Братиславский Робинзон

Очередное заседание городского совета близилось к концу, и господа сенаторы уже предвкушали холодное пиво, которое ждало их в «Зелёном зале» по дороге домой.

Но бургомистр ещё не захлопнул свою чёрную папку. Ту самую папку, в которой бумаги перекочёвывают с правой стороны на левую по мере того, как заканчивается обсуждение отдельных пунктов.

- Придётся мне задержать вас ещё на минутку, господа, - бургомистр окинул беглым взглядом сенаторов, сидевших вокруг длинного стола. – Не знаю, известно ли вам, что в Вене вышло уже второе издание книги, в которой описываются удивительные приключения путешественника Кароля Йеттинга. Судьба его во многом подобна судьбе Робинзона Крузо – героя знаменитой книги Даниэля Дефо.

И он выложил на стол небольшую книжку, на титульном листе которой стояло: «Новый Робинзон или судьба и удивительные приключения путешественника Карла Йеттинга».

- Мне кажется, всем следовало бы прочитать её.

Господа сенаторы явно были не в восторге. Нашёл чем угощать их, да ещё в такой жаркий день! Задаёт им чтение на дом, словно школярам!

- Я ещё не всё сказал вам, господа, - продолжал бургомистр. – Будучи в Вене, я посетил своего старого друга, высокородного господина Отто фон Кратца, и он вдруг говорит: «Вы, конечно, горды своим Робинзоном, не так ли? Ещё бы, ведь такие люди приумножают славу своего родного города. Когда приеду в Братиславу, обязательно поклонюсь его могиле. Вашему Йеттингу удалось то, о чём мы, так называемые солидные люди, можем только мечтать: он познал настоящие, неподдельные приключения». – Вот что сказал мне господин фон Кратц. Итак, господа, из книги я узнал, что Кароль Йеттинг родился в нашем городе, здесь же и умер пятьдесят лет тому назад и был похоронен на Ондрейском кладбище.

Сенаторы оживились. Раз этот Йеттинг был их земляком, дело принимало совсем другой оборот. Первый подал голос старый советник с унылыми седыми усами:

- Разумеется, нам, отцам города, будет весьма лестно, если высокородный господин фон Кратц и, гм-гм, другие придут почтить память нашего земляка. Наше Ондрейское кладбище достаточно великолепно, чтобы принять самого высокого гостя.

- Верно, верно, - кивали отцы города.

- Действительно, этим кладбищем мы можем гордиться, - согласился бургомистр. – Вчера я нарочно туда сходил, прогулялся по всем дорожкам. Загвоздка лишь в том, что могилу Кароля Йеттинга я так и не нашёл. Не исключено, что я проглядел её, кладбище огромное, к тому же там ещё не косили, трава выше колен…

- Да, это досадно, - отозвался советник, сидевший справа от бургомистра. – Но, может быть, автор ошибся или просто соврал, с ними это бывает. – Он потянулся к книжке, рукой, украшенной многочисленными перстнями, перелистал несколько страниц. – Кстати, я бы охотно прочёл её первым, если пан бургомистр не возражает.

- А потом я, - сказал его сосед.

- А ты дашь её мне.

- А у вас я возьму.

Слово взял сенатор с холёной чёрной бородкой:

- Боюсь, господа, как бы нам не опростоволоситься: мы даже не знаем, где могила нашего знаменитого земляка! Что если о нашем невежестве станет известно всему миру?

Отцы города заёрзали:

- Что-то нужно делать!

- Как бы не опозориться!

- Совершенно с вами согласен, господа, - присоединился к ним бургомистр. – Я хочу дать поручение пану писарю, - бургомистр повернулся к низкому столику, над которым сгорбился городской писарь с гусиным пером. – Прошу вас, Рибица, попытайтесь выяснить, как, собственно, обстоят дела с могилой Кароля Йеттинга. Если заодно вам удастся узнать что-либо и о нём самом, мы будем вам благодарны.

Высокий и тощий писарь Рибица, весь в чёрном, поднялся со своего места и поклонился.

