Константин БАЛЬМОНТ 4 страница

Думается, можно нисколько не сомневаться, что Пушкина ноосферные видения посещали очень и очень часто, начиная с лицейской скамьи. Будьте уверены, поэт прекрасно знал, что ему привиделось в счастливой юности, когда отнюдь не метафорически писал впоследствии в “Евгении Онегине”:

В те дни в таинственных долинах,

Весной, при криках лебединых,

Близ вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

Он ведь, действительно, наяву видел эту Музу, особым внутренним зрением ощущал ее присутствие, чувствовал, как под воздействие энергетических токов пробуждалось в нем творческое вдохновение — божественный дар ноосферы.

Предпринимались попытки заменить неудачный современный термин “физический вакуум” и его не менее неудачный философский коррелят “ничто” еще более неудачным древним понятием мэон (от греч. слова, означающего “несуществующее”, “небытие”). Неконструктивность такого предложения объясняется тем, что что вообще отбрасывает первичную материальную среду как реальность. Ибо смысл понятия мэона, введенного в научный оборот Платоном, предполагает не объективно существующую (но пока что не известную реальность), а некоторый концептуальный и в действительности недосягаемый фантом, означающий то, чего вообще нет в мире и чего лишь страстно желает душа. Тем не менее, известный исследователь космистской проблематики профессор Лонид Васильевич Лесков предложил употреблять вместо прижившегося термина “вакуум” архаическое понятие “мэон” и на данной основе разработал мэон-биокомпьютерную модель Мироздания. Опираясь на работы предшественников — Н.И. Кобозева, М.В. Волькенштейна, Ю.Н. Бабаева, Ю.А. Баурова, Н.А. Козырева, В.В. Налимова и др. — и давая как бы их метафизическое обобщение, автор считает, что “нереальный” мэон является носителем информационного потенциала и может использоваться для создания принципиально нового канала космической связи.

Большинство людей во все времена склонны были считать звездный мир хаотической и косной структурой небесных тел. В действительности же Мироздание — это не Хаос, а Космос — удивительно стройная и эстетически продуманная целостность. Каждая галактика, звездная или же планетная система живут живут особой жизнью, черпая энергию жизни в Великом Целом и одновременно подпитывая его за счет собственных ресурсов. Здесь нет ничего лишнего и случайного. Просто мы очень мало знаем, можно даже сказать: мы почти ничего не знаем. Остается одно: ни на минуту не забывать: био сфера — это жизненный и живой аспект Вселенной, ноо сфера, соответственно, — разумный. И то и другое, находясь в неразрывном взаимодействии с высшими космическими силами и являясь, в конечном счете, производными от них, обусловливают и жизнь каждого отдельно взятого человека, и любой общественной структуры — в их проекциях в настоящее, прошлое и будущее.

Таким образом, Живая Вселенная — это не метафора. Это — сама суть Мироздания. Но за Жизнью неизбежно следует Разум, и в бесконечном Космосе они слиты воедино. Данный незыблемый тезис, давно установленный на эзотерическом и интуитивном уровне, ныне все чаще получает и естественнонаучное подтверждение. Одним из последних впечатляющих аргументов в пользу разумности Космоса явились математические расчеты и их теоретическое обоснование, произведенные Владимиром Александровичем Лефевром, в прошлом нашим соотечественником, ныне профессором Калифорнийского университета в г. Ирвайне. Им была выдвинута дерзновенная гипотеза “космических субъектов”, наделенных — не больше, не меньше — совестью, чьи эмоциональные переживания с помощью систем математических пропорций, соответствующих законам музыкальной гармонии.

Обработав на ультрасовременном компьютере весь доступный ему массив астрономических данных, В.А. Лефервр выявил среди многих миллионов космических объектов один — “музыкальный”, отвечающий сформулированным критериям. Это двойная звезда SS433, состоящая из двух компонентов: один — обычный звездный гигант, другой — компактный плазмоид, неизвестного происхождения, вытягивающий из первого вещество, которое образует вокруг “звездного вампира” диск. Вот эта необычная космическая система и излучает музыкальные гаммы. Как пишет автор смелой гипотезы: “...SS433 может представлять собой гигантский космический монумент, исполняющий посредством спектральных линий “гимн” создавших его существ”.

