­выми практически неразличимы. То, что носит этикетку «левый» или «правый», становится все более непонятным при внутренней плюра­лизации и расколе левых и правых позиций.

Можно было бы подумать, что космополитическая правая есть не­что вроде вороной сивки (логически немыслимая вещь). Однако это утверждение, как показывает взгляд на историю Европейского союза, на практике оказывается ложным. Ведь отцы-основатели Европы были космополитическими консерваторами, представлявшими единую политическую философию и практику. Робер Шуман, Конрад Аде­науэр, Шарль де Голль, Альчиде де Гаспери были практикующими ка­толиками, европейскими патриотами. На опыте познав все прелести бытия в разделенной стране и будучи заклеймены как представители морального саморазложения европейски-национально-государствен­ного модерна, проявившегося в безумии Второй мировой войны и хо-локоста, они проектировали и воплощали в жизнь наднациональную федеративную архитектуру «ватиканской Европы» как высвобожде­ние из воинственной истории Европы и гарантию от нее. Католи­цизм соединяет консерватизм с космополитическими элементами.

Во-первых, христианство снимает эссенциализм этнических и на­циональных различий и противоречий, по крайней мере в идеальной

ГЛАВА vii. КТО ВЫИГРЫВАЕТ? О ТРАНСФОРМАЦИИ ПОНЯТИЯ И ФОРМ…

сфере. Сущность человека и человеческого общежития определяется его христианской верой. Не прошлым этнического происхождения, не биологическими и социальными признаками (например, возрас­том и полом), но крещением устанавливается будущее до-, пост- и транс-нациального сообщества (а также политического действия). Однако наряду с этим, как учит история, место этнических различений «нас» и «других», цивилизованных и варваров заступает кровавое различе­ние крещеных и некрещеных.

Во-вторых, принцип субсидиарности, который проистекает из като­лического социального учения и на который ориентировалась архи­тектура европейских институтов, начиная с плана Шумана, предпо­лагает и создает социальный строй, в котором плюрализм традиций, регионов, наций являет собой фундаментальный принцип. Однако эта связь католически окрашенного и ограниченного космополи­тизма и продолжающего существовать национализма, как это выра­жено в формуле «Европа отечеств», сводится к иллюзии, возникшей при основании Европы, что может иметь место и то и другое. Созда­ние Европы и дальнейшее существование национальных государств — противоречие, которое с освобождением европейского капитализма в общем рынке и в валютном союзе с введением евро все более явно и политически взрывоопасно вырывается наружу. По-новому ставится космополитический вопрос и в консервативных партиях.

Эта внутренняя плюрализация левой и правой очерчивает спектр политических противоречий, внутри которого разыгрываются про­граммные битвы xxi века. Согласно логике «как…, так и» границы между политическими позициями размываются, а потому часто про­водятся и обосновываются ad hoc по-новому, произвольно, в зависи­мости от конкретных тем. Возникают конфликтные динамики, кото­рые упраздняют границы.