Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 27 страница

Универсалистское притязание права предается в национальной метафизике забвению или (что еще хуже) подчиняется этническим нормам сообщества. В противоположность этому космополитиче­ская констелляция и космополитическое государство высвобождает

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

(по крайней мере частично) правовой суверенитет, подчиненный су­веренитету насилия. Что в этом контексте означает «космополитиче­ский»? «В первую очередь космополитизм выступает за такие фунда­ментальные ценности, которые устанавливают нормы или пределы, причем нарушать их не имеет права ни один деятель, будь то пред­ставитель правительства, государства или гражданской ассоциации» [Held 2002, b: 5]. Таким образом, в этом проявляется минимальный принцип космополитического государства, состоящий в том, что су­веренитет права расчленяется и снова привязывается к действующему космополитически Minima Moralia 25 — конституционным моральным принципам, которые при необходимости могут быть подчинены во­енному, наднациональному контролю. Как бы эта, например, глобаль­ная мораль прав человека ни обосновывалась, властной основой госу­дарственных действий она становится двумя путями:

- во-первых, поскольку «проверка соблюдения прав человека» ста­новится ключевым индикатором, а возможно, даже инклюзив­ным или эксклюзивным критерием для иностранных инвестиций. Только государства и страны, которые институционально и идео­логически усвоили режим уважения прав человека, сигнализируют о том, что им можно доверять, а это привлекает крайне непостоян­ных и чувствительных инвесторов и финансовые потоки;

- во-вторых, чистая в отношении прав человека совесть государств (Запада) делает остальной мир открытым для длительного прав­ления с вмешательством других стран не в свои дела. Режим ува­жения прав человека дает моральное обоснование властному про­странству мировой внутренней политики, не знающей границ. Она допускает (если перевернуть старинную формулу Клаузевица) применение всюду военных методов насилия как продолжение правозащитной морали иными средствами или даже, возможно, принуждает к этому.

Национальное государство это незавершенное государство; госу­дарство, которое структурно отрицает свою моральную ответствен­ность за права меньшинств и иностранцев. Гегель говорит о «разум­ном государстве», подразумевая при этом, что государство должно воплощать и демонстрировать этическую ответственность, посред­ничая между различными лояльностями, убеждениями, идентично-стями, религиозными общинами общества. Но именно это отрицают национальные государства.

моральному кодексу (лат.). — Прим. перев. 312

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

Они представляют собой угрозу внутреннему многообразию, мно­жественным лояльностям fl ows и fl uids, существующих в их границах.

Национальные государства воплощают отрицание многообразия.

Национальные государства выступают за насилие по отношению к меньшинствам и иностранцам.

Национальные государства мирятся с войной как легитимным следствием государственного суверенитета.

Национальные государства воплощают толерантность по отноше­нию к насилию, которым они автономно распоряжаются как во внут­ренней, так и во внешней сфере.

Национальные государства считают, что они и только они явля­ются эксклюзивным субъектом международного права.

Космополитизм противоречит национальному праву на самооп­ределение, понимаемому как право отгораживаться от остального мира, и подчеркивает необходимость связывать внутренний сувере­нитет с ответственностью за других, чужих внутри и вне националь­ных границ. Речь идет не об отрицании или даже осуждении само­определения, а напротив — о преодолении его национальной однобо­кости и сочетании его с космополитическим раскрытием навстречу заботам мира, о новой сбалансированности обязанностей по отноше­нию к согражданам и обязанностей по отношению к другим согражда­нам мира. Поэтому принцип, согласно которому все «люди представ­ляют собой цель саму по себе» (Кант), неизбежно вступает в противо­речие с предательством этого принципа на национальных границах. Почему мы должны выполнять особый моральный долг перед людьми единственно по той причине, что они по воле случая могут доказать ту же самую национальную принадлежность? Почему мы должны быть свободными от всех моральных обязательств по отношению к людям единственно по той причине, что они родились и были воспитаны по другую сторону ограды национального сада?