- Мы заслушаем вас на следующем заседании, через неделю, - сказал бургомистр – и захлопнул свою чёрную папку.

Ровно через неделю писарь Рибица стоял у большого стола в зале заседаний и докладывал о результатах своих поисков.

- С вашего позволения, первым делом я решил отправиться на Ондрейское кладбище.

Рибица пошёл кратчайшим путём, по Дунайской улице, мимо богадельни, из окон которой выглядывали старческие лица. «Несчастные, - подумал Рибица, - одно только развлечение им осталось: смотреть в окно. А что если…?»

- И вот, когда я проходил мимо этого приюта, мне пришло в голову: а не порасспрашивать ли стариков?

- Отличная мысль, - кивнул бургомистр.

В приюте пахло карболкой и какой-то тухлятиной, слонялись тихие, выцветшие старики – тени самих себя. В коридоре собралось человек пятнадцать – те, кто ещё могли ходить. О Йеттинге они и слыхом не слыхивали. Один только вспомнил: в молодости приятель его, Роберт Майтнер, как-то хвалился, что дружит с дядей Каролем Йеттингом, который ему рассказывает о кораблях, океанах, морских пиратах. И будто этот дядя Кароль жил где-то у Рыбацких ворот. Жаль, рано Роберт умер, вздохнул старик, лет пятнадцать как покоится на кладбище. Но вдова его, Гильда Майтнерова, ещё жива и непременно что-нибудь должна знать, живёт она напротив монастыря святой Елизаветы, найти будет нетрудно.

- В приюте я напал лишь на слабый след, о нём я упомяну позднее, - только и сказал об этом Рибица, но распространяться о своих впечатлениях от приюта не стал. Какое дело господам сенаторам до жалких, никому не нужных стариков?

Когда писарь уже подходил к воротам Ондрейского кладбища, внимание его привлекла шумная стайка босоногих мальчишек. Рибица остановился и доверительно тронул одного из них за плечо.

- Ребята, вы, должно быть, хорошо знаете это кладбище, верно?

Они неуверенно кивнули, но когда он спросил про могилу Кароля Йеттинга, они лишь плечами пожали.

- Это, наверное, будет на Блументальском кладбище, - сказал, наконец, один из них. И босоногая команда умчалась по своим делам.

Рибица вошёл в калитку для пешеходов и очутился в этом саду тишины, где вдоль каменных стен и прямых дорожек спят вечным сном богатые горожане. Надписи на величественных памятниках с достоинством перечисляли имена, звания, титулы, даты рождения и смерти… Благоухала цветущая липа и свежескошенная трава, щебетали птицы, жужжали пчёлы, откуда-то из-за рядов плакучей ивы и туи доносился мерный шорох косы. Рибица подошёл к косцу и заговорил с ним:

- Вы здесь постоянно работаете, любезный? Могу я спросить вас кое о чём?

Косарь остановился, опёрся косовищем о землю и вытер лезвие пучком травы.

- Пожалуйста, спрашивайте. Я здешний могильщик.

Услышав, что интересует Рибицу, он удивился.

- Могила Кароля Йеттинга? Совсем недавно ещё один про него спрашивал, говорил, что из газеты. Столько лет никому эта могила не была нужна – и вдруг сразу…

- А из какой газеты? – полюбопытствовал бургомистр.

- Я спросил могильщика, но он не помнил, - ответил Рибица. – Могильщик повёл меня к западному краю кладбищенской ограды. Под кустом дикого жасмина стояли, подпирая друг друга, два небольших надгробных камня. Два старых камня стояли прямо на земле. Могильщик указал на один из них: - Вот этот. – Я с трудом разобрал на его щербатой поверхности надпись, высеченную готическими буквами: «Карл Йеттинг, 1730-1790». – А с какой он могилы? – спросил я. Могильные холмики вокруг осели и почти сравнялись с землёй. – Очень сожалею, уважаемый, но этого уже никто не знает, - отвечал могильщик, - эти могилы давно уже отслужили свой срок, и в них начали хоронить заново. – Он показал рукой на ряд свежих могил. – Если бы за могилой ухаживал кто-нибудь, продолжал он, - она бы сохранилась, а так… А ведь говорят, что он был богат, мне газетчик рассказывал: будто этот Йеттинг долгое время жил на необитаемом острове и нашёл там клад…

- Но ведь в книге говорится, что он нашёл клад на корабле, - вмешался сенатор с чёрной бородкой. – Буря пригнала к острову полуразрушенный корабль, и Йеттинг нашёл на нём клад.