В целом это вполне соответствует древнейшим представлениям о Космосе как источнике не только разума, но и музыкальной гармонии. Еще Пифагор учил о музыке космических сфер. Древние мыслители Востока также говорили о космической сущности музыки и ее влиянии на структуру Космоса.

Стройная и последовательная теория о космической природе музыки существовала в Древнем Китае. В известном памятнике “Люйши чунцю” (III в. до н.э.) говорится о космогоническом процессе, порождающем первозвук, который возникает при образовании неба и земли, возникновении Космоса из Хаоса. При этом звук, или звуки, рождающиеся в самый момент космогенеза, а затем сопутствующие каждому новому циклу космического времени, гармоничны с момента своего зарождения, образуя мелодию и музыку. Телом же музыки является космический эфир.

То, что догадки древних мыслителей являются не игрой воображения, а глубинной закономерностью природы, — продемонстрировали совсем недавно ученые Института прикладной математики имени М.В. Келдыша Российской Академии наук. С помощью математического моделирования они доказали, что генетический код любого существа и растения можно вокализировать в звуковом диапазоне и каждое “споет” свою неповторимую “песню”. В самом деле, при желании нетрудно представить молекулу ДНК как своего рода “нотный знак”. В таком случае уникальное для каждого вида расположение таких “нот” в хромосоме дает неповторимую “нотную запись”. Ну а дальше, как говорится, — дело техники, позволяющей воспроизвести соответствующую мелодию и дать возможность каждому желающему услышать, как “поют” огурцы, фиалки, сосны, пауки, сороконожки, рыбы, змеи и т.д. и т.п.

Величайший русский композитор конца XIX — начала ХХ веков Александр Николаевич Скрябин (1872—1915) (рис. 22) считал, что музыка пронизана космическим звучанием и что посредством музыки человек способен проникнуть в глубочайшие тайники Космоса. Естественно, Музыка и разум Космоса неизбежно отображаются в гармонии и разумности человеческого бытия. Космическая музыка и космический экстаз Скрябина (наиболее ярким выражением которого явилась гениальная “Поэма экстаза”, написанная в 1907 году) опирались на прочный фундамент философского космизма. Он постоянно и углубленно размышлял над данным вопросом. После смерти композитора были опубликованы его заветные философские мысли, составившие объемистую тетрадь (см.: Русские пропилеи. Т 6. М., 1919), с тех пор ни разу полностью не переиздававшиеся. Скрябин как никто другой явственно осознавал космическую предопределенность музыкального творчества в целом и своего в частности. “Я апофеоз мироздания, я целей цель, конец концов”, писал автор “Прометея”, мечтавший переложить свои произведения со звуков на свет, создать синтетическую светомузыку. Он точно наяву (а не во сне) ощущал ноосферные каналы (хотя термин “ноосфера”, естественно не употреблял), по которым транслируется миру людей объективная полифония Космоса во всем своем многообразии:

“...Вы, звезды, молнии моего взора, ты, солнце моего блаженства, — вы пространственные выразители моих временных ощущений. Так говорю я, погруженный во время, отрешившийся от пространства. <...>

Мир — множество моих взлетов, моих ласк. Вы чувства терзанья, сомнения, религия, искусство. наука, вся история вселенной, вы — крылья, на которых я взлетел на эту высоту, но вы не более как крылья, вы мое возбуждение, моя ласка, игра моего каприза. <...>

Познать мир значит познать природу свободного творчества”.

Прозаические космистские откровения перемеживаются с космической поэзией. Скрябин сам писал стихик своим произведениям:

Когда звезда моя пожаром разгорится

И землю свет волшебный обоймет,

Тогда в сердцах людей огонь мой отразится

И мир свое призвание поймет...