Космополитическое государство упраздняет не моральный долг по отношению к человечеству, а фундаментальную сомнительность того, что долг внутри определенных границ имеет тотальную природу и освобождение от долга за этими границами также тотально. Космо­политические гражданские права связывают принадлежность к опре­деленной нации, определенному государству с признанием других на­ций, других государств. Тот, кто претендует на право коллективного самоопределения для себя и отказывает в этом праве другим, с ко­торыми он совместно живет, обкрадывает себя самого в отношении этого права. Это значит, что там, где различные культуры, принадлеж­ности и лояльности смешиваются, сосуществуют на узком простран-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

стве, признание собственного права на культурное самоопределение должно быть связано с признанием права на самоопределение куль­турно иных. Взаимное право на самоопределение и его диалогиче­ское признание могут, однако, обеспечиваться только государством, которое сохраняет нейтралитет и безразличие по отношению к от­дельным правам на самоопределение, а именно — космополитическим государством. Вопросы Гретхен, как лакмусовая бумажка для всех ло-яльностей, звучат так: какой вид инаковости они конструируют и от­граничивают? Как они проявляют себя по отношению к этим куль­турно иным, которых они порождают? (см.: Connolly 1993)

Именно подтверждающееся и усиливающееся переплетение и слия­ние моральной, экономической и военной власти и легитимности от­крывают космополитическому государству возможность новой дееспо­собности в транснациональном пространстве и ставят его над нацио­нальным государством старого образца. Если в порядке эксперимента сравнить возможности создания космополитического режима и обо­значить его границы, то станет заметной множественная игра с по­ложительной суммой, которая становится возможной в этом случае. Мораль, экономика и армия дополняют и усиливают друг друга, при­водя к формированию Большой политики границ и совести, причем настолько, что опять становится жутко.

Глава VI

Стратегии движений гражданского общества

Стратегии капитала и стратегии государства, как мы доказывали, суть проявление транслегального господства. Данное расширение типоло­гии Макса Вебера мы определили как форму господства, не являю­щуюся ни не-легитимной, ни легитимной (двойное отрицание, в сумме не дающее однозначного утверждения). Это промежуточная, смешан­ная форма между нелегитимным и легитимным господством, в кото­рой бросается в глаза асимметрия легитимности и господства (в даль­нейшем этот признак будет центральным). Это значит, что сильная власть и ущербная легитимность, ущербная власть и высокий уровень легитимности противостоят друг другу.

Иначе говоря, создание и расширение господства в транснацио­нальном пространстве — это относится и к мировой экономике, и к го­сударствам — происходит параллельно снижению (демократической) легитимности. Этот упадок легитимности имеет решающее значение. С одной стороны, выход из национально-государственного здания оз­начает выход из институционализированных форм легитимного гос­подства; это относится прежде всего к акторам мировой экономики, но справедливо и для стратегий государства и правительства. С другой стороны, параллельно растут требования и претензии к легитимации господства. Фактически можно сказать: подобно тому как трансфор­мация Первого модерна во Второй совершается в тени старых кате­горий и лишенных центра институтов, при данной трансформации модерна возникают легитимно-пустые пространства властных обра­зований, в которых эффективность экономических и политических действий достигается благодаря форме не-легитимированной (т. е. не­легитимной) концентрации власти. Делегитимация господства есть по­этому результирующая, центральная линия развития при переходе от Первого модерна ко Второму: – она соотносится с транслегальным господством мировой эконо­мики;

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

- она включает, с одной стороны, приватизацию государственных задач и переход государственных функций к мировой экономике; с другой стороны, транснационализация государств приводит к межгосударственным стратегиям и формам кооперации, а также к международным режимам (governance without government 1). Таков контекст, в котором стратегии работы с общественностью, применяемые адвокатскими движениями, получают хорошие воз­можности и силу. Денационализация, детерриториализация и транс­национализация экономики и государства порождают и углубляют упадок легитимности, а также дилемму демократии в глобальную эпоху. С одной стороны, демократическая легитимация привязана к национальному государству в его парламентарном устройстве, с дру­гой — новая мировая политическая властная метаигра побуждает к пересмотру дефиниции господства и политики в транснациональ­ном пространстве, причем как в области экономики, так и в области политики. В той мере, в какой центральные акторы возникающего мирового общества покидают национальное пространство демокра­тической легитимности, господство де-демократизируется, а потому коллективно обязательные решения в транснациональном простран­стве принимаются и исполняются без одобрения суверена. В проти­воположность этому самоопределение и участие мыслящих и дея­тельных людей приобретает в мире все большую ценность. Демон­таж демократии и претензия на демократию растут и противоречат друг другу все более открыто, усиливают и ускоряют упадок легитим­ности господства.

Мобилизация и формирование мировой общественности не уда­ется «одиночкам» ни отдельных государств, ни мировой экономики. Стратегии работы с мировой общественностью образуют поливалент­ную (но в своих властных ресурсах одновременно ограниченную) мо­нополию сетей акторов экологических, женских, правозащитных, по­требительских движений.