- С вашего позволения, есть ещё одна версия, - вежливо заметил Рибица. – Правда, я книжку не читал, но в приюте я напал на след некой Гильды Майтнеровой, и после кладбища я направился к ней.

Рибица шагал по тротуару вдоль роскошного сада, вернее, парка, в глубине которого виднелся Аспремонтский дворец. Рибица подходил к дворцовым воротам, когда из них вылетела великолепная чёрная карета, запряжённая четвёркой лошадей. На облучке сидели два ливрейных кучера: один с вожжами в руках, другой – с кнутом, опущенным к земле – означало, что в карете едет знатная особа. По ту сторону дороги привратник городского госпиталя отдал честь, и Рибица понял, что ему тоже нужно вытянуться перед каретой.

Кони летят как на крыльях, султаны над ними колышутся, из-под копыт поднимаются клубы пыли – и городской писарь мужественно вдыхает её, ведь не может он повернуться спиной к знатной карете! Лишь когда пыль улеглась, Рибица двинулся дальше по Госпитальной улице. Действительно, нужный ему дом оказался против монастыря святой Елизаветы. Такой же дом, такой же двор, как сотни других в Братиславе. Посредине двора росло раскидистое дерево. Под деревом скамейка. На этой скамейке Рибица и застал Гильду Майтнерову, старую, обрюзгшую женщину с пронзительным голосом и не по возрасту живыми глазами.

- Значит, городские власти заинтересовались дядюшкой Каролем? – удивилась она. – Поздновато, но лучше поздно, чем никогда, верно? По правде говоря, лично я с дядюшкой Каролем не была знакома, он умер примерно за год до нашей свадьбы, но покойный Роберт часто мне о нём рассказывал, он ведь с ним много лет водил дружбу…

Рибице достаточно было задать вопрос-другой, а там уже речь старухи лилась могучим и безостановочным потоком.

- Конечно, мне и самой было странно, что старик дружил с мальчишкой, - отвечала Гильда Майтнерова, - но это в самом деле так и было: дядя Кароль рассказывал о кораблях, о морях, о морских разбойниках, а паренёк слушал как зачарованный. А иногда старик читал ему свои записки, он ведь записывал всё, что испытал в жизни, у него этих бумаг была уйма… У него там было написано, - тут она перешла на шёпот, - как он нашёл на необитаемом острове клад, спрятанный в надёжном тайнике… Нет-нет, у него здесь никого не было, жил один как перст. Единственный его сын жил в Вене, сюда приехал только, чтобы отца похоронить. Сграбастал всё, что после него осталось, все бумаги перерыл, всю квартиру перевернул вверх дном, даже печь по кирпичику разобрал. Нетрудно догадаться, что он искал, только неизвестно, нашёл ли… Жена? Да, дядя Кароль был женат на какой-то англичанке, да она померла, когда он ещё скитался по этим своим островам…

- А я вот слыхала, - подала голос молодая соседка, незаметно подсевшая к ним и с интересом слушавшая рассказ, - я слыхала, будто пан Йеттинг женился на дочери дикарского царька и только поэтому его не съели…

- Ах, ерунда, болтовня всё это! – решительно оборвала её Гильда. – Он сам рассказывал моему Роберту: его жена была англичанка, и звали её… погодите, дай бог памяти… да, Эллен Голд…

- Однако в книге написано, что её звали Лизбет, - опять вмешался сенатор с чёрной бородкой. – И будто она приехала с ним сюда, в Братиславу, и они здесь вместе жили.

«Да, правда и вымысел основательно перемешались с тех пор», - подумал бургомистр. Но вслух он произнёс:

- Продолжайте, Рибица. Что ещё вы узнали от старушки?