Внутреннюю музыку Космоса постоянно ощущал и Циолковский. Опираясь на теорию предустановленной гармонии Лейбница, он считал последнюю одним из важнейших каналов постижения закономерностей Вселенной. Рассмотрению данной проблемы была посвящена специальная работа “Первопричина”, написанная Калужским Сократом в 1918 году и опубликованная лишь спустя восемьдесят лет. Здесь Циолковский распространяет гармонию и на моральную сферу, считая Космос, в соответствии с фундаментальными установками своего мировоззрения, источником не только Красоты, но и Добра:

“Жизнь, в общем, блаженна в Космосе, только мы об этом не знаем и не догадываемся. Знает ли червяк про голубое небо, со светлыми звездами, про яркое солнце, про красоту природы, жизнь и запах цветов! доступны ли ему умственные интересы? Вот также и мы подобны этим червям, кишащим в навозе и не постигающим величайшую благость первопричины”.

Музыка и песнопения способны не просто гармонизировать мысли и чувства, но и пробудить внутреннюю энергию, мобилизовать волю и силы для активного практического действия. Не потому ли народы, сохранившие культуру хорового пения, демонстрируют удивительную сплоченность и незыблемость традиций? Испокон веков музыка и песни использовалась также для поднятия воинского духа. Особую роль играют государственные гимны, революционные марши, общепризнанные патриотические песни, способные всколыхнуть или дисциплинировать огромные массы людей, поднять их великие деяния. Немеркнущим образцом здесь может служить французская “Марсельеза”. Созданная в 1792 году за одну ночь Руже де Лилем, она с быстротой молнии распространилась по всей стране, сплотила народ перед смертельной угрозой иностранной агрессии, сделалась национальным гимном, окрылила миллионы людей — от наполеоновских солдат и маршалов до пролетариев всех стран — и по сей день наглядно показывает космоэнергетические возможности музыкального произведения, к тому же сочетающегося с пением. В свою очередь, революционный энтузиазм, который, как огонь в степи, разом охватывал народные массы в разные века и в разных странах, лучше всего и достаточно наглядно демонстрирует положительное энергетическое воздействие ноосферы на людей.

Для творчески одаренных личностей музыка Космоса подчас получала словесное выражение, сливаясь с поэтическими или иными озарениями. Подобным образом, к примеру, слышал музыку сфер (включая и ноосферу) Александр Блок. В мемуарах современников сохранились личные признания поэта, которые они расценивали как сверхъестественный, нечеловеческий феномен. Известный критик и исследователь фольклора Евгений Васильевич Аничков (1866—1937), близко знавший Блока, так и назвал его — “нечеловеческий человек”. Алексей Михайлович Ремизов (1877—1957), активно общавшийся с Блоком во время создания поэмы “Двенадцать”, протокольно конкретизировал свои впечатления:

“Блок был вроде как не человек. < …> Блок слышал музыку. И это не ту музыку — инструментальскую — под которую на музыкальных вечерах любители, люди сурьезные и вовсе не странные, а как собаки мух ловят, нет, музыку…

Помню, после убийства Шингарева и Кокошкина говорили мы с Блоком по телефону — еще можно было! — и Блок сказал мне, что над всеми событиями, над всем “ужасом” слышит он — музыку, и писать пробует. А это он “Двенадцать” писал.

И та же музыка однажды, не сказавшаяся словом, дыхом своим звездным вывела Блока на улицу с красным флагом — это было в 1905 г. <...> В каком вихре взвихрилась его душа! на какую ж высоту! И музыка — “Я слышу музыку! ” — повторял Блок. И одна из музыкальнейших русских книг “Переписка” Гоголя лежала у него на столе. <...>

У Блока не осталось детей — к великому недоумению и огорчению В. В. Розанова! — но у него осталось больше, и нет ни одного из новых поэтов, на кого б не упал луч его звезды.

А звезда его — трепет сердца слова его, как оно билось, трепет сердца Лермонтова и Некрасова — звезда его незакатна...”

В те великие минуты Блоку слышалась музыка революции! Ее дыхание он ощущал каждой клеткой, всеми фибрами души. Ее энергия передавались его поэзии, материализовывались в виде чеканных строк бессмертной поэмы. Революция на какое-то время стала его Прекрасной Дамой. Он видел ее также отчетливо, как крылатую Богиню Победы, воспарившую над охваченными революционным энтузиазмом массами на знаменитом барельефе Франсуа Рюда, что навечно запечатлен на Триумфальной арке в центре Парижа (рис. 22-а). Воистину материализовавшийся образ ноосферного видения! Не под его ли воздействием Блок напишет в знаменитой статье “Интеллигенция и революция” конкретизирует: “А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию”.