На чем базируется контрвласть адвокатов глобального граждан­ского общества в отношении к капиталу, самого себя уполномочиваю­щему и легитимирующему? НПО — какими бы многообразными, неско-ординированными и противоречивыми сами по себе они ни были — располагают глобальной гражданской силой, поскольку могут побить концерны их собственным оружием. У бесстрастной логики абстракт­ных рынков много акторов. И это не только собственники, т. е. ак­ционеры, не только менеджеры, банки или наднациональные фи-

правлению без правительства (англ.).

ГЛАВА vi. СТРАТЕГИИ ДВИЖЕНИЙ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

нансовые организации. Нельзя упускать из виду и глобального клиента, который захватывает все большую власть. Подобно капиталу, он рас­полагает глобальной властью «нет», не-покупания. Подобно капиталу, политический потребитель может использовать политику «нет» как рассчитанные побочные последствия экономических действий, т. е. бес­контрольно и с незначительными собственными издержками. Короче говоря, забастовка потребителей является средством контрвласти без средств контрвласти.

Сторона капитала повсеместно отдана на произвол политизиро­ванному глобальному клиенту. В каком-то смысле политический по­требитель мстит государству. Точно так же как транснациональный капитал ломает власть территориализированных государств полити­кой «нет», политический потребитель ломает власть транснациональ­ного капитала тем, что он покупает не тот, а другой продукт.

Острота оружия не-покупания, однако, притупляется в связи с труд­ностью организовать не-покупание не-членами (ибо это и есть потре­бители) на продолжительное время. Это предполагает наличие ин­формационных систем, работу с общественностью, символическую медийную политику, наличие объективной информации и т. д. Кроме того, сопротивление потребителей, намеренный провал на выборах новых князей менеджмента и их мировой политики капитала с помо­щью не-покупания, выполняющего роль своеобразных бюллетеней для голосования, рушится в тот момент, когда медийная обществен­ность переходит к следующей теме.

Но как раз то, что делает это оружие таким ненадежным, сообщает ему действенную силу, охватывающую все национальные границы и континенты. Не-члены, будучи однажды организованными и ин­формированными о сетях, могут наносить удары повсюду в мире и та­ким образом сводить на нет транснациональную власть концернов.

Неправительственные организации, возможно, способны оспари­вать новые платья, новые источники легитимности у новых королей концернов: ведь экономика порождает глобальные побочные послед­ствия, которые подвергают опасности основы жизни человечества и основы легитимности «автономных» решений капитала.

В этом смысле адвокатские движения глобального гражданского об­щества суть защитники, творцы и судьи глобальных ценностей и норм. Они создают и обостряют восприятие одновременно повседневных, локальных и глобальных ценностей, раздувая общественные страхи, подогревая возмущение мировой общественности по поводу скандаль­ных нарушений норм, причем на конкретных примерах — будь то эко­логические скандалы (когда они наезжают на концерны, застигнутые

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

in fl agranti 2), трагические, потрясающие мировую совесть биографии людей, подвергшихся пыткам. Они атакуют преступников, средствами правдивой информации запуская (в идеальном случае) перед глазами мировой общественности судебное разбирательство, на котором они являются одновременно обвинителями, мировой общественностью (читай: потребителями) и судьями. А затем они могут и должны непо­средственно приводить в исполнение свой приговор с безграничной легкостью не-покупания. Но эти контрдвижения и движения сопро­тивления сталкиваются (помимо названных) еще с двумя проблемами. Во-первых, не существует четко обозначенного врага, против которого можно сорганизовать конфликт. Во-вторых, нет ясного языка кон­фликта, налицо как бы вавилонское смешение конфликтных языков — экологического, правозащитного, феминистского, религиозного, на­ционалистского, профсоюзного, ксенофобского. Иными словами: не существует космополитического языка конфликтов.

Является этот внутренний плюрализм адвокатской контрвласти стратегическим недостатком или преимуществом? Верно скорее всего последнее, поскольку таким путем затрудняется внешняя, централист-ская инструментализация.