- Её тоже очень интересовало, почему дядюшка Кароль жил так скромно, если ему достался клад. Он сам готовил себе, сам убирал, а больше всего любил прогулки вдоль Дуная. «Видишь, вот здесь стоял наш домик, - показывал он своему маленькому приятелю, - здесь, я помню, мы играли в свои детские игры, а здесь была кузница моего отца…»

Кузнечное дело, работу с огнём и железом, он считал не менее достойным занятием для мужчины, чем морские плавания и поиски новых земель.

- На прощание я просил пани Гильду, не было ли у её мужа какой-нибудь вещи, подаренной ему дядей Каролем. Пани Гильда покачала головой, но тут же спохватилась: «Ах, да-да! Когда Роберту исполнилось 14 лет, дядюшка Кароль подарил ему какую-то монету, очень странную! Она была не круглая, а четырёхугольная и с дыркой посерёдке, словно её носили на шнурке. Роберт говорил, что мама смеялась: мол, тоже мне подарок! Но когда она снесла монету ювелиру, тот дал ей столько денег, что она смогла купить сыну костюм, туфли и карманные часы. С часами Роберт не расставался всю жизнь, а когда умер, их положили ему в гроб… А ещё дядюшка дал ему однажды какие-то семена, и Роберт посадил их на грядке. Из них выросло вот это дерево, под которым мы сейчас сидим. Какой оно породы, никто не знает. Так что память всё-таки осталась, прекрасная память, на долгие времена». Вот, собственно, и всё.

- Спасибо, Рибица, мы вам очень признательны за это сообщение, - сказал бургомистр.

Рибица поклонился в ответ, с трудом скрывая чувство радости и удовлетворения. Как-никак, он показал господам сенаторам, что умеет не только вести протоколы их заседаний, да варить чернила из чернильных орешков.

Он перешёл к своему столу, достал толстую книгу записей, и вскоре его перо привычно заскрипело по бумаге.

- Хотя многие из этих данных противоречивы, - взял слово сенатор, сидевший по правую руку от бургомистра, - ясно, что Кароль Йеттинг был личностью незаурядной. Вы только подумайте, ему дал аудиенцию сам английский король Георг Третий. Короли ведь не принимают кого попало!

- Недаром же его назвали Новым Робинзоном, - сказал пожилой сенатор с унылыми усами.

- Как жаль, что этот наш Робинзон не нашёл своего Даниэля Дефо, - заметил сенатор с чёрной бородкой. – Книжка, прочитанная нами, увы, не шедевр.

- Тем не менее, приключения этого путешественника захватывают читателей, - сказал бургомистр. – Достаточно вспомнить, как отозвался о нём мой венский приятель Отто фон Кратц. Я считаю, что сейчас самое время воздать должное памяти Йеттинга. Думаю, нам следовало бы поставить ему новый надгробный камень от имени родного города.

- Но ведь мы даже не знаем, где его могила! – развёл руками сенатор с чёрной бородкой.

И тогда попросил слова самый старый из сенаторов, молчавший до сих пор.

- Да, к нашему сожалению – и к нашему стыду – мы не знаем, где его могила. О нём пишут книги, им восхищаются, а мы не знаем даже, где покоятся его кости. Люди не помнят, но помнит земля! И потому мы можем воздвигнуть надгробный камень если не на могиле, то, по крайней мере, на земле его кладбища.

Через четыре месяца, в конце октября, на Ондрейском кладбище был торжественно открыт надгробный камень. Он возвышался на открытом месте и был хорошо виден со всех сторон. На нём был изображён вид на море: У берега стоит на якоре двухмачтовый корабль со спущенными парусами, с вымпелами на мачтах. В левом верхнем углу красуется герб города Братиславы. А внизу, под рельефным изображением – надпись на двух языках, немецком и словацком:

В 1844 году этот камень поставлен городским советом в память о Кароле Йеттинге, Братиславском Робинзоне (1730-1790), прах которого покоится на этом кладбище.

Памятник сохранился до сегодняшнего дня. Безжалостное время не пощадило его, но он всё ещё производит одновременно величественное и трогательное впечатление.