Звездный час гения и чувство творческой (читай — ноосферной) окрыленности прекрасно выразила поэтесса Мария Петровых (1908—1979):

…Но внезапно в спине разверзаются крылья

И взмывают, и рвут и колышут простор.

То летит, не касаясь багрового снега

Орошенная жгучими звездами ночь,

Это крылья, раздуты дыханием бега,

Задевают о звезды и гонят их прочь.

* * *

Экстаз достигается и композиторами, и поэтами, и учеными в моменты наивысшего творческого вдохновения. Всякое творчество по природе своей космично. Всестороннее философское обоснование данный тезис получил в фундаментальных работах русских мыслителей-космистов и, в частности, в трактате Николая Александровича Бердяева (1874—1948) (рис. 23), который так и называется — “Смысл творчества”. По Бердяеву, только “Космос есть истинно сущее, подлинное бытие”, человек космичен по своей природе, а как Микрокосм он — вообще“основная истина, предполагаемая самой возможностью познания”. Согласно гносеологическому кредо философа, Вселенная может входить в человека и творчески осваиваться им потому, что в человеке есть весь состав Вселенной, все ее силы и качества:

“Человек познавательно проникает в смысл Вселенной как в большого человека, поддается его творческому усилию как малой Вселенной, как Микрокосму. Человек и Космос меряются своими силами как равные”.

Но равенство это призрачно. В конечном счете Бердяев приходит к идее “языческого космоцентризма”, согласно которой человек, страдающий от давящего механизма природы, хочет “вернуть себе Космос”, возвратить его “внутрь человека”, пытаясь таким образом упорядочить универсальные законы Вселенной и преобразовать их в собственный творческий потенциал. Бердяев не пользуется терминами “биосфера” и “ноосфера”, как бы интуитивно предчуствует их, целиком и полностью погруженный в био- и ноосферную проблематику. В душе людской разворачивается воистину вселенская драма: на сцене — диалектическое борение человеческого духа с Мировой душой, и в результате человек оказывается побежденным. Слияние с космической жизнью не освобождает личности, а растворяет и уничтожает ее. Меняется форма рабства, что имеет роковые последствия и в социальной жизни — в отношениях личности и общества. Бердяев интуитивно угадывал трагизм любой творчески одаренной личности, бросающей вызов Космосу: она жаждет подчинить Вселенную, но оказывается поверженной. Эвристический пессимизм Бердяева несколько уравновешивается более оптимистичной космистской онтологией, где отношение человека к Космосу определяется тем, что, будучи Микрокосмом, он заключает в себе сам Космос и всю историю. Человек не может быть частью чего-то, он всегда — целое. При этом центральное положение человека в Космосе определяется не астрономически, а исключительно духом.

Оригинальной в трактовке Бердяевым творческого процесса представляется и концепция “космического прельщения”, представляющая собой жажду слияния души с космической жизнью, с материнским космическим лоном (а Женское начало, по убеждению философа, является определяющей силой космогенеза). Сливаясь с ним или — что то же самое — с матерью-землей, субъект любого творчества освобождается от оков коллективизма, тирании безликой массы и обретает неограниченную свободу. Провозгласив космичность творческого процесса, Бердяев сформулировал целую программу соединения индивидуума и “человеческой общественности” с Мировым целым, включающую и творческое отношение к космической жизни, и решение космических производственных (!) задач, и выработку космического мироощущения, и формирование космически-углубленного сознания.

Космизм творческой личности, а значит и ее неразрывную связь с ноосферой интуитивно ощущали многие поэты и писатели, к примеру, крупнейшие представители русского “Серебряного века” — Вячеслав Иванович Иванов (1866—1949) (рис. 24) и Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) (1880—1934) (рис.25).