Эта «власть общественности» адвокатских движений является спе­цифической, поскольку она публично мобилизует и создает ресурсы ле­гитимации, т. е. порождает производство, распределение и стратегическое использование информации. Но особые властные рамки и ресурсы ад­вокатских движений заключаются не в использовании информации как таковой, а в подготовке мировой общественности для восприятия ин­формации. Иными словами, целенаправленное стратегическое соче­тание информации и легитимации как стратегия работы с мировой общественностью определяет позицию адвокатских движений во вла­стном треугольнике со стратегиями капитала и государства. Власть легитимационного ресурса «информация» измеряется не самой ин­формацией, но упадком легитимности транслегального господства пре­жде всего мировой экономики и государств. Таким образом, стратегия работы с общественностью, применяемая адвокатскими движениями, с помощью информационных булавочных уколов драматизирует и вы­водит на сцену скандальное противоречие между максимизацией и де-легитимацией транслегального господства.

Эти признаки «власти» транснациональных движений, распо­лагающей только информацией и легитимностью, могут казаться исчезающе малыми по сравнению с экономическими, политиче-

с поличным (лат.).

ГЛАВА vi. СТРАТЕГИИ ДВИЖЕНИЙ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

скими и военными властными средствами других глобальных акто­ров. И в самом деле: адвокатские движения не используют трансле­гальное господство; они инструментализируют «только» их противо­речия. Так, адвокатские движения не могут практиковать политику свершившихся фактов, принимать коллективные обязательные реше­ния ни в национальном, ни в глобальном пространстве. Они не распо­лагают ни экономической, ни политической властью. Считается даже, что их собственная легитимность всегда под сомнением. Как таковые, они не избираются, не назначаются, но занимают пост самоназначен­ных адвокатов, которые постоянно должны заботиться о легитимно­сти своих информационных действий с помощью самих этих дейст­вий и укреплять ее на общественном перекрестном допросе.

Именно это напряжение между самоавторизацией, делегитима-цией государственных и мировых экономических акторов, а также самолегитимацией собственной адвокатской практики определяет внутреннюю противоречивость и обусловленные ею границы адво­катских стратегий общественности. Отсюда становится ясно, что власть акторов мировой общественности и стратегий работы с ми­ровой общественностью возникает не из них самих (или, во всяком случае, только частично), но в существенной мере из легитимацион-ного вакуума, в условиях которого к началу Второго модерна прини­маются глобальные, «коллективно» обязательные решения. В этом смысле мы хотим запросить адвокатские движения относительно их властного базиса и различить капитал легитимности и три типа стратегий — драматургии риска, демократизации, космополитизации, на­правленных на создание транснациональной или даже глобальной общественности.

1. КАПИТАЛ ЛЕГИТИМНОСТИ И ЕГО НЕКОНВЕРТИРУЕМОСТЬ

Важным источником власти адвокатских стратегий общественности является прежде всего то, что они организуются в форме трансна­циональных сетей акторов, т. е. становятся участниками и даже своего рода виртуозами новой транснациональной властной игры. С одной стороны, они в состоянии сталкивать своих противников в мировой политической силовой метаигре, т. е. государства и концерны, скола­чивая тематические коалиции и создавая провокативные конфрон­тации; с другой — располагают ресурсом власти, который, с точки зре­ния классической международной политики, таковым не является: они не располагают ни государственной, ни рыночной властью, но только властью легитимационной. К примеру, властные возможности

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

бойкотов и глобальных движений потребителей увеличиваются при следующих условиях:

- легитимационная хрупкость рынков: рынки предполагают наличие доверия общественности и потребителей (две категории, которые едва ли можно разграничить), а потому зависят от восприятия, т. е. от легитимации;

- поскольку разница между доходами и расходами предприятий зави­сит не только от глобализации производства, но и от глобализации потребления, т. е. от обеспечения и контроля за глобальными рын­ками сбыта, хрупкость легитимности является ахиллесовой пятой концернов мирового рынка и концернов великих держав;

- это тем более справедливо, что легитимность не продается.
Пьер Бурдьё (Pierre Bourdieu) различает экономический, образова­
тельный и социальный капитал. Его центральный тезис: «экономиче­
ский капитал может быть переведен в капитал образования и социаль­
ный капитал, и наоборот». Как мне кажется, Бурдьё незнаком с поня­
тием «капитал легитимности», который я ввожу здесь применительно
к силовой метаигре между государством, капиталом и социальными
движениями. Для капитала легитимности действует принцип, противо­
положный теории Бурдьё, — принцип не-конвертируемости экономиче­
ского капитала в капитал легитимности. Этому противоречат расходы
мировых концернов на рекламу в СМИ. Но распространенное мнение,
что с помощью полосных рекламных объявлений на глянцевой бумаге,
в ежедневных газетах или рекламных клипах на телевидении можно за­
воевать доверие общественности и потребителей, которое затем снова
утрачивается из-за известий о рисках («яд недели»), относится к наив-
ностям, характерным для этой отрасли, что уже давно известно специа­
листам. Иногда благодаря соответствующей рекламной кампании дос­
тигается обратный результат: кто рекламирует, тот что-то скрывает!