“Гений, — писал Вячеслав Иванов в эссе “Спорады”, — глаз, обращенный к иной, невидимой людям действительности и, как таковой, проводник и носитель солнечной силы в человеке, ипостась солнечности. Солнце поднимает растение сверху, влага растит его снизу: таково отношение гения и таланта к творчеству”. Другими словами, гениальность — космическое начало. Но космическая предопределенность — удел отнюдь не одних только гениев:

“Вид звездного неба пробуждает в нас чувствования, несравнимые ни с какими другими впечатлениями внешнего мира на душу. Мгновенно и всецело овладевает это зрелище человеком и из предмета отчужденного созерцания неожиданно становится его непосредственным внутренним опытом, событием, совершающееся в нем самом”.

Поэт дал свою расшифровку космического сопереживания. Вселенское всеединство преломляется в человеческой душе в формах: покоя и движения; полета, или падения, и остановки, текущего и пребывающего, пустынности и присутствия, рассеяния и соединения, одиночества и соотношения с отдаленнейшим, умаления и распространения, ограниченности и раздвинутости в беспредельное, разобщенности и связи. В этом наглядном противоположении и одновременно — в ощутительном согласии и созвучии утверждаются в человеческой монаде Макрокосм и Микрокосм как неразрывное мировое единство. Внушения звездного неба есть внушение прирожденной и изначальной связанности нашей со всем, как безусловного закона нашего бытия. На языке звезд говорит в человеческом сердце Высший закон. И если пытливый человек задается вопросом: “Зачем он облекся в эти перепутавшиеся огненными космами мировых орбит пространство и время? ” — он неизбежно приходит к постижению мировых первоначал и всеединства. А Дух Макрокосма, “озирая себя бесчисленными своими очами”, как бы говорит каждому человеку: “Ты — это и есть я”.

Интересна и самобытна трактовка Вячеславом Ивановым и процесса “вхождения” в ноосферу (как бы мы сегодня сказали). Он называет мистическое познание ночным; суть его как сакровенной тайны Мироздания заключается в Любви, или “Эросе соборности”, через который человек восходит к “Я” Макрокосма — к Богу. Противостоит такому ночному мистическому знанию голый эмпиризм и чистый рационализм — как знание дневное. Чтобы познать реальность и ее глубинные закономерности необходим синтез ночного и дневного знаний: мы должны зажечь в ночи звезды и воспломенить солнечный факел своего сердца.

Продолжение темы — в многочисленных стихотворениях, где поэт пытался одновременно заглянуть и в глубь “пламенеющего сердца”, и в бесконечную даль звезд, и в ноосферную бездну с тем, чтобы с помощью творческой интуиции постичь самую сокровенную тайну Мироздания:

Разверзнет Ночь горящий Макрокосм, —

И явственны небес иерархии.

Чу, Дух поет, и хоровод стихии

Ведут, сплетясь змеями звездных косм.

И Микрокосм в ночи глухой нам внятен:

Мы слышим гул кружащих в нас стихий

И лицезрим свой сонм иерархий

От близких солнц до тусклооких пятен.

Есть Млечный Путь в душе и в небесах,

Есть множество в обеих сих вселенных.

Один глагол двух книг запечатленных.

И вес один на двойственных весах.

Есть некий Он в огнях глубин вявленных;

Есть некий Я в глубинных чудесах.

Вячеслав Иванов был одним из тех символистов, кто вслед за Александром Блоком перенес анализ ноосферных аспектов Космоса на выявление особенностей русской души и русского ума:

Своеначальный, жадный ум, —

Как пламень, русский ум опасен:

Так он неудержим, так ясен,

Так весел он и так угрюм.

Подобный стрелке неуклонной,

Он видит полюс в зыбь и муть;

Он в жизнь от грезы отвлеченной

Пугливой воле кажет путь.

Как чрез туманный взор орлиный

Обслеживает прах долины,

Он здраво мыслит о земле,

В мистической купаясь мгле.