Именно этот капитал легитимности позволяет адвокатским сетям использовать факты или даже настоять на новых целях и категориях, противодействуя куда более могущественным организациям и пра­вительствам. В этом смысле адвокатские стратегии и сети не только влияют на результаты и решения, но и приспосабливают понятия и рамки восприятия для общественных дискуссий. Вследствие этого в сетях речь идет не только о моральных предпринимателях, но о ка-тегориальных предпринимателях. То, что казалось немыслимым, ста­новится само собой разумеющимся (образец — головокружительная карьера экологической критики). Однако нередки случаи, когда про­ведение в жизнь определенных принципов становится одновременно самоустановленным масштабом их неудач. Так, в качестве выдающегося

ГЛАВА vi. СТРАТЕГИИ ДВИЖЕНИЙ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

успеха конференции в Рио-де-Жанейро в 1992 г. восхвалялся выдвину­тый там принцип предосторожности. Принцип 15 Декларации Рио-де-Жанейро предписывает: «В тех случаях, когда существует угроза серь­езного или необратимого ущерба, отсутствие полной научной уверен­ности не используется в качестве предлога или отсрочки принятия эффективных, с точки зрения затрат, мер по предупреждению ухудше­ния состояния окружающей среды». Но если приложить этот масштаб к политике, проводившейся после этого (например, в области генети­чески модифицированных продуктов питания), то нужно констатиро­вать почти полный провал усилий адвокатских движений.

Иными словами: транснациональные адвокатские сети и страте­гии должны пониматься как созданное политическое пространство, в котором дифференцированно позиционированные акторы приоб­ретают и используют находящийся под угрозой «капитал легитимно­сти» в контригре с акторами государства и мирового рынка.

Принцип не-суверенитета — эта власть сетей, основанная только на легитимности, вытекающая, кроме того, из принципа, противо­положного принципу (интер) национального суверенитета. Прак­тика адвокатских движений зиждится на принципе не-суверенитета государств (или концернов) в ключевых проблемах человечества, та­ких как охрана окружающей среды, опасности, исходящие от тяжелой техники и мировой экономики, права человека, гражданские права, глобальная бедность. Считается, что для государств и негосударствен­ных акторов легитимно и необходимо вмешиваться в так называемые внутренние дела других государств.

Иначе говоря, капитал легитимности, который приобретен в кон­кретных действиях, но разыгрывается в противостоянии националь­ным и мировым экономическим эгоизмам, предполагает видение кос­мополитической ответственности, которая распространяется за нацио­нальные границы и разрушает их.

Может показаться, что государства блокируют кооперацию с адво­катскими сетями, чтобы оказать давление на другие государства в во­просах прав человека и охраны окружающей среды. Но это не так. Любопытно, что адвокатским движениям удается вырабатывать стра­тегию кооперации с другими странами и между ними, чтобы оказать давление на другие государства (подобно тому как они оказывают ле-гитимационное давление на действия иных государств в коалициях с мировыми концернами). Так, национальное вмешательство некой группы может быть блокировано на уровне нации, но становится ус­пешным, если этой группе удается сконструировать транснациональ­ную коалицию активистов, государств и концернов, которые преодо-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

леют национальное сопротивление. Таким образом, не в последнюю очередь это сколачивание коалиций и создание конфронтаций, ми­нуя границы государств и концернов, превращает бессилие страте­гии, опирающейся лишь на ресурс легитимности, в реальную силу.

И наконец, капитал легитимности, а значит, и власть адвокатских движений, зиждится на том, в какой мере они способны превращать правдивость как таковую в политический фактор. Информирование о фактах или об открытии фактов не является само по себе полити­ческим действием. Напротив: тот, кто проводит политику с фактами на руках, т. е. драматизирует факты для достижения определенных по­литических целей, вызывает подозрение, что он является представи­телем чьих-то интересов. И здесь в силе утверждение, что если адво­катские движения обнародуют факты (например, о нарушении прав человека в какой-то стране, об опасности определенных форм произ­водства, о наличии яда в продуктах питания), то свою власть они чер­пают не из этой работы над фактами, но из того, что эти факты власть имущими — государствами и концернами — систематически замалчива­ются и отрицаются. Но в мире, где с фактами обращаются принципи­ально по своему усмотрению, сам простой факт может представлять угрозу для власть имущих.

Таким образом, налицо пропагандистские искусства транслегаль­ного господства, которые придают политическое значение обнаруже­нию фактов и информированию о них, превращая их в фактор власти. Там, где лгут принципиально, а не время от времени, говорящий о том, как обстоят дела на самом деле, становится опасным. Состояние миро­вого общества риска позволяет сделать такое допущение: власть лжет — государства и концерны обращаются с истиной стратегически, т. е. за­тушевывают те факты, которые им вредят, и пропагандируют те факты, от которых ожидают выгоды во властно-стратегическом отношении.

Поэтому НПО могут предоставлять в распоряжение другим госу­дарствам, международным организациям и концернам надежную ин­формацию, которая ставит под удар положение отдельных государств или концернов. Их капитал легитимности зиждится на их длитель­ной правдивости в качестве производителей надежной информации. Они подвергают опасности самих себя, если, подобно их оппонентам, ис­пользуют факты, чтобы осуществить свои цели, связанные с отдель­ными концернами или государствами, либо добиться финансирова­ния от спонсоров и членов этих организаций.

Роль независимых корреспондентов, сообщающих о замалчивае­мых фактах, легитимирует адвокатские движения. В той мере, ка­кой они становятся рутинными, профессиональными глашатаями

ГЛАВА vi. СТРАТЕГИИ ДВИЖЕНИЙ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

фактов, моральными предпринимателями в области фактов, толкую­щими о предустановленной гармонии между собственными интере­сами и истиной, они проматывают свой капитал легитимности.

В этом противоречие, от которого адвокатским движениям трудно избавиться. С одной стороны, они вынуждены драматизировать инфор­мацию; с другой — ставят тем самым под вопрос серьезность их работы с фактами, составляющими основу их легитимности. Поэтому выявле­ние и адвокатская презентация фактов перед национальной и трансна­циональной общественностью суть эквилибристика на канате, в кото­рой балансиром служат принципы адвокатских сетевых движений.

2. СТРАТЕГИИ ДРАМАТУРГИИ РИСКА

Наоборот, адвокатские стратегии базируются на коллективно выяв­ляемой неправдивости государств и концернов или их информацион­ной политики. Разрыв между фактической реальностью и публичной самопрезентацией делает делегитимационную стратегию эффектив­ной для адвокатской деятельности. Адвокатские кампании являются успешными в тех странах, где усвоен либеральный дискурс, причем в масштабах, позволяющих социальным движениям изучать и обри­совывать этот разрыв между притязаниями и практикой.

На это в первую очередь направлены стратегии драматургии риска. Адвокатская методология — порождать готовность к изменению, вне­дряя факты в общественное сознание, — находит удачное поле деятель­ности в обнаружении и критическом анализе разрыва между провоз­глашенной концернами (и правительствами) безопасностью и ощущае­мыми рисками, неуверенностью и страхами потребителей. Причем контрвласть адвокатских движений, как было сказано, не в последнюю очередь является результатом рыночного резонанса. Стратегия риска, обнаруживая неконтролируемость глобальных рисков, одновременно порождает неконтролируемость глобальных рынков. Таким путем эконо­мически разоблачается дефицит легитимности мировых экономиче­ских акторов, поражая их наиболее уязвимое место — при обеспечении глобального сбыта как предпосылки получения прибыли.

Глобальный конфликт риска, разгоревшийся вокруг генетически модифицированных продуктов питания — этой пищи Франкенштейна, как ее окрестили в Великобритании, — наглядно показывает, почему в условиях ненадежности даже могущественным производителям генно-инженерной продукции в Европе, а затем и в США пришлось пойти на (временное) отступление: никто — ни сторонники, ни кри­тики — не знает, какими будут последствия. Из-за победы генной инже-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

нерии все оказались вынужденными принимать недопустимые реше­ния, влияющие на выживание, не будучи в состоянии научно обосно­вать эти решения. Фактически речь идет не о просчитываемом риске, но о непросчитываемой ненадежности. Мы имеем дело с динамикой, в которой прирост научного знания часто ведет не к безопасности, но к усилению когнитивной неуверенности и нормативной ненадеж­ности. Так, биореволюция все больше раскрывает пространство дей­ствий, бросающих вызовы новым констелляциям решений и рисков, ибо с появлением технического знания, расширяющего наш доступ к внешней и внутренней природе человека, на повестке дня появля­ются когнитивные и нормативные проблемы.