Андрей Белый подходил к решению проблемы единства Макро- и Микрокосма по-разному, в том числе и семантически, то есть по существу с точки зрения ноосферной явленности сознанию индивида Мироздания во всех его ипостасях:

“Появление Макрокосма в развеянном микроскопическом мире есть знак; < …> Макрокосм, к нам спустившийся, не обычная эмпирия, он есть эмпирей, или страна существа, обитающего под коростой понятийной мысли, где нет ни материи, ни мысли, ни мира в ветшающем смысле. < …> Макрокосм проступает во всем; передвигаются всюду пороги сознания к истокам познаний, где древним хаосом запевают в нас “физики”: Анаксимандр, Гераклит…”

Ноосферно-космические мотивы красной нитью проходят через все творчество Андрея Белого — от первых поэтических и прозаических публикаций до произведений, подводящих итог его бурной и переполненной противоречиями жизни. Космическая напряженность, передаваемая через ноосферу, особенно усиливалась в пору грозных испытаний в России. В предчувствии первой русской революции поэт писал в повести “Возврат” (название навеяно излюбленной символистской темой “вечного возвращения”), входящих в цикл прозаических симфоний, где скучной логике и бессмысленности обыденной повседневности противопоставляется неисчерпаемая новизна космического и ноосферного бытия:

“Ему казалось, что Вселенная заключила его в свои мировые объятия. < …> Все опрокинулось вокруг него.

Он светился над черной бездной, в неизмеримой глубине которой совершался бег созвездий.

Его тянуло в эти черные, вселенские объятия. Он боялся упасть в бездонное…”

Но и на бренной Земле оставалось немало места для космически-одержимых пассионариев:

Мир — рвался в опытах Кюри

Атомной, лопнувшею бомбой

На электронные струи

Невоплощенной гекатомбой;

Я — сын эфира, Человек, —

Свиваю со стези надмирной

Своей порфирою эфирной

За миром мир, за веком век.

Знаменательно и поразительно, что взрыв атомной бомбы и массовую гибель людей (“гекатомбу”) поэт предсказал почти за три десятилетия до бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Вместе с тем космизм Белого интуитивен, окрашен в тончайшие эмоциональные цвета, подчас иррационален и почти всегда - оставляющий вопросы без ответов:

“Бриллиантовые узоры созвездий неподвижны в черном, мировом бреду, где все несется и где нет ничего, что есть. Земля кружится вокруг Солнца, мчащегося к созвездию Геркулеса! А куда мчится созвездие Геркулеса? — сумасшедшая пляска бездонного мира. Куда мы летим? Какие пространства пересечем, улетая? Летя, улетим ли? Кто полетит нам навстречу? ”

Последний период в жизни и творчестве Белого ознаменовался обращением к антропософии; космический аспект этого иррационалистического учения заключается в выработке единства с духовной основой Вселенной. Суть Солнца и Земли в биении пульса и ударах сердца. Опираясь на антропософские идеи, Андрей Белый подытоживает: “Воспоминание о космическом знании нас выводит из нас...” Апофеозом космических откровений мыслителя и поэта следует признать стремление космизировать Мысль и Слово: “Космос есть произнесенное Слово через Мысль: и состоянию космической мысли вполне соответствуют акты познания ее, как культуры бытийственных жизней”.

Нередко в ноосферно-космических размышлениях Андрея Белого звучали пессимистические ноты:

Виси, повешенный извечно,

Над темной пляской мировой, —

Одетый в мира хаос млечный,

Как в некий саван гробовой.

Однако по мере изменения исторической ситуации и наступления грозных испытаний пессимистическая отрешенность сменялась надрывной верой в великое будущее России. В преддверии последней революции поэт предрекал Родине путь “в погоне космических дней”:

Восстань в сердцах, сердца исполни!

Произрастай наш край родной,

Неопалимым блеском молний,

Неопалимой купиной.

………………………………………

Туда, — в развалы грозной эры

И в визг космических стихий, —

Туда, — в светлеющие сферы,

В грома летящих иерархий.

Глубинный вселенский смысл заложен и в роман-эпопею Андрея Белого “Петербург”, в философском плане продолжившего традицию “Бесов” Достоевского в разоблачении псевдореволюционной Бесовщины как мирового зла. У Белого, однако, всеобщий нигилизм, разъедающий и разрушающий моральные устои, смыкается еще с одним грядущим злом — Панмонголизмом, как потенциальным источником всемирного разрушения (идея, заимствованная у Владимира Соловьева). Точно ноосфера нашептала русскому поэту свои сокровенные предвидения:

“…Бросятся с мест своих в эти дни все народы земные; брань великая будет, — брань, небывалая в мире: желтые полчища азиатов, тронувшись с насиженных мест, обагрят поля европейские океанами крови; будет, будет Цусима! Будет — новая Калка!..

Куликово Поле, я жду тебя!

Воссияет в тот день и последнее Солнце над моею родною землей. Если, Солнце, ты не взойдешь, то, о, Солнце, под монгольской тяжелой пятой опустятся европейские берега, и над этими берегами закурчавится пена; земнородные существа вновь опустятся к дну океанов — в прародимые, в давно забытые хаосы…

Встань, о, Сонце! ”

Ноосферность мироощущения Андрея Белого, как и всех русских космистов, неотделима от чувства нераздельной слитности с Родиной:

“Верю в Россию. Она — будет. Мы — будем. Будут люди. Будут новые времена и новые пространства. Россия — большой луг, зеленый, зацветающий цветами. Когда я смотрю на голубое небо, я знаю, что это небо моей души. Но еще полнее моя радость от сознания, что небо моей души, родное небо. Верю в небесную судьбу моей родины, моей матери. Мы пока молчим. Мы в будущем. Никто нас не знает, но мы знаем друг друга — мы, чьи новые имена восходят в душах вечными солнцами”.

* * *

Многое из вышесказанного недвусмысленно подтверждают и серийные (порядка десятков тысяч) эксперименты, проводимые по методикам “трансперсональной психологии”, то есть с применением сильнодействующих наркотических препарвтов (типа ЛСД и др.). Всемирно известный специалист по данной проблеме Станислав Гроф, поставивший, кстати, множество опытов и на самом себе, отмечает:

“Я рассматриваю сознание и психологию человека как выражение и отражение космического разума, пронизывающего всю Вселенную и всю жизнь. Мы не просто высокоразвитые животные со встроенными в черепа биологическими компьютерами, мы еще являемся и неограниченными полями сознания, превосходящими время, пространство, материю и линейную причинность. В результате наблюдений за тысячами людей, переживавших необычные состояния сознания, я пришел к выводу, что наше индивидуальное сознание напрямую соединяет нас не только с окружающей средой и с различными периодами нашего прошлого, но и с событиями, находящимися далеко за пределами восприятия наших физических чувств, уходящими в другие исторические эпохи, в природу и в Космос”.

Безусловно, с точки зрения ноосферной проблематики, наибольший интерес представляют ощущения и умозрения, касающиеся описания Вселенной, появления у испытуемого чувства космического единства и планетарного сознания, когда Земля-Гея представляется живым дышащим организмом:

“Описание космического единства обычно полно парадоксов, нарушающих основные законы и само существо Аристотелевой логики. Человек может, например, говорить об этом опыте как о лишенном содержания и, тем не менее, содержащем все. Все, что он может каким бы то ни было образом постичь, оказывается уже включенным в него. Он ссылается на полную утрату своего Эго и в то же время утверждает, что его сознание расширилось и объемлет всю Вселенную. Он испытывает благоговение и смирение, свою незначительность и в то же время переживает себя наделенным космическими размерами и испытывает чувство огромного расширения, достигающего иногда чувства отождествленности с Богом. Он может воспринимать себя и остальной мир как существующий и несуществующий в одно и то же время, формы материальных объектов как пустые, а пустоту как обладающую формой. Человек в этом состоянии чувствует, что получил доступ к прямому знанию через озарение и мудрость относительно вещей фундаментального и универсального значения. Обычно речь не идет о конкретной информации, о специальных технических деталях, которые могли бы быть использованы прагматически. Скорее, это сложный инсайт откровения в сущность бытия и экзистенции. Этот инсайт обычно сопровождается чувством уверенности, что такое знание безусловно более реально и значимо, чем наши концепции и восприятия относительно мира, которые мы разделяем в обычном состоянии сознания. Переживание свободного от напряжения, разлитого экстаза можно понять на примере чувства космического единства, называемого “океаническим экстазом”.<...> У человека с закрытыми глазами оно происходит как независимое сложное переживание. С открытыми глазами тот же самый индивид переживает чувство слияния с окружением и единства с воспринимаемыми объектами. Мир представляется как место невыразимого сияния и красоты